Текст книги "Московская плоть"

61

С реалиями понятия «засада» на практике был знаком только дядя Женя. Геймерам предстояло провести несколько часов под подиумом, на котором экспонировались пушки, а затем, с наступлением ночи, занять исходную позицию: надеть на себя выставленные в зале доспехи, спрятав в них стрелы. Арбалеты, припрятанные тут же, им должен был подать заказчик в момент непременно долженствующей начаться неразберихи.

Самой реальной «засадой» Император считал отвалившийся Интернет, потому что уже через час у него наступала ломка. А теперь, лежа в неудобной позе в пыльном коробе подиума, он одновременно хотел пить, есть, писать и почесать под коленкой.

– Не дыши на меня перегаром, – шептал ему доктор, – какого черта ты пиво пил?

– Да по привычке. Сам не рад, веришь? – каялся Император.

– Да замолчи! Не раскрывай рот вообще. А лучше отвернись.

– Док, ты не того боишься. Я щас уссусь!

– Вспомни завет Кузьмы: «Не ссать!»

– Я ж предупреждал, чтоб пустую пластиковую тару взяли! – рассердился полковник.

– Да взял я! Только лежа не могу!

– Док, а ты что купишь на гонорар? – спросил изнывающий от неудобства Джумай.

– Тачку, – не задумавшись ни на секунду, ответил реаниматолог.

– А я – ништяков всяких… много… – размечтался КиФай.

– А вдруг он нас кинет? – выразил свои опасения историк.

– Я ему кину! – пообещал полковник дядя Женя и аккуратно отодвинул заднюю панель подиума. – Ладно, пора.

Геймеры облегчились перед генеральным этапом битвы, закрутили тару припасенными крышечками и закатили бутылки под подиум. Много лет спустя, рабочие, занятые на плановой реконструкции музея, предъявят ошеломленным научным сотрудникам эту странную необъяснимую находку. Подозрение падет на ни в чем не повинных строгих старушек – смотрительниц залов, которые окажутся не так просты и отобьются сильным аргументом – физиологической невозможностью такого акробатического номера.

Пристраивая стрелы в металлические нарукавники древних лат, дядя Женя уже восьмой раз пожалел, что отдал свой «глок» заказчику, попросившему геймера найти дома серебряную ложку, отлить из нее пули и зарядить пистолет. В результате столовое серебро понесло убыток, и рано или поздно придется объясняться с женой. И еще полковника беспокоил вопрос: откуда заказчик вообще узнал про его «глок»?

В предпраздничную полночь припозднившиеся «безлошадные» москвичи с удивлением наблюдали в подземном переходе Охотного ряда блистательную чреду дорого одетых господ, устремившихся в заляпанную грязью, приоткрытую железную дверь напротив входа в метро и оставивших после себя в вонючем холодном дромосе с подпившими лабухами и стреляющими глазками кокотками шлейф дорогого амбре. Завтра, а может быть, уже сегодня, наваривая новогодние холодцы в своих тесных кухнях, очевидцы сего зрелища будут гадать в кругу семьи, почесывая шеи, что кроется за этими скромными дверьми: то ли подпольное казино, а то ли еще чего похлеще. И непременно придут к выводу, что по-любому – гнездо разврата.

Фофудьин с беспокойством поглядывал на подаренные ему некогда Григорием Орловым часы Марка Фази с механизмом на шпиндельном ходу, с фузеей и цепью Гааля, произведенные в семидесятых годах осьмнадцатого века Московской казенной часовой фабрикой, которую оный граф Орлов сам затеял и сам курировал. Разметка, цифры и подпись «FAZY A MOSCOU» прорисованы были вручную и зафиксированы в слое горячей эмали. Толстый корпус, покрытый позолотой, имел классическую форму луковицы, с глухой задней крышкой. При помощи этих часов комьюнити манипулировало временем: останавливало некоторые особо прекрасные или особо опасные мгновения. Но функция эта была лимитирована и использовалась лишь в самых крайних, судьбоносных случаях. Фофудьина беспокоило, что Параклисиарх опаздывал. Такого с ним не случалось никогда, поэтому председатель нервничал и обильно потел.

Этой ночью воздушные массы никуда не перемещались, а облепили здание музея плотной чернотой, зацепившись за него, словно улетевший с бельевой веревки байковый халат за ветку ясеня под балконом. В зале № 21 горел свет, но в окнах отражались только экспонаты и аукционист с шарфом, плотно и высоко намотанным на шею.

– Пора начинать! – потребовал аукционер со стороны лондонских. – Я не вижу причин тянуть время из-за чьей-то расхлябанности.

– Вы правы, господа, – молвил с поклоном Бомелий, – примите самые искренние извинения.

Московские обернулись к нему в недоумении, а Уар погрозил кулаком. Никто не уполномочивал Бомелия брать на себя решение каких бы то ни было вопросов на аукционе. В присутствии царевича это было неслыханной дерзостью. Тем не менее торг уже закипал.

В небольшом зале под номером 21 висел удушающий аромат модного парфюма. Источник этого фимиама крылся в продюсере Свириде Кучинегове, стоявшем у окна со скрещенными на груди руками. Напротив него в дальнем конце зала переминался с ноги на ногу Вечный Принц. Лондонские аукционеры пришли в масках, и это раздражало московских. Белесый, как лунь, аукционист уже едва шевелил пересохшими губами, а рука его, державшая навесу молоток, затекла.

Шел третий час торгов. Противники изрядно устали. Произносимые аукционистом числа давно израсходовали все придуманные для них названия. Оглашалась только степень. Обстановка накалилась до крайности. Лондонские потребовали удалить из помещения Кучинегова вместе с его ароматом, усмотрев в этом казусе диверсию. Пошарив рукой в кармане, Бомелий извлек ингалятор и, вдохнув, сказал:

– Господин Кучинегов, у меня сейчас начнется приступ астмы. Покиньте помещение. Что вы, в самом деле, тут устроили? Идите продюсируйте…

Кучинегова удалили, но смрад остался. Зато Бомелий находился теперь вне поля зрения аукционеров. Белесый аукционист вращал головой справа налево и обратно, потому на стоящем в отдалении Бомелии взгляд не фокусировал.

С каждой минутой становилось все более очевидным, что деньгами спор за лот решить не удастся. И у акционеров сдали нервы: они кинулись мутузить друг друга. Драка могла бы вполне сойти за субботний сшиб фабричных «стенка на стенку», если бы на карту не было поставлено реноме московского комьюнити, подпорченное подменой Москвы, и, как следствие, его выживание.

За поднявшимся гвалтом в грандиозной рукопашной свалке никто не услышал металлического скрежета оживших старых доспехов. Меж тем арбалеты были наведены на цели и ждали команды Бомелия, по которой аукционеры непременно должны были повернуться грудью к стрелка́м. И слово, то самое, единственное, которое могло остановить не только схватку, но и течение жизни обоих комьюнити, прозвучало как гонг, как набат:

– АЛМАЗ!

Это слово, уже много лет державшее в постоянном напряжении московских и лондонских, заставлявшее замирать и переходить на шепот, прислушиваясь к шагам за спиной, с риском для выживания перлюстрировать всю переписку между спецслужбами и даже электронную почту жителей обеих столиц – Лондона и Москвы, – произвело ожидаемый эффект. Аукционеры вскинулись, развернулись к Бомелию и стрелкам и замерли, словно громом пораженные.

Единственное, что успел сделать царевич, это закрыть собой Марью, Мать ночной Москвы. Придавленная его еще теплым телом, она видела, как падали, словно снопы в поле, их соратники. Рядом распластался верный дружок Уара – Бобрище. Хлопнулся навзничь, брякнув ключами, Растопчин. Обвалился грузно мучным кулем Фофудьин, зажавший в пухлой ладони часы-луковицу. Московские вперемежку с лондонскими. Каждый получил свою стрелу в грудь.

Не успел Бомелий рыпнуться в сторону сейфа, как был подхвачен поперек туловища бдительным полковником дядей Женей. Взвалив заказчика на плечо, выходя из музея, полковник пожал руку охраннику – бывшему однополчанину – и вынырнул со всей своей гвардией на поверхность Москвы, пройдя через подземный ход.

– Получил, жиртрест?! – приговаривал на бегу Император, вспоминая свой точный выстрел в грудь председателя Фонда. – Пацан сказал – пацан сделал! SEO ему, видите ли, не нужно. Всем нужна оптимизация, а ему – нет… Позвонят они мне… Звоните теперь… в рынду!

– Архив! – стонал плотно стиснутый заказчик.

– Про архив разговора не было, – отвечал на ходу дядя Женя.

– На бюджетников ссадили! – плакался Вечный Принц, зарываясь лицом в шею полковника.

– Не интересует. Гонорар оговорен.

– Нет-нет, не волнуйтесь по поводу гонорара. Это я о своем…

Аккуратно переступая через поверженных аукционеров, легкой пружинящей походкой барса в зал вошел китайский повар Сяу. Вскрыв сейф со сноровкой профессионального медвежатника, он извлек из его стальных недр архив Ундольского, спрятал трофей на груди под френчем и так же тихо вышел, никем не замеченный. Почти никем. Если не считать кем-то дрожащего белесого аукциониста, забившегося под стол с судорожно прижатым к впалой груди молоточком и гримасой ужаса на лице.

Мать ночной Москвы, выбравшись из-под груды остывающих тел, задыхаясь от слез и ярости, шагала по заснеженной столице и один за другим срывала строительные чехлы со старых особняков. Освобожденные от лжепокровов, выстреливали, как пружины, в предрассветное московское небо зеркальные, обращенные в себя ПРА-напорные башни бизнес-центров и элитных многоэтажек. Интересно, заметят ли москвичи подмену? И если заметят, то как скоро? И что потом случится? Выйдут ли они на заснеженные площади бесплатно протестовать или останутся сидеть по домам, утешая себя тем, что новые бизнес-центры – это новые рабочие места? Так им, хомячкам, и надо! Мутная волна злорадства поднималась в ней.

Наперерез Марье летела в распахнутой шубке, не щадя высоких тонких каблучков, Люся, не дождавшаяся своего возлюбленного. Мать уткнулась в ее плечо и разрыдалась. Люся прижимала подругу к себе, гладила по пепельным волосам, нашептывала какие-то слова утешения, еще не понимая, что эту боль предстоит пережить ей самой. Но девушка была полна другим. И она не знала, как к этому отнестись.

– Маша, у меня будет ребенок! Только я не знаю, от кого: от Боба или от Пети… Что мне делать?!

Люся терялась в догадках, а вот Мать поняла сразу. Собственно, вариантов и быть не могло. Мать уловила щекой теплую пульсирующую плоть над шарфом подруги и, зажмурившись, нежно отхлебнула.

Мать ночной Москвы ничего не рассказала своей верной подруге Люсе, а лишь велела ей одеться к вечеру в праздничное, которым щедро одарил ее Бобрище. Сама вернулась в опустевший дом, удрученная и придавленная новыми обстоятельствами, осиротившими ее вновь. Она твердо решила, что должна теперь справиться сама. И начнет она, назло обстоятельствам, с новогоднего празднества в ГУМе, заказанного накануне комьюнити. Она наряжалась перед глубокой синевы зеркалом, исполненным по заказу Уара в его любимом стиле, наносила на лицо мерцающий макияж и старалась подавить предательские слезы. Слезы – это слабость! Она больше не может позволить себе быть слабой. Она – избранная. Это плоть может позволить себе нервы. Но мысль о том, что она так и не успела побыть женщиной, натешиться любовью, во всей полноте ощутить это сильное и чарующее, разрывала ей сердце. Да, она будет держаться молодцом. И они поймут, что не зря короновали ее. Ее новая сила остается при ней. А если женщина в ней услышит однажды новый зов, она обязательно откликнется. Дела делами, но она станет чутко прислушиваться.

Марья села за руль своего «макларена» и выехала в расцвеченный праздничными огнями город. Ночная Москва стелилась под нее охотно и радостно. Красная площадь кишела возбужденной, загодя, еще на подступах, подогретой плотью, и Мать растерялась, не зная, куда ей приткнуть машину. На тротуаре она увидела притоптывающего на морозе Кучинегова и собралась было окликнуть продюсера, когда услышала:

– Позвольте вам помочь? – В проеме открытой пассажирской двери стоял, склонившись, зеленоглазый повар Сяу.

Ароматный Кучинегов так и остался торчать на морозе. Даже если бы Марья заплутала в темном лесу, а не у Красной площади, она и тогда вряд ли посадила бы в свою машину продюсера.

– Садитесь, – позволила китайцу Мать и тихо тронулась с места, косясь на стройного элегантного пассажира, опять напомнившего ей героя «Летающих кинжалов». Он вдруг неожиданно занял ее мысли, и она перестала жалеть себя.

Китаец указывал ей путь к специальной парковке, а Марья думала о нем в свете постигшей ее утраты. Ах, как жаль, что он – повар, обслуга… Даже если его приобщить доподлинно, он так и останется поваром. Ее совсем не беспокоил другой вопрос: почему он оказался в этот момент рядом с ней и взялся решать ее проблему. Женщина в ней уже услышала новый зов. Правда, пока только свой собственный. Очевидно, повар Сяу был приглашен на корпоратив в своем профессиональном качестве, решила Марья. Так что за стол можно было не волноваться.

О чем это я?.. – одернула себя Мать и, расставшись с китайцем, вошла в сверкающий новогодними огнями ГУМ. Надо будет выяснить, что это за «алмаз» такой, почему одно только упоминание о нем может стоить так дорого, вспомнила она.

Эпилог

– Осину, ядрена вошь, им подавай… – ворчал бывший лесничий, втолковывая лохматому пофыркивающему псу мотивы своего поступка. – Ботаники хреновы… Кто ж продукт осиной потребляет? Продукт фруктовой древесиной потребляют. Или липой. Даже огонь под продуктом фруктовый разводят… Еще не хватало, чтоб я на старости лет граждан травил…

Вернувшись домой, дядя Женя попал под жесткий прессинг супруги.

– Кран течет… Дом вообще разваливается, а ты в «стрелялках» своих по уши, только спину твою и видим… А теперь еще шляешься где-то ночами!

– Мать, ну не начинай… Дело у меня. Разбогатеем скоро. На юг поедем, к морю.

– С каких таких дел разбогатеем? Что ты умеешь, кроме как стрелять? Или киллером нанялся на старости лет? Завтра родственники твои на обед придут, я тут изворачиваюсь, как могу, а ты приключения ищешь на свою старую задницу… Да еще ложек не хватает парадных к супу… Почему только у меня должна голова об этом болеть?

– Вот ложка – да, это я виноват. Мне серебро понадобилось.

– Серебро? – удивилась жена. – А ложка-то тут при чем?

– Ну как – при чем? Столовое серебро…

– Ты в уме ли, полковник? Это ж только называется так! Мельхиоровые они!

«Правительство Москвы намерено пересмотреть Генплан развития Москвы, рассчитанный до 2025 года, сообщает в среду газета «Ведомости» со ссылкой на двух высокопоставленных чиновников мэрии». РИА «Новости».

«Генплан развития столицы до 2025 г. вступил в силу в июне прошлого года, несмотря на критику общественных организаций, архитекторов и Минрегиона». «Ведомости», 00:00.

00:00 – позолоченная луковица Марка Фази в разжатой ладони председателя Фонда «За выживание и развитие человечества» начала отсчет новых времен.