Текст книги "Эта чудесная жизнь"

– Она не человек! Откуда она знает, что нам надо? Она не способна нас понять!

– Истину создавали люди…

– Я это помню! – возразила я. – Но вот людям я тоже не склонна верить!

– Тогда тебя уже ничего не удовлетворит, – засмеялась Дина.

– Но тебя все устраивает сейчас, ты это хочешь сказать? – опять не выдержала, спросила я, хотя заранее знала все ответы своей подруги.

– Я не думаю об этом, – спокойно ответила она. – Это лишние мысли. От них одна тревога и неуверенность. И страх. У меня и без того много страхов, не хочу добавлять себе лишних. Я уже лишилась Лео… Не хочу потерять и Ники. И тебя… И сама я тоже не хочу умереть – внезапно, от инфлюэнцы, раньше того срока, что мне отпущен природой.

– Истина не ищет спасения от инфлюэнцы. От этой болезни нет лекарств! Нет вакцины! Единственное, что может Истина – это устроить карантин во время эпидемии, и только.

– Значит, да, от инфлюэнцы нет спасения, – печально заключила Дина.

– И ты веришь Истине в этом вопросе? – возмутилась я.

– А что мне еще остается делать, – засмеялась Дина, но как-то совсем невесело. – Ладно, уже поздно. Давай пойдем домой.

Это был пустой разговор, совсем пустой – вот как все это чувствовала я. У Дины имелись свои убеждения, она, судя по всему, не хотела расшатывать свою нервную систему лишними тревогами, и без того ей в жизни пришлось несладко.

Тем не менее, наверное… хотя, нет, не наверное, а точно! – Дина не поняла бы эту идею – про уничтожение Истины. Дина, как и довольно большая часть населения, не желала думать о том, что у человечества могут возникнуть какие-то новые возможности. Она не стремилась к глобальным переменам. Ведь тогда ей бы пришлось напрягать голову, брать ответственность за эту жизнь на себя.

Вот интересно, кстати. «Не думать» в наше время, и «не думать» в те, прежние, без Истины которые, времена – это две больших разницы. Тогда, в прошлом, думать – как раз надо было, поскольку еще не существовало программы, способной принять оптимальное решение за человека. Хочешь не хочешь, а человеку приходилось шевелиться, раскидывать мозгами, и просчитывать все свои решения самому… Сейчас же современному жителю Земли можно было ничем не грузиться. Идеальный сценарий его жизни был уже просчитан.

Но нет, все равно, не понимаю, как это – не думать? Я вот, в отличие от Дины, не могу не думать почему-то.

И что это, вообще, такое – думать?

Наверное, да, с точки зрения программы, думать – это обрабатывать данные и принимать на основе этой обработки – самые правильные решения.

Но мы, люди, почему-то не можем контролировать рабочие процессы, которые лежат в основе наших решений. А подсознание мы и вовсе не контролируем!

Мы только думаем, что думаем, но наш мозг выдает решение сразу. Порой совсем не такое, какое можно считать правильным, а исходящее из нашего «я хочу».

Истина – про то, что «надо».

Человек – про то, что «я хочу».

И что важнее – хочу или надо?

Если так рассуждать, то, получается, Дина отказывалась от своего «хочу». Я не осуждала Дину за подобную инертность, равно как и всех прочих людей, придерживающихся такой же позиции.

Но зато в моих силах помочь Дине. И всему человечеству. Надо избавиться от Истины. Только так человечество получит шанс стать самим собой, а не жить по правилам машины. Только так можно победить инфлюэнцу – страшную болезнь, от которой не существует даже лекарства (либо – специально «выдуманную» Истиной). Только так человечество получит настоящую свободу во всех областях жизни.

И это понятно, почему столь популярен этот призыв – что не надо думать о лишнем, не надо забивать себе голову ненужными знаниями… Ведь чем меньше знает человек, чем меньше он думает, тем покорнее он. Тем проще им управлять.

На следующий день за завтраком мы с Ларой, Дэном и Алексом опять набрали еды для Героя по имени Ди, прячущегося в местных лесах.

– Давайте выберем главных по нашему району, – предложил Алекс.

– Не рано ли? – спохватилась я. – Я еще не собрала полных сведений о системе управления – той, которая существовала раньше. Кое-что я знаю, но этого мало… И доклад у меня еще не готов!

– Какая разница… Мы уже сейчас можем распределить все роли.

– Хорошо, давайте выберем главу нашего, двенадцатого района, – согласилась я. – Кого предлагаем?

– Предлагаем из нас четверых, разумеется, – заметил Алекс. – Кандидатуры других жителей района мы не можем рассматривать, они еще не в курсе предстоящих перемен. Ты, Рита, главой не можешь быть. У тебя другая должность, другая зона ответственности – на тебе лежат заботы о Будущем.

– Да, точно… – немного растерявшись, согласилась я.

– А как это – выбирать? – спросила с интересом Лара. – Зачем? Главой района могу стать я.

– Ты?! – поднял брови Алекс.

– Надо голосовать. У кого больше голосов, тот и победитель, – заметила я. – Раньше именно так выбирали правление.

– А что, логично, – согласился Дэн. Лара, немного подумав, тоже кивнула.

После короткого голосования было решено: глава района – Алекс, ответственная за медицину – Лара, за охрану порядка – Дэн. На меня возлагалось информирование населения. То есть, после того, как Истину отключат, именно я должна выйти вперед, и объяснить жителям, что теперь делать и как жить дальше.

– Кстати, сегодня предстоит еще одно собрание в Клубе, я слышал, – под конец завтрака заявил Алекс. – Кто может, приходите. Тебе, Рита, думаю, Макс пришлет приглашение…

Так оно и случилось. Через какое-то время у меня зачесалась ладонь – это Макс вызывал меня на встречу.

…Сейчас я сразу попала в «тот самый» зал. Где проходили заседания Клуба Любителей Пения.

Я сидела в первом ряду, возле меня – мои соседи, все те же Лара, Дэн и Алекс.

На сцену вышел Макс. Увидел меня, улыбнулся. Помахал рукой. Так странно, что мы встречаемся не на свидании, где только он и я, а в Клубе. Хотя, может быть, это самое лучшее – то, что двоих людей объединяет не только любовь, но еще и общее дело…

– Друзья! Приветствую вас всех! – бодрым речитативом пропел Макс, под бодрую же, мажорную мелодию. – Сегодня расскажу я вам о том, что потеряли мы, и навсегда, похоже.

Он взял паузу, выдохнул, вновь набрал в легкие воздуха, и запел, но уже в минорном ключе:

– Осознайте, друзья, печальную правду. Мы лишились своего прошлого. Имен своих дедов и отцов. Мы лишились своей земли – той, на которой жили наши предки. Чем нам гордиться, кем? Наши корни оборваны навсегда.

Как странно. Я ведь тоже думала об этих проблемах…

Макс пел, то возвышая голос, то понижая его до трагического шепота. Поначалу мне было непривычно опять слушать музыку, вникать в смысл песни, но, постепенно, я приноровилась. И мне уже не казалось странным, что я слушаю не речь, а именно пение.

Сегодняшнее послание Макса было окрашено эмоциональными тонами. Макс хотел напомнить всем, что, в погоне за всеобщим равенством и однородностью, Истина лишила нас знаний о своих предках. В Мемори – хранилище сведений всего и обо всем – отсутствовала функция поиска своих родных, тех, кто жил раньше – прадедов, прапрадедов… При нынешних возможностях информации – современному человеку, тем не менее, было невозможно построить свое так называемое генеалогическое древо.

Нет, понятно, что всеобщая ротация населения, когда-то бурно проходившая по всей Земле, перемешала все нации и народы, сделала их единым целым. Хотя до сих пор встречались люди – цветом кожи, разрезом глаз, волосами – напоминающие население определенных стран и континентов прошлого. Но толку в этом? Поди, разберись, кто откуда взялся… Да и названия стран и континентов – были скрыты Истиной, спрятаны за бесстрастной нумерацией.

В общем, нынче даже по внешнему виду человека не разберешь, откуда его предки. То ли с континента номер 1, то ли 2…

Мотивы Истины, вернее ее разработчиков, в принципе, являлись вполне благими – избавить людей от взаимных претензий и обид. Раньше ведь часто случались войны; одна страна нападала на другую, потом возникала ненависть порабощенных народов – к своим захватчикам, и все такое…

Да, все претензии одного народа к другому, одной страны к другой – были «сняты» Истиной», – признал Макс. И тут же продолжил: Но, какой ценой! Полностью потерялась связь с прошлым. Вместе с ненавистью – исчезла и гордость за подвиги своего народа.

Мало того, обсуждать прошлое человечества – нельзя, если людей собралось больше семи человек. Куда такое годится… Понятно, что люди раньше не были идеальными, позволяли себе возмутительные поступки. Существовали и рабство, и колонизация чужих земель, и истребление некоторых народностей, и прочие неприятные вещи… А тоталитаризм и деспотия? Да, мы не знаем имен палачей, но мы не знаем и имен тех, кто погиб в застенках кровавых режимов, о чьей судьбе надо скорбеть…

Долгое время потомки одних народов предъявляли претензии к потомкам своих обидчиков, в обществе постоянно бурлило возмущение, но ведь эти претензии постепенно сглаживались? Обиды – потихоньку забывались? Люди уже почти примирились между собой, остались лишь какие-то отдельные уголки на планете, где все еще царило напряжение…

Так нет же, Истина, получив власть над миром, одним махом уничтожила все эти достижения, сделала все усилия – бесполезными. Она запустила процесс ротации. Чтобы уж наверняка покончить с прошлыми обидами! Цель, вроде, благая, но к чему она привела… Сделав всех – безродными созданиями.

И ведь какая Истина хитрая… Она отправляла людей жить туда, где они мечтали оказаться. Была пустыня, а хотелось к океану? Да пожалуйста! Поначалу ротация вызывала у населения Земли энтузиазм. Постоянные переезды, смена жительства, благоприятные условия и приятные соседи. А сами переезды уже не требовали тех усилий, что раньше: не надо было собирать вещи, перетаскивать за собой скарб… Поскольку вовсю уже шло переселение в новые дома и районы, на все готовенькое.

Истина устроила все так ловко, что, в первое время, когда ротации только начались, они не вызвали волнений и протестов. Кто активно не хотел уезжать с насиженных мест – тех Истина оставляла. Правда, подбавляла новых соседей, с совсем других территорий. Но, рано или поздно, старые жители тоже решались на переезд. Их дети – уж точно рвались уехать. Кто не любит путешествия? Тем более, если они не требуют особых затрат…

Вот так, незаметно, Истина и перетасовала все население Земли, оторвала людей от своих корней, а затем скрыла информацию о родственных связях нынешних жителей – с их предками.

– …мы люди без прошлого, мы не знаем своих праотцов, нам нечем гордится и не о чем помнить. У нас нет ни рода, ни племени, мы не знаем тех песен, что были в ходу у наших прадедов, мы не знаем вкуса тех блюд, что готовили наши прабабушки! Мы потеряли множество языков, на которых говорили наши предки, теперь наш язык – универсальный, один на всех, он прост и понятен, дети его легко учат, но сколько чудесных слов и выражений потеряно! Мелодии языков разных стран и народов – остались в прошлом, исчезли навсегда… Мы потеряли свободу в своих решениях – например, стать родителями теперь может не каждый. Выборочная демография – вот что нам, людям, осталось.

Макс сделал паузу, потом продолжил:

– …много в истории человечества было грабителей, но самый главный вор – это Истина. Она отняла у людей их главное завоевание – собственность. Да, прежде в распределении благ существовало неравенство, мир делился на богатых и бедных, но Истина обокрала даже нищих.

Я не сразу сообразила, о чем это он. А потом поняла. Макс говорил о деньгах и имуществе – в виде домов, авто, и, главное – личных вещей…

Дело в том, что к тому моменту, как подоспела Истина, люди, внешне, по крайней мере, почти не отличались друг от друга, что бедные, что богатые. Богатые ходили в простой одежде, стеснялись дорогих покупок, много жертвовали на благотворительность. Бедные покупали дорогие «игрушки» в кредит, и их можно было перепутать с богатыми, кстати, но такое поведение осуждалось, не одобрялось, и, кроме того, оно приводило к экономическому кризису. Словом, мир сам, с обоих полюсов, начал потихоньку двигаться к опрощению, и Истина коварно воспользовалась этим моментом.

В те времена была популярна такая вещь как социальный рейтинг. Чем сознательней человек, чем меньше он нарушает закон, чем больше жертвует на благотворительность – тем больше у него возможностей. Порой человек без особых средств, но законопослушный, жил гораздо комфортней, чем его сосед-богач, тот, что плевал на общество.

Постепенно Истина стала заменять деньги бонусами и услугами, то есть, экономика в какой-то момент пережила нечто вроде регресса, возвратившись к исходной модели, которая царила на заре цивилизации, когда один товар менялся на другой, и, тем самым, смысл денежных накоплений терялся.

А в какой-то момент деньги и вовсе перестали быть нужными. Равно как и недвижимость, и средства передвижения. Все стало общественным, в том числе и гаджеты, и одежда, которые переходили от одного владельца к другому.

Вот о чем, оказывается, сейчас пел Макс.

И это правда, то, что Истина лишила нас всех собственности. У меня даже своих личных штанов не было!

…Под аплодисменты Макс сошел со сцены, и сел на свободное место рядом со мной.

Я хотела что-то сказать, но Макс прижал палец к губам, кивнул наверх – тем самым, напомнил, что лучше ничего не говорить сейчас, а петь. Но петь – сил у меня не было. Я только кивнула, взяла его руку в свои. И, пусть ничего я при этом не ощутила – в физическом смысле, разумеется, но зато на душе у меня стало чуть легче.

Следом за Максом вышла на сцену женщина, мне незнакомая – вся седая, с морщинистым лицом, руки ее были покрыты пигментными пятнами. На вид она – немногим моложе Нины… Представилась как Эми.

Она тоже запела. Наверное, без специальной обработки ее голос звучал бы иначе – более скрипуче и хрипло, но сейчас он казался просто прекрасным. Низкий женский голос, тягучий и выразительный…

Эми запела о своей тоске по уехавшим детям. Они давно выросли, у них уже свои дети, но какая разница, поскольку Эми все равно не смогла утолить свой «родительский голод» (как она выразилась). Эми сообщила нам, что хотела бы быть все время со своими детьми, видеть их каждый день, равно как и своих внуков.

– …время мое подходит к концу, а кто закроет мне глаза? Мои соседи, чужие люди. Мои дети не смогут приехать ко мне, они слишком далеко, живут сейчас на континенте номер 3. И меня туда не пускают, к ним. Я каждый день, утром, днем и вечером – пытаюсь поговорить со своими близкими, но они не всегда отзываются. Истину создавали как программу, нацеленную на семью, и какой же в ней толк, если она разрушает преемственность поколений!

Эми пела о том, что Истина сначала разрушила связь между дальними предками и их потомками, а теперь рушит отношения между поколением отцов и детей.

Кто-то в зале поднялся, и, прямо с места, звонким, высоким мужским голосом – пропел о своем сыне, который уехал, и тоже не стремился к общению, с родным-то папой! Потом еще кто-то поднялся, и запел уже о своих проблемах.

А я все это время, пока Макс сжимал мою руку в своей, ощутимо, но бестелесно, и пока пели другие – думала о Нине. Она никогда не жаловалась, но, верно, тоже мучилась, находясь столь далеко от своих родных?… Макс посмотрел на меня, затем оглядел зал, и поднялся. Пропел:

– Тише, тише… волнение нарастает, мы все слишком увлеклись переживаниями. Молчите, молчите. Истина может догадаться, вычислит нас – слишком многие испытывают здесь страдания! Вдруг она начнет анализировать то, что здесь происходит?… Поэтому – терпите, терпите, не позволяйте своим эмоциям вырываться наружу. Скоро наступит заветный час, и мы все сможем выговориться. Уходим, все уходим.

Я послушно провела пальцами правой руки по ладони левой, подумала – «домой», и уже через мгновение обнаружила, что нахожусь у себя дома, в Камере.

Выбралась из костюма, затем вылезла из Камеры.

В комнате все было освещено зеленым и его оттенками, от салатового до изумрудного. Я прошлась от стены к стене, немного успокоилась.

Я думала о том, как, наверное, нелегко Максу. Нести на себе весь этот груз человеческих проблем! До знакомства с ним меня не волновали другие люди, я думала только о себе, о своей жизни. Теперь же я, получается, способна размышлять о судьбах человечества? Или это потому, что я стала взрослой?

Я любила Макса, и я им восхищалась.

Как человеком. Как лидером.

Раньше я читала (в Мемори) об истории человечества несколько отстраненно, ничего не принимая близко к сердцу. Как литературу читала. А видеозаписи-хроники воспринимала как кино. Теперь же прошлое словно ожило для меня. Стало реальным.

В детстве с помощью тестов в меня внедряли основы коммуникации – надо держать дистанцию с людьми, хранить свои границы, не навязываться никому… Истина помогала детям встраиваться в окружающий мир, но не учила их менять его.

Получается, я никогда не погружалась очень глубоко в человеческие отношения. Меня учили волонтерству, тому, как надо понимать других людей, но не учили – любви к ним.

Макс же являл собой образец альтруизма. Он не только понимал окружающих, он знал, что действительно нужно им, и что может им понадобиться – уже в скором времени. Просто люди пока не осознали этого, потому что привыкли думать лишь о каких-то совсем простых, насущных проблемах… Глядели под ноги, а не вперед.

Макс был весь – для людей. Он чувствовал их, их глубоко спрятанные (от них самих!) проблемы. И тем он нравился мне еще сильнее, хотя куда уж дальше.

Программа, да что программа, ее невозможно любить. Это схема, это таблица с цифрами, это диаграмма. За нее не пойдешь на баррикады, она не вызывает эйфории и прилива эмоций. О программе не думают с нежностью и восторгом, ее просто терпят, по ней живут – и не замечают ее.

А зато сколько любви может вызвать человек-лидер!

Кажется, я теперь понимала людей прошлого. Они не боялись пойти на смерть ради своего лидера.

Кстати, можно будет продолжить на следующем занятии тему, поднятую Максом – чего нас лишила Истина. У нас, людей, не просто отняли прошлое и память о своих предках. У нас Истина еще отняла календарь. Времена года. Праздники! Мы это все потеряли, махом.

Вот сколько мне сейчас лет? Да фиг его знает. Восемнадцать? Двадцать один? Двадцать три? Истина считала эту информацию ненужной. Она сделала меня взрослой тогда, когда я «созрела», она определила это по каким-то там умственным и физическим показателям, ну, может, еще эмоциональным, я не в курсе…

Когда я родилась? Кто знает. Родители говорили, что тогда стояла очень жаркая погода. Мама боялась, что во время родов начнет задыхаться в павильоне Медикала – когда ляжет на кушетку, и закроются двери за ней. Вот как назывался этот сезон? Который наступил и сейчас, кстати?…

Истина отняла у нас Время.

Наверное, мне стоит и этот вопрос как следует изучить в Мемори. Когда Истина исчезнет, я предложу людям использовать календарь. Пусть вновь появятся названия месяцев и дни недели. И начнется отсчет времени, у каждого человека будет свой, личный праздник – день рождения.

В общем, никаких дополнительных расходов на это даже не потребуется.

…Око напомнило о себе – защекотало левую ладонь. Я взглянула на нее: на проступившем экране маячил значок Столовой.

В этих бесконечных напоминаниях (Пора на завтрак! Пора на обед! Пора на ужин!) – мне теперь виделось тоже что-то неприятное. Истина затолкала человека в тюрьму режима. Свободного человека – сделала навсегда привязанным к Столовой. Прием пищи превратила в обязаловку.

В сущности, я теперь прекрасно понимала Лару и Дэна, эти их «игры» с едой. Когда голод – с одной стороны, и переедание – с другой; эти ощущения как бы сигнализировали: ты, человек, еще живое существо.

Ладно, Истина. Сейчас я послушаюсь тебя – просто потому, что мне деваться некуда, меня бесит ощущение щекотки в своей ладони, хочу, чтобы оно прекратилось. А вот потом… Никаких дурацкий напоминаний!

Я вышла из своей квартиры, по лестнице спустилась вниз. Ладонь опять защекотало.

– Да иду я, иду! – презрительно пробормотала я. Но, все же, по привычке взглянула на Око. А на нем – лицо Нины, и восклицательный знак. Нина звала меня!

Я ринулась к ее двери – поскольку находилась как раз напротив, провела Оком перед считывающим устройством…

Нина лежала на полу, и плечи ее слегка подрагивали – словно она плакала.

– Нина! – закричала я в ужасе. – Нина моя!

В тот момент я почему-то подумала, что Нине грустно, и она переживает о том, что далеко от своих родных.

В одно мгновение я подлетела к ней, упала на колени рядом, начала осторожно переворачивать. Но дело оказалось хуже – Нина не плакала, это судороги били ее тело.

В этот момент в комнату влетела Лена. Верно, ей тоже пришло сообщение на Око. Она мгновенно все поняла. Крикнула:

– Я сейчас!

Она убежала, и скоро вернулась – со специальной кроватью-каталкой, которая хранилась в Медикале. Больных рекомендовалось перевозить именно на ней, а не в специальном кресле.

Мы вдвоем с Леной разложили каталку, перенесли Нину на нее. Нина была очень легкой, и никаких затруднений при переноске мы с Леной не ощутили. Пристегнули Нину с помощью специальных лент, и покатили каталку к выходу.

– Держись, Рита, – с тоской, пока мы бежали к Медикалу, пробормотала Лена.

– Ты о чем? – дрожащими губами произнесла я.

– Держись.

У Медикала я провела ладонью Нины (рука Нины слабо подрагивала) перед считывающим устройством. Но почему-то ничего не произошло. Павильон не открылся.

– Ей надо сделать укол, – я принялась хлопать по стенке Медикала – там, откуда обычно можно вытянуть специальный шланг. Но и шланг не собирался вылезать из стены! У меня возникло ощущение, что наш Медикал сломался. Или срок его работы закончился, как когда-то…

– Рита, Рита… Перестань.

– Что?!

Я повернулась к каталке. Нина больше не дергалась, лежала спокойно. Ее глаза были чуть полуоткрыты, словно она смотрела на небо. Доброе, спокойное лицо. Неужели ей стало легче?

Я смотрела на Нину – а ее грудь не подымалась при дыхании.

Нина больше не дышала.

Лена подошла ко мне, и обняла.

– Это невозможно, – произнесла я с ожесточением. – Нет. Она могла ее спасти!

«Она» – это Истина, вот что я имела в виду.

– Нина не хотела дальше жить. Она устала. Пришло ее время.

– Я не успела с ней поговорить! – топнула я ногой. – Я была слишком занята все последнее время, и вот… Она не могла уйти, не попрощавшись со мной!

– Она с тобой попрощалась. Она со всеми попрощалась. И с детьми, и с внуками.

– Нет!

– Она с тобой попрощалась, она мне говорила, – мягко возразила Лена. – Рита, держись, это жизнь.

– Это смерть, Лена! – закричала я.

Левую ладонь защекотало. Я подняла ее, разжала пальцы. На моем Око – знак укола.

– Нет, – сказала я, глядя на свою ладонь.

Лена застонала нетерпеливо, подтолкнула меня к Медикалу, задрала рукав моей футболки. Я почувствовала легкий, словно невесомый – укол в плечо.

Я села на землю, прижавшись спиной к Медикалу. Снизу было видно руку Нины, свесившуюся с каталки. Ни один палец не шевелился. Это была мертвая, совершенно мертвая рука. А ведь совсем недавно Нина этой рукой гладила меня по голове. Как странно.

Я не видела смерти своих родителей. Они умерли без меня. Сигнал тревоги, оповещающий о начале карантина, заблокированные двери. Я была дома, а родители – где-то там.

Потом двери разблокировались, и ко мне в комнату вошла Нина. И началась моя новая жизнь, другая. Вот и сейчас у меня начнется другая жизнь – без Нины.

Я глубоко вздохнула, ощущая, как на меня наваливается мягкое, непреодолимое умиротворение. Я собиралась страдать, а у меня после укола это уже не получалось.

– И что теперь? – безучастно спросила я Лену.

– Теперь прилетит специальный модуль, и заберет ее тело.

– И все?

– И все.

– А ее дети?

– К ним придет сообщение, что Нины больше нет.

– А попрощаться с Ниной? Провести с ней ее последние дни? Почему они, ее родные, не с ней сегодня?

– Потому что скорбь – это слишком дорогое удовольствие, – печально произнесла Лена.

– Это не про скорбь, это про любовь, – возразила я.

– А вот не надо. Любовь никуда не исчезла.

Я пожала плечами – мне стало скучно спорить с Леной.

Через некоторое время в небе загудело, к центру площади приблизился небольшой летающий модуль. Опустился вниз – черная, блестящая капсула. Лена провела своей левой ладонью перед считывающим устройством на боку модуля. Дверца модуля бесшумно отъехала. Там, внутри – пустой салон. Из салона выдвинулась плоская поверхность, вроде доски, размером с кровать. Верно, на нее следовало положить тело Нины.

– Рита… – позвала меня Лена. Я поднялась, и только тогда обнаружила, что несколько соседей молча стоят неподалеку, среди них Дина. Почему-то одна, без Ники.

Я подошла к Лене, и мы вдвоем с ней перенесли тело Нины с каталки на доску. Затем доска втянулась назад, дверца модуля отъехала обратно, закрыв салон. Модуль со стрекотом поднялся вверх, и скоро исчез в небе.

Лена похлопала меня по плечу, затем сложила каталку, и запихнула ее обратно, в нишу в стене Медикала. И ушла. Остальные люди тоже разошлись, молча, теперь только Дина стояла рядом со мной.

– Где Ники? – спросила я.

– Оставила его с Яном, ненадолго.

– Ты не боишься Яна?

– Нет, – сказала Дина, обняла меня за плечи. – Пойдем в Столовую, еще есть время. Мы-то уже пообедали. А ты нет.

– Я не хочу.

– Перестань. Пошли. Я буду кормить тебя с ложечки, как ребенка, – невесело засмеялась Дина.

Мы зашли в Столовую, я взяла свой поднос на раздаче, мы сели за столик для двоих, у окна. Я подумала, как хорошо, что Лара, Дэн и Алекс уже ушли. Почему-то я не хотела сейчас их видеть, с одной лишь Диной мне было легко. И Макса, конечно, еще очень не хватало…

Я провела пальцами по Оку, вызывая Нину. Выскочило ее лицо, в черной рамке, и тут же исчезло. Я вновь провела по Оку, но, уже – никакого результата. Око молчало.

– Да, у меня тоже так было, – наблюдая за мной, кивнула Дина. – Когда Лео умер. Так было странно, что больше его нельзя вызвать. Мое Око тоже уже не отзывалось на его имя.

– Ты успела с ним поговорить?

– Нет, инфлюэнца развивается очень стремительно.

– А что было потом? Ты знаешь, я вот это все сегодня увидела, и подумала, что ничего не знаю про дальнейшую судьбу своих родителей. Они ведь тоже, наверное, очень быстро почувствовали себя плохо. Что с ними происходило после того, как Истина диагностировала у них инфлюэнцу?

– Обычно прилетает модуль, типа такого же, как сегодня, – Дина рассказывала и одновременно подносила к моему рту, ложку за ложкой, содержимое моей тарелки. Сегодня в тарелке лежала густая белая масса с ярко-желтыми хрустящими вкраплениями. – Ешь, ешь. Потом, кто может еще ходить, заходит туда сам. И модуль улетает – где-то там, говорят, отдельный район есть, медицинский, куда отвозят всех заболевших.

– А потом что?

– Там заразившиеся получают поддерживающие уколы, еще какую-то помощь… Хотя, в большинстве случаев, все бесполезно. Говорят, кто-то и выздоравливает, но это очень маленький процент. Сама я с такими людьми, переболевшими, еще ни разу не сталкивалась. Но знаю, что выздоровевшие возвращаются в наш мир после карантина и мощной дезинфекции.

– Они могут заболеть еще раз?

– Вроде нет. Но таких счастливчиков очень мало. Единицы. Один процент выживших! Остальные умирают. Поэтому инфлюэнца – самая страшная и безжалостная зараза всех времен и народов, вакцины от нее нет, а осложнения наступают моментально, – сведя брови, мрачно произнесла Дина. – Открывай рот, ешь… Сначала вирусы нападают, потом бактерии сжирают организм, я так поняла. Допрыгались, с этими лекарствами раньше, как их…

– С антибиотиками? Дина… А если кто-то из заболевших уже не может сам залезть в модуль, что тогда? – прожевав, и проглотив очередную порцию еды, опять спросила я. – Нину вот мы с Леной в модуль перекладывали… А что с теми, кого сразила инфлюэнца, и они не могут двигаться?

– Тогда Истина оповещает того из здоровых людей, кто ближе всего к Медикалу. Этот человек идет к нему, достает из специального люка защитный костюм, надевает его, и затем помогает заболевшим перебраться в модуль. Либо переносит их туда, тащит… Затем он садится с заболевшими в модуль, и все летят в медицинский район. Там больных отдельно, того, кто в костюме, тоже отдельно. Этого сопровождающего – в дезинфекцию, и только потом позволяют ему снять костюм. И говорят, обычно ничего не происходит, человек не заболевает. В большинстве случаев обходится как-то… Поскольку специальный костюм хорошо защищает от заразы. Посидит человек в карантине, потом его домой отвозят.

– Вот бы всем выдавали такие костюмы… – пробормотала я.

– Слишком дорого, как понимаю. На эти индивидуальные, защитные костюмы, для каждого – ухлопали бы кучу ресурсов. Истина прикинула, что один костюм на весь район – это нормально, – пожала плечами Дина. – Один израсходовали, новый потом специальный коптер привезет к Медикалу, и ближайший к нему человек – получит сообщение на Око, и сложит костюм в отсек.

– А что с заразившимися инфлюэнцей происходит? Там, в медицинском районе?

– Ты хочешь говорить о смерти… – устало произнесла Дина. – Понимаю. Мне самой тоже хотелось узнать, когда с Лео все это произошло… Там, в медицинском районе, заболевший находится в помещении, где вроде конвейера… Как-то там все оборудовано специально. И механизмы, которые как-то переворачивают его, и все такое прочее. Когда человек умирает, механизмы увозят его тело, и, как я поняла, сжигают. А, и еще там вытаскивают из головы умерших импланты. Это ценное оборудование. Их перепрограммируют, а потом развозят по районам, ставят в специальный отсек Медикала. Родится ребенок – и ему в голову внедряют имплант. Нину… вернее, ее тело, сейчас повезли не в медицинский район, не туда, куда свозят заболевших от инфлюэнцы, а в какое-то другое, отдельное место.

– Но из Нины тоже сначала вытащат имплант, а затем ее тело сожгут?

– Да.

Я вздрогнула.

– Я слышала, что пепел тех, кто умер не от инфлюэнцы, выдают родным покойного, – спокойно произнесла Дина, опять глядя в окно. – Они могут развеять его за пределами жилого района. Наверное, пепел Нины доставят ее детям. Мне же от Лео ничего не осталось. Нет, сам пепел, я так понимаю, опасности не несет, тут дело в том месте… Где пепел собирают в контейнер, потом как-то переправляют… к контейнеру же могут вирусы прицепиться.

Я молчала. Почему-то представила черные механические руки, которые железными пальцами перекладывают с места на место безжизненные человеческие тела, затем бросают их в печь, где пылает огонь.