Текст книги "Московская плоть"

И вдруг он так ясно понял теперь концовку рукописи из архива Ундольского – пророчество Вукола, которое показалось ему сначала метафорой:

«…И подменят Москву под покровами… И спадут покровы…»

Вот она – звездная новость, которая способна вознести имя Передельского на медиа-Олимп! Москвичи ахнут! Коллеги обзавидуются. Главреды будут рвать на себе волосы, оттого что не привлекли, не пригрели, а некоторые даже и вовсе отринули! А теперь его имя навсегда войдет в историю, и не только в историю журналистики. Вот только медиаплощадки у него теперь нет, вспомнил Передельский. Некуда ему податься со всем этим знанием. Ну и ладно, они еще очень пожалеют! А он донесет эту новость до москвичей сам!

Телефон его давно разрядился, зарядное устройство осталось в рюкзаке, и Черный Дедлайн чувствовал себя оторванным от мира, находясь, можно сказать, в его эпицентре. У него отсутствовали средства коммуникации, и он не понимал, как же теперь он сможет общаться с социумом. В отчаянии он шарил взглядом вокруг в поисках спасительной подсказки. И вдруг, запрокинув голову, Передельский увидел растяжку: «Русский духовный театр ГЛАС». Ну конечно же – глас! У него еще остался его слабеющий голос, и он попробует докричаться.

Передельский взобрался на парапет подземного перехода на Воздвиженке и закричал:

– Москвичи! Вас обманывают вампиры! Они хотят подменить Москву!

Но люди спешили по своим делам. Да и мало ли сумасшедших в Москве? Почитай, на каждый переход по юродивому, а то и по два.

– Вся Москва зачехлена! Все знакомые вам фасады просто нарисованы! – надрывался Передельский.

И нельзя сказать, чтоб совсем уж зря. Его услышали из стоявшего на светофоре редакционного автомобиля «Новости с колес». Разлив по маленькой для сугреву, спецкоры повернули в арбатские переулки, где с изумлением обнаружили, что пьяный, как им подумалось, Передельский был прав. Старая Москва стояла в камуфляже с тщательно нарисованными архитектурными деталями и даже со всеми их трещинками, которые помнили коренные москвичи.

Вечером по новостным каналам москвичи слушали странное и невообразимое. Журналисты сетовали, что люди ходят по столице, опустив очи долу, фиксируют только входные отверстия магазинов, учреждений, ресторанов и кафе. В результате, никто не может точно сказать, когда все особняки и усадьбы Москвы оказались в чехлах с нарисованными на них фасадами. Москомнаследие блеяло в микрофон что-то невразумительное про защиту исторических фасадов от грязи и осадков, но выглядело это неубедительно.

А вернувшиеся с работы москвичи увлеченно ужинали в теплых кухнях под ставшие обыденными ужасы этого загадочного города – мнимо жилого, блещущего холодными, обманчиво радушными огнями. Ужасы теперь протекали сквозь сознание москвичей в фоновом режиме. Ужасам теперь стало невмочь оторвать москвича от котлет и картошки с квашеной капустой. Рядовой среднестатистический москвич научился ставить заслон между информационным полем и своей тарелкой. Он пропускал через себя только ту информацию, которая потребна была ему для обеспечения собственной жизнедеятельности. Остальную канализировал. Жизнь человеческая, рассуждал москвич, слишком коротка, чтобы имело смысл беспокоиться о вечных ценностях. Вечные ценности еще нас с вами переживут. А не переживут, так и мы не вечны. Придут другие ценности. Ну, взорвали талибы статую Будды, и что в моей жизни изменилось? Да пока не взорвали, я об этой статуе и слыхом не слыхивал, рассуждал москвич. Даром, что две тыщи лет простояла. Да, что-то потеряла суммарная память или культура человечества. Но москвич слабо верил в наличие этого самого человечества как общности. Популяция – это да. А общность – нет. Сказки это, потребные для распила гуманитарных денег. Все мое человечество, прикидывал москвич, это жена, приходящий под утро сын, даже собака моя – мое человечество. Ну, и эти, с которыми шашлыки на природе по праздникам и которые с прошлой маевки пару тысяч рублей должны. Не та сумма, конечно, чтобы напоминать, но противно, что сами не помнят. И вообще, анализировал москвич – москвичу в последнее время был свойственен этот вид необременительной интеллектуальной деятельности – анализ сущего за ужином, – разве американцы и, скажем, сомалийцы или эфиопцы – это одно человечество? А англичане и цыгане? Так что нет никакого человечества, выдумки все это.

– А что же тогда есть? – задавала вопрос москвичу супруга, разрезая пирог с капустой.

– А вот что, – показывал на пирог москвич, – есть трехслойный пирог, название пирога у каждого народа свое: кулебяка, самса там или что другое, а суть одна: верхний слой – румяный, украшенный и помазанный, средний слой – понапиханный и отдающий все соки, и нижний – подгоревший, как негр на плантации. И слои эти никогда не перемешиваются. Вот так, послойно, и живет популяция. А единого человечества никакого нет.

46

Фофудьин ждал клиента. Но тот не появлялся и никак не давал о себе знать. Может, Растопчин напутал что-нибудь? Так нет же. По всем приметам выходило, что клиентом был Передельский. Только зачем председателю теперь этот паршивец? Фофудьин ругал себя за то, что в ту же снежную ночь, когда звонок выдернул его из сна, он не бросился домой к Передельскому и не отнял у него архив. Или не выкупил, что по-любому обошлось бы комьюнити значительно дешевле. Архив стоил бы комьюнити только денег, а не жизни. Хотя бросаться в снежную ночь было председателю не свойственно. А если посмотреть со всей беспристрастностью, то и вовсе нонсенсом, поскольку относился он к себе бережно и даже трепетно.

Председатель не зря слыл в своей среде отчаянным лириком. Как фонд, он все пропускал через себя. С утра, к примеру, не выходил из его головы вчерашний бомж, встреченный в переходе, с картонной табличкой на груди: «Подайте регионам, суки!» А теперь на гигантском светодиодном экране напротив окна его кабинета транслировали в режиме телемоста митинги с немосковских площадей. Региональная нечистая публика была одержима идеей, что Москва их обирает и на эти их кровные купается в шампанском с клубникой из южных провинций Франции и закусывает бриллиантовой икрой белуги-альбиноса. Впрочем, об этом сорте икры в провинции и слыхом не слыхивали.

– Москва высосала все до последней копейки, до последней капли крови! – надрывался мужик в овчинном полушубке, размахивая флагом Ульяновска.

– Да кто вас сосать рискнет, люмпены немытые?! – возмутился Фофудьин, едва не подавившись круассаном. – Москва вас как дотировала, так и дотирует, иждивенцы! А с тех пор как кончился ваш бренд-кормилец «Ленин», вы так и не придумали нового источника поступлений в городской бюджет. Хоть бы забрали его уже из Мавзолея к себе обратно, а то ведь в Москве скурят его скоро. И давайте доставайте уже из болота ампиратора Сашку-реформатора и водружайте обратно на постамент. Что там у вас сейчас на этом постаменте? Небось кукиш чугунный?

Председателя возмущала абсурдность обвинений, брошенных в лицо, которое он и почитал лицом Москвы, остро и глубоко переживая их несправедливость за завтраком. После обеда подобные заявления воспринимались бы председателем менее болезненно. Тем более что уже давно в Минздраве вышел внутренний циркуляр, категорическим образом запрещавший членам комьюнити пить люмпенов и бомжей: участились случаи отравления среди прозелитов.

Телемост растянулся на целый день. У председателя уже сосало под ложечкой, но повар Шарль не подвел: обед был доставлен вовремя.

– Это правда: регионы Москву не любят, – пояснял корреспондент с заснеженной площади перед зданием муниципалитета.

– Что, не подвезли, видать, в регионы таджиков? А самим метлой помахать да лопатой снег расчистить – не царское дело? Западло собственноручно корячиться, господа регионеры? – злорадствовал Фофудьин.

– Да и большинство москвичей тоже Москву не любят и не знают. Ведь если жить и работать где-нибудь в Бибирево, – собкор высморкался, – то это как бы уже и не Москва, а среднестатистический урбан-треш. – Бросив сопливую салфетку под ноги, журналист поднес микрофон тетке в платке поверх шапки.

– Правильно говоришь, солдатик! У меня родичи в Бибирево. В Москву месяцами не ездиют! Передаю привет Клаве, мужу ее Петровичу и Кольке! – Тетка замахала рукавицей перед носом корреспондента.

– Какой он тебе солдатик?! Ты что несешь, дебелая? Да этот пуздрик сморкатый портянок отродясь не нюхивал! – возмутился председатель, близко к сердцу принимая происходящее на экране.

Советского образца интеллигент с дерматиновой папкой на защелке ввернул давно выношенное:

– Да если нынешним москвичам предложить дойти пешком от храма Христа Спасителя до Кремля, то они даже не будут знать, в какую сторону стоять лицом.

– Ну, это вы, батенька, загну-у-ули… Это ж смотря кого попросить… – комментировал грубые наезды регионалов Фофудьин. – А с другой стороны, – председатель аккуратно намазывал ложечкой клубничный джем на горячий пончик, – каждому это знать и не обязательно. Главное, чтобы они знали дорогу от дома до работы. И что такое, в сущности, москвичи? – вопрошал Фофудьин, найдя свободные уши на бритой голове своего французского повара, который ни бельмеса не понимал по-русски, что автоматически исключало возражения. – И кому они вообще нужны? Кому-то нужен электорат, кому-то – ресурсы органики, всем нужен персонал, обслуживающий ПРА. А москвичи – нихт! Господа, кому нужны москвичи? Они и себе-то не очень нужны. И вообще, нет уже никаких москвичей. Кончились. Да и регионов никаких нет. Есть, Карлуша, одна большая богадельня с коротким сроком пребывания в оной без всякой возможности для выздоровления и реабилитации. А они его, этот свой срок, вишь, на митинги транжирят.

– Какой срок? Какая богадельня? – вдруг растерялся корреспондент на экране и, покрутив головой по сторонам, потрогал наушник.

Фофудьин посмотрел на часы: рабочее время истекло, и стало ясно, что клиент сегодня до Фонда уже не доберется.

47

Рано или поздно голод должен был выгнать Передельского на поиски настоящей еды. С наступлением темноты он покупал в крохотном круглосуточном полуподвальном гастрономчике по-соседству привычные продукты, поедал их, но в конце концов с удивлением обнаружил, что голода они не утоляют. Ни колбаса, ни булки, ни кефир. И тогда он вдруг понял, чего на самом деле хочет. И даже жаждет. Он наконец осознал, что сделала с ним девушка – хозяйка квартиры и о чем говорил ему странный гость, посетивший его в Голиковском переулке. И это понимание шарахнуло его как обухом промеж глаз.

Дождавшись ночи, Передельский побрел по окрестным дворам в надежде встретить одиноко идущую еду. Но замоскворецкие дворы либо пустовали, либо еду сопровождали собаки. Журналист доплелся по Большой Ордынке до площади Серпуховской заставы и спустился в длиннющий, кривой, как турецкий ятаган, подземный переход. Как назло, переход тоже был пуст. Передельский, дрожа от озноба и обливаясь холодным потом одновременно, выбрался на поверхность и побрел по Большой Серпуховской, слабея с каждым шагом. Но у забора больницы им. Вишневского он увидел искомое: на скамейке троллейбусной остановки лежал бомж с забинтованными конечностями, которого, очевидно, после перевязки выставили из хирургического отделения. Возможно, ноги бомжа были отморожены, развилась гангрена. Но кого это волнует при отсутствии страховки у пациента? Передельский сглотнул и посмотрел по сторонам. На спящую Серпуховку опускался медленный, искрящийся при свете фонарей снег. Но никаких новогодних мыслей он в голове Передельского больше не рождал. Дрожа от брезгливости и нетерпения, Передельский освободил от вонючих тряпок шею бомжа и, зажмурившись, укусил его за ухом в пульсирующую плоть.

– Вот и оскоромился, – резюмировал Черный Дедлайн, вытирая рот рукавом грязной куртки. Но в следующий момент его скрючило от боли во всем теле, он схватился руками за ледяную металлическую урну, стоявшую в ногах у бомжа, и сполз на свежий снег.

Утром из приемного отделения Вишневки хмурые, небритые медбратья вывезли в направлении морга две каталки с телами, покрытыми простынями. Из-под одной простыни свисали грязные бинты. В лаборатории патологоанатом, получив результаты анализов у лаборанта, писал заключение, проговаривая его вслух:

«Смерть наступила в результате отравления кровью донора… э-э-э… принудительного донора… э-э-э…не совместимой с кровью… э-э-э… добровольного реципиента в результате употребления донором дихлорэтана…»

Патологоанатом снял очки с сильными диоптриями, вытер марлевой салфеткой лицо и сказал вслух:

– Бред какой-то…

Взял свежий бланк и переписал: «Смерть наступила в результате отравления суррогатами алкоголя, содержащими компоненты дихлорэтана».

48

Геймеры всю ночь обсуждали невероятное, но такое своевременное и умопомрачительно щедрое предложение незнакомца. Пока вкрадчиво журчал его голос, все казалось простым и логичным. А главное, вполне выполнимым. Да, им придется стрелять, но трупов, как заверил их странный тип, не будет. Что-то такое с ними произойдет: то ли они испарятся с восходом солнца, то ли случится еще какая-то байда, но по-любому париться с этой проблемой геймерам не придется. Усатый тепло распрощался с ними, приобняв каждого и похлопав на прощанье по плечу. В итоге им светило настоящее приключение. Правда, пока непонятно было: это их вдохновляло или пугало. Во всяком случае, каждый воин этого игрового клана, за исключением, пожалуй, дяди Жени, вдруг почувствовал, где у него находятся те самые поджилки. Разбудив задремавшего бармена, они заказали неразбавленный «Балантайн» безо льда, чтобы, утвердившись в правильности избранного пути, обмыть свое решение истинно мужским напитком, а заодно и унять предательскую дрожь.

С рассветом сквозь блистательно набросанное рукою усатого мастера грандиозное батальное полотно скорой виктории стала проступать грубая сермяжная ткань холста. В реальной жизни клана с применением оружия в полевых условиях имели дело только дядя Женя и реаниматолог. Да и то с не столь экстравагантным. Конечно, владение любым оружием – это вопрос тренировки. Но перед геймерами стояла еще одна задача, в решении которой незнакомец не мог им помочь: боеприпасами они должны были обеспечить себя сами. И теперь ближайший выходной следовало посвятить поискам в подмосковных заснеженных лесах осины, нарубить веток и настрогать из них стрел. Вооружение же геймеров арбалетами брал на себя узкий господин с перстнем. Джумаю и КиФаю было поручено выяснить, как выглядит осина. Правда, поле брани показалось им совсем уж невероятным – в самом центре Москвы, в уважаемом публичном месте…

В субботу электричка уносила Императора и его «однополчан» в Подмосковье. Оторваться от компьютеров – задача и сама по себе не простая, а уж физический напряг в экстремальных условиях вообще был невиданным героизмом. За ночь выпала недельная норма осадков, и теперь стоявшие между колен лыжи навевали на геймеров мысли самые мрачные: от многокилометрового утомительного марш-броска по дремучей чащобе до различного рода травм.

– Если кто заблудится, то не аукайте, – строго предупредил Император.

– Это еще почему? – удивились геймеры.

– Медведя разбудите, – авторитетно пояснил Император.

Но проблема пришла, откуда не ждали: в стоявших голыми и заснеженными деревьях оказалось совершенно невозможным опознать осину. Джумай теребил бесполезный лист бумаги – распечатку из Википедии, содержащую биологическое описание, рисунок листа, регионы произрастания, лечебные свойства и прочие способы применения осины, самым распространенным из которых была виселица. И все это, вместе взятое, никак не способствовало успеху в поисках.

– А вы заметили, как он побледнел, произнося слово «осина»? – спросил вдруг историк, вспомнив разговор с усатым. – С чего бы это?

– Может, он и сам – вампир? Хотя зачем тогда?..

– Зачем-зачем… вся история есть нескончаемый процесс борьбы за власть. Видать, и у вампиров тоже, – авторитетно заявил историк. – Что-то назревает в вампирском королевстве. Обратите внимание: первым велено уложить того гонщика. Интересно, кто он у них в табели о рангах?

Вопрос остался без ответа, да и волновали сейчас геймеров совсем другие проблемы. Двигались ходко, дыхание сбивалось, в ушах стучало так громко, что они не сразу услышали треск веток, а когда услышали, то и картинка подоспела удивительная для городского жителя: тропу, по которой они двигались, бодрой рысцой пересекал лось. И ничего страшного в этой картинке не было бы, а только одна красота, если б не волки, бежавшие следом за лосем. Одного лося для впечатлений геймерам было более чем достаточно, а волки – это было уже лишним. И, несмотря на то что геймеров было чуть больше, чем волков, такая арифметика их не утешила. Дядя Женя сунул руку во внутренний карман куртки, клан «Жезл Войны» замер и даже чуть присел. Но картинка исчезла так же быстро, как и появилась. Каждый отгонял от себя мысли о незавидной лосиной судьбе. Лес жил по своим законам, которые не могли переписать никакие выборные законодательные органы. И не было в этих законах ни демократии, ни лукавства придуманной справедливости. А была одна только суровая борьба за существование. И никакой высшей цели в виде светлого будущего, всеобщей любви и благоденствия. Лес жил настоящим.

– Выпить кто-нибудь взял? Холодно же…

Действительно, в наставшей тишине было слышно, как стучат зубы у Люцифера.

Доктор вынул из внутреннего кармана куртки плоскую флягу.

– Не рекомендуется вообще-то спиртным на морозе греться. У меня еще чай в термосе есть.

Геймеры умом понимали, что чай лучше, но хотелось еще и сбить мандраж. Когда содержимое фляги и термоса уже подходило к концу, а ноги почти перестали слушаться, потянуло дымком. Дымком и навозом. Лес огласился хриплым собачьим лаем. А вскоре показалось и хозяйство лесничего, а потом и сам лесничий с двустволкой наперевес.

– Не стреляйте, дяденька! Мы не браконьеры! – закричал Император, уставший от лесных впечатлений.

– Мы безоружные! Гуляем просто! – крикнул дядя Женя, никогда не выходивший из дома без трофейного, еще с Чечни, «глока».

– А лесничих упразднили! – встрял Джумай.

– Нельзя ли у вас, уважаемый, чуть передохнуть? – миролюбиво поинтересовался доктор.

Лесничий, опустив двустволку, отогнал собаку, неспешно открыл ворота и молча зашагал к дому. Вслед за ним потянулись лыжники. Слышно было, как хрюкают где-то в сараюшке кабанчики. В доме пахло едой.

– Хочу сразу предупредить: я – частное лицо. Живу я тут. У меня не ресторан и не база отдыха.

– А мы и не с пустыми руками, – ответил дядя Женя и достал из рюкзака бутылку водки.

– Лучше бы хлеба принесли, – проворчал лесничий, раскладывая ложки и ставя на широкий струганый стол дымящееся варево в закопченном чугунке, извлеченном ухватом из печи. С тарелками хозяин явно не заморачивался, и теперь геймерам предстояло черпать из общего котелка и нести через весь стол ложку ко рту, подставив под нее другую руку горстью. Оказалось, что это еще сложнее, чем есть палочками.

– Да кто ж знал? – пожал плечами доктор. – В следующий раз с хлебом придем.

– Так за чем «гуляли»? – поинтересовался лесничий, поглядывая пытливо на разморенных теплом и едой незваных гостей.

– Осину искали. Только без листвы не узнать, – пожаловался КиФай.

– А на кой вам осина?

– Нам бы осиновых веток – палочек для суши настругать. Бизнес такой затеяли – продавать палочки в «сушильни». Едят ими, палочками этими, – нашелся Император.

Лесничий поглаживал лохматого пса – кавказскую овчарку, порыкивающую на гостей, от которых исходил такой чужой, непонятный дух.

– Зачем же дерево портить? Нельзя сейчас ветки рубить.

– Надо нам очень. Что же делать?

Лесничий поглядывал на пришельцев сквозь седые космы давно не стриженных волос.

– Ладно, выручу. Дам несколько чурок – у меня в поленнице есть. Из них и настругаете.

Лесничий принес мешок с чурками и, пока гости пили чай с травками, уселся смотреть телевизор, который, должно быть, один только и составлял ему привычную компанию.

– По всему видать, конец света близится, – высказался он, оторвавшись от экрана телевизора.

– По чему – по всему? – поинтересовался доктор. – Что-то с лесом не так?

– С лесом-то как раз все в порядке. С людьми что-то не так. Одержимы безнравственными влечениями, крайней жадностью и ложными учениями. А это – наипервейший признак приближающегося конца.

– Да вы телевизор поменьше смотрите, вот и не будет зрителей у адептов безнравственных влечений и учеников у гуру ложных учений, – посоветовал доктор.

– А крайняя жадность как же? Как с ней бороться? – волновался лесничий.

– Суицидом разве что… – пожал плечами доктор.

Расплатившись с лесничим, геймеры возвращались последней электричкой в город из чистого тихого зимнего леса, остро различая каждый городской запах: запах курева, тянущийся из тамбура, запах самого тамбура, отдельный, кислый, запах вокзала, чужих чемоданов, туалета, дешевой парфюмерии, бензиновых паров…

Перед тем как распрощаться, доктор сказал:

– У меня в отделении лежит директор ПТУ, в котором на краснодеревщиков учат. У него там все станки имеются.

Геймеры повеселели. Никому из них не улыбалось вытачивать ножичком стрелы, а дядя Женя, посмотрев на деревяшки, всерьез подумывал об отливке серебряных пуль из ложек для своего «глока». Сгрузив доктору добытые чурки, геймеры разъехались по домам.