Текст книги "Московская плоть"

Секретарь впечатался в стену – от греха подальше, а дамы, не дожидаясь окончания сеанса, сорвались с кресел и кинулись прочь.

Мать стояла посреди разгромленного кабинета, бледная, дрожащая.

– Что это было? – шепотом спросила она секретаря.

– Так гневаться пани изволила… Вы уж аккуратней с казенным-то имуществом. Из этой чернильницы много поэм вышло-с. – В ответственном секретаре проснулся рачительный завхоз.

Мать была потрясена своей новой природой и ее возможностями.

– Как все-таки усердная служба портит женщин! – сокрушался Мумия. – Поезжайте передохнуть, и сегодня вас еще ждут в нашем продюсерском центре. А завтра загляните к рекламистам. Это в подвале, под паркингом, – сказал секретарь.

– За что же их так?..

– А чтоб не отвлекались. Чтоб, значит, сосредотачивались. Боремся с ненужными впечатлениями. С разлагающим влиянием внешней среды.

Мать торопливо распрощалась с секретарем и нажала кнопку вызова грузового лифта. Когда двери разъехались, перед ее взором предстал не «Форд-фокус», а McLaren F1. Его поднятые дверцы походили на крылья летучей мыши. Дежурный секьюрити паркинга с поклоном подал ей на золотом подносе ключи и напутствовал:

– Доброго пути, мадам!

Машина, трогаясь с места, вздрогнула, как молодой любовник, ощутивший прикосновение жаркой плоти.

39

Продюсерский центр находился не в центре Москвы, как ему следовало, по разумению Марьи, а в Солнечногорском районе Подмосковья. Мать настроила GPS и включила радио. Путь лежал в деревню Шемякино по Ленинградке, запруженной в этот час разнообразным транспортом. Но от «макларена» шарахались вправо и влево как автомобили класса «люкс», так и подмосковная дачная, чудом выжившая рухлядь.

Цель оказалась свалкой твердых бытовых отходов. И если бы Мать подъехала с подветренной стороны, она поняла бы это еще за пять километров. В карты навигатора были вбиты координаты объектов, принадлежащих комьюнити. Требовалось просто нажать на его название в меню. Собравшись допросить прибор с пристрастием, Мать не заметила, как перед машиной выросла фигура представителя свалочной богемы. Остальная мусорная братия подтягивалась к машине с разных сторон. Стало понятно, что авторитетов для них не существует, и, стало быть, разберут в момент автомобиль вместе с хозяйкой на элементы. Ничего личного. Просто в силу сложившихся жизненных обстоятельств и по заведенной здесь традиции. Круг неумолимо сужался, не оставляя ни единого просвета, позволявшего вырваться за его пределы.

Чтобы не брать на душу грех выбора, Мать зажмурилась и, резко выкрутив руль, рванула с места. Глухой удар и последовавший за ним хруст под колесами не оставил сомнений в случившемся: она убила человека. Она давила на газ, как на гашетку пулемета, и кричала, стремясь заглушить в голове эти жуткие звуки. Выскочив на шоссе, Марья остановила машину и дрожащими руками нашарила в сумочке телефон. Не будучи в силах вымолвить ни слова вслух, она отправила мужу сообщение:

«Зая, я задавила бомжа!»

И получила в ответ слова утешения:

«Ботва не считается. Ответственность несешь только за чистую публику – элитную органику. А в бардачке есть водка».

Это хорошо, что водка, подумала она. Водка – это правильно. Это то, что сейчас нужно!..

В подарочной коробке неизвестно как и для чего попавшей сюда водки нашелся и набор стопариков. Мать сроду водку не пила, однако первый опыт прошел успешно и снял стресс. Я потом с этим разберусь, подумала она и тронулась вдоль кромки свалки. Вскоре ей на глаза попался указатель: столбик, оснащенный стрелкой с надписью «П-Ц». Хотя на месте гипотетического дефиса между буквами наличествовал потек птичьих экскрементов, эту надпись можно было истолковать как модус вивенди и статус-кво жизни в окрестных деревнях, если бы не звезда, обозначавшая собственность комьюнити. Следовательно, под «П-Ц» подразумевался все-таки продюсерский центр.

В направлении, указанном стрелкой, просматривалась будка, не вызывающая разночтений относительно ее функционального назначения. Зная о щепетильности носов членов комьюнити, Мать удивилась, но, кроме этой будки, ничего подходящего под определение термина «строение» в обозримом пространстве не наблюдалось. Дверца с аутентичным сердечком со скрипом поддалась, и Мать переступила высокий деревянный порожек. К своему удивлению, никакого ужасного запаха она не ощутила. Скорее наоборот: была приятно впечатлена модным в этом сезоне дизайнерским ароматом. Ну еще бы! Кто же на свалке будет ходить по нужде в специальную будку? Народ и в центре Москвы не очень-то себя утомляет поиском специально предназначенного для этого случая места. Очень ловко придумано! Мать вспомнила, что ее родители в молодые годы трудились по распределению «в ящике». Так именовались секретные заводы. Вход – через детский сад, выход – через парикмахерскую. Никакой шпион не догадается. Стало быть, будка – засекреченный вход. Только непонятно было, куда двигаться дальше. Единственным, похожим на вход, было круглое отверстие в высоком настиле. В обычном деревенском туалете такое отверстие находилось над выгребной ямой, но в данном строении именно из этой дыры и разило модным парфюмом. Ну что ж… наверное, нужно пройти через это испытание, догадалась Мать. Главное, что ей хватило смекалки, а теперь дело было только за решительностью – качеством, необходимым для руководителя. Подсветив отверстие телефоном, Мать поняла, что к краям его с внутренней стороны примыкает нечто вроде полиэтиленового рукава. Прижав руки к бедрам, она шагнула в отверстие. Рукав оказался пологим, и Мать несколько секунд снижалась в плавном скольжении. Наконец, рукав выплюнул девушку в освещенное синими лампами помещение, оборудованное конвейером. Лента его уходила куда-то в глубь грандиозных размеров ангара. У транспортера трудились люди в клеенчатых фартуках и рыболовных высоких сапожищах, пакуя движущийся по ленте продукт в гофротару. Электрокар подхватывал картонные блоки и увозил в недра бескрайнего помещения.

Мать вежливо покашляла. Хотя, наверное, могла скомандовать: «Равняйсь! Смирррна-а-а!» Но предпочла не злоупотреблять полномочиями до ознакомления. На ее кашель обернулся человек в бандане и посмотрел вопросительно.

– А что это вы тут делаете, господа? – поинтересовалась Мать, слегка уязвленная отсутствием помпезной встречи.

– Известно что – из говна конфетку, – ответил субъект без тени улыбки. – А вы, барышня, как сюда попали?

– Так это… – Мать показала на раструб рукава за спиной.

– Провалились, что ли? – изумился тип.

– Ну вот что, любезный… – вспылила Марья, – вы тут кто? Дежурный клоун? Я – Мать ночной Москвы. Так что извольте отчитаться по всей форме!

Чей-то шустрый палец нажал на красную кнопку, застопорив транспортер, люди в фартуках и сапогах обернулись. Но выражение почтения приняло у работяг весьма лаконичную форму церемонного приветственного кивка. Стало очевидным, что они – члены комьюнити, и падать ниц никто перед ней не собирается.

– Э-э-э… а зачем же вы… извините, через сортир? – удивился человек в бандане.

– А что, есть другой вход?

Подошедший секьюрити вежливо тронул Мать под локоток и подвел к монитору в углу помещения. Судя по картинке, на поверхность выходила камера слежения. Рядом с непрезентабельной будкой стоял, поблескивая лаком, завораживающий, как инопланетный корабль, ее «макларен». Секьюрити потянул на себя желтый рычажок, и вдруг Мать увидела, как автомобиль опускается под землю, словно на платформе.

– Не надо было внутрь заходить. Вам следовало дернуть за веревочку – платформа опустила бы вас вместе с автомобилем в паркинг с выходом в конференц-зал. Помните, как в сказке: «Дерни за веревочку – дверца и откроется…»

Мать закипала яростью. Импульс передался транспортеру, и лента понеслась с бешеной скоростью, расшвыривая по пути продукцию. Вот тут-то работники и попадали плашмя на пол, закрыв руками головы, как при взрыве. Смерч начальственного гнева закуклился и зашипел, выпуская пар.

– А это тогда для чего? – наехала Мать, показывая на рукав.

– Э-э-э… так для говна-с… Извините. Для сырья то есть…

– А почему пахнет духами?..

– Так дезодорируем… Работать же невозможно будет…

– А синие лампы зачем? – Мать вспомнила, как бабушка грела такой лампой, вкрученной в рефлектор, свой застуженный тройничный нерв.

– Видите ли, наукой доказано, что синий свет меняет цвет сырья, оно уже не выглядит говном. Исследования показали, что синий свет меняет даже восприятие обычных продуктов и блюд настолько, что напрочь отбивает аппетит. Ну а мы, стало быть, пошли от противного. То есть от обратного. Если подсветить синим светом вторичный продукт, то он уже, стало быть…

– Ну вот что, милейший, – прервала его Мать, – ведите-ка меня в конференц-зал и созывайте ваше начальство.

Собеседник пожал плечами и показал в направлении двери, которую Мать сначала не заметила:

– Прошу!

Конференц-зал оказался прямо за стеной цеха по переработке сырья и напоминал бункер времен Третьего рейха: вокруг было массивно, солидно, но низковато, тесновато и душновато. На стенах помещались графики рейтингов. Пока Мать в ожидании подчиненных выбирала позицию поудобней, секретарша внесла чай с мятой. Мать подумала, как бы он выглядел в синем свете, и действительно, аппетит пропал от одних дум.

Наконец дверь отворилась, и на пороге показался давешний собеседник, но уже в цивильном. Почему-то он напомнил девушке кого-то из медийных телевизионных персон, но она не могла вспомнить, кого именно. Что-то было в его образе собирательное.

– Я к вашим услугам, Свирид Кучинегов, – представился вошедший. – Я и есть здешнее начальство, – пояснил он, видя недоумение Матери.

– А что ж вы, сами за конвейером стоите?

– Так мы все тут сами… Думаете, это простые работяги? Нет, это, стало быть, и есть наши лучшие кадры – культтрегеры Москвы, интеллектуальная элита. Не такое это простое дело – конфеты да пули из этого… сырья отливать. – В глазах собеседника читалась гордость творца и одновременно обреченность страстотерпца.

– Ну да, ну да… – Матери никак не удавалось уловить, в чем вообще состоит цель и суть этого непростого дела. – Знаете, давайте по порядку, с самого начала. Почему продюсерский центр находится в таком… мм… экзотическом месте?

– Так, а где ж ему находиться? – удивился такой непонятливости мастер отлива. – При сырье ведь состоим. Не можем же мы такой комплекс в центре Москвы забабахать и свозить туда сырье…

– Любезный, мне хотелось бы понять, почему для вашей продукции потребно столь экзотическое сырье.

– Так, а как же? А из чего же? Это же самый экономичный вариант. Покупать его не нужно. Наоборот, нам за его вывоз мэрия платит. Это же самый хлебный бизнес! Правда, приходится еще и твердыми бытовыми отходами заниматься. Но за это нам тоже платят из бюджета, а потом, под прикрытием изъятия ТБО, мы и получаем доступ к снам москвичей.

Мать вспомнила, как ездят по ночным дворам Москвы мусорные машины и опорожняют мусорные контейнеры. Шумно и страшно. Наверное, в этот момент москвичам и сняться ночные кошмары.

– А при чем тут сны? – спросила она.

– Как при чем? Сны – это ж и есть самое главное! Сны перерабатывают в экстракт, который вводится в сырье в качестве главной духовной компоненты, потом наш продюсерский центр продуцирует из этого духовно обогащенного сырья сериалы. Особенно ПРА-наваристыми получаются социалка и корпоративные заказы про справедливых жандармов и честных мытарей. Вот для боевиков этих и приходится пули отливать. Не с оборонкой же связываться… Там своих охочих навалом. Бывалоча, и у нас пули закупают, когда свои все загонят.

Мать с тревогой всмотрелась в глаза Кучинегова и увидела пару облезлых кабыздохов, везущих благоуханный ночной обоз с десятком бочек, подпрыгивающих на мостовой, расплескивая содержимое, и золотаря, дремлющего в веревочной люльке, сооруженной меж лошадьми и телегой.

Так, на сегодня с меня, пожалуй, хватит, подумала Мать. Такой насыщенный негативом экшн и такой большой ложкой… Подавиться недолго… Быстро распрощавшись, Мать выбралась из П-Ц и двинулась в сторону Москвы, размышляя о том странном, с чем довелось ей сегодня столкнуться: П-Ц скармливал публике ее собственное вторсырье, в котором та радостно себя узнала и говорила, что сериалы – это как в жизни. А на самом деле продукт блокировал лобные доли зрителей, замыкая процесс. «Как в жизни» – это было главным условием для конечного продукта. И действительно, подумала Мать, что может быть жизненней дерьма?

После отбытия начальства Свирид Кучинегов взошел на будку по лестнице, приставленной с тыльной ее стороны, скрестил руки на груди и стал смотреть на закат тускнеющего зимнего солнца за горы твердых бытовых отходов. Волосы его развевались по ветру, и было во всем его облике нечто чайльдгарольдовское.

40

Следующим утром Мать сидела за столом у себя в кабинете и, подперев кулачком подбородок, смотрела в окно на бурлящую об эту пору деловую Москву. Сегодня ей предстояло посетить подвал, в котором трудились рекламисты холдинга. Секретарь суетился насчет завтрака, раскладывая на ажурной, севрского фарфора тарелочке свежую, еще дышащую сдобу и собственноручно готовил правильный капуччино.

– Пани должна иметь представление о том, что креативщики в рекламе – враги комьюнити. Они пытаются перетянуть ПРА на себя. Так и тычут своей соломинкой в нашу лохань. И сосут, сосут… Как наворотят, так не то что понять, о чем речь, а просто даже прочитать невозможно. Называется «авторская гарнитура». Вот намедни как кризис грянул, так много наружных рекламных площадей на Москве пустовало. И тут приходят девчонки – короткие, извиняюсь, юбчонки. Рекламу хотят на двести метров квадратных где-то по Бульварному кольцу. Так эти их уж и так и сяк – по-всякому их, стало быть, снимали. Ретростайл, говорят, ч/б, в панталонах и корсетах… И что в результате? Ботва подумала, что показ ретрофильмов анонсируют. А наши взяли да написали черным по белому полю в левом верхнем углу два телефона напротив имен:

ххх ххх хх ххх – Галя

ххх ххх хх ххх – Люба

И все! И ПРА – рекой.

Мать засмеялась и с аппетитом принялась за румяную булочку, благоухавшую корицей.

– Пани не представляет, как это страшно, когда креатив вытекает на улицы, – утрамбовывал площадку в мозгу начальства секретарь, – как вулканическая лава. Один пепел вместо ПРА остается. Приходится их замуровывать целыми агентствами.

Мать поперхнулась.

– Что делать приходится?!

– Замуровывать. Чтоб не вытекало. Весь креатив скапливается в рекламных агентствах, но мы его наружу не выпускаем – блокируем. Хотя и заказчики неразумные иной раз все портят. Напишите мне, говорит, увлекательный, легкий текст, который читается с интересом. Я его спрашиваю: «А вы, сударь, уверены, что мы с вами сейчас говорим о пеноблоках? Может, вам оперетку про них поставить? Тогда это будет договор о продакт плейсмент». Хотя лучшая реклама пеноблоков – это ролик про то, как из них строят дом. Сам процесс то есть. Завораживающее зрелище, надо вам сказать. А если еще строит потный, с голым торсом губернатор Калифорнии, то это вообще в десятку.

– И что, губернатор соглашается на такие предложения?

– А куда ему деваться из горящей Калифорнии? Растопчин свое дело знает.

Пока спускались в бункер к рекламистам, секретарь поминал былое:

– Представьте, в начале прошлого века отлично работала реклама в вагонах городской конки. Потом городская управа сделала вид, что намеревается удалить сей продукт, а по здравом размышлении, объявила тендер. Но кто ж нас мог перебить? Мы ж за аренду рекламных площадей там по шести с половиною тысяч рубликов в год платили. Кто ж такое, кроме нас, потянуть мог? Никто и торговаться не стал. Ну и продлили нам аренду. А конкурентам Городская управа, с согласия московского обер-полицмейстера, разрешила поставить на московских бульварах для бесплатного пользования скамейки, на спинках которых помещались писанные масляными красками рекламы. Мы просто рыдали от смеха. Седалищем, что ли, эти рекламы читать?

Эскалатор уносил Мать с секретарем куда-то в земное нутро, подпираемое мрачными сводами, на которых вскоре стали попадаться яркие граффити.

– Порезвиться выпускаем помаленьку, – кивнул на настенную живопись секретарь. – Пар выпустить.

Наконец он подвел Марью к бронированной двери и крутанул штурвал поворотного механизма. В помещении, напоминающем банковское хранилище, рекламисты работали на горячих клавишах. Температура клавиш резко повышалась, как только рекламисту случалось ненароком срыгнуть на монитор креативом. Самопроизвольно извергнувшийся креатив портил рабочую атмосферу рекламного бюро на полдня. Провинившегося заставляли набивать вручную текст Устава департамента рекламы десять раз подряд.

– Для того чтобы валидная органика таковой и оставалась, нечистая публика должна обеспечивать фабрикат, который создает питательную среду для чистой. Хороший овощ нуждается в удобрении. Нечистой удобряем чистую. Только дохнет нечистая часто. Пьет, сука, оттого калечится. Так что пришлось вплотную заняться техникой ее безопасности на производстве. Тут уж наши рекламисты превзошли себя!

– Художественным образом?

– Каким еще «образом»? Нечистая публика образ не понимает. Вы не поверите, это очень сложно, это, можно сказать, высший пилотаж – найти самые точные, самые однозначные слова из тех, которые эта публика разумеет. Мы бережно храним подборку первых плакатов по технике безопасности. Они – наша гордость! Пойдемте, я вам похвастаюсь.

Мумия повел Мать в музей рекламы комьюнити.

– Серия «Техника безопасности» выполнена была по заказу нашего холдинга. Правда, он тогда не холдингом назывался, а артелью «Организованный труд». Самодеятельно через профсоюзы на производства внедряли.

Мать, слушая Мумию, вчитывалась в слоганы и рассматривала плакаты.

– Поощрялся императив. Обращение требовало личного местоимения «ты», причем обязательно в единственном числе. Чтобы каждый пролетарий относил императив к себе лично. Вот, обратите внимание, пани:

ОСТЕРЕГАЙСЯ УДАРА ЗЮЗЬГОЙ!

НЕ ПРОВЕРЯЙ ПАЛЬЦЕМ НАПРЯЖЕНИЕ!

ЗАГИБАЙ ГВОЗДИ!

НЕ РАБОТАЙ С НЕПОДВЯЗАННОЙ ШЛАНГОЙ!

ОГРАЖДАЙ КОНЕЦ ВАЛА!

Потому что, как показал опыт, всякие отвлеченные типа:

ОСТОРОЖНО С ВИЛАМИ!

ОСТОРОЖНО С ЦАПКОЙ! —

не срабатывали. Пролетарьят калечился, создавая предпосылки к утечке ПРА. Так-то вот, – заключил секретарь.

Плакаты, запечатлевшие противостояние пролетариев взбесившемуся инструментарию и наоборот, напоминали кадры хроники с гражданско-индустриальной войны. Любимым плакатом, завоевавшим сердечные симпатии членов комьюнити, был рекламный шедевр:

НЕ ПРОХОДИ ПОД ТРАНСМИССИОННЫМ ВАЛОМ!

На плакате кровоточила намотанная на вал плоть в разорванной спецухе. Некоторые члены комьюнити усматривали в изображении кровоточащей плоти порнографию, поскольку налицо был искус, вызывавший обильное слюноотделение. Плакат пользовался бешеным успехом и украшал офисы служащих холдинга ЗАО МОСКВА, не имевших даже представления об устройстве и назначении трансмиссионного вала.

Мать замерла перед плакатом:

В ШЕЙКИ ВАЛКОВ ПОДАВАЙ САЛО ВИЛКОЙ!

Он завораживал таинством процесса и порождал химеры в сознании непосвященных.

Самим рекламистам очень нравился слоган «БЕРЕГИСЬ БУФЕРОВ!», хотя обращен был сей призыв исключительно к путевым обходчикам.

– Рамзик, а как фабрикат, создаваемый нечистой публикой, становится пригодным к употреблению чистой? – поинтересовалась Мать.

– С помощью возгонки ПРА. Мы его «золотим» – анодируем в спецрастворе налогов, акцизов, рекламы, упаковки, сервисных услуг. В результате цена продукта поднимается до порога, на который реагирует встроенный потреблятор чистой публики.

– Какой еще «потреблятор»? Куда встроенный?

– А как же? Как иначе понудить чистую публику к сцеживанию ПРА? Это же ежедневное донорство.

– А куда встроен потреблятор?

– Мы долго думали. И пришли к выводу, что самый незаметный способ встроить потреблятор в организм – это услуги стоматологической клиники. Рот и сам по себе идеальный потреблятор, природой данный. Значит, надо его усовершенствовать. Вот мы и открыли стоматологические клиники. Чистая публика ведь не застрахована от кариеса. В образовавшееся дупло и встраиваем. Прямо в пломбировочный материал. Это, кстати, один из самых надежных источников ПРА. Зубы-то у всех имеются. А вся стоматология в Москве – наша.

– Рамзик, это все, конечно, замечательно, но я не совсем понимаю, какое отношение реклама имеет ко мне. Ведь моя работа начинается ночью. Или я что-то не поняла?

Секретарь замялся:

– Э-э-э… видите ли, пани, объектом вашего внимания будет не сама по себе реклама, а Черный Блогер, который наших рекламистов ненавидит, стремится всячески ославить, а главное, он ночами наши билборды и растяжки исправлять пытается. Заказчики недовольны. Работу наших мастеров фотошопа замусоливает до неузнаваемости своим креативом. И ругается при этом грязно.

– И как же вы предлагаете мне его обезвреживать?

– Ну, способ-то известный… Пани давеча в офисе его опробовала. Сдуть его, и все дела.

– А как я его узнаю?

– По лестнице узнаете. Он в ночное с лестницей выходит. Телескопической. А как заберется, так можно спросить у него, который час. На руке он носит большие часы Христофора Галовея – без стрелок и цифр. Вместо того чтобы бросить взгляд на расположение двух стрелок, он читает четыре слова. Например: двадцать три сорок четыре. Спросите его, который, мол, теперь час, и в этот момент и сдувайте: времени хватит, пока читает.

Кстати, шоу-бизнес взял подряд на продвижение нашего товарного знака «звезда». Фабрики звезд плодят живые рекламные носители, насыщают плоть пеной. Пока справляются успешно. Но есть проблемы. Кто-то сказал юным дарованиям, что попасть в шоу-бизнес можно только через постель. Так им теперь всем постель подавай! А где ж столько взять? Хотим попить фабрикантов, а они норовят через постель. Причем «через постель» для многих из них и есть главная цель. Говорят: нам обещали через постель! И везде написано. Так что извольте! Мы им уже создаем всякие реалити-шоу, чтобы они между собой как бы, а они все равно в постель к продюсерам лезут. Продюсеры ропщут…

– Рамзик, а вот я еще хотела спросить. После посещения продюсерского центра у меня возник вопрос: зачем нам надо, чтобы люди смотрели телевизор? Нам-то что от этого?

– Пани забывает о ПРА. Телевидение сейчас является отличным насосом: и реклама, и PR, и продакт плейсмент… Правда, тут пожиже будет. Недоработали еще. Но наши разработчики двигаются в этом направлении. Пани обращала, наверное, внимание, что на передней панели каждого телевизора имеется красный огонек. Вот через него и должен идти бесконтактный отъем. Но пока случаются сбои в идентификации жидкостей. Ну, вы меня понимаете.

– Рамзик, а можно я спрошу о другом?

– Чего пани желает?

– Послушай, мне, право, неудобно, но все-таки… Скажи, а почему комьюнисты пьют партнера во время секса?

– В этом торжество правды, пани, – важно и со значением сдвинув надбровные дуги, ответил секретарь, – члены комьюнити могут позволить себе искренность в отношениях. К тому же, как я слышал, оргазм усиливается многократно. Любовь, кровь, рука об руку…

– Рамзик, скажи, почему мне досталась самая грязная работа? Я ведь думала, что ночная Москва – это самый гламурный гламур. А оказывается – твердые бытовые отходы, охрана клубов от поджигателей, сдувание с лестниц безумных креативщиков… Получается, муж мой кайфует в ложе, а я с берданкой патрулирую ночные улицы столицы… Где справедливость?

– Не расстраивайтесь, пани! Зато ваше дело – ПРАвое! А что до справедливости, то не советую: сПРАведливость, по законам нашего жанра, – это слив ПРА. Да и вообще, пани должна понимать, что мать – она по хозяйственной части. Если мать станет тусить, то пожалеть можно такое семейство.

Неожиданно объяснения ответственного секретаря были прерваны завывшей сиреной, словно кто-то жалостливый близко к сердцу принял его слова.

– Бежим! – скомандовал Мумия.

– Что это??? – закричала на бегу Маша.

– Гражданская оборона настала… – отозвался Рамзик, ковыляя по коридорам со вспыхивающими то и дело лампами аварийных выходов.

– А что делать-то???

– Каждый должен спасти не менее трехсот килограмм органики. Надо просто выпихивать плоть из огня!

Секретарь вытолкнул Мать на поверхность Москвы, а сам по спецсвязи вышел на Министерство Непредвиденных Случаев.

На сей раз полыхало рядом с метро. Горел киоск, в котором продавали диски. Сухой морозный воздух разносил искры в направлении мобильного оператора, торгующего по соседству связью и гаджетами.

Какая еще гражданская оборона? – думала Мать. Нет давно никакой гражданской обороны! Теперь каждый гражданин обороняется сам, как может.

Вход на станцию метро был задымлен. Мать потянула носом морозный воздух и, сама того не ожидая, втянула весь дым. Закашлялась, из глаз потекли слезы. По ушам ударила пожарная сирена подъехавших специализированных машин. Обесточив ларьки и разогнав публику, снимающую телефонами зрелище, пожарные принялись заливать источник возгорания.

– Охренеть! – вырвалось у Марьи. Она вынула из сумочки зеркальце и взглянула на свое лицо: в ее глазах плескались языки пламени догорающих киосков.