Текст книги "Мать четырех ветров"

Щекастый Панчо взял меня под свободный локоток.

– У Просперо бабушка – бруха, ведьма деревенская. Мы хотели к ней в гости заглянуть, за советом.

– Были и другие смерти? – замирая от предчувствия, спросила я. – О которых в Квадрилиуме не известно?

– В рыбачьих деревеньках часто люди пропадают. Море близко… Поэтому и особых дознаний никто не проводит. Только в последний год стали наши утопленники домой возвращаться. Не все, правда, и не живыми.

– И до плоти человеческой жадными?

Я дрожала вовсе не от холода.

– Не может обычный человек в такую нежить превратиться. Я встречала упыря, вы таких еще «некрофаго» называете. Мне говорили, только маг, который попробует кровь…

– Значит, либо ты слышала не всю правду, либо… – начал Просперо.

– Время для бесед неподходящее, – поторопил нас Панчо. – После полудня к беседке приходи, которая у двух сосен на утесе.

– Обязательно, – пообещала я. – Может, у вас сказки какие про нежить есть или предания народные? Должен же быть способ от упырей защититься. Осиновые колья вроде помогают.

– Еще огонь, соль и чеснок, – кивнул Просперо. – Вот и все, что сейчас припомнить могу. Думаю, абуэлита – бабка моя – еще что-нибудь подсказать сможет. Мы пришли, донья Лутеция. Удачи!

Я кивком поблагодарила бравую четверку.

– До встречи, кабальеро!

И, гордо держа тяжелую от мыслей голову, вошла в залу заседаний.

Здесь мне раньше бывать не приходилось. Разноцветные витражные стекла, которыми я любовалась при каждой удобной возможности, снаружи производили совсем другое впечатление. Окон было много – по четыре с каждой стороны, закатное солнце причудливо дробилось в многоцветии богатых гербов. Под потолком ярко горели две огромные люстры, каждая из которых, размером с мельничное колесо, поддерживала сотни свечей. Камин, утопленный в глухую стену, был полон пылающих дров. Я даже зажмурилась на мгновение, привыкая к жару и свету, и присела в церемониальном поклоне, насколько позволяло впивающееся в плоть железо. Ну как в поклоне… Просто согнула колени и опустила очи долу, вытянув шею с беззащитной грацией. Ну чисто лебедушка или иноземный зверь камелорпард.

– Донья Лутеция Ягг, – возвестил некто зычным голосом. – Пройдите, донья, вас ожидают!

Я сделала несколько шагов по блестящему наборному паркету. Справа от камина, перекрывая оконную нишу с узенькими боковыми лавками, стоял массивный круглый стол. К нему я и направилась. Как в тумане я видела три силуэта; как под водой, с усилием приближалась к ним. Мужчины, в одном из которых я без удивления узнала Зигфрида фон Кляйнерманна, встали, ректор остался сидеть, зябко кутаясь в меховой плащ. Я сдула с потного лба прилипший локон и еще раз согнула колени.

– А вот и виновница, – проскрипел Пеньяте. – Поведайте нам, девушка, каким образом вы лишили жизни одного из самых способных студентов Квадрилиума?

«Еще кого-нибудь убили? – подумала я. – Ах нет, это он Игоря покойного «способным» величает. Ну что ж, о покойниках либо хорошо, либо ничего, но только если рыжий романин в науках блистал, то мне уже можно выпускной экзамен держать».

Я безуспешно пыталась разогнуться, чтоб ответить ректору гневным взглядом, но суставы только жалобно скрипнули и я поняла, что через мгновение позорно растянусь прямо на полу. Вот так вот на спине растянусь и буду сучить лапками, как насекомый хрущ, в ожидании неминуемой смерти. Показалось, что некто, скрытый в оконной нише, сейчас поспешит мне на помощь. Но первым успел Зигфрид. Он рывком подтянул меня за плечи и осторожно усадил на стул. Рук так и не убрал, так и остался стоять рядом, придерживая меня большой ладонью, в которую мне сразу же захотелось впиться зубами. И вовсе не от голода, а от переполнявшей меня злобы. Спину приходилось держать очень прямо.

– Учитель, она слишком слаба. Будьте милосердны.

Видала я его милосердие… в домовине в белых портянках! Ноздрей коснулся аромат вина – Зигфрид поднес мне кубок. Я отпила, наслаждаясь прохладным питьем. Рука дрожала, тремя большими глотками я опустошила бокал, чтоб не расплескать, и просто разжала пальцы. Огневик погладил мое плечо успокаивающим жестом.

– Здесь никто не желает тебе зла, Лутеция.

Никто? Ну, может, вот этот вот смутно знакомый усач, сидящий по левую руку от ректора, и не желает. А вот в вас с Пеньяте, дорогой барон, я очень сомневаюсь.

– Дон Сааведра, наш алькальд, задаст тебе несколько вопросов, а затем ты сможешь отдохнуть.

Прозрачные глаза дона Сааведры смотрели на меня с неподдельным участием. Ба! Да мы же знакомы! Еще неделю назад главный судия был всего лишь капитаном городской стражи. Надо же, как некоторые люди умеют по службе продвигаться. Даже завидно.

– Приятная встреча, – улыбнулась я, подумав, что как раз приятного здесь очень и очень мало.

– Я тоже рад вас видеть, драгоценная донья, – кашлянул алькальд. – И несмотря на то, что дело, приведшее меня в стены сего учебного заведения…

Он запнулся, видимо не в состоянии подобрать слова. Да уж, красноречию ему придется еще учиться и учиться.

– …И убедиться, что вы все так же прекрасны! – выпалил Сааведра после длинной паузы.

Ректор явственно вздрогнул, видимо не разделяя мнения алькальда по поводу моей красоты.

– Что вы можете сообщить о случившейся трагедии? – вопросил ди Сааведра несколько невпопад.

– Только то, что не имею никакого отношения к смерти Игоря Стрэмэтурару. В ту роковую ночь я находилась вдалеке от Квадрилиума, моя соседка донья Эмелина Гутьеррес наверняка это подтвердила.

– Видишь ли, девушка, – проговорил ректор, отбросив всяческую вежливость, – донья Эмелина по несчастливой случайности также в это время отсутствовала. Она уже строго наказана за нарушение правил распорядка. А против тебя нами собрано немало улик. Во время обыска в комнате убитого нам удалось обнаружить несколько принадлежащих тебе вещей довольно… гм… интимного свойства. Что ты на это скажешь?

– О том, каким образом мои подвязки попали в сундучок покойного студента, можно узнать у прачек, – пожала плечами я. – Каждый волен проводить свое свободное время так, как ему нравится. Некоторые студенты собирают коллекции бабочек или гербарии редких растений, Игорь коллекционировал предметы женского туалета. К тому же его ведь не подвязкой задушили?

Алькальд сидел красный, как вареный рак, было заметно, что разговор его скандализирует.

– Опять же, – продолжала я, плюнув на приличия, видимо молодое вино, которое я с таким удовольствием выпила, ударило в голову, – если я приложила руку к смерти Игоря, куда я, по-вашему, могла деть его кровь? За окно выплеснуть?

– Мои люди осмотрели двор, – проговорил ди Сааведра. – Донья Лутеция, я далек от обвинений. Наша встреча вызвана скорее необходимостью в консультации. Вы были той, кто обнаружил тело. И я был бы признателен вам за любую мелочь, о которой вы сможете мне сообщить.

Ректор явно был недоволен поворотом беседы, его гримасы могли испугать человека менее подготовленного или более трезвого, чем я.

– Рваная рана на яремной вене, – проговорила я, обращаясь к дону ди Сааведра. – Тело было полностью обескровлено.

– Как вы это определили?

– Трупные пятна появляются очень быстро – оттого, что кровь перестает циркулировать. Я переворачивала тело, кожа была абсолютно чистой.

– В университете изучают признаки насильственной смерти? – пролепетал удивленный алькальд. – Я, честно говоря, опасался, что во время дознания нам придется иметь дело с обмороками.

– Я не боюсь покойников, – с улыбкой сообщила я. – А также мышей и насекомых. Кстати, о грызунах. Когда я открыла комнату, там пахло именно мышами. Тогда меня это не удивило, но теперь вызывает недоумение. В зданиях университета нет никаких паразитов – руководство борется с ними магическими способами.

– И каковы ваши выводы? – проигнорировав фырканье ректора, спросил алькальд.

– От решения этой задачи я все еще далека. Все, что у меня есть, – догадки, воспоминания…

Я обернулась и посмотрела туда, где с видом статуи, олицетворяющей защиту, стоял Зигфрид.

– Ты помнишь? Помнишь Рутению, заснеженный тракт, постоялый двор, где нам пришлось сражаться сначала с разбойниками, а потом с нежитью?

Кляйнерманн кивнул.

– Мы имели дело с упырем. Маг-перерожденец, а точнее – мэтресса. Она оставила после себя сферу воды, видимо бедная девушка при жизни принадлежала к дому Акватико.

Альфонсо ди Сааведра смотрел на меня с таким видом, будто я сама собиралась вскрыть ему яремную вену.

– Эта подвеска до сих пор со мной, – кивнула я. – Зиг, это сейчас не главное. Ты помнишь, каким образом нас лишили магической силы? Помнишь, почему ты не смог призвать огонь и спалить всю эту хибару к драконам, как только нас попытались пленить?

– Болиголов! – воскликнул огневик. – Конечно! Местная колдунья пользовала нас травяной настойкой, и во всех комнатах висели сушеные букеты. Ты еще постоянно носик морщила – жаловалась на мышиный запах. Так ты думаешь, что здесь, в Квадрилиуме, орудует упырь?

– Нет, Зиг, у упыря ума бы не хватило пробраться в охраняемую комнату. После перерождения ничего человеческого в нем не остается. Я думаю, некто пытался переродить Игоря, для того и болиголов понадобился, чтоб стихийной силы его лишить. И этот некто… Ёжкин кот! Ничего не сходится! Кому мог понадобиться ветреник-упырь?

Я даже застонала от разочарования. Из задумчивости меня вывели вялые аплодисменты. Ректор несколько раз энергично хлопнул в ладоши.

– Спасибо за страшную сказку на ночь, Лутеция. Надо будет поведать этот рассказ его августейшему величеству, чтоб он использовал его для написания новой книги.

– Его величество снова допускает вас к аудиенции? – не удержалась от шпильки я.

Судя по помрачневшему лицу Пеньяте, укол достиг цели.

– По моему мнению, все было гораздо проще, без потусторонней ерунды, – поджал тонкие губы ректор. – Игорь Стрэмэтурару пытался за тобой ухаживать. Ты его порыв не поддержала, продолжая кокетничать. Он подкупил чиновника канцелярии. Виновные уже строго наказаны, – в сторону алькальда уточнил ректор. – Продажный чиновник оформил для ветреника бумагу, дающую право провести твою инициацию. Отпираться бессмысленно – данный документ мы обнаружили в твоих вещах.

Если бы Зигфрид не держал меня за плечо, я бы уже перелетела через стол и вцепилась в длинный нос ректора ногтями. Меня колотила крупная дрожь.

– Бедный влюбленный юноша пришел к тебе. Затем, после того как все произошло…

– Он умер от переполняющего его счастья, вскрыв себе яремную вену своими же зубами, – закончил вместо ректора знакомый голос. И из оконной ниши, отодвинув парчовое драпри, появился Дракон. – Этот сюжет также достоин увековечивания в литературе. Драгоценнейший дон Пеньяте, с прискорбием вынужден вас разочаровать – донья Лутеция провела роковую ночь, а также последующий за ней день со мной.

Сердце остановилось, потом забилось, как обезумевшая птаха. Влад явился мне на помощь, и теперь… Только почему так холоден его взгляд, почему губы кривит сардоническая усмешка?

– Здравствуйте, донья Лутеция. Рад видеть вас в добром здравии и в кругу друзей. Думаю, нашу небольшую тайну пришло время обнародовать. Неожиданная трагедия – убийство моего подданного – заставила меня отложить дела, что, видимо, пришлось очень кстати.

Я вскрикнула от боли – Зигфрид неистово вцепился мне в плечо.

– Так это был ты? Я догадывался, с кем она была, но…

– Барон, давайте отложим выяснение отношений, – ласково предложил Дракон. – Думаю, ни почтенному ректору, ни почтеннейшему дону ди Сааведра наши разговоры не интересны. Дама была в затруднении, я это затруднение разрешил в меру своего разумения. Теперь донья Лутеция может продолжать изучать силу ветра.

– Я убью тебя, – устало проговорил Зигфрид.

– Дуэль? Что ж, думаю, после дознания я выкрою пару минут для сатисфакции.

– Да ты…

Я не могла говорить, душили слезы. Я посмотрела на алькальда, тот раздраженно подкручивал свои огромные усы.

– Позволите проводить вас? – вдруг спросил ди Сааведра, поднимаясь. – Если возникнут еще какие-нибудь вопросы…

Я приняла его руку и с благодарностью на нее оперлась.

– Донье Ягг выделили новую комнату? – спросил алькальд ректора. – Даме нужен отдых.

– Я предпочла бы остановиться в лекарском крыле, – прошептала я. – Только хочу забрать некоторые вещи.

Идти было больно. И дышать было больно. Жить было больно. Я уговаривала себя, что обо всем подумаю потом – когда останусь одна.

– Донья Ягг, нам необходимо поговорить, – властно произнес Дракон. – И совместно подписать документы.

– Я сообщу вам, как только буду готова к беседе, – не оборачиваясь, бросила я. – Можете пока заняться очинкой перьев.

– Прошу, – пропустил меня в дверях алькальд. – Вы очень бледны, моя дорогая. Вы позволите пригласить вас на ужин? Если в отсутствие дуэньи встреча с мужчиной для вас неприемлема…

– Бросьте, капитан, – рассмеялась я. – Какие дуэньи при моем реноме? Я правильно употребила это слово? Меня и так на весь мир ославили. Куда мы пойдем?

У него явно отлегло от сердца.

– Мне предстоит еще несколько дел, за это время вы сможете немного отдохнуть. А через час я пришлю портшез. Вы согласны?

– Да, – просто ответила я. – Буду ждать.

Глава 6,
в которой не находят ключей, зато подбираются замки, героиня идет на свидание, и подписываются некие бумаги

Осень – перемен восемь.

Русская поговорка

El que madruga coge la oruga.

(Ранняя пташка получает гусениц).

Испанская пословица

Комнатка оказалась крошечной, но очень уютной. А то, что предназначалась она для меня одной, несомненно, перевешивало все возможные ее недостатки. С декором сестры не усердствовали, отдав предпочтение простоте и удобству. Небольшая кровать с гобеленовым балдахином, толстая оплывшая свеча на прикроватном столике. Ни зеркал, ни картин. Умывальный таз с кувшином в углу; узкое стрельчатое окошко, похожее на бойницу, расчерченное квадратиками решетки, но не застекленное. Видимо, балдахин предполагалось плотно задергивать на ночь во избежание сквозняков.

Я легла животом на постель. Было очень плохо. Я тихонечко повыла, жалея себя, с каким-то нехорошим сладострастием мысленно перебирая все фразы, брошенные Владом. И выражение его глаз, и каким ледяным презрением он окатил меня, и мои нелепые ответы… Потом, покряхтывая, поднялась. Надо было отправляться к сестре Матильде за советом. Времени на бесполезные терзания не было, поэтому я пообещала себе при первой удобной возможности прореветься всласть. Если медичка ничем не сможет мне помочь, стребую у нее хотя бы зеркало. У Иравари наверняка уже есть пара-тройка идей по каждой интересующей меня теме.

В дверь тихонько постучали и, не дожидаясь ответа, толкнули створку. Я в этот момент стояла на четвереньках, пятясь к краю постели, и головы повернуть не могла.

– Лутеция? – осторожно донеслось от двери. – Тебе плохо?

– Какая нечеловеческая проницательность! Помогла бы лучше, чем глупые вопросы задавать.

Эмелина свалила в изголовье ворох какой-то одежды и попыталась подхватить меня за талию. Я взвыла.

– Мне больно! Ты чего вообще сюда явилась?

– Руками сильнее упрись! – совсем не обиделась моя бывшая соседка. – Давай на раз-два-три. Я потяну, а ты оттолкнешься. Раз… два…

И под мой истошный вопль нам удалось придать мне вертикальное положение.

– Да уж, врагу такого не пожелаю, – отдуваясь, сообщила Эмелина. – Меня мэтр Кляйнерманн к тебе отправил, велел платье занести и принадлежности туалетные. Я теперь с другой девушкой живу, с водяницей Агнешкой, меня в ее комнату переселили.

– Это которая из ляхов, княжеская дочь? – ревниво осведомилась я. – У нее еще родимое пятно на щеке?

– Та самая, Брошкешевич ее зовут. Я пока все эти «шчш» выговаривать научилась, чуть не поседела. А она, представь, спать мне не позволяла, пока я весь этот шипящий комплект правильно не произнесу. И, главное, заявила: «Я старше, значит, покорности и послушания от тебя жду». Заноза белобрысая! Думает, раз через неделю мэтрессой станет, ей надо мной издеваться позволено!

Мы немного помолчали.

– Я прощения попросить хотела, – наконец проговорила Эмелина. – Ну, за то, что в смерти Игоря тебя обвиняла.

Я пожала плечами и засеменила к двери. Без ежеминутного моциона мои мышцы расслаблялись и пояс врезался в тело.

– Чего молчишь?

Я крохотными шажочками отправилась к окну.

– Жду, когда ты извиняться примешься. Начинай!

Расставленные на манер коромысла руки придавали моей походке непередаваемое изящество.

Донья Гутьеррес возмущенно надула губки, гладкая кожа лба собралась складочками.

– А что я должна была подумать? Являешься вся такая… А он там, весь такой… А мы с ним, между прочим…

Соседка зарыдала, будто опустила какую-то внутреннюю заслонку, и достала из рукава шелковый платок. Я приблизилась и погладила ладонью ее блестящие волосы.

– Мне очень жаль бедного мальчика. И жаль, что у вас с ним ничего не получилось.

– Я тебя ненавидела, – всхлипнула Эмелина, схватив меня за руку. – За то, что он за тобой ухаживать принялся, а ты его будто не замечала. А он красивый был и умный очень и забавный.

– А помнишь, как он нас спасать явился? Глаза горят, сам весь такой благородный, – шмыгнула я носом. – А как мы с ним из окна сиганули, а ты в обморок брякнулась?

По щекам потекли слезы; те, которые я не смогла выплакать по своему прошедшему счастью, теперь лились из-за чужой оборванной жизни и были они горькими и очень искренними. А Эмелина продолжала бормотать:

– Кровавая пелена глаза застит, будто бычья ярость напала, в ушах только шум какой-то, ору, а слов своих не слышу. Прости меня, Лутеция! – Темпераментная соседка полезла обниматься. – На вот платочек, он еще с одной стороны сухой. Слезы утри.

– Ты с Иваном, что ли, дружишь? – удивленно шмыгнула я носом, разглядывая вышитых красных петушков на шелковом канте. – Просто один мой рутенский знакомый именно такими птицами носовички украшает.

Я припомнила, как удивилась, узнав, что Ванечка, в свободное от «холинья и лелеянья» дядюшки Колоба время, вышиванием увлекается. Представить в его огромных ручищах тоненькую иголку было делом нелегким.

Эмелина чуточку посвежела лицом, отвлекшись от скорбных дум. Тень улыбки тронула пухлые губки.

– Не знаю я никаких рутов, кроме тебя. Мало ли у нас платков этих? Даже ты, известная скряга, на прошлой неделе дюжину новых себе заказала.

– Ага. Только я всегда простые беру, без вышивки, они дешевле. И ничего я не скряга. Просто лишних трат не люблю.

– Ну, так, может, ты этот платок к нам и притащила, раз говоришь, твоего знакомого вещица, а потом прачки что-то напутали… Точно ты! Чудо бережливости – абсолютная прибыль! Не заплатил, значит, сэкономил!

Я не смогла терпеть эдакие поклепы и щелкнула Эмелину по лбу, она схватила меня за плечи и повалила на кровать. Я завыла от боли, прекращая потасовку.

– Ты не находишь, что мы слегка отклонились от темы разговора?

Запыхавшаяся соседка поправляла прическу.

– Мертвое к мертвому, живое к живому. Мы, люди моря, долго скорбеть не привыкли. Наши печали вода забирает.

Я на секундочку задумалась.

– А ведь мне узнать нужно, кто Игоря убил.

– Зачем? – недоуменно спросила уже совсем пришедшая в себя девушка. – Для разбирательства специально обученные люди есть, а мы студенты, у нас другие обязанности.

– Ты не понимаешь? Пока настоящий убийца не отыщется, надо мной подозрение висеть будет. Как меч над тем парнем из грецкого мифа.

– Понимаю, – задумчиво протянула Эмелина. – Думаешь, стоит знакомых о той ночи порасспрашивать?

– К Бланке дель Соль зайди, ее охранные заклинания по всему Квадрилиуму развешены.

– Хорошо… – Эмелина опять поправила локон извечным женским жестом. – Зеркала у тебя нет?

– А ты принести не могла, хоть ручное?

– Меня не предупредил никто. Мэтр Кляйнерманн велел одеждой подобающей тебя обеспечить. А свидание у тебя с кем? С милым другом, который тебя инициировал?

– Нет, с другим человеком, – покраснела я. – Только, кажется…

– Вот ведь шустрая какая! – то ли восхищенно, то ли осуждающе ахнула соседка. – Как ты умудрилась под арестом еще одного поклонника себе наколдовать? Научишь?

– Меньше интереса к подобным вещам демонстрировать надобно, – раздался от двери серебристый голосок. – Поскольку мужчины по природе своей ближе к диким животным и предпочитают азарт охоты безмятежному существованию.

Серьезный взгляд голубых глаз остановился на мне.

– Помнишь меня?

Я кивнула. Спутаешь ее с кем-нибудь, как же. Русалочьи волосы, разделенные прямым пробором, прозрачные глаза и звездочка родимого пятна на правой скуле. Ляшская княжна, которой мы с Эмелиной не так давно перемывали косточки, меж тем продолжала:

– Сеньор ди Сааведра попросил меня быть твоей компаньонкой на сегодня.

Я невольно улыбнулась; забота алькальда о моем добром имени была приятна. Дуэнью вон придумал для соблюдения приличий.

– Передай кабальеро, что я сегодня встретиться с ним не смогу, здоровье не позволяет…

– Страдает Лутеция, – пояснила Эмелина. – Слишком тесный пояс ей надели, то ли по ошибке, то ли в назидание. За те полчаса, что мы вместе, она раз пятнадцать лишиться чувств порывалась.

Агнешка призадумалась.

– А ну-ка, покажи! – Тонкопалая ручка пробежалась по шнуровке моего платья. – Лечебная магия во многом пересекается с силой воды, может быть, мой беспристрастный взгляд что-нибудь заметит.

– У тебя с алькальдом близкое знакомство? И давно?

Я послушно потянула за ворот, освобождаясь от плотной одежды.

– Сегодня познакомились, – серьезно отвечала девушка. – Просто, как у каждого стихийника, у меня есть некие обязательства перед домом.

– Гранды Акватико княжне нашей место при дворе предложили, – завистливо пояснила Эмелина. – Хорошо быть аристократкой, даже иноземной.

– Мои успехи в учебе мне в том помогли, – назидательно промолвила донья Брошкешевич. – А вовсе не родители. Может, и вас через несколько лет стихийный дом на службу призовет.

– Уж задрипаннее Виенто семья в Элории вряд ли сыщется. Так что у нас с Лутецией одна дорога… Ну, что скажешь?

Требовательный вопрос обращен был к Агнешке, которая уже бесцеремонно разглядывала мой закованный в железо живот.

– Работа неаккуратная, – протянула водяница. – Как будто наспех делали. Видите, как неравномерно нити силы собираются?

Мы с Эмелиной переглянулись.

– Нитей ветра там нет, – наконец сказала бывшая соседка. – Ни одной, будто ножом отсекли.

– А я вообще никаких теперь не вижу, – призналась я.

– Минуточку, – распрямилась Агнешка. – У меня кое-что при себе есть. Ну, где же он…

Из крошечной атласной сумочки девушка достала большие очки в толстой проволочной оправе, но совсем без дужек. Вместо них сбоку была приделана витая палочка, отчего устройство походило на чудной леденец.

– Лорнет! – с гордостью сообщила княжна. – Настроен на все четыре стихии одновременно. И если кто-нибудь из вас, драгоценные доньи, сообщит об этой вещице ректору…

И снова тяжелый взгляд плавно перешел с меня на Эмелину и вернулся обратно.

– …Я отомщу.

– Мы никому не скажем, – поспешно пообещала я и протянула руку. – Дай попробовать!

Я поднесла лорнет к глазам. Стеклышки были мутноватыми, но было видно, как в воздухе магия кишмя кишела. Голубые нити воды гроздьями свисали с балдахина, под потолком свивался клубком серебристый ветер, а красноватый огонь оплетал оконную решетку, спускаясь на янтарный мох, укрывающий весь пол. Я перевела взгляд на себя. Глухо. Железо будто отталкивало от себя любые частицы магии, только у самого замка кривоватой сосулькой застывали силы воды, изменившие свой цвет на мутно-серый. Что-то мне эта картина напоминала, только я не могла припомнить что.

– Понятно, – кивнула я, передавая вещицу пританцовывающей в нетерпении Эмелине. – Что скажешь, на что это похоже?

– На замочную скважину, – последовал неожиданный ответ. – Если вот здесь и здесь чуть дорисовать…

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась Агнешка.

Для того чтобы видеть свою стихию, никаких магических стеклышек ей не требовалось. Я с мученическим сопением озирала два разномастных затылка, склонившихся друг к другу у моего живота. До слуха доносился бойкий разговор девушек, от участия в котором меня освободили.

– Вот здесь, видишь. Если ты еще пару-тройку нитей силы притянешь…

– Я тебе кто? Великий маг? Это не мой уровень, тут адепт первого круга нужен, гранд стихийный. Все, что я могу, – заклятие ржавчины наложить. Рано или поздно железо раскрошится.

– Как быстро?

– Лет через десять… Через пятнадцать точно.

– Это все твои успехи в учебе? – презрительно фыркнула Эмелина. – Да любая деревенская ведьма лучше тебя с железом работает. Якорь испортить или гарпун до полной негодности затупить.

– Я ведовством не занимаюсь, ибо это есть ересь и отклонение от основ магии. Даже говорить при мне об этом не смей!

И разгорелся безобразный скандал. Эмелина шипела рассерженной кошкой, Агнешка отбрехивалась визгливо и неуверенно. Надо было прекращать безобразие, пока они в волосы друг другу не вцепились.

– Накладывай! – скомандовала я деловито, отбирая лорнет. – Ржавчину накладывай. Море рядом, климат влажный, осень опять же скоро, а с ней дожди… Авось природа делу поможет, раз нашей аристократической магии недостаточно.

А когда водяница, нашептывая и поводя в воздухе растопыренной пятерней, начала волшбу, меня посетила одна весьма недурственная мысль.

– Донья Брошкешевич, – высказала я ее, когда девушка уже поправляла прическу, присев на краешек кровати, – чисто умозрительно… Ну так, для смеха… Если некто послужит для тебя источником, усилит твои силы, сможешь ли ты…

Агнешка искривила бледные губы.

– Вы, ветреники, уверены, что особое место в стихийной иерархии занимаете. Думаешь, любой из вас источником служить может?

– Неужели не каждый?

– Ты, наверное, могла, – кивнула княжна. – Сейчас-то это никак не проверишь, но слухи ходили разные. И знаю, что каждый из твоих однокашников хотел с тобой во время экзамена на башню идти, потому что существует мнение, что с сильной ветреницей маг может испытать настоящий полет, подобный птичьему парению. Сам испытать.

Голубые очи подернулись мечтательной поволокой. А я вспомнила, как прыгали мы с рыжим Игорем Стрэмэтурару из окна моей комнаты, не о свободе полета помышляя, а только чтоб о землю в лепешку не разбиться. Бедный мальчик-ведьма! Отчего так все неладно получилось? Какая гадина жизнь твою оборвала? Но я узнаю, обязательно узнаю. И отомщу. Слышишь, ведьма?

И с моих губ сорвалось еще одно обещание:

– Агнешка, клянусь, если ты мне поможешь, как только мне удастся этот пояс проклятущий с себя снять…

– Тут ведь даже не в силе ветра дело, – не слушала меня девушка. – Бывало, что и маг сильный, и амулеты добротные, а все не то…

– Лутеция права, – вдруг подала голос Эмелина. – Я поделюсь с тобой ветром, девушка, сейчас – для дела, а потом – в благодарность. Полетаешь над волнами, чайка ты наша. Две ветреницы тебе в этом клянутся.

Потом мы еще некоторое время спорили об обряде передачи силы. Со мной это всегда случалось спонтанно, и более всего восприимчивы к неожиданным моим подаркам были маги земли. Агнешка считала, что для такого дела необходима была полная квадра – земля, вода, огонь и ветер, потому что на занятиях ее учили именно так. Эмелина своего мнения по вопросу не озвучивала. Только в какой-то момент, когда голубоглазая княжна остановилась перевести дух, донья Гутьеррес приблизилась к ней, властным жестом схватила за подбородок и одарила чувственным поцелуем. «Огонь страсти питает костер магии», – ошарашенно успела подумать я еще до того, как, сдавленно пискнув и резко оттолкнув от себя соседку, Агнешка подняла к потолку широко разведенные руки. В лорнет мне было видно, каким бурлящим потоком устремилась к ней сила.

Ах, как она была хороша, ляшская княжна донья Брошкешевич, каким безумным огнем полыхали ее очи! Золотистыми водорослями разметались волосы, и длинные тонкие пальчики одним движением подчиняли стихии. Не юная дева стояла сейчас перед нами, а небожительница – богиня.

Когда все закончилось, она без сил повалилась на постель.

– Если хоть кто-нибудь узнает… Хоть один человек…

– Ты отомстишь, мы поняли, – деловито кивнула я, рассматривая в лорнет результат водного колдовства. Теперь точно по центру висячего замка красовалась серебристая воронка, по форме напоминающая фигурную замочную скважину.

– А мне понравилось! – задумчиво протянула Эмелина, проводя по губам кончиками пальцев. – Такое ощущение было… необычное.

– Убью! – взвизгнула Агнешка.

– Я не поцелуй имела в виду, мономанка.

Мудреный грецкий термин я слышала впервые, но даже тяга к знаниям не могла заставить меня выпустить лорнет.

– Не ссорьтесь, барышни, – пропела я вполголоса. – Где бы теперь под этот замочек ключик раздобыть, такой хитренький – с зубцом и загогулиной по краю? Есть у кого предположения?

Девушки переглянулись и, отложив на время разногласия, набросились на меня.

– Ты, Лутеция, жадная, – сказала Эмелина.

– И неблагодарная, – поддержала ее донья Брошкешевич. – Мы тут ради тебя основы свои стихийные попрали, занимались всякими непристойностями…

Услыхав слово «непристойности», донья Гутьеррес фыркнула, демонстрируя полное презрение как к обывательским нормам морали, так и к мелким людишкам, этих норм придерживающихся. Для свободолюбивой дочери моря сегодняшний поцелуй был всего-навсего интересным опытом, или шагом на пути познания, или страстным подношением Источнику, но уж никак не бесчестным деянием. И краснела сейчас Эмелина вовсе не от жгучего стыда, а от не менее жгучей ярости.

– Спасибо, подруги, – присела я в шутовском книксене, – за помощь и поддержку, тем более приятные, что, кажется, каким-то образом вам удалось облегчить мои страдания.

Дышалось и вправду гораздо легче, и даже при ходьбе не приходилось морщиться от боли.

– Мне удалось твой пояс немного растянуть, – горделиво сообщила Агнешка. – Он у тебя на манер гарроты действует, только медленно очень.

– Гарротой же у нас казнят вроде? – переспросила я. – И на шею ее надевают, а вовсе не на талию.

– Точно. Варварский способ. Твой пояс тоже сжимается. Если регулярно не подколдовывать…

– Это за что меня медички наши невзлюбили? – ахнула я.

– Они тут ни при чем, – покачала головой княжна. – Им что выдали, в то они тебя и обрядили.

– Значит, ректор?

– Огневик? Вряд ли…

Тут в дверь опять постучали. Обе мои посетительницы вскочили с постели, лихорадочно поправляя одежду и растрепавшиеся прически.

Не дожидаясь моего тоненького «войдите!» в комнату просочилась незабвенная наставница Бланка дель Соль.

«Проходной двор какой-то», – раздраженно подумала я, лучезарно улыбаясь.