Текст книги "Мать четырех ветров"

Глава 5,
в которой происходит дознание, публику ожидают скандальные признания и некоторым героям предстоит вспомнить значение слова «компромисс»

Вчера было, сегодня есть и завтра будет.

Загадка. Ответ – время

An ill wound is cured, not an ill name.

(Тяжелую рану залечишь, а недобрую славу – нет).

Английская пословица

Пансион госпожи Пинто блистал новыми окнами, свежей побелкой стен, и даже цветущие плети дикого вьюна свисали с крыши нарядным плюмажем.

– Прикажете подавать на стол? – приветствовала хозяйка постояльца, показавшегося на пороге.

Господин Ягг очнулся от задумчивости.

– Через три четверти часа, моя прелесть, – ответил он с равнодушной улыбкой, которая так не вязалась с теплотой слов. – Я займусь корреспонденцией, а затем отдам должное кулинарным талантам вашего повара.

Донья счастливо вздохнула, провожая стройную фигуру иностранца приветливым взглядом. Досадный инцидент, произошедший неделю назад, нисколько не изменил ее доброго отношения к нему. Нисколько. Этому, конечно, способствовала и кругленькая сумма, выложенная господином Яггом за ремонт помещений. «Ох уж эта молодежь! – пожала пухлыми плечиками хозяйка. – Всегда за их бесчинства приходится расплачиваться нам, людям взрослым и солидным». Госпожа Пинто, одним махом сбросившая со счетов десяток лет и сравняв свой возраст с возрастом любезного постояльца, поправила перед зеркальцем непослушные кудряшки и энергично отправилась отдавать хозяйственные распоряжения. Ибо кулинарные таланты повара требовали неусыпного надзора. Каждодневного, ежечасного.

– Ты тратишь слишком много крови, – недовольно проворчал Ленинел, появляясь в клубах серебристого дыма. – Тем самым, возможно, замедляя регенерацию.

Дракон раздраженно поправил манжеты и уселся перед зеркалом.

– Не нужно учить меня расставлять приоритеты, демон! В магической столице мира стихийной магией никого не удивишь, местные мэтры столетиями учились обуздывать зарвавшихся колдунишек. Накопленная сила воды вряд ли пригодится бедному континентальному князю, если он попытается здесь применить свои таланты. Что с Арадом?

– Там все спокойно. – Движением руки демон развеял окутывающий его дым и поправил головной убор. – Я усилил защиту, но эти действия кажутся мне избыточными. Твари здесь – то есть там, в Кордобе. Убийство студента подтверждает мои предположения.

Влад задумался.

– Решай быстрее, – поторопил его Ленинел. – Тебе нужно либо выходить из тени, либо…

– Либо что? – усмехнулся князь. – Бежать в Арад и оставить Элорию перед лицом опасности?

– Элорию или одну хорошенькую местную барышню? Ты чувствуешь вину за то, что древнее зло вырвалось на свободу?

– Может быть, немного. Если бы я мог вернуться в прошлое… Ай, к демонам сантименты! Местная барышня сделала свой выбор, и не в мою, заметь, пользу. Так что все обязательства по ее безопасности…

Демон расхохотался.

– Да уж, какой удар по самолюбию! Дева сбежала после бурной ночи… ах, прости, – бурного дня! Может, ты плохо старался?

Влад сжал челюсти и проигнорировал вопрос.

– Я встретился уже со всеми грандами; четыре дома согласны на мое пребывание в Кордобе. Единственным условием является мировая с ректором и вымарывание моего имени из черной «Книги запрета». Как только Пеньяте сообщит свое решение, я отправлюсь к королю.

– Ты заплатил?

– Да. Деньги уже доставлены и подтверждение получено. Кляйнерманн, выступающий посредником в переговорах, передал расписки…

– А как же продолжение учебы?

– Я написал трогательное прошение, думаю, его тоже удовлетворят. О дате спектакля, который так жаждет лицезреть старый сморчок, Зигфрид сообщит сегодня.

– Ты многое успел, – одобрил Ленинел. – Пожалуй, уничтожить тварей здесь, не позволив им вернуться в Валахию, – верное решение. Остается еще небольшая проблема: как ты собираешься вытаскивать свою дражайшую супругу? Зеркала Квадрилиума молчат, но, по слухам, она находится под арестом в одной из университетских башен.

– Ах да… Супруга у меня будет недолго. Дом Терра в лице своего владетеля, дона Филиппе Алехандро, требует нашего развода. У дома земли наметился некий матримониальный план, в котором донья Лутеция дель Терра играет значительную роль.

– И ты просто так на это согласишься? Отдашь свою женщину, даже не попытавшись…

– Я собираюсь платить по счетам, – перебил Влад страстную речь демона. – Только и всего. Я уничтожу тварей, потому что чувствую свою вину, а затем вернусь на континент и продолжу начатое. Мне нужен весь мир, не больше и не меньше.

Повисла пауза, во время которой Ленинел раз двадцать дергал завязки своего головного убора, как будто на что-то решаясь.

– Ты поторопился, – наконец осторожно проговорил демон. – Тебе нужно было сначала притащить свою жену в Арад. Как мужчина я тебя понимаю, но ты проявил легкомыслие. Сейчас ее головку вскружило неожиданное могущество, из вас двоих…

– Я скажу одну вещь, и мы больше не будем возвращаться к этой теме, – опять перебил князь. – Я люблю ее. Лутоня – великолепная женщина, она добрая, мудрая, в ней кипит страсть, и, уверен, больше никто и никогда не разбудит во мне этих чувств. Но я уважаю ее выбор. Понимаешь? Она убегала от меня всегда, выскальзывала из рук, как речная рыбешка, оставляя крошечную надежду на то, что мы встретимся вновь. Но это все бессмысленно. Ее тянуло сюда – к соленому ветру, бескрайнему морю, к родным людям, в конце концов. Знаешь, как все будет дальше? Она выйдет замуж, объединив клан Терра с кланом Фуэго, или Акватико, или с голодранцами-ветрениками Виенто. Она с головой окунется в местные интриги и даст сто очков вперед любому политикану. Потому что к такому напору, изобретательности и прекраснодушию хитрая старушка Кордоба просто не готова. Может быть через десяток лет, если этот драный остров не отправится к праотцам раньше, моим основным противником станет именно она, Лутеция, а не его величество Карлос или гранды стихий.

– Значит, тебе так и не удалось выяснить имя мужчины, которому обещали ее отдать?

Глаза Дракона холодно блеснули.

– Прощай. У меня назначена встреча. И прошу, следи за Арадом день и ночь. Михай пытается разыскать гнездо тварей; если ему понадобится совет, он исполнит призыв.

– Кровь твоего братчика отдает псиной. – Длинный нос Ленинела брезгливо сморщился. – Нужно было предупредить меня об этой досадной особенности его организма, прежде чем связывать нас.

– Ну так попроси его налить вина, прошлогодний урожай винограда был в Романии на редкость удачен. Не нужно изображать удивление – мое серебряное блюдо до сих пор благоухает «Красным элорийским».

Демон смущенно засопел, а потом, будто торопясь, забормотал:

– А если в будущем все будет совсем не так? Что, если твоя девочка выйдет замуж за достойного человека, нарожает ему детишек и, избегая интриг и заговоров, просто будет счастлива? Выдержит ли твое сердце, в существовании которого многие сомневаются, этого счастья?

– Да, – просто ответил Влад.

– А если она не сможет полюбить своего нового мужа? Если будет страдать? Забери ее! Слышишь?

Дракон не ответил. Зеркальная линза лопнула со звонким щелчком. Господин Ягг поправил слегка замаранные манжеты и отправился отдавать должное яствам госпожи Пинто.

Меня окружили комфортом. Хоть ложкой этот комфорт жуй, хоть на хлеб намазывай. Только вот ни ложки, ни ножа мне положено не было. Полутьма в комнате поддерживалась плотными гардинами на окнах, постельное белье меняли каждый день, и каждый день две неразговорчивые медички отвязывали мои руки от столбиков кровати и помогали совершать омовения. Сестра Матильда приходила ненадолго, чтоб пробормотать надо мной пару-тройку заклинаний, рассматривала в лорнет пальцы, уши, заставляла высунуть язык и постоянно делала пометки на хрустком листе пергамента.

– Почему ты не послушалась меня? – сокрушалась медичка. – Все можно было гораздо проще сделать.

– Мы, Ягги, простых путей не ищем.

– Заговорила наконец, – обрадовалась сестра. – Я уж думала, обет молчания приняла.

Я бы пожала плечами, да веревки не пускали.

– Вы же меня успокоительными зельями все это время пичкали.

– А как без этого? Ты и так весь порт порушила. Волна до неба поднялась…

Я сглотнула.

– Кто-нибудь погиб?

Выцветшие глаза медички потеплели.

– Нет, обошлось. Не в первый раз, знаешь ли, Квадрилиуму стихии усмирять пришлось.

У меня немного отлегло от сердца. Сестра Матильда была из местных, причем происхождения самого простого. Я даже представить себе не могла, как обычная девчонка, дочь деревенского рыбака, достигла таких высот. Старшая медичка – это вам не ежик чихнул, должность завидная.

– Твоя магия еще не самая разрушительная. Вот помню, с десяток лет назад пожар был, от юной огневицы… Два квартала как языком слизало. Или вот провал, который сразу за северными вратами. Видала?

Я кивнула. Провал этот был местной достопримечательностью и, по слухам, проваливался так глубоко, что при определенном освещении можно было рассмотреть панцирь огромной черепахи, несущей земную твердь.

– Так что не реви, – продолжала успокаивать медичка. – Наука тебе будет, что старших слушаться надо.

– Мне эта наука уже не пригодится, – все-таки всхлипнула я.

– Так детям своим передашь.

Детям? Мне поплохело еще больше. А если?.. А я тут снадобья хлебала чуть не мисками…

Сестра Матильда поняла причину моих терзаний с полувзгляда.

– Я тебя осмотрела. Можешь успокоиться, не в тягости ты. Но когда вся эта катавасия закончится, приходи – научу тебя, что делать, чтоб случайно не понести.

– Я и так знаю.

– Чего ты там знаешь, девчонка?

– Просто не нужно этого делать. Ну, этого самого…

Я отчаянно покраснела.

– Ты что ж, решила, что больше ни с кем и никогда? Или любовь у тебя приключилась? Ну, так это пройдет.

– У меня не пройдет, – твердо возразила я. – Мы, Ягги, однолюбы.

Медичка ощупала мой лоб, ее руки пахли вкусным травяным дымом.

– Знаю, знаю. Мать твоя такая же была…

– Вы ее помните?

– Как же забудешь? Такие тут баталии за юную ветреницу были – только успевай разбитые сердца склеивать. Беленькая была, ладная. Наши чернушки только что не лопались от зависти, когда она юного Алехандро заарканила.

Сестра Матильда чуть ослабила веревки и помогла мне сесть на кровати. Из складок просторной робы был извлечен черепаховый гребень. Я с удовольствием ощутила, как расплетается моя неряшливая коса. А медичка продолжала рассказ:

– Дед твой против был, конечно. Гранды очень не любят свою аристократическую кровь разбавлять. Поэтому у них и дети такие получаются – ни то ни се, ни рыба ни мясо…

По волосам моим проскакивали искорки, их потрескивание вплеталось в просторечный говорок сестры Матильды. Я догадывалась, что волосы она мне вовсе не для красоты расчесывает, а выбирает мою силу, ту самую, которую я так неосторожно призвала к себе. А вот интересно – я же, наверное, до самого донышка Источник вычерпала? А еще интересно, ушел ли Влад? Почему Зигфрид не явился меня навестить? Я бы у него разузнала, открыл он для князя портал или не открыл.

– Да только молодые все тайно обустроили и родителя перед свершившимся фактом поставили. А уж когда наше величество брак одобрил, скандал решили замять. Красивая они пара были, родители твои.

Я улыбнулась, припомнив портрет, который показывал мне маркиз. Анна и Алехандро. Они были счастливы вместе, пусть недолго, а только до того момента, как моровое поветрие пришло на остров. Оно забрало их жизни, но не разлучило. Наверное, любовь и должна быть такой – одной-единственной и до самой смерти.

Сестра Матильда отбросила в сторону горящий гребень и, не мешкая, достала следующий. Скосив глаза, я смотрела, как плавится черепаховая пластина, пока на полу не осталась только кучка серого пепла.

– Завтра тебя выпустят, – сообщила медичка, закончив действо и туго натягивая веревки. – До вечера отдыхай, ректор распорядился в пояс тебя обрядить. А это дело не быстрое. На закате приду, запечатывать твою силу будем.

– Что за пояс? – равнодушно спросила я. Нежданно навалившаяся усталость держала меня в кровати крепче веревок. – Мы, кажется, такого не учили.

– А вам оно и не надо, лишними знаниями голову забивать. Есть такой обряд специальный – на чистом железе проводится. Я против была, но Пеньяте что-то совсем перепугался. Обуздать, говорит, надо, или пусть до старости в заточении сидит.

– А голову мне отсечь ему мысль не приходила? – разозлилась я. – Чтоб уж наверняка? За какие такие прегрешения я должна свободы пожизненно лишиться?

В белесых глазах читалось неподдельное участие.

– Я тебе так скажу, нинья, дурак ректор наш, вечно не с тем воюет, с кем надобно. Потому и власти у него особой нет, от недалекости. Вот этот мальчик швабский, который при нем собачкой бегает, тот далеко пойдет, попомнишь мои слова.

– Зигфрид? – удивленно переспросила я. – Думаете, он ректора подсиживает?

Сестра Матильда не ответила, сжав губы куриной гузкой и от этого сразу напомнив мне бабушку.

– Отдыхай, донья Лутеция. На закате тебе нелегко придется.

И она ушла, оставив меня одну. А я, вместо того чтобы представлять себе барона фон Кляйнерманна за ректорским столом, стала думать о том, почему со мной никто не говорит об Игоре, как будто и не было его никогда.

Как только серебряная ложка с длинной витой ручкой окунулась в густой ахо-бланко, для которого миндаль доставляли с западного побережья, в дверь пансиона госпожи Пинто постучали. Точеные ноздри господина Ягга дрогнули, он поднес ложку ко рту и продолжил трапезу. Хозяйка суетливо вскочила и, извинившись перед гостем, отправилась к источнику шума. В дверь уже колотили с такой силой, что она грозила слететь с петель.

– В чем дело? – строго вопросила хозяйка, с высоты крыльца взирая на четверку стражников. – Я пожалуюсь на бесчинства дону Скарцезо!

Вышеозначенный дон являлся одним из четырех кордобских альгвасилов и состоял с хозяйкой пансиона в самых дружеских отношениях. Но на сей раз, к удивлению госпожи Пинто, волшебное имя не сработало.

– У вас инкогнито проживает романский дворянин. Нам приказано сопроводить его в резиденцию алькальда для дознания.

О назначении алькальда донья Пинто была наслышана, как и о том, что новая резиденция обустроилась неподалеку от городской тюрьмы.

Пока женщина собиралась с мыслями, стражники оттеснили ее от двери, чтобы, топая и бряцая оружием, ввалиться в дом. Из столовой раздался шум, там разговаривали на повышенных тонах. Хозяйка некоторое время не решалась войти следом, переминаясь на пороге, но когда ее ушей достиг жалобный треньк разбитой тарелки, дама не выдержала. Подобно демону мщения ворвалась она в столовую, ибо если и была в жизни пухленькой госпожи Пинто страсть к красивым мужчинам, то она меркла по сравнению с любовью к дорогому хинскому фарфору.

– Вы как всегда вовремя, моя прелесть, – сообщил синеглазый постоялец. – Будьте любезны распорядиться, чтобы принесли еще приборы – господа остаются на обед. И велите подать «Красного элорийского». На улице сегодня жарко, а господам стражникам пришлось идти целых два квартала. Наверняка их мучает жажда.

Бравая четверка с несколько пришибленным видом восседала за столом. Примерно с таким же видом хозяйка заведения отправилась исполнять желания постояльца.

– Заклятия недвижимости всегда удавались мне прекрасно, – сообщил романин в пространство, с изяществом придвигая к себе тарелку. – А теперь, господа, посидите тихонько и позвольте мне насладиться едой.

– Как долго? – пискнул один из стражников, кашлянув. – Алькальд ждет вас…

– А мы подождем его, – последовал ласковый ответ. – Я, знаете ли, не юная донья, чтоб бежать на свидание по первому зову. А вот, кстати, и наша любезнейшая хозяйка. Угощайтесь, господа, повар сегодня превзошел самого себя.

Закатное солнце золотило покосившиеся шпили кордобских башен, когда взбешенный дон Альфонсо Фонсега Диас Кентана ди Сааведра, топорща усы и поминутно поправляя парадную перевязь, появился в пансионе. В столовой царила самая непринужденная атмосфера. Раскрасневшаяся от бокальчика вина госпожа Пинто наигрывала на мандолине, ее постоялец, расположившись за прибранным столом, рассеянно просматривал какие-то бумаги, а четверо – нет, уже шестнадцать городских стражников чинно сидели в удобных креслах, на стульях и даже на простецких тесаных табуретах, по случаю многолюдья доставленных из кухни.

Алькальд замер, окидывая диспозицию внимательным взглядом.

– Ну, наконец-то! – поднялся валашский князь. – Ваши люди утомлены ожиданием и потребностью в уединении. Кстати, посылать к моей скромной персоне один за другим четыре отряда городской стражи было опрометчивым решением. Вы позволите отпустить их?

Ди Сааведра выдохнул. Дракон взмахнул рукой, и мандолина смолкла. Одновременно шестнадцать стражников ринулись к двери. Алькальду пришлось проворно отскочить, чтоб не быть раздавленным. Замыкала процессию хозяйка пансиона с музыкальным инструментом наперевес.

– Доброго вечера, – мило поздоровалась она и выскользнула за дверь, плотно прикрыв ее за собой.

Ди Сааведра вдохнул.

– Присаживайтесь, – предложил князь. – Как говорят в одном сопредельном с моим княжестве, в ногах правды нет.

Алькальд подошел чеканным шагом к столу, отыскал взглядом чистый бокал и наполнил его до краев. Вино было крепким.

– Я требую объяснений.

– Нет, – покачал головой князь, – это я требую объяснений. Объясните мне, господин алькальд, почему в просвещеннейшей из столиц нашего мира некто безнаказанно убивает моих подданных? А также будьте любезны удовлетворить мое любопытство, почему до сих пор не установлен виновник?

Пояс был железным, с массивным запором и ушками для висячего замка. Больше всего он походил на корсет – плотный, без зазоров, с безобразными, похожими на шрамы следами ковки.

– Да он пуда два, наверное, весит! – возмутилась я. – Глупости какие!

Сестра Матильда взгромоздила конструкцию в изножье кровати и заправила под косынку седые прядки.

– Не преувеличивай, сорок фунтов всего, считай, вполовину меньше. Вы готовы к обряду, сестры? – обратилась она к сопровождающим ее медичкам.

Те уважительно кивнули. Сестер было двое; рослые барышни, лет двадцати на вид, красивые дородной сельской красотой, со свекольным румянцем на тронутых загаром щеках и густыми сросшимися бровями. А уж ширина плеч моих посетительниц недвусмысленно предупреждала о том, что, если придет мне в голову покуражиться, сестры меня поймают, скрутят и подпояшут, даже не притомившись. А потом пойдут еще быка на арене завалят, чтоб задор молодецкий даром не пропадал.

Сестра Матильда достала из складок робы аккуратный сверток.

– Пояс носить будешь под одеждой, снять его никак нельзя. Поэтому, чем раньше ты приучишься с ним все естественные надобности справлять, тем легче тебе будет в дальнейшем.

Сверток развернулся в длинную льняную ленту.

– На первое время я тебя тканью оберну, чтоб не шибко натирал, потом привыкнешь.

– А долго мне с этой громадиной ходить придется?

Я невольно хихикнула, когда одна из сестер ловко принялась меня раздевать. Щекотки боюсь страсть как!

– Ректор про сроки не уточнил, – буркнула Матильда. – Та огневица, которая до тебя его носила…

– Которая пол Кордобы после инициации пожгла?

– Да, та самая. Так вот, она… Погоди… Так она до сих пор его, что ли, носит?

Медички дружно заржали, видимо, шутка эта была для них не новой, но любимой.

Я мысленно взвыла.

– Ну а побледнела чего? – дружелюбно спросила Матильда, делая первый виток вокруг моей талии. – Тебе же никто не запрещает пытаться его снять.

– Тогда в чем подвох?

– А в том, что, если тебе это удастся, не забудь процесс расписать в подробностях, лично для меня. Я на твоем опыте следующие поколения медичек обучать буду.

– Обязательно в письменном виде? – переспросила я. – Может, на словах лучше передать?

Одна из младших сестер хлопнула меня по плечу.

– А она наглая! Молодец девчонка!

От этого дружеского жеста у меня сбилось дыхание, и я кашляла все время, пока дружная троица ослабляла (только ослабляла, а не развязывала) мои веревки.

– Сейчас смирно сиди, – скомандовала Матильда. – Дернешься, придется переделывать, а тебе лишняя боль ни к чему.

«Ёжкин кот! Это еще и больно?» – подумала я и заорала, потому что тело мое будто обхватила раскаленная добела лента, казалось, она сейчас прожжет меня до костей.

– Тихо, тихо, нинья, еще чуть-чуть потерпи…

И сестра Матильда щелкнула дужкой замка.

– Ключ к нему конечно же не полагается?

– В нем даже замочной скважины нет. Как ты? Полегчало?

Боль не ушла, а как будто затаилась, и от этого ощущения было немного не по себе. Я кивнула, затем послушно вытерпела еще один осмотр. Моя грудь по контрасту с темным железом смотрелась вызывающе. Замок болтался где-то на уровне пупка, и я подумала, что под одеждой его выпуклость будет очень заметна.

– Можешь одеваться, – наконец вынесла вердикт медичка. – Сестры тебе помогут. Не благодари.

«И не собиралась!» – мстительно подумала я, потирая наконец освобожденные запястья.

– Кстати, – донеслось уже от двери, – советую поторопиться. Тебя ожидают для дознания.

– Какого такого дознания? Железяки с меня довольно не будет?

– Ты уже забыла, что в твоей постели нашли мертвого мужчину? – укорила меня Матильда.

– Так это было седмицу, то есть неделю тому. Я думала, с этим делом уже разобрались, хотела расспросить, как виновных наказали.

– Не разобрались. Ожидали, когда алькальд в должность вступит. Дело серьезное, без главного судии решать нельзя.

– А подозревают кого?

– Тебя, милая, тебя. Так что придется тебе сейчас докладывать, кто тебя, такую ветреную, инициировал, да доказывать, что это не покойный Игорь Стрэмэтурару.

«Это ты его убила! Признайся, ты!»

– Сестра Матильда, вы ведь понимаете…

– Да все я понимаю, нинья, – раздосадованно перебила меня медичка. – И они тоже это понимают, но этот поганый мир придуман мужчинами. Смирись и попытайся оправдаться.

– Тем более что мы на тебя деньги поставили, – шепнула рослая сестрица, как раз склонившаяся к моему плечу, чтобы прикрепить студенческую брошь. – Торо, Лутеция! Торо!

За мной пришли как раз в разгар вечернего моциона. Пытаясь как можно быстрее вернуть подвижность ослабевшим за неделю конечностям, я наматывала круги вокруг кровати. Ходить приходилось осторожно – семеня мелкими шажочками, по-гусиному переваливаясь. Пояс сидел на талии довольно плотно, будто на меня ковали, и нещадно врезался в тело при любом резком движении. А вот интересно, если я совсем есть перестану да исхудаю, удастся мне эту громадину через бедра стащить? Я задумчиво подпрыгнула и сморщилась от резкой боли в боках. А если наоборот, дородности прибавлю, железяка в тело врастет или лопнет под напором округлостей? Фу! Даже думать о таком не хотелось.

За дверью долго возились, отодвигая засовы и отпирая замки. Наконец в комнату просунулась голова в гребенчатом шлеме.

– Донья Лутеция, просим пройти с нами!

Стражники были незнакомые, но это не помешало мне попытаться начать разговор.

– Какие погоды нынче стоят?

Мое дружелюбие никто поддержать не торопился; те двое, которые шли впереди, даже голов не повернули. Я оглянулась на замыкающих. У каменных статуй, что стоят хороводом вокруг фонтана на рыночной площади, и то лица поживее будут. Спуск по винтовой лестнице стал для меня настоящим испытанием. И дело было даже не в тяжести этого пресловутого пояса, а в том, что я не могла в нем наклоняться. Совсем, ни на пядь, ни на вершок. А для того чтобы ступить с верхней ступеньки, надо было пригнуться. Авангард наш, один за другим, нырнул в темный зев лестничного проема, только чиркнув гребнями шлемов по каменной кладке, меня же заклинило там намертво.

– Кто так строит? Ну кто так строит? – раздражалась я сначала про себя, потом в полный голос. Попыталась прогнуться чуток назад, чтоб поднырнуть… – Ах, ёжкин кот! Да какого лешего меня в башню-то поселили?

– В чем причина задержки? – замогильным голосом осведомился один из уже спустившихся стражников. – Арестованная сопротивляется?

– Арестованная не пролазит в эту дыру, – любезно проорала я. – И вынесут меня отсюда только на руках – других вариантов я не вижу.

Через пару мгновений я уже вовсю командовала кампанией по своему спасению.

– Заворачивай! Заворачивай! Куда пошел? Ногами вперед только покойников выносят! Развернитесь, кому говорю!

Восемь витков, четыреста двадцать ступеней, полукруглый лестничный потолок, покрытый живописными мазками копоти…

– Я же на самом деле вовсе не такая тяжелая, как может показаться, – вещала я, изящно скрестив руки на груди. – На мне железа сорок фунтов.

– У тебя язык, наверное, тоже столько весит, – пропыхтел тот стражник, которому досталась почетная обязанность поддерживать мои плечи. Страдальцу приходилось спускаться спиной вперед, и хорошего настроения это ему явно не добавляло.

– Вас, кабальеро, никто не заставлял на эту работу соглашаться, – укорила я. – Знаешь, как у нас в Рутении говорят? Назвался груздем – полезай в кузов!

– Кузов – это что такое?

– Такая плетеная корзина, на кухню еще в них провизию передают, – любезно пояснила я. – Вино или окорока свиные, которые хамон называются. Я бы от ломтика-другого мясца вяленого сейчас не отказалась…

– Ты в такой момент о еде можешь думать? Мьерда! – ругнулся стражник. – Мы могли использовать подъемник и спустить ее вниз через кухонную шахту!

Под сводами винтовой лестницы раздался разочарованный всхлип. Меня вынесли на открытую галерею и осторожно поставили на ноги. Горячий соленый ветер поцеловал меня в щеку. «Эх, дружок, не чувствую я тебя и на поцелуй не отвечу. Злые люди Лутонюшку обидели, в железо заковали, с тобою разлучили. Но это ничего, мы привычные, отомстим и забудем». В том, что из создавшейся ситуации мне удастся найти выход, я даже не сомневалась.

– Привал! – скомандовала я служивым. – И одежду поправьте, а то будто на сеновале полночи кувыркались.

Они смотрели на меня с каким-то суеверным удивлением, но послушно поправляли перевязи и придавали гребням шлемов правильное направление. А я, опершись о деревянные тесаные перила, думала о том, что мне срочно нужно зеркало, и вовсе не для того, чтоб красоту свою неземную осмотреть.

– Ну что, отдышались? Тогда продолжим прогулку!

Галерея опоясывала внутренний двор и вывела нас к другой лестнице.

– Я сейчас умру, – сообщил самый молоденький стражник. – Может, давайте ее просто вниз сбросим, а начальству доложим, что она бежать пыталась.

– Разговорчики! – прикрикнула я, заранее скрещивая на груди руки. – Вы меня куда вообще ведете, выдумщики?

– В северное крыло, там зала малого совета, ну знаешь, где гербы дутые на окнах.

Я кивнула, вызывая в памяти план построек.

– А путь через галерею вам кто подсказал?

– Начальство.

– А сейчас пойдем через двор, – развернулась я на каблуках. – Вперед!

– Там тоже лестница.

– Обычная, не винтовая. Успокойся, задохлик, я своими ногами спущусь.

Он так обрадовался открывающимся перспективам, что на «задохлика» даже не обиделся. Я давно замечала, что совместно преодоленные трудности сближают. Мы почти дружески болтали, минуя пролет за пролетом. Ребят звали без затей: Пако, Пабло, Панчо и Просперо. И они, так же как и я, недоумевали по поводу странного внутриотрядного распределения.

– Может, вашему капитану просто трудно вас всех вразнобой по именам запоминать? – предположила я. – А так очень удобно получается.

Пабло пожал плечами.

– У нас есть еще «А-четверка»: Альберто, Асканио, Азазелло и Арт, и на «Д»…

– А кто студенческое крыло патрулировал, когда Игоря Стрэмэтурару убили? Не вы?

– Нет, мы как раз отдыхали в казарме, – ответил Просперо, тот самый «задохлик», которому во время спуска досталось нести мою самую важную часть – голову, полную умных мыслей. – С утра сменились, нас уже потом вызвали.

– А слухи какие ходят? Почему с дознанием на целую неделю затянули? Алькальд распорядился?

Просперо, кажется, был самым осведомленным молодым человеком из бравой четверки.

– Это ректор придумал. Говорят, алькальд наш – сынок дона Акватико, вот начальство и решило с домом воды задружиться. Велено было на комнату замораживающее колдовство набросить, чтоб сохранить все как было. Рассказывают, даже коридор выстудило, сосульки с потолка свисают. Патрульные в плащи кутаются, вино подогретое бутылями хлещут, но все равно зубами от холода стучат.

Большая часть пути была пройдена, за кованой решеткой калитки начиналась последняя лестница с широкими ступенями, вытесанными из камня. Очень скоро я явлюсь пред светлы очи дознавателей.

– Ребятушки, – начала я осторожно, – а не могли бы вы товарищей своих расспросить, кого они ночью той в коридорах видели? Может, кто-то что необычное, непривычное заметил? Из посторонних, может, кто шастал?

Просперо кивнул:

– Исполним. А тебя спросить можно?

– Я его не убивала, – твердо встретила я взгляд темных глаз. – Жизнью клянусь!

Стражник моих оправданий будто не слышал.

– Ты ведь покойника видела близко?

– Да.

– И что сама скажешь?

Я задумалась, вызывая в памяти неприятную картину. Голый торс Игоря, россыпь оранжевых веснушек, волосы, прикрывающие шею. Вот я трогаю его за плечо, удивляясь закостенелости. Пахнет соленым железом и почему-то мышами. Я с усилием переворачиваю мертвое тело, рыжие локоны скользят за спину…

– Ему вскрыли яремную вену, – наконец сказала я. – И кажется – зубами.

Ребята перекинулись встревоженными взглядами.

– Ты хорошо все рассмотрела?

– Там был ножевой разрез, аккуратный, как по ниточке, а поверх – рваная рана. Как будто кровь недостаточно быстро выходила, а убийца не мог ждать. И кажется, он ее сцеживал во что-то, потому что…

Иссушенная, будто пергаментная, кожа, несколько пятен на подушке, похожих на цветочные лепестки…

– Маловато ее было, крови то есть.

Мне стало очень страшно. Все воспоминания, задвинутые в самый дальний угол памяти, вылезли наружу, вызывая головокружение и тошноту.

Просперо поддержал меня за локоть.

– Не безумствуй, мэтресса, не время сейчас. Давай днем встретимся, поговорим. Может, я тебе что-нибудь важное сообщить смогу.

– И чем же я вашу благосклонность заслужила? Служивый люд студентов не особо жалует.

Стражник улыбнулся:

– А за что нам их любить? Стихийники – отпрыски аристократических семейств, благородные доны и доньи, для которых жизнь простого люда сродни страшной сказке. А ты, говорят, простая девушка, даже с прислугой на короткой ноге.

Парень был в чем-то прав. Я могла не помнить по именам большую половину своих однокашников, но твердо знала, что девушку-прачку, которая добела отстирывает мои сорочки, зовут Илька и влюблена она в чашника Хесуса, а повариха дона Сибил прибыла в Элорию еще в младенчестве, любит грустные баллады и не любит сливовый сорбет. Также знакома я была с горничными, посудомойками, конюшими, лакеями и поварятами. И эти милейшие люди в меру своих сил помогали мне в моих делишках, не задавая лишних вопросов и часто отказываясь от мзды.