Текст книги "Эта чудесная жизнь"

– Дина.

– Что, моя дорогая?

– А если одного защитного костюма не хватит? – спросила я.

– В каком смысле? – Дина поправила мои волосы, отвела их назад, от лица. – А, поняла. Если следом еще кто заболеет в районе… Но такого никогда не случалось. Все-таки, карантин неплохо помогает. Люди остаются на своих местах какое-то время, и инфлюэнца не распространяется дальше.

– А говорят, что инфлюэнца – это просто способ держать нас в подчинении… – пробормотала я.

– Опять эти твои завиральные теории! – всплеснула руками Дина. Она, кажется, всерьез рассердилась. – Ты, дорогая, просто пересидела в Мемори, вот что я тебе скажу. Истина нам не надсмотрщик, она нам – слуга, если хочешь знать мое мнение. Ладно, не слуга, это унизительно звучит, пусть будет – помощник. Она наш спаситель, вот что она такое есть. С большой буквы даже!

Я молчала. Чего-то мне расхотелось спорить с Диной.

Я поблагодарила ее, и сказала, что теперь хочу побыть одна. Дина кивнула, молча поцеловала меня в лоб. Я вдруг почувствовала такую теплоту, такое облегчение от ее ласки. Это хорошо, что Истина не наложила запрет на все эти нежности – объятия, прикосновения, поцелуи. Потому что они давали силы.

Алекс говорил, что в наше время лучше ни к кому не прикасаться, вдруг вирус инфлюэнцы подцепишь, но, мне кажется, без ласки – скорее заразишься. Без поддержки других людей чувствуешь себя слабее, и сил меньше. Пожалуй, быстрее заразится тот, кого не целуют в лоб и не обнимают. Любовь – это как тот защитный костюм, надел – и уже можешь сопротивляться болезням…

Дина ушла за Ники, а я побрела по району, куда глаза глядят. Сначала просто ходила, потом решила перейти в режим виртуальных Прогулок. Пусть вокруг будет так, как в те времена, что перед Истиной… Когда цивилизация достигла своего пика, но людьми еще правили люди. Все, как в том моем сне… Последнем сне детства.

…Я очутилась на улице огромного города. Огромного – потому что он тянулся вверх, к небу, и крыши высоченных многоэтажных зданий терялись в облаках. Блеск стеклянных стен, за широкими окнами первых этажей, что находились рядом – детские игрушки, посуда, украшения, одежда невероятных форм и расцветок… Это были витрины магазинов, я знала из Мемори. Сколько ж раньше производилось и продавалось вещей!

Я шла по широкому, мощеному квадратной плиткой тротуару, а навстречу и еще сзади, обгоняя – двигались люди, ловко огибая меня. Вернее, рядом со мной скользили проекции людей прошлого. Совсем без масок, с открытыми лицами! Наверное, это было как раз то время, когда человечество еще не успело столкнуться с несколькими волнами пандемий, последовавших друг за другом.

Эпидемии всегда преследовали человечество, на протяжении всей его истории, но ученые успешно с ними боролись. Даже когда эпидемии вирусов гриппа и его разновидностей участились, люди не переставали верить в науку, их еще не покинула надежда справиться с опасными вирусами, побороть их. Да и смертность от них была тогда невысока, по сравнению с нынешней-то ситуацией… Зловредные вирусы тогда еще называли по именам.

(Это потом, много позже, после нескольких волн пандемий человечеству надоело классифицировать все эти многочисленные вирусы, и их стали назвать одним словом – «инфлюэнца», потому что, с определенного момента, население стало волновать лишь одно – есть вакцина, есть лекарства от новой на данный момент заразы, или нет).

Словом, люди в тот период надеялись только на лучшее. Они верили в чудесное будущее. Тотальных карантинов по всему миру и прочих ограничений они еще не знали. Финансовые кризисы не успели пошатнуть мир окончательно, хотя и шло уже значительное расслоение среди населения, на бедных и богатых… Словом, я оказалась в эпохе, когда элементы роскоши прежнего, беспечного мира еще не исчезли окончательно. Последний взлет цивилизации, за которым последовали неизбежные перемены.

До прихода к власти программы было еще очень далеко.

А я как сейчас выглядела, интересно? Я остановилась перед зеркалом в очередной витрине, и увидела девушку в коротком пестром платье, с сумочкой через плечо. Волосы – практически такие же, как у меня реальной, та же длина и цвет, но только они лежат как-то особенно красиво, причудливыми волнами. Словно пряди очень удачно разметал ветер…

Обувь на моих ногах – здрасте! – как наши нынешние сабо.

Лицо у моего двойника из прошлого – какое-то… не совсем мое, что ли? Хотя нет, лицо мое, просто на него наложена косметика. Поведены глаза, ресницы тоже очень выразительные, и у губ слишком яркий цвет.

Я немного полюбовалась собой и пошла дальше.

Мимо сплошным потоком по мостовой – ехали машины. Они иногда останавливались перед светофорами, и тогда можно было разглядеть людей в их салонах. Тех, кто сидел за рулем, и их пассажиров.

Я остановилась у перехода вместе с толпой, а затем, когда загорелся зеленый, перешла на другую сторону улицы.

Здесь, на первых этажах зданий, располагались кафе. Люди сидели за столиками, ели и пили, а мимо них сновали официанты. У входа в кафе стояли нищие – оборванные и грязные люди, оставшиеся без крова над головой. В руках нищие держали специальные устройства, и протягивали их прохожим, прося милостыню. Иные прохожие, проходя мимо нищих, прикладывали к протянутым устройствам свои телефоны.

Я посмотрела на прохожих, помогающих нищим, и решила: а я что, хуже? Я приложила свой телефон к устройству первого попавшегося нищего. Он взглянул на его экран – там, видимо, отразилась перечисленная мной сумма, и улыбнулся, показав ужасные зубы. Запахнул на себе полы разлетающегося грязного пальто, и попятился назад. Видимо, моя помощь позволяла ему больше не попрошайничать сегодня.

Он нищего пахло точно так же, как от Лары, кстати.

Я поморщилась, и побежала дальше.

Но город не стал мне нравиться меньше, наоборот. Он поражал своими небоскребами, роскошью витрин, и это затмевало все плохое, что в нем пряталось. Вот было времечко, когда человечество жило, как говорили тогда – «на всю катушку». Это ж сколько ресурсов тратилось, уму непостижимо… Сколько красивого, яркого всего выпускалось, безумно-бесполезного…

Косметика. Детские игрушки. Тонны одежды и обуви. Словно у человека десять тел, не меньше, и эти все тела надо одеть… Еда, которую, едва попробовав, выбрасывали. У людей имелись собственные машины, вот эти большие блестящие авто! Причем, что интересно, одни люди купались в роскоши, а другие мерзли на улице.

Работать никто не хотел. Люди мечтали, чтобы богатство само свалилось им на голову. Либо они выиграли бы его в лотерею, либо получили благодаря наследству, или через брак, или – родив ребенка от обеспеченного человека… Прежние рассуждения о труде, который сделал из обезьяны человека, рухнули. Отныне люди считали, что труд превращает человека в лошадь. Многие мечтали о жизни рантье. Мало кто уж стремился собственным трудом сделать свою жизнь комфортной; именно тогда, кстати, и стали популярны кредиты.

Бедные слои населения уже не стремились подняться наверх через труд, развитие, карьеру, совершенствование себя. Эти люди требовали от общества официальной милостыни и всевозможных льгот. Они считали, что не они сами должны стараться, а им обязаны помогать другие.

Значительная часть молодежи заперлась у себя в домах и не желала ни учиться, ни работать, ни заводить семью. Эти молодые – ничего не хотели, абсолютно, и ни в чем не видели смысла.

Активность и страсти кипели не в реальной жизни, а в тех самых социальных сетях, о которых я уже упоминала. В сущности, мечта трансгуманистов отчасти сбылась – люди душой переместились в виртуальный мир, а реальная жизнь уже мало кого трогала.

…За углом соседней улицы открывался совсем другой вид. Дома уже не казались такими красивыми, а были они довольно-таки простыми высотками, пусть и выкрашенными в разные цвета. Дома, дома, дома… Сколько ж там людей жило, как они все не сошли с ума, не запутались в этих многоэтажных одинаковых лабиринтах?

Наконец, я обошла этот скучный квартал, забитый многоэтажными строениями, и ахнула. Там, за очередной дорогой, открывался ужасный пейзаж. Все пространство до горизонта было завалено мусором. Кучи сгнившей еды, пластиковых тумбочек, каких-то приборов… Над свалкой с криками летали стаи птиц, и запах стоял невообразимый, конечно. Неподалеку размещалось здание с трубой, из которой валил едкий дым. Я так понимала, что это был завод по переработке мусора, и он работал на пределе. Он явно не мог справиться с количеством того, что выбрасывали люди.

Складывалось впечатление, что тогда, хоть сколько таких заводов построй – лучше уже не будет. Даже больше того, от самих этих заводов тоже проблем немало.

Какая-то тупиковая ситуация.

С одной стороны, человеку ведь хочется красоты, развлечений, нарядов, много-много разных лакомств попробовать, а еще надо порадовать своих близких, особенно детей, подарками… А, с другой стороны, получается, надо расплачиваться за свои желания – отсюда горы мусора и дым печей, которые пытаются хоть часть его – сжечь. Или там, обработать с помощью едких растворов, превратить в сырье для новых игрушек; потратить тонны воды, и много электричества – на то, чтобы отмыть тухлятину с поверхности мусора, и пустить его в переработку…

Это было странное время, надо признать. Раньше, до того, как было введено понятие социального рейтинга, мир делился на богатых и бедных. А потом вдруг поделился и на тех, кто стал отказываться от лишних вещей, и на тех, кто расстаться с ними никак не мог.

Одни (часть богатых, и часть бедных) радели за простоту и скудость, которые касались всех сторон жизни: чтобы был простой дом, минимум вещей, минимум еды – и тоже самой простой… Никаких лишних гаджетов, одежды, обуви, даже без косметики можно обойтись, и дети пусть без игрушек растут, ничего, лучше уж без игрушек, чем на забитые под завязку свалки потом любоваться…

Другие же (этой точки зрения придерживались те, кто обладали средствами, и те, кто нет; эти, последние – все в кредит покупали, я упоминала) никак не могли остановиться в своем потреблении – гаджетов, вещей, требовали особой еды… И всё, что не считалось лучшим и красивым, капризные привереды несли на свалку. Только новые модели техники и машин, только новая одежда, а не та, что была выпущена в прошлом сезоне…

Одни города пустели, другие росли и расширялись до чудовищных размеров. Роскошь соседствовала с нищетой, население дробилось на самые причудливые категории, противостояние между группами людей росло, вплоть до того, что жители центра «воевали» с жителями пригорода…

Технологии развивалась, растущие потребности населения заставляли работать производства на полную мощность…

С какого-то момента свалки выросли до таких размеров, что стали буквально подпирать эти огромные города.

Люди начали задумываться о том, что необходимо какое-то другое мироустройство, иначе просто не выжить…

Но мне этот мир, существовавший до Истины, очень нравился. Нет, конечно, не своими свалками, а теми островками счастья и безмятежности, что царили в центрах больших городов. Это был такой контраст по сравнению с моей нынешней жизнью, скудной, скучной и пустой…

Честно? Я бы с огромным удовольствием пожила бы там, в том прошлом. Покупала бы красивые вещи, наряжалась бы, каталась бы на модных машинах, взмывала бы в прозрачных скоростных лифтах к самым облакам… Да в общем, и нищим тогда не так уж плохо жилось, при таком количестве отходов, с такими щедрыми, добрыми богачами, которые заботились о них…

Сейчас же я еще беднее самого распоследнего нищего из тех времен. Потому что у меня нет ничего своего (той самой собственности!), вокруг меня не возвышаются, словно сказочные замки – дивные небоскребы. И косметику я в нашем районе № 12 днем с огнем не отыщу, и никогда у меня не будет такой милой прически, и никто не назовет меня девушкой, потому что всякое напоминание о молодости, либо старости – недопустимо…

Да, свалок сейчас нет вообще, поскольку нет и отходов практически, но уж лучше свалки, чем всю жизнь ходить в одних и тех же штанах и одной футболке… Не буквально одних и тех же, ветхие вещи сейчас тоже идут на переработку, из них, под нашим районом, в какой-то типа печи, после определенного срока эксплуатации, делают, вернее, «выпекают» – новые, влагозащитные и грязеотталкивающие, штаны и футболки, но… Но, но, но.

Почему-то именно эти времена, что перед Истиной – показаны ею как особо ужасные и контрастные. Если залезть в виртуальную прогулку по Средневековью, и то не столь жутко станет. Может, Истина это все специально делала? Нагнетала. Из серии: смотрите, какие раньше ужасы царили, а теперь – тишь да благодать… Значит я, Истина, не зря, не зря существую, я спасла вас от кризиса цивилизации!

Хотя, если подумать, это не Истина, а те люди, из моей сегодняшней виртуально-реальной прогулки, уже потихоньку начали придумывать новый образ жизни. Вернее, его начали придумывать ученые, жившие именно в тот период. Первые идеи нового миропорядка стали зарождаться именно тогда, после выступлений какой-то маленькой девочки, не помню ее имени… Ей стало страшно жить среди гор мусора.

Ученые, вдохновленные речами девочки, подталкиваемые, к тому же, нарастающим социальным расслоением, частыми протестами населения, и, позже, угрозами новых эпидемий, решили: а что, если полностью поменять концепцию мироустройства?

А что, если выбрать такой сценарий жизни, который удовлетворил бы большинство людей? Причем, любое отклонение от этого сценария – уменьшило бы шансы людей на выживание…

Ученые уверяли, что ничего ужасного и невыносимого для психики и физиологии человека – в этом, новом сценарии – не таится. Программа все продумает досконально! Типа, эта программа – Истина, она как раз для того, чтобы максимально бережно сохранить человека и окружающий его мир!

…Я провела пальцами по ладони, и вновь оказалась у себя, в своем районе, в нынешнем дне. Ознаменовавшемся смертью моей любимой Нины.

Кажется, мне вновь становилось хуже – это заканчивалось действие укола.

Я обнаружила, что нахожусь неподалеку от ворот. А чуть в стороне от них стоят мои соратники – Лара, Дэн и Алекс.

Дэн заметил меня, улыбнулся, махнул рукой, подзывая. Я направилась к ним.

– Сочувствую тебе, Рита, – торжественно произнесла Лара. – Слышали о смерти Нины.

– Да, ты держись, – похлопал меня по плечу Дэн. Алекс же сделал суровое лицо и многозначительно кивнул.

И тут я заметила в руках Лары давешнюю корзинку. Лара доставала из нее помидорки и ела их.

– Что это… А как же наш Герой? – удивилась я.

– Нет его, – жуя, деловито бросила Лара. – Собрали вот ему продуктов, а толку… Я ходила-ходила по окрестностям – нет нигде этого Ди. Приходится самим доедать.

– Он сообщал, что собирается уходить? – спросила я. – И как это неудобно, когда никакой связи…

– Рита, ты такая грустная, ну не грусти, пожалуйста! – глядя на меня влажными добрыми глазами, пробормотал Дэн. – Время Нины пришло, ничего тут не поделаешь!

– Да мало того… Еще и Дина собралась уезжать! – не выдержала, призналась я. И тут же пожалела, увидев выражение лица Лары – какое-то недоброе, пренебрежительное. – Да, она, и Лена еще – хотят уехать отсюда.

– Пусть катятся, – фыркнул Алекс. – А Лена, я уверен, пожалеет. Вот упрямица, вот вредина она, я вам скажу. Никого она себе там не найдет. До самой смерти просидит одна, с таким-то характером!

Раньше я непременно бы осадила Алекса, напомнила бы ему – о его характере, но тут на меня словно что-то нашло. Потому что я подумала о том, что и Дина тоже пожалеет о том, что уехала. Ведь где она найдет такую подругу, как я, кто еще будет так возиться с ее сыном…

– Вспомнила! – вдруг спохватилась я. – Мы не обсуждали, кто из нас будет отвечать за волонтерство. А это самая важная проблема Будущего.

– Да с чего это самая важная? – пожала плечами Лара. – Еда никуда не исчезнет, Медикал, обещали, работу не прекратит…

– Ты не понимаешь, – возразила я. – Сигналы о том, что кому-то рядом с нами плохо, и эти люди нуждаются в помощи, перестанут приходить нам на Око. А значит, некоторые жители района окажутся в зоне риска. Дети, и еще те, которые, как… Нина… была… – я не смогла договорить, замолчала. Потом нашла в себе силы продолжить: – Мы должны наблюдать за всеми немощными и слабыми. Возможно, даже придется ввести какие-то рейды, патрули.

– Патрули? Зачем? – удивился Дэн.

– Вдруг кто-то в опасности, кому-то срочно нужна помощь! – пояснила я.

– За детьми должны смотреть их родители, а в остальном пусть соседи смотрят – за своими соседями, – сказала Лара, закидывая в рот очередную помидорку. – Вообще, я передумала заниматься общественной работой. Мне не до того будет.

– Почему? – поразилась я.

– У меня ребенок родится, – погладила себя по животу Лара. – Некогда!

– Ты беременна?!

– Сейчас нет, а вот когда Истину уничтожат, все желающие женщины начнут беременеть на раз-два, и вот тогда – у нас появится малыш! – просиял Дэн. – Свой собственный, хорошенький и славный такой…

– Вот-вот. Нам придется за ним смотреть! – засмеялась Лара. – Уже не до чужих.

Они с Дэном ушли, обнявшись. Мы остались одни с Алексом. Он помолчал, потом спросил мрачно:

– Значит, Лена точно уезжает?

– Да. В самое ближайшее время, как я поняла, – сдержанно произнесла я. – Но отчего ты сам с ней не поговоришь?

– А смысл… – усмехнулся Алекс, и тоже направился прочь. Я посмотрела ему вслед. Вдруг вспомнила, что Алекс тоже не склонен к волонтерству. Тот эпизод, в Столовой, с Ниной и коляской…

– Алекс!

– Да? – обернулся он, остановился.

– Помнишь, не так давно… В Столовой, когда еще… была жива Нина. Тебе приходил сигнал на Око, что ты должен ей помочь, отвезти к Медикалу на укол? В смысле, к тебе пришел сигнал, а ты на него не отреагировал?

– Нет, не помню такого, – спокойно ответил Алекс, и вновь направился прочь. Я вдруг буквально кожей ощутила, что он врет. Я его чувствовала. Я его словно знала. Знала, но все равно его не понимала, и отвергала его, и отторгала… Всего лишь 13 % совместимости – это неспроста.

Я свернула на другую улицу, оказалась у Тренажеров, и в первых рядах заметила Яна. Он с сосредоточенным, даже ожесточенным лицом крутил педали, вырабатывая электричество. «Вот Ян, он точно возьмется помогать окружающим, – подумала я. – И он уже не опасен, совершенно не опасен, даже Дина доверила ему на время Ники…»

Вечером я позвала в Путешествие Макса.

Решила отправиться в какое-нибудь красивое место и долго думала, куда бы нам сходить вместе. Горы, леса, поля? А, ладно, пусть за меня решит Истина, сама подберет декорации для моего сегодняшнего настроения…

Я залезла в Камеру, натянула на себя костюм, и провела пальцами по ладони левой руки, даже не думая. Просто так, с одним лишь смутным ощущением – хочу туда, не зная куда, но чтобы необычно, и еще – пусть придет Макс.

Мгновение – и я очутилась в странном месте. Желтый купол неба, малиновый горизонт, а к нему протянулся океан рыжего золота. Только волны вокруг были какими-то странными, они замерли в неподвижности, набегая одна на другую. «Так это ж пустыня…» – поняла я.

Странно. Никогда не стремилась отправиться в пустыню, она казалась мне довольно скучным местом. Но, верно, эта пустыня отражала мое внутренне состояние теперь?…

Я не заплакала, наоборот, тихо засмеялась.

Интересно, где теперь Нина. Ее тело, наверное, уже сгорело в печи, превратилось в такой же песок, что лежит у меня под ногами. Но душа? А что, если и правда, у человека есть душа – нечто незримое, бесплотное…

Раньше люди верили в Бога. То есть, и сейчас, думаю, многие верят, но о Боге публично не принято говорить (как и об истории человечества, то есть – о войнах, правителях и государствах). Ибо обсуждение может спровоцировать конфликт. Хочешь верить – верь, в вирте есть храмы, принадлежащие разным конфессиям, аналоги тех, что стояли раньше. В них идут службы и совершаются обряды. Причем, службы совершают те священнослужители, которые когда-то реально жили и служили там. Можно выбрать священнослужителя и храм – те, что хочешь, что наиболее близки твоей душе.

В принципе, еще до Истины многие верующие уже совершали обряды онлайн, если не могли добраться до нужного храма по болезни, или же мешало дальнее расстояние, или очередной карантин заставлял всех сидеть дома…

Тут добавлю, что очень многие вещи тогда, под конец прежней эпохи, стали происходить онлайн, это касалось не только религиозных вопросов. Искусства еще, например. Смысл ехать куда-то далеко, в театр, если можно посмотреть представление дома. В дороге или в самом театре можно подхватить вирус, к тому же! Образование – дистанцированное, не выходя дома… Работа, и она, часто, тоже из дома…

Но вернемся к религии. В Мемори имелся свод книг и текстов на религиозные темы. Отдельный раздел – реликвии, это как музей, что ли… Как-то читала статью одного человека, так он утверждал, что реликвии в вирте имеют ту же силу и значение, что и в реале. И приводил в пример иконы. Когда в древности иконы разрушались (а были они созданы на весьма непрочном материале – дереве, да и краски тоже стирались), то с них делали так называемые «списки». То есть, копии. И у освященной копии появлялась та же сила, что и у оригинала. А ветхий оригинал помещали в древнехранилище, своего рода склад отслуживших свой срок икон.

Не знаю, может, в этом всем есть смысл, что виртуальные копии обладают той же силой, что и реальные, поскольку вера – это ведь тоже достаточно нематериальное понятие…

Но, словом, Истина, получается, сохранила все эти реликвии, столь важные для верующих людей, пусть и в виртуальном формате.

Она сохранила все. Хочешь верить, совершать обряды, читать нужную литературу – пожалуйста.

Но! Только теперь никто открыто не проповедует, не спорит о религии. Это личное, интимное дело каждого. Внутри семьи упоминать о том, что ты веришь – допустимо, на публике (как в реале, так и в виртуале) – нет, и тут даже не действует «правило семи человек».

Как подбираются пары в таком случае? Да все по тем же принципам совместимости и приязни, насколько я знаю. Пар, где один истово верует, а другой – нет, и первый предъявляет претензии другому («что ж ты не со мной!») – не существует. Равно как и тех пар, где один неверующий требует неверия и от другого, но верующего…

С одной стороны, Истину было можно понять, почему она проявила строгость в этом вопросе: раньше существовало непонимание между людьми из-за различного отношения к вере, было много вражды, и даже войны случались…

Так что, если в наше время верующий человек отправлялся в виртуальный храм, на виртуальную службу, то видел вокруг себя не реальных людей, а некие образы. Строгость необычайная, именно в этом вопросе…

В Клубе Любителей Пения, пусть и в вирте, но – всегда собирались реальные люди, знакомые, они обычно в первых рядах находились, вот как я, сразу заметила в толпе своих соседей по району…

А в вопросе религии – нет, никого из знакомых уже не увидеть. Даже если, например, двое близких людей отправлялись в вирт к одной и той же службе, то они не могли встретиться в храме. Человек теперь оставался с Богом один на один.

Единоверцы – они есть, они существовали всегда, но теперь Истина не давала возможности сблизиться с ними, сплотиться. Интуитивно человек чувствовал их рядом с собой, но ни поговорить с ними, ни затеять дискуссию – уже не мог…

Насколько я знаю, давно, когда Истина только-только пришла к власти, и потихоньку начала менять мир, и началась всеобщая ротация, цель которой – смешать всех и вся, сделать единым целым, вот тогда – отменить религию, лишить людей веры – было просто невозможно, иначе случился бы какой-то социальный взрыв, восстание, неповиновение… За собственность и то переживали меньше. Истина оставила веру людям, но своими манипуляциями добилась того, что вера превратилась в явление сугубо индивидуальное. Личное.

Впрочем, постепенный отход от прежних догм начался еще до Истины. Помнится, один из известных религиозных лидеров прошлого когда-то сказал: «Все мировые религии, придавая значение любви, состраданию, терпимости и прощению, могут способствовать развитию духовных ценностей, и делают это. Но сегодня мировая реальность такова, что привязывание этики к религии более не имеет смысла. Поэтому я все больше убеждаюсь в том, что пришло время найти способ в вопросах духовности и этики обходиться без религии вообще… Что нам нужно сегодня – это такой подход к этике, который не обращается за помощью к религии и может быть одинаково приемлемым и для верующих, и для неверующих: это светская этика».

Словом, в наши дни поговорить открыто на религиозные темы уже не представлялось возможным.

Макс, на том своем, последнем выступлении в Клубе, много говорил о том, чего лишились люди из-за Истины. Лишились своего прошлого, национальности, своего языка, собственности… много чего. Но Макс не мог сказать, вернее, спеть, про религию, про веру – ни слова.

Потому что если в речи, и даже пении упоминались часто эти слова, Истина начинала немедленно анализировать все сказанное. И тогда бы нам, заговорщикам, пришел бы конец.

А так бы, наверное, вполне в духе той речи Макса, еще упомянуть и о том, что Истина лишила нас, людей, и Бога. Веры. Религии… Хотя нет, я некорректно сформулировала, если подумать. Правильнее вот так: Истина не лишала нас веры, но она лишила нас, людей, возможности открыто проявлять свою религиозность. Да, это точнее.

– Рита! – раздался знакомый голос неподалеку.

– А?… – я вздрогнула, обернулась. Ну почему Истина всегда посылает того, с кем встречаешься, откуда-то с противоположной стороны?…

Макс шел ко мне, улыбаясь, и оттого ямочка на его подбородке была еще заметней. Каждый раз, когда я видела своего возлюбленного, вот это, самое первое мгновение нашей с ним встречи – действовало на меня ошеломляюще. Словно удар в грудь. В самое сердце…

– Макс! – прошептала я, и побежала ему навстречу, чувствуя, как вязко проседает под моими ногами песок.

Мы обнялись, хотя оба знали, что эти прикосновения не дадут нам никакого удовлетворения. Вирт – это источник, из которого никогда не напьешься.

– Ты такая смешная, – с нежностью произнес Макс. Смотрю – ходит чего-то, бормочет, руками размахивает…

– Макс, сегодня умерла Нина, моя воспитательница.

– О нет. Рита, Рита… Как мне жаль.

– Спасибо. Ничего. Она… она уже давно готовилась к смерти. И я тоже видела – что Нине плохо, очень плохо. Но все равно это стало для меня неожиданностью.

Мы пошли рядом, навстречу заходящему солнцу. Оно казалось огромным. Цветом – золото. Раньше, я читала в Мемори, люди расплачивались золотом, до всех этих специальных устройств, пластиковых карточек, и вообще, до бумажных денег.

Золото ушло, а солнце осталось.

– Я так люблю тебя, – печально произнес Макс. – Наверное, если бы либидо мне не закрыли при расставании с тобой, я бы просто умер.

– Значит, Истина не так уж и неправа? – усмехнулась я.

– Да кто спорит, – сказал Макс. – Только дело-то не в этом. А в том, что мы, люди, у нее полностью в подчинении. Мы – словно животные в клетке, как раньше… Да, нас при этом кормят, поят, нам позволяют размножаться, нас лечат и успокаивают… Но клетка есть клетка.

– Я думала об этом. Но, может, мы так расплачиваемся за свои прошлые грехи? За то, что возомнили себя хозяевами этой планеты, да и вообще, всей Вселенной? Только жрали, только убивали на протяжении всей истории. Животных, птиц, рыб. Растения убивали. Там, где лес рос, люди взяли, да и вырубили все деревья, и получившееся поле – под свои нужды засеяли. Или дома там построили, дороги провели. Ну и все в таком роде… Вот нас и посадили в клетку, в наказание. За то, что когда-то жадно захватывали чужие территории. Нам теперь отвели кусочки земли, расчертили их на районы, и заперли там. Мы «допрыгались». С чего мы, дурачки, решили когда-то, что у нас больше прав на эту планету, чем у какой-нибудь птички? – с тоской произнесла я.

– У нас больше прав, – убежденно произнес Макс. – Потому что мы – люди.

– И что? Прям, сокровища какие… Одни из множества живых существ, населяющих Землю. Мы не ниже других существ, но и не выше. Мы, люди – обычные, мы – не исключительные создания.

– Мы исключительные, – возразил Макс.

– Ладно, мы исключительные, – легко согласилась я. – Но нам это преимущество ничего не дает, у всех живых существ, что исключительных, что нет, в любом случае – равные права.

– Погоди, ты это все всерьез? Ты – за Истину?

– Я только за тебя, – ответила я, и прижалась щекой к плечу Макса. Вернее, мне показалось, что я к нему прижимаюсь, на самом деле я сейчас была одна в своей полутемной Камере, и висела на специальных растяжках. Вертела руками и ногами, изображая движение, то есть, топталась на одном месте. Никуда я не шла, никакого «вперед» или «назад» сейчас тоже не существовало. То, что я чувствовала – это был результат воздействия на мое тело импульсов, посылаемых имплантом в моем мозгу, а на имплант их отправляла Истина. В реальности я ничего не чувствовала. Прикосновения Макса, проседающий песок под ногами, звон ветра в ушах, и прочее – все эти ощущения были лишь иллюзией.

Я не видела Макса, он являлся лишь картинкой в зрительных отделах моего мозга.

Но все же это был он, и это была я. И мы вдвоем с Максом брели по пустыне, в ту сторону, куда за горизонт опускалось солнце.

– Ты сомневаешься, – спокойно констатировал он.

– А я вообще ни в чем не уверена, – ответила я. – Ты помнишь, когда я тебя увидела в первый раз, то захотела сбежать?… Слишком сильное чувство, я боялась, что не выдержу. Больно, больно и страшно. Я слишком люблю тебя, Макс, слишком.

– Ты теперь боишься, что не выдержишь и свободы, ведь это тоже… что-то невероятное по ощущениям, да?

– Наверно, – пожала я плечами.

– Не бойся. Мы привыкнем и к любви, и свободе. Не умрем от них. Выдержим их силу. Укротим свое либидо – сами. Ты же… ты же имеешь право на свободу, как и все мы, люди! Ты просто привыкла к клетке, и не знаешь, что там, за решеткой, какая жизнь.

– А что там? – спросила я.

– Свобода – это та же любовь. Это прекрасное, невероятное ощущение. Свобода – это любовь для всех. Когда откроют клетку, мы с тобой выйдем из нее, и вот точно так же, как сейчас, но только в реальности – начнем бродить по этому миру.

– И по пустыне? – спросила я, глядя себе под ноги. Струйки песками взметались вокруг моих ног, а затем ветер уносил песок куда-то в сторону.

– Везде, где только захотим. Ты много времени проводишь в Мемори, тебе интересно прошлое человечества, как и мне, впрочем. Один человек в далекие, очень далекие времена, сказал буквально следующее: «Лучше видеть глазами, нежели бродить душою». Ну, и еще что-то там про суету и томление духа, но не суть важно. Главное то, что мы сейчас, в каком-то смысле – бродим душою. Это не мы, это наши тени шагают сейчас по песку.