Текст книги "Девушка с букетом"

– Да у нас же нет ничего, кроме чая! Только кофе… Обязательно надо чего-то горячего! После дождя… После этих твоих гонок… Господи, как можно так рисковать! – вырвалось у нее. – Зачем?

– Ты хочешь, чтобы я сказал, что из-за тебя сегодня поехал? – спокойно спросил Виктор, все-таки отставляя чайник на подоконник и внимательно глядя на Варю. – Так это совсем не тайна. Из-за тебя.

Варя покраснела и не знала, что сказать. Ей совсем не хотелось услышать, как человек, оскорбленный в своих надеждах, кидается очертя голову туда, где ее можно запросто снести – только чтобы не думать о ней. Никаким тщеславием это Варю вовсе не наполняло, только ужасом.

– Нет уж, лучше бы я умерла! – вырвалось у нее.

– Варенька, – перешел Виктор на шепот, – ну что ты такое говоришь? Ты единственный человек, который так к этому относится. Разве что мама еще… Ей-богу, ведь это не опаснее, чем кататься на горных лыжах или заниматься дайвингом – а сейчас почти каждый катается или ныряет. Я же о другом! Я просто не собирался сегодня участвовать, хотел поболеть. А потом понял, что ехать надо, что сегодня мой день. Потому что, когда чувствуешь, что тебя везут не туда, ты должен сам сесть за руль. Понимаешь? Ну, это же совершенно необъяснимое состояние – скорость, тут не в адреналине только дело. Некий деятель выразил это так: если молитва означает общение с божеством, то передвигаться на большой скорости – это молитва.

– Знаю я этих деятелей, – проворчала Варя. – Футуристы со своей религией скорости бегущих собак с десятью ногами рисовали.

– Вот что значит общаться с образованной девушкой, – проговорил Виктор, опускаясь вслед за ней на ковер.

Она прислонилась головой к его плечу:

– Так ты веришь в высшие силы? И что они ответили? Приняли молитву?

– Еще как, ты же пришла, – просто ответил он.

– Пусть я – всего только предмет вознаграждения, пусть кто-то – самодовольно-самовлюбленно-самонадеянный, – начала Варя, – только не езди ты больше, ради бога, на это даже смотреть невозможно!

За стенкой что-то упало, скрипнула кровать.

Варя растерялась:

– Это папа. Неужели проснулся? Ночь же еще… Может, плохо стало?

Они замолчали и прислушались – но и на помощь никто не звал, и тишина не восстанавливалась. Наоборот, раздавались бодрые шаги, открывались то окно, то одежный шкаф, вполголоса заговорило радио. Наконец, папа пошагал на кухню. Наверное, он, как и собирался, лег вчера пораньше и теперь просто выспался.

Варя с Виктором, обнявшись, замерли и продолжали прислушиваться к каждому шороху.

– Чайник ищет. А я его унесла, – шепнула Варя. И добавила, извиняясь: – Надо было идти в «Рог». Сидим тут, как подростки, которых сейчас застукают.

– Варенька, я бы так сидел и сидел, – серьезно ответил Виктор. – Зачем мне этот джаз? Я опять его не замечу.

Он и сидя был настолько выше ее, что Варя говорила ему в плечо, а он отвечал ей в макушку и нагибался еще ниже, к уху, и она опять слышала его всем своим телом. И глаза его, в которые все-таки удавалось заглянуть, казались такими же черными, как у нее, а сердце снова стучало, как после гонок. И хотя шевелиться по-прежнему было нельзя – тонкие стены вибрировали даже от шепота, – Варя чувствовала то же самое: сидеть бы и сидеть.

Нет, это только в романах герои сразу же оказываются на территории, свободной от чьего-либо присутствия, – от роскошного особняка до уютной однокомнатной квартирки! Где ничто не мешает проявлению их чувств! Наличие пожилых, да еще бодрствующих родителей категорически исключается! И только она, Варя, могла выбрать и предложить такой вариант…

И все-таки – сидеть бы вот так и сидеть!

А бросив взгляд за окно, за которым уже начинало светать, она оторопела: ветви клена, росшего за забором, изогнутые, тонкие, серебристые под бледным фонарем, были теми самыми ветвями из альбома! Из картины, которой там не было. Она всматривалась и не верила, но зрительную память не обмануть, заставка из альбома давно в нее впечаталась – это они, серебристые ветви!

– На картину похоже, где ночь и медведь на дереве, да? – проследив за ее взглядом, заметил Виктор. – Я один раз в гостях видел. Хозяин – грузин, и картина грузинская. Как будто детский рисунок, только таинственная такая, ветви серебристые и шерсть на медведе – тоже. Ну, ты-то наверняка знаешь. А художник – как его – о нем еще Пугачева пела «Миллион алых роз»…

– Пиросмани, – механически ответила Варя.

Конечно, когда подсказали, все так просто.

Как ей только раньше не пришло в голову, что картин на свете больше, чем в альбоме? Что искать можно не только у себя под носом? Что в этом мире все – фрагменты общего замысла? И что идти туда, не знаю куда, и искать то, не знаю что, – стоит, потому что находишь еще и приз, посланный теми же высшими силами, и такой, что больше уже ничего не надо.

Они сидели на ковре не шелохнувшись.

Папа энергично путешествовал по дому, умывался, собирался, то и дело перешагивая через баян, и, наконец, щелкнула «собачка» в прихожей.

А Варя с Виктором продолжали смотреть в окно, словно, пошевелившись, спугнули бы эту ночь – которая и сама уже уходила.

Наконец фонари погасли, и обозначились обыкновенные деревья. И вместе с небом светлели глаза Виктора, которые Варя видела уже не вплотную, – ночной гость превращался в будничного человека, который нес в себе то ли привычную печаль, то ли преодоление забот и тягот.

– Твой папа не в Тучково удрал – проверять, как оно там? – все еще негромко спросил он. – Может, нам надо за ним?

– Нет, он на работу, – отозвалась Варя. – Ой, Вить, а как же твоя машина? Мы взяли и ушли! А она там так и осталась?

– Да нет, я брату ключи отдал, он отогнал, наверное… Брат же вчера приехал. – Виктор словно проснулся. – Помнишь, я рассказывал? Старший – умный был детина, занялся бизнесом… Но ему, похоже, надоело в своей Голландии. Говорил, домой хочет… Варенька! Если это так, моя жизнь может перемениться. Он семейное дело возьмет на себя. А просто бросить я же не мог, не на сестру ведь – она бы не потянула. И у нее еще дети маленькие и муж дурак, еле от него отвязались. Ее поддерживать надо, а не переваливать со своей больной головы… А теперь – это же свобода, понимаешь? – И без перехода быстро заговорил: – Я хоть завтра могу развестись. У нас давно все развалилось, уже два года. Давно стало ясно, что не склеишь. Не оформляли только, потому что наплевать обоим… Я раньше все это терпел, а теперь… Ты меня слышишь? Если ты…

Он так же резко замолчал и, схватив Варю за плечи, заглянул ей в лицо – ее губы дрогнули, но ответить она могла одним только счастливым взглядом. Верить Виктору было по-прежнему естественно, легко и разумно, и даже тягостное слово «развод» ничего не изменяло. Виктор улыбнулся в ответ и, продолжая в нее всматриваться, наконец добавил:

– Все получится, да? Я бы так этого хотел… Варенька, а можно я обнаглею? Ну, попрошу, чтобы ты сама мне позвонила – вечером? Давай я тебе прямо в мобильник свой номер запишу, а то бумажки теряются…

Варя машинально достала мобильник из сумочки. А у нее и в мыслях не было, что они теперь могут расстаться, пойти каждый по каким-то своим делам. Как такое возможно? Но ведь действительно начинается новый день – уже другой день…

Виктор подтвердил:

– Светло совсем. Я сейчас пойду, ладно? А ты ложись поспи, ты совсем измучилась и с бомбой, и со мной…

Варя сердито затрясла головой:

– Ничего я не измучилась!

Но он, не глядя на нее, продолжал:

– А потом, если захочешь меня видеть, если вспомнишь все, что я сейчас говорил, – позвони, хорошо? Я услышу твой звонок и пойму, что мне ничего не приснилось и не померещилось.

Варя хотела возмутиться – кто же так прощается! – но помедлила, заметив, что Виктор не поднимает головы. Что же это – нет козырька, чтобы надвинуть его пониже и спрятаться? С какой стати, как можно в ней сомневаться?!

– Варенька!

Виктор сказал это так ласково и грустно, словно опять не знал, чем утешить, и оставалось только подсунуть ей мармеладных лягушек. Теперь он смотрел на нее – смотрел своими понимающими, осенними глазами, словно знающими все наперед – Варя не выносила этот взгляд, уж лучше кепка!

– Варенька, – настоятельно продолжал он, – ты не обижайся, ты послушай. Сейчас еще не утро. Это только кажется, что утро. А когда наступит настоящее утро, многое может оказаться не таким, как вчера. Но если ты поймешь, что все по-прежнему, – просто позвони, хорошо?

Теперь Варя молчала, потому что совершенно не знала, что сказать.

– А если не позвонишь – тогда я сам позвоню. – Это прозвучало неожиданно и без вопросительных интонаций.

Цветущие пеньки

Алые маки покачивались на гибких ножках в колодах из пустого березового ствола, который превратился то ли в большие цветочные горшки, то ли в маленькие клумбы. А довольная Варя смотрела на них из окна Лениного офиса:

– Хорошо получилось! Я так себе и представляла.

Лена, расставлявшая чашки и только что отпустившая секретаршу, чтобы спокойно поговорить, отозвалась:

– Да, пеньки расцвели, как в сказке «Морозко», и дворик наш сразу преобразился! А еще что-нибудь попридумывать и повоплощать не захотелось? Ведь зашиваюсь совсем, сама видишь! Ни одного свободного дня – это как? Второй раз за всю неделю видимся, не верится даже! А казалось, приедешь – будем целыми днями болтать…

– Так ты и на городском празднике не была? – посочувствовала Варя. – А тут, на работе, вы разве не отмечаете? Нет? Вроде же принято всякие корпоративные мероприятия устраивать…

Лена отрицательно покачала головой.

– У нас, видишь ли, народ в основном семейный, и все обычно торопятся по домам. А молодежь – в свои компании. Ну а я так вообще не хотела бы видеть своих коллег иначе, чем в рабочем состоянии. Не хочу лицезреть веселья без границ, своих подчиненных на четвереньках и морды в салате… Не смейся, не хочу – и все, и могу себе это позволить.

– Откуда же на тебя эта работа сваливается? Разве ты сама не можешь ее как-то планировать?

– А что поделать – сейчас самый сезон. Кто-то именно в эти длинные выходные решил участки-садики оформить, кто-то юбилей подгадал, а кому-то свадьбу играть приспичило. И не одному – с десяток свадеб! Хоть разорвись. Хорошо кто-нибудь букетами бы занялся – не будем показывать пальцем!

Палец, однако, указывал, естественно, на Варю, но Лена при этом светилась от радости, что они наконец-то встретились, – а Варя сияла еще больше и тут же многозначительно пообещала:

– А может, кто-то и займется!

Лена перестала разливать чай и поймала ее восторженный взгляд:

– Варька! Да ты что? Неужели предложение сделал? Вот так Зотов!

У Вари, улыбавшейся и торжественно, и загадочно, после этой фразы брови подпрыгнули. Их с Леной разделяла целая геологическая эпоха. Она ведь ничего, совершенно ничего не знает! И начинать надо с нулевой отметки – с того, как они с Зотовым из этого же кабинета отправились в «Золотой рог», а подруга суеверно желала ей ни пуха ни пера.

Лена слушала внимательно, не сводя с Вари глаз и словно добывая из ее мимики и жестикуляции уточняющую информацию. Иногда она останавливала повествование и требовала пересказать чью-нибудь прямую речь слово в слово. Истории с психологом посочувствовала, над описанием зотовского интерьера беззлобно посмеялась. А когда очередь дошла до принудительной проверки на совместимость, ужаснулась:

– Варь, ну зачем же? Да разве можно так над собой издеваться?! Если уж так это было опричь души, почему не уйти, не…

– Но мы ведь все уже распланировали, – развела руками Варя, которой пришлось еще раз все пережить, чтобы передать Лене с полной достоверностью, и снова ощутила себя раздавленной.

– В таких случаях планы меняют на ходу! – возмутилась Лена. – И вообще, плевать на эти планы! Нормальное настроение дороже! Да мне бы мой выходной дороже был! А в «Три пескаря» на банкет с его друзьями зачем потащилась, когда уже все было ясно? Ничего не понимаю! И почему ты тогда так сияешь? Только оттого, что все кончилось?

Варя поняла, что придется еще раз начать сначала. Но теперь вспоминать каждую подробность было так радостно, что Лене не приходилось переспрашивать. Она слушала так же сосредоточенно, только уже не смотрела на Варю неотрывно – словно сразу что-то поняла и этого не требовалось, и даже начала прихлебывать остывший чай.

– Варь, – начала она, когда та остановилась, чтобы перевести дух. И столько непривычной осторожности было в ее голосе, что Варя не обеспокоилась – нет, просто слегка отвлеклась от счастливых мыслей, которые самопроизвольно блуждали в голове, появляясь ниоткуда. Лена с немного обидной небрежностью все это обобщила: – Я вижу, что ты влюбилась. Тут нельзя не увидеть или перепутать. И замечательно. – Но во все еще осторожной и вместе с тем напряженной интонации не было ни радости, ни одобрения. – Витя Бояринов – человек как человек. Не бандит, не выскочка непонятно откуда. Семья нормальная, в смысле родители, все их знают. Но у меня такое странное ощущение от твоего рассказа. Я даже сама не сразу поняла…

– И что же ты поняла? – благожелательно, почти снисходительно спросила Варя, просто чтобы что-нибудь сказать и чтобы Ленка перестала напрягаться.

– Ты говорила как будто о ком-то другом, – с удивлением отметила Лена. – Как будто о совершенно другом человеке.

Варя же нисколько не удивилась, вспомнив, как сама она все это время знакомилась по очереди с разными Бояриновыми, и каждый из них действительно не был похож на другого. Может, их, как фигурок в матрешке, много, и она еще не все видела – что же в этом плохого? Варя Воробьева – это тоже несколько вариантов. Варя, которую видят все. Варя, которая колдует над своими картинами и которую не видит никто. Варя с Леной. Варя на работе. Варя с папой. И это только начало…

– А ты разве знаешь Виктора?

– Ну да. Нет, когда я хоронила родителей, в ритуальной службе еще его родители сидели. Тогда мы не сталкивались. Мне приходилось с ним встречаться по работе. Он в прошлом году центральную аллею у себя в порядок приводил – ну, где с одной стороны елки, с другой – кипарисы. И все старые, что-то засохло, что-то повалилось, пару елок хулиганы спилили под Новый год. Да еще тогда было нашествие жука-короеда – даже здание лесхоза сгрызли деревянное, смех один… В общем, он советовался, как все в порядок привести. Мы тогда подсадки сделали, повесили ловушки от жука – не в этом суть. Варь, это делец. Обыкновенный, достаточно жесткий, в меру хитрый. Не то чтоб за копейку удавится – но разбрасываться деньгами не будет, никакой сентиментальности. Когда бабки себе места на кладбище покупают, думаю, тут его тоже на жалость не возьмешь. Поэтому все эти речи о благотворительности, о поисковом отряде даже как-то странно слушать. Нет, ты дай договорить! Ну, блажь, как у многих, – кто-то крестиком вышивает, кто-то в кактусы влюблен. Кто-то детишкам из детдома мячик подарит – и радуется…

Варя дернулась на стуле, но Лена только быстрее заговорила:

– Погоди, а то я потеряю мысль. Я же не хочу никак его очернить или принизить! Хоть это он и испортил тебе все с Зотовым! Влез и испортил! Наоборот, я настаиваю, что это обычный деловой человек, какие сплошь и рядом. И совершенно ни к чему его идеализировать… Нет, ты именно идеализируешь! А я же не говорю, что все, что ты рассказала, – неправда. Просто попробуй на эти факты чуть-чуть иначе посмотреть. Вся эта гонка на ускорение – и то успеть, и это, и пятое-десятое – это обычный нормальный инстинкт хозяев жизни: побольше под себя подгрести, постоянно расширять сферу влияния. Сегодня землица хорошо идет, а завтра, может, философия пригодится… какой дурак сейчас книжек не пишет… Не подумала, что и ты просто попала под эти жернова? Ну, положим, Зотову нужен выставочный экземпляр – а Бояринову что нужно? Почему не то же самое? И это ладно бы! Варенька, а если к тебе завтра будет потерян интерес, как к надоевшей жене или устаревшей философии, – или наоборот… Уж слишком быстро расширяется эта вселенная! Может, завтра и тебя ему будет мало, – вот что меня беспокоит!

Этот делец, хитрый, жесткий и далекий от сентиментальности, полночи сидел с ней рядом и только глядел на нее, почти не дыша, подумала Варя.

Сама Лена тоже может показаться и хитрой, и жесткой, и расчетливой – тому, кто видит, как она ведет дела, и кто не знает, какая она на самом деле.

Варя молчала. Если раньше ее мысли выскакивали наружу, то теперь ответы и реплики звучат про себя – что толку их произносить. Но в ее молчании было столько возмущения и упрямства, что Лена могла не сомневаться – подруге абсолютно все равно, что будет завтра. Никакому завтра в ее жизни сейчас места нет. И с какой стати ее тут поучают, как несмышленыша! Очень похоже на наставления Рахиль Исаковны – стоит только нагрянуть любви, как отовсюду поползут неисчислимые опасности, и жизни конец. Да к тому же непременно окажется, что это и не любовь вовсе – «найдешь, а вдруг она ложная, ложная!»…

Варя продолжала глядеть исподлобья, но Лена вдруг улыбнулась, поднялась и потянулась в шкафчик за каким-то особенным рахат-лукумом.

– Ах, Варенька, – мечтательно проговорила она, прижимая к себе коробку, и теплые огоньки в ее глазах, как свечи за замерзшими окнами, мягко улыбались Варе. – А я-то так хотела, чтобы ты перестала наконец перебиваться на свои музейские копейки и чтобы вернулась домой! Ты только не обижайся, но мне всегда казалось, что ты никогда не мечтала ходить по унылым залам и повторять одно и то же. А на самом деле с удовольствием сидела бы дома и делала свои картины из цветов! И вот предоставилась такая сказочная возможность: выходи за Зотова, сиди и делай. Он же не погонит тебя на хлеб зарабатывать. И в душу лезть не будет – соблюдай приличия и занимайся своими делами. Спокойная жизнь, творческая, светская, какая захочешь – мечта ведь, а? Еще и продвигаться поможет, выставки организовывать, с его-то возможностями… Ну неужели он совсем безнадежный зануда?!

Последние слова были просто криком души, и Варя рассмеялась.

– Да нет, он, может, и не зануда совсем, – попыталась она объяснить. – Так, знаешь: не ходите по ковру – вы протрете в нем дыру… А картины, боюсь, в его доме ни одной и не получилось бы. Нас с ним, наверное, просто нельзя в одну вазу ставить, как розы с гвоздиками. Будут терпеть друг друга и медленно убивать… А ты сама забирай его, если хочешь! – неожиданно предложила она. – Может, тебе подойдет?

Теперь рассмеялась Лена, даже рахат-лукумом подавилась и закашлялась, и Варя бросилась стучать ее по спине.

– А с Бояриновым тебе про свои картины вообще придется забыть, – заявила Лена, – одними его фантазиями будешь заниматься. Да, да, тут спокойной жизни не дождешься, это не такой человек! Ты вот представляешь, чем он займется, если удерет-таки с кладбища? Нет? И я не представляю… И еще не пойму – как тебе удалось ему язык развязать? Из него же слова не вытянешь не по делу… Тоже мне, Пьер Безухов с духовными метаниями! Заморочил бедную головушку.

– Да никаких метаний, Лен, – запротестовала Варя, – мы только и делали, что хохотали как ненормальные…

– Слушай, а Зотов больше тебе не позвонил? – перевела разговор Лена. – Не подумал, что утро мудренее и что вчера у тебя был просто нервный срыв? Папа, бомба. Все-таки такое не каждый день…

– Звонил, – пожала плечами Варя. – Я не ответила.

– А ты Бояринову звонила?

– Тоже нет пока. Еще не вечер, но сейчас от тебя выйду – и позвоню. Я если бы сразу ему позвонила, то до тебя бы просто не дошла, и мы бы с тобой так и не встретились!

– А что с работой? Будешь отпуск догуливать или нет?

– Вот видишь, еще и на работу надо звонить! Я и забыла совсем! Ничего, завтра понедельник, у нас все равно выходной, так что еще один день есть в запасе…

– Ва-аренька, – просяще и беспомощно протянула Лена, уже провожая подругу, – ты, конечно, все уже решила, с этим, видно, ничего уже не поделаешь… Только подумай еще как следует, ладно? У тебя же есть время. Ведь твой звонок не для того нужен, чтобы сообщить, что ты его любишь без памяти, это и так видно. Это же будет означать, что ты готова принять его целиком, со всеми его тараканами в голове, и с бывшими женами, и с детьми, к которым он всегда будет рваться. Все-таки варианты с женатыми мужчинами, которые то ли разведутся, то ли нет, мне всегда казались безнадежными… Кстати, а ты этим вечером как – придешь посидеть с нашими? Решили наконец собраться. Робин всех обзванивал и меня обзвонил. Просил тебе передать.

– В «Пескарях», конечно? Может, забегу на минуточку. – Варя готова была всем делать одолжение и никого не хотела расстраивать. – Не огорчайся, Лен! Мы еще букеты с тобой пособираем! Нет, не надо меня подвозить, я лучше прогуляюсь.

Лену, такую щемяще красивую и так упорно оберегающую свое одиночество, свою независимость, не ждущую ни от кого ничего хорошего, было как никогда жаль. Самозащита это все-таки или самодостаточность, как у… одуванчика, размышляла Варя, пересекая лужайку, полную ярко-желтых пушистых головок на приземистых – из-за долгих холодов – ножках. А ведь правда, семена у них образуются без опыления, и эти лучащиеся корзиночки, и нектар, и пыльца, от которой нос становится желтым, – все это растению на самом деле не нужно. Самодостаточный одуванчик.

И все равно самый радостный, самый любимый!