Текст книги "От осинки к апельсинке. История самоисцеления длиною в жизнь"

Олеся, чудесный ангел

Сейчас я понимаю, что мне очень везло на друзей. Само понятие «дружба» всегда значило достаточно много. Я воспитывалась на хорошей литературе и вдохновляющих примерах. «Друг – это понятие круглосуточное!» – говорил любимый артист Андрей Миронов, и я ему верила.

Мои бабушки тоже умели дружить, пронесли доверие и симпатию друг к другу через всю жизнь. Даже после их смерти общая подруга баба Лиза приезжала в интернат проведать меня и привезти гостинцы. И мне хотелось такой же долгой и преданной дружбы.

Но в детстве и юности я ещё не понимала всех тонкостей и граней этого понятия. Была очень категоричной и требовательной. Мерила по себе: если я и в дождь, и в ветер, и при высокой температуре могу прийти на встречу и на помощь, то и другие так же.

Но это мои понятия о дружбе, меня же часто догоняли разочарование и обида на подруг. Требовала полной солидарности со мной в мнениях и поступках. Я была ревнива к другим контактам своих друзей, считала это предательством. Часто сравнивала себя с другими по шкале близости к конкретным людям. Очень обижалась, если кто-то вдруг предпочитал других мне, прям до боли в груди.

Да, крайние у меня были взгляды, собственнические. И Олеся, задушевная моя подруга, на себе испытала их сложность. Мы учились в параллельных классах в интернате, только в 5-м нас объединили в один. Тогда и началась наша дружба, оказавшая большое влияние на мою дальнейшую жизнь.

Олеся была старшей среди пяти дочерей тёти Люды и дяди Вовы. Все девчонки родились очень красивыми, яркими, глазастыми. А у Олеси ещё были тонкие, но густые, разлетающиеся к вискам брови – предмет моей зависти. В старину о таких говорили – соболиные. Имя у неё было довольно редкое по тем временам. Она рассказывала, что родители в пору дружбы ходили в кино на фильм «Олеся» по Куприну.

Эта пронзительная история так задела их души, что своего первенца решили назвать этим именем. А то, что у героини трудная судьба и печальный конец, конечно, не приняли во внимание. Я давно наблюдаю связь имени с судьбой человека. Можно называть ребёнка любым именем, просто так или в честь уважаемого и успешного человека. Но не надо, по моему мнению, обременять тонкую детскую душу памятью о несчастном родственнике или трагическом герое.

Как многодетной семье, им дали пятикомнатную квартиру на набережной Енисея, в центре Красноярска. Квартира не просто была огромной, а ещё и двухуровневой, что в середине восьмидесятых являлось большой редкостью. Помню, как родители Олеси позвали нас, одноклассниц, помочь с отмыванием полов после ремонта. Весёлой ватагой со швабрами и тряпками мы довольно быстро управились, а потом пили чай с тортом.

Эта квартира мне казалась из другой жизни, из мира кино. А гостеприимная Олесина семья стала живым примером благополучного устройства ячейки общества. Я отдыхала там душой и телом, очень часто жила у них на выходных и каникулах. Чувствовала себя практически членом их семьи. Дядя Вова был большим юмористом с лёгким и добрым характером. Работал трактористом в строительном тресте. Тётя Люда – мягкая, покладистая, с большим сердцем, жалеющая всех и каждого. Она много работала, бывало, на 3 работах сразу.

Девчонки, как подросли, стали помогать. Не чурались никакой работы. Много белых халатов было переглажено дома, в том числе и мной. Олеся, как старшая, была главным помощником мамы. Это очень соответствовало её характеру, ответственному и хозяйственному. Держать в чистоте такую большую квартиру, вовремя накормить малышей, младших сестрёнок, – всё на ней. Леся после восьмого класса пошла в вечернюю школу и сразу начала работать: мыла полы в нескольких организациях.

Я любила бывать в их семье, очень скучала, если долго не приезжала. Ко мне все относились по-доброму, сердечно, и я отвечала взаимностью. Её родители, конечно, жалели меня и братьев. Их иногда привозила помыться в ванной, когда жили ещё в бараке.

Олеся вообще по характеру была щедрой и отзывчивой. Однажды утром, проснувшись у них в гостях, я обнаружила у себя под подушкой маленький флакон дезодоранта. Время было дефицитное, непросто что-нибудь достать из парфюмерии. Олеся же умудрилась сделать мне такой классный подарок просто так, без повода. Этот запах, «Яблоневый цвет», до сих пор самый любимый, всегда напоминает мне дорогую подругу.

У Леси была большая мечта – стать певицей. Сколько её помню, она всегда пела. На всех праздниках в школе была первая звезда. Особенно любила творчество Софии Ротару и Надежды Чепраги. Украинские и молдавские напевы очень волновали её сердце. Она знала все их песни, записывала слова с пластинок. Также собирала о них информацию, искала фотографии. Была на концертах, даже достала автограф Ротару.

Когда Леся говорила о своих кумирах, то забывала обо всём на свете. В такие моменты мне не хватало её внимания, и я ревновала, высказывала ей своё недовольство, упрекала в эгоизме. Она тоже обижалась, и мы ссорились. Но долго не могли друг без друга.

Мы вместе мечтали о будущем, пребывая в грёзах и эйфории от предвкушений. Именно общение с Олесей привело меня к желанию стать актрисой кино. Оно сильно поддерживало в унылой повседневности и как-то перекроило мой внутренний мир, настроив на новые возможности и понимание, что я могу построить другую жизнь, вне бараков Монтажников.

Своим творческим посылом, одухотворённостью, любовью к музыке и песням Олеся заразила всех девчонок нашего класса. Мы тоже в себе находили подобные импульсы, хотели самовыражаться, творить, не боясь показаться смешными. На Новый год, 8 Марта, 23 Февраля устраивали концерты, и каждая девочка готовила свой номер. И не важно, что у кого-то получалось лучше, у кого-то хуже, – кураж был у всех. Мы изображали современных певцов, кому кто нравился.

Я часто пела песни на итальянском, обожала их эстраду: Адриано Челентано, Риккардо Фольи. Текст записывали вместе с Олесей с пластинок – что слышали, то и пели. Не думаю, что итальянцы узнали бы родной язык в моём исполнении. На наших «классных» концертах был представлен весь цвет отечественной поп-музыки: Ротару, Леонтьев, Легкоступова, Шуфутинский…

Пугачёва была в нескольких вариантах, особенно нравился мне её дуэт с Кузьминым в исполнении моих одноклассниц Лиды и Тани – «Две звезды». Интересная была жизнь. Тогда было модно создавать песенники – тетрадки с картинками и текстами песен, потом делиться друг с другом. У меня их было два, с секретиками, анкетами. До эры интернета было ещё далеко.

Мы очень любили петь дуэтом с Олесей. Наш репертуар состоял в основном из песен Аллы Пугачёвой и Ирины Аллегровой. Выбирали как популярные песни, так и не очень известные. Нравились, например, песня «Странник мой» Аллегровой, «Паромщик» и «Снова птицы в стаи собираются» Пугачёвой.

Однажды ехали мы в поезде на свадьбу в деревню к родственникам Олеси. У нас была большая компания девчонок. Так мы с Олесей на весь вагон распевали песню «Как молоды мы были» А. Градского, причём тянули на два голоса. И никто нам не сделал замечание, все с удовольствием слушали.

Ещё всколыхнулся в памяти эпизод, как мы танцуем вальс под песню Анне Вески «Межсезонье». Я пришла к Олесе на работу, по радио заиграла эта песня, и мы пустились в пляс. Что-то нам очень нравились тогда мелодии на осеннюю тематику.

Олеся после окончания вечерней школы уехала к тёте в Ленинград, который через несколько месяцев стал Санкт-Петербургом. Она двигалась в сторону своей мечты неторопливо, но упорно. Чтобы не сидеть ни на чьей шее, устроилась на работу санитаркой в онкологическую больницу. В свободное время брала уроки пения. Иногда пела в ресторанах. Но с её чистотой и деликатностью ей там было не очень комфортно. Не раз поступали непристойные предложения от богатых клиентов, которые она отвергала. Очень верила в настоящую любовь и не разменивалась по мелочам.

Я приезжала к ней несколько раз. Сначала летом 1991-го, в последний год Советского Союза, когда она жила ещё у своей тёти на Пестеля, около Летнего сада. Тётя Лена была молода, около тридцати лет, и очень продвинута. Она жила в коммунальной квартире с двумя детьми и, естественно, соседями, но это не мешало ей быть сторонницей открытого тела.

Когда я первый раз пришла к ним в гости, а Лена открыла мне дверь в одних трусиках, то я была ошарашена. Она же, как ни в чём не бывало, ходила по своей комнате и общему коридору в таком виде. Фигура у неё была то что надо. Но глаза мне приходилось прятать, я не привыкла к такой смелости.

Интересная была у неё история. Она воспитывала детей своей подруги, которая от них отказалась. Эти девочки были полукровками, от мужчины африканского происхождения, очень милые. Их отец бросил мать, уехал на родину, а та обиделась на весь мир. У Лены тоже был жених оттуда, Абдулла из Мозамбика. Я потом познакомилась с ним и его друзьями, хорошие ребята. Когда коммуналку расселили, Лене с детьми дали отдельную квартиру в спальном районе. Тогда она вышла замуж за своего друга и уже родила сама.

В Ленинград я влюбилась сразу. Был июль, и погода стояла прекрасная. Мы с Олесей много гуляли, ездили в Царское Село. Хохотали до слёз, у нас было похожее чувство юмора. Как-то даже упали на лестнице от смеха. Фотографировались в фотобудках, четыре маленькие моментальные фотографии, очень мило. Олеся прошла курсы визажистов, талантливо делала макияж. Научила этому и меня. Мы были две красотки.

Однажды она предложила сделать профессиональное фото, около Казанского собора работали фотографы. Но я из какой-то вредности не согласилась. Олеся очень просила, даже умоляла меня, как будто предчувствовала скорое расставание. А я ни в какую, поздно поняла, что сделала непростительную глупость. Эх, вернуть бы время!

Атмосфера этого города особенная, я не открыла Америку, но почувствовала на себе. Дух города будил во мне какие-то скрытые, сладкие ощущения. Я очень любила творчество Александра Блока, поэтому не могла не побывать в его доме-музее и на могиле на Литераторских мостках. Дважды ездила на Богословское кладбище к Виктору Цою. Тогда там жили его фанаты, и могила была местом паломничества.

Я тоже оставила цепочку с кулоном на ограде. По дороге на кладбище вдоль железной дороги тянулся длинный бетонный забор. По всему периметру он был исписан поклонниками Цоя, ни одного живого места – это через год после его трагической кончины. Там были такие шедевры, засмотришься! Сейчас, говорят, все закрасили.

В тот первый приезд мы круто поссорились с Лесей. Конечно, из-за моих слов, вполне правдивых, мне казалось. У неё имелась склонность к полноте, и это было больным местом. Она часто жаловалась на лишний вес, но ничего не делала для его коррекции. Один раз я не выдержала и отрезала, что надо меньше есть мороженое и всякие сладости, может, похудела бы. Подруга очень обиделась на меня, и я раньше времени улетела домой в Красноярск.

Но нет худа без добра. Мои ли обидные слова повлияли или ещё что, но через какое-то время Олеся села на диету и сильно похудела. Даже стала носить мини-юбки, чего раньше никогда не делала. Такой она себе нравилась больше. Мы писали друг другу письма, я повинилась за свою грубость. Подруга была незлопамятной, поэтому быстро простила.

Потом я приезжала к ней через год осенью и весной. Она жила в общежитии на Московском проспекте. В последнюю нашу встречу, в феврале 1993 года, я была проездом в Великий Новгород, ездила в командировку. Потом пригласила Олесю на выходных приехать к себе. Моя гостиница находилась в центре города, рядом с Кремлём, на берегу Волхова. Мы гуляли по этому старинному городу, любовались архитектурой. Конечно, не обходили вниманием магазины, главный источник зрелищ в те времена.

А рано утром нам надо было выезжать в Ленинград: Лесе на работу, мне на самолёт. Поезд почему-то ходил один раз в день, в 6:30 утра. Так как Новгород являлся конечным пунктом этого направления дороги, то проходящих поездов просто не было. Мы проснулись вовремя, но я долго не могла сдать номер администратору гостиницы. Поэтому мы жутко опаздывали.

Хотя гостиница находилась напротив ж/д вокзала, их разделял огромный парк. В конце прямой дороги был виден контур вокзала, это вселяло надежду. Мы бежали по снегу, задыхаясь, с большими сумками. Олеся несколько раз бросала свою и раздражённо говорила, что не успеем. Я настаивала: «Бежим!»

Когда подбежали к станции, объявили отправление поезда. Перед нами оказалась высокая платформа. Не знаю как, но мы закинули туда сумки и мгновенно залезли сами. Поезд начал движение, а проводницы нам махали: «Быстрей, быстрей!» Мы успели только к последнему вагону, на ходу запрыгнули вместе с поклажей.

Когда сели на свои места, я радовалась, как ребёнок, что всё закончилось так здорово. Олеся, напротив, долго не могла отойти от потрясения: что было бы, если бы мы не успели. Она, конечно, была более серьёзной в этом плане, авантюры и непредсказуемость не любила.

С этого времени мы с Лесей общались только письмами. Часть из них у меня осталась до сих пор. Очень длинные, подробные письма, где мы рассказываем о новых знакомствах, шутим над парнями, делимся планами и открытиями.

В Красноярске я подружилась с её подругой по вечерней школе Татьяной, и это тоже была ниточка, которая связывала меня с Олесей. Нам было интересно общаться, я много раз была в гостях у Тани. Близкий по духу человек, начитанная и красивая девушка. Несмотря на то что она с семьёй давно живёт в Москве, мы не теряем связь, можем долго разговаривать по телефону про всё на свете.

А Олеся вскоре написала, что познакомилась с состоятельным человеком, который хочет помочь ей в продвижении в шоу-бизнесе. Зовут его Геннадий, у него бизнес, связанный с торговлей лесом. Ирония судьбы, но именно это имя Леся очень не любила, мы в детстве много смеялись над ним. Ещё этот мужчина был намного старше подруги. Но эти детали я узнала потом, от матери Олеси.

Она серьёзно влюбилась первый раз в жизни. Мужчина снял для неё квартиру в центре, оплачивал уроки вокала. Они завели собаку и кота, Олеся очень любила животных. Геннадий стал первым и единственным мужчиной в её жизни. Он сделал ей предложение, она согласилась выйти за него замуж. К концу лета 1994 года должны были приехать в Красноярск сыграть свадьбу. Я готовилась к роли свидетельницы.

Восемнадцатого июня в полночь мне позвонили в дверь, я ещё не спала. Открыв её, увидела перепуганных родителей Леси и младшую сестру Анюту. «Олеся погибла в автокатастрофе!» – не могла поверить я своим ушам. Как?! За что?

У неё только всё стало налаживаться, начала записывать на студии свои песни, да скоро свадьба, наконец! Какая несправедливость! «Бог, ты почему забрал её так рано?! Она не родила детей, хотя очень их любила, не реализовала свою мечту – стать певицей», – сокрушалась я. Вспоминала Олесины слова: «Всё, что не делается, к лучшему», – и сопротивлялась им.

Я ревела всю ночь, потом ещё полгода приходила в себя. Это про неё я писала в истории «Смерть глазами ребёнка», когда она стала преследовать меня во сне. Бегала за мной, пугала. Знающие люди сказали, чтобы я перестала терзать её своими слезами и тоской. Я отпустила Олесю, и это правильно.

Подруга попала под жернова криминальных разборок. У её жениха оказались крутые враги, в его бизнесе это была не редкость. В ту субботу они поехали к матери Геннадия в Псков на помолвку. С ними в машине был его отец, кошка и собака. В багажнике стояли ящики с шампанским и много пакетов с продуктами. День выдался солнечный и жаркий.

Ещё это был День медицинского работника. В больнице, где она ранее работала, уговаривали отметить этот день с ними. По словам её коллег, Олеся до последнего колебалась, хотела перенести поездку с женихом на другой день. Но мимо судьбы не пройдёшь. И вот на совершенно гладкой и сухой дороге их «Dodge» на всём ходу переворачивается в воздухе и падает на землю, прямо на выпавшую из окна Олесю.

Она погибла мгновенно, как и отец жениха. Геннадия же забрали в больницу, где вскоре умер и он. Кошка тоже осталась на месте происшествия, собака от шока убежала в лес. Когда родители подруги приехали за ней в Ленинград и стали задавать вопросы про эту аварию, им прямо сказали, что у вас ещё есть дети, берегите их. Больница взяла на себя все хлопоты по подготовке тела к транспортировке в Красноярск. Олесю там любили и уважали. Очень чутко относилась к больным, согревая своим теплом их непростую борьбу с раком.

Похоронили Лесю в родном Красноярске. Много народу провожало её в последний путь, включая наших одноклассников. Это была первая утрата в нашем классе, все не могли поверить в случившееся. Столько добрых слов было сказано в её адрес и совершенно искренне. Она лежала в розовом гробу в белом платье невесты. Авария не коснулась её прекрасного лица. Я смотрела на руки с идеальным маникюром и думала, что он пережил свою хозяйку.

Когда вынесли гроб на улицу, пошёл сильный дождь. Небо плакало вместе с нами. Таких добрых, красивых и лучистых людей мало на белом свете. А они очень нужны всем нам, как яркий свет в конце тоннеля. Для меня она навсегда останется путеводной звездой и чудесным ангелом, мне её очень не хватает по сегодняшний день.

Часть II.
Счастливые девяностые

Хочу стать журналистом

Мои школьные годы красиво уместились в десятилетие восьмидесятых: в первый класс пошла в 1980-м, закончила в 1990-м. Красивые даты – моя слабость. Старшие классы выпали на смутное, но интересное время перестройку. Страна уверенно двигалась в сторону коммерции и отказа от социалистических идеалов. Это было время экспериментов практически во всех областях жизни. Появилось много молодеёжных передач: честных, дерзких, захватывающих. Ничего подобного раньше не было, поэтому смотрели, открыв рот.

Ведущие стали кумирами целого поколения: Листьев, Молчанов, Демидов, Бодров, Эрнст… И самым большим открытием того времени для меня, и не только, стала программа «Взгляд». Совершенно новый формат, откровенные беседы на ранее запрещённые темы, живое, непосредственное поведение ведущих в кадре – всё это невероятно притягивало и вдохновляло. Хотелось свободы самовыражения, дерзать, мечтать о великом. Я тоже попала под обаяние журналистов и стала задумываться о будущей профессии.

В старших классах один день в неделю был выделен под УПК (учебно-производственный комбинат). Там парни и девушки отрабатывали навыки определённых профессий, выбор которых был невелик, к сожалению. Продавец, швея, ткачиха, медсестра, воспитатель детсада – вот женские специальности.

Я записалась на швею, так как немного шила на руках. На комбинате были электрические швейные машинки с ножным управлением. После нескольких неудачных попыток я поняла, что совсем не чувствую педаль. Чуть прикасаюсь – она уже стремительно строчит куда попало, только успевай пальцы отдёргивать. Эта особенность моих стоп потом напомнила о себе, когда я училась вождению на авто с механической коробкой передач. Не могла никак контролировать сцепление в той степени, в которой нужно.

Эту проблему я решила легко – купила себе автомобиль на автомате. А тогда, в девятом классе, я быстро перевелась в группу воспитателей детского сада. Изучали азы педагогики, психологии, летом проходили практику помощниками воспитателей. Потом не раз подрабатывала в детсаду. В принципе, мне нравилось, но это было не то, что я хотела.

А что я хотела? Когда моя мечта об актёрской профессии разбилась о критичное самомнение, я столкнулась с проблемой выбора дальнейшего пути. Вот здесь меня подстерегала опасность завязнуть в зарабатывании хоть каких-нибудь денег. Так рассуждают многие в моём положении, не до институтов. Мы с подругой летом искали курсы проводников, поездки на поезде нам казались очень романтичными. И слава богу, что мы опоздали, набор был закрыт и этот путь не стал моим.

Кое-какие критерии будущей профессии у меня уже были. Однозначно интеллектуальный труд, не монотонный, с наличием ярких впечатлений и возможностью роста. Пройдя профдиагностику у психолога УПК, я остановилась на профессии журналиста.

Мне очень хотелось быть в гуще событий, выступать на злободневные темы, развенчивать мифы. Кроме того, мне просто нравилось писать. Я узнала, что в Краевом дворце пионеров и школьников есть кружок «Университет юного журналиста». С начала нового учебного года вместо УПК я стала ездить в этот кружок. Это был другой мир.

Занятия проводила Наталья Алексеевна, эффектная блондинка с бешеной энергией. Она взяла меня под своё покровительство на несколько лет. Не скупилась на похвалу, вдохновляла, по-житейски помогала. Наталья Алексеевна знакомила нас с миром массмедиа, тогда они назывались СМИП (средства массовой информации и пропаганды), буквально погружая в эту среду. Мы ходили по выставкам, мероприятиям, писали репортажи. Искали сами темы для публикаций. На весенние каникулы ездили как пресс-центр в лагерь «Гренада».

Однажды Наталья Алексеевна дала нам необычное задание – взять интервью у популярных артистов. Мне досталась набирающая популярность группа «Любэ», чему я очень обрадовалась. Самое интересное, что тогда они выступали вместе с Дмитрием Маликовым, в первом отделении, на разогреве. Для большей уверенности на первое в моей жизни интервью я попросила пойти со мной подругу Лену.

Мы представляли собой очень живописную пару, так как незадолго до этого обе сделали операцию на глаза – останавливали прогрессирование близорукости. Отёк и краснота ещё не спали с левого глаза, и косметика не помогала. Но это не помешало Николаю Расторгуеву уделить нам время и поговорить о своём творчестве. Он дал мне свой адрес в Люберцах, чтобы я прислала газету с интервью. Я выполнила обещание. Это приятное воспоминание достойно того, чтобы о нём написать подробнее в отдельной главе.

Через месяц я уже одна собралась на интервью с Ириной Аллегровой в составе группы «Электроклуб». Тоже всё получилось, я была на седьмом небе от счастья. Общение с такими людьми очень меня вдохновило и придало уверенности в своих силах. Мои статьи и интервью были напечатаны в краевой газете «Культура, спорт, отдых» – предшественнике знаменитого красноярского «Комка». Их количества хватало для творческого конкурса на филфак, на журналиста.

Когда я выбирала вуз, то хотела в самый лучший в нашем городе. Куда-то далеко от дома ехать я не могла, на мне были младшие братья. В советское время университетом назывался один вуз, потом стали сплошь переименовывать институты. На журналистику набирали только одну группу, был конкурс. Сестра моей подруги не могла туда поступить, говорила, что сложно. Я готовилась. И для этого надо было хорошо закончить школу.

Окончание школы совпало с переменами в моей жизни. Как я рассказывала ранее, папка с мачехой в мае оставили нас с братьями. Это был большой плюс – я могла спокойно готовиться к экзаменам. Два обязательных: русский и математика – и четыре по выбору. Я взяла историю, обществознание, астрономию и литературу.

Последний предмет я сдавала одна из класса, писала реферат на тему «Счастье в понимании моём и Н. Некрасова». Почему именно с этим поэтом шло сравнение, я уже не помню, но точно это была не моя инициатива. Философские рассуждения мне были очень близки, тем более учитель русского и литературы Ирина Васильевна в этом меня поддерживала. Ей нравились мои витиеватые сочинения, где я выражала личное мнение, часто ставила пятёрки. Каково же было моё удивление, когда на экзамене по русскому за сочинение про В. И. Ленина я получила тройку!

Никакой крамолы я не писала, хотя к тому времени стали выходить разоблачающие вождя материалы. Излагала в своём стиле, как всегда. Но члены комиссии его не оценили, а учитель промолчала. Контрольную по математике я написала тоже на три. Никак не могла понять почему, мои ответы совпадали с подругами, у них вышли четвёрки. По астрономии вообще все сдававшие завалили экзамен. В течение года это был самый лёгкий предмет, у большинства стояли итоговые пятёрки, а на экзамене неожиданно учитель стала строго спрашивать. Зачем, с какой целью? Хорошо, хоть история с обществом обошлись без сюрпризов.

Накануне экзамена по литературе у меня случилась неприятная ситуация. В конце мая мы с соседскими девчонками сидели на лавочке возле дома. Надо сказать, что наш посёлок Монтажников сплошь состоял из двухэтажных бараков. Был поздний вечер. Вдруг видим, как на второй этаж соседнего дома забирается человек, а кто-то ждёт его внизу. В альпинисте узнали местного жителя Аркадия, ранее сидевшего в тюрьме. Мы наблюдали за его трюками, шутили. Никто не хотел с ним связываться, тем более мы были ещё несовершеннолетними.

Рано утром меня разбудил Дима, младший брат: «Ты видела, как Аркашка вчера залез в квартиру N?» – «Да», – спросонья ответила я. «Иди, тебя милиционер зовёт». У меня совершенно не было времени на раздумья, надо ли мне это, зачем туда лезть, моя ответственность сыграла со мной злую шутку. Так я стала свидетелем по делу о краже, не желая того.

Родители моих подружек просто не пустили их к милиции, понимая последствия этих действий. Обо мне позаботиться было некому, поэтому я приняла на себя удар местной братвы. Меня прилюдно оскорбляли, запугивали, били окна. Было очень страшно. Больше всех старалась некая Ворона, женщина в теле мужчины, которую все боялись. А когда ночью ко мне в форточку пытался залезть местный вор в законе Салим, я пошла в уголовный розыск.

Аркадий до суда был под арестом, а подельники гуляли на свободе. Опер пообещал серьёзно поговорить с ним, и от меня отстанут. Это возымело действие. Теперь они только издалека мне грозили кулаком. Аркашка же передал через своих, что, когда он выйдет, мне не жить.

Я вовсе не хотела тогда быть героем, исполнять свой гражданский долг, противопоставляя себя бандитам. Но я не могу, когда на меня давят, тем более угрожают, становлюсь упрямой. Если бы вместо угроз со мной по-человечески поговорили, я бы постаралась отозвать свои показания, если бы это было возможно. К тому же они не были решающими, я не видела, как спускали краденое, как другие свидетели.

Я ничего не имела против Аркадия лично, тем более он пытался за мной ухаживать, пел песни под гитару. Но обозлился он больше всего именно на меня, как и все его друзья. Может, потому, что они считали папку своим, а я другая оказалась. Даже одноклассница, проживающая в нашем посёлке, осуждала меня. Мне пришлось потом пройти ещё через суд, тоже неприятное испытание.

Вот в самый разгар этого инцидента у меня был экзамен по литературе. Этой ночью мне разбили окна, я не выспалась, была напугана. Экзамен принимали три человека: моя учительница, завуч и ещё одна преподавательница русского и литературы из нашей школы. Свой реферат я писала под руководством Ирины Васильевны, все замечания её учла, вопросов до экзамена уже не было.

Я зачитала реферат. Стояла тишина. «Как-то трудно сразу всё осмыслить», – сказала завуч, и остальные ей поддакнули. Они не поняли мою трактовку счастья, уже тогда связанную с духовностью человека. Пытались подбить её шаблонами со своей колокольни. Но разве это они должны были оценивать? Схожесть взглядов с авторитетами? Я не понимала, с чем именно они не были согласны, и, каюсь, расплакалась.

Это вообще на меня не похоже, трудно расслабляюсь таким способом. Наверно, я действительно была в сильном стрессе. Потому и рассказала им о своих проблемах, спросила, что мне делать. Чужая учительница литературы посоветовала мне почитать Льва Толстого, что меня сильно озадачило. Я не поняла, чем именно он мог мне помочь в данной ситуации. Смирением? Подставить щёку? Быть выше этого?

Это был бесполезный и высокомерный совет от человека, счастливо обделённого жестокой правдой жизни. Мне поставили за экзамен четыре, считаю, что необъективно. Для девочки семнадцати лет очень глубокая работа. Мне и сейчас не стыдно её показать.

Школу закончила ударницей, но с меньшим количеством пятёрок, чем стоит за год. Экзамены в Красноярский государственный университет (КГУ) начинались в середине июля: творческий конкурс, сочинение, литература устно и история. На творческом конкурсе я срезалась, но по порядку. Атмосфера при поступлении была особая, все дружески настроены, общительны. Я подружилась с несколькими девчонками, мы болели друг за друга.

На творческом конкурсе абитуриентов посадили вместе и предложили несколько тем для написания статьи. Перед этим милая дама из кураторов торжественно объявила, что приветствуется индивидуальность, долой штампы. Я воспряла духом: «Здесь меня поймут и оценят по достоинству!» Подавляющее большинство выбрали тему «Журналист на фронтах перестройки», как я потом узнала. И правильно сделали, между прочим. Здесь большой простор для творчества и меньше ошибок.

Мне же приглянулась другая тема: «Моя профессия – моя судьба». Я замахнулась на предназначение. Это априори сложная тема, совсем не репортажная. Я написала эссе о призвании, своём пути, самопознании, о чём сейчас любят говорить коучи и эзотерики. Вплела туда мысли Андрея Болконского под дубом.

Наверно, это было необычно для молоденькой девушки. Меня вызвали на собеседование. Несколько человек с интересом стали меня разглядывать. Потом начали задавать вопросы, но не о статье, больше про жизнь. Как я отношусь к тому-то, чему-то. Например, к Михаилу Горбачёву, тогдашнему генсеку. Я назвала его феноменом, потому как он не похож на своих коллег. Мужчина из комиссии ухмыльнулся, сказав, что я тоже феномен.

Мне дали понять, что я не формат. Такие люди неудобны, а сейчас и не нужны журналистскому сообществу. Из желающих поступать на журналистику только два человека не прошли этот конкурс. Кроме меня, ещё была какая-то девочка из деревни, очень безграмотная.

Вот мне было обидно! Я, такая талантливая, как говорила руководитель «Университета юного журналиста», и не прошла. Спокойно могла написать любую статью про фронты перестройки, что здесь сложного. Но я хотела выпендриться, выбрать тему по душе, раскрыться. Доверилась декларации свободы творчества и поплатилась своей наивностью.

Я плакала, ругала себя за доверчивость. Девчонки меня успокаивали. Кто-то предложил быстро передать документы на другую специальность на этом курсе – филолога, учителя русского и литературы. Курс один, много общих предметов, можно потом перевестись. Основные экзамены начинались позже.

Я переписала заявление в приёмной комиссии и пошла сдавать экзамены. Набрала необходимые для поступления тринадцать баллов: две четвёрки и пятёрка по истории. На экзамене по нему женщины не стали донимать меня лишними вопросами, так и сказали: «Пусть девочка учится».