Текст книги "Эра зла"

«Берегись! – неожиданно шепнул ветер, незаметно просочившийся в темницу. – Ты пришла слишком поздно. Она почти уже сошла с ума, она одержима жаждой мести и поэтому способна на самые непредсказуемые поступки…»

«Да? – мысленно переспросила я. – А каким боком все это относится ко мне? Не забывай, ведь мы с ней родня, так мне ли опасаться гнева измученной Хранительницы?»

Но ветер никак не прокомментировал мое самоуверенное заявление, а только скептично дунул и отлетел подальше, судя по всему намеренно абстрагировавшись от последствий и приготовившись с интересом наблюдать за всем происходящим. Я пожала плечами, совершенно сбитая с толку, и снова обратилась к Эржебет.

– Госпожа Хранительница, – вежливо произнесла я, – позвольте мне облегчить вашу участь и снять с ваших плеч груз священного долга. Отдайте мне «Божий Завет», чтобы я смогла… – но договорить я не успела, потому что Эржебет вдруг открыла рот, издавая гневный протяжный клекот, смахивающий на крик потревоженной орлицы.

– Ты, лживая тварь! – Ее нечленораздельные звуки постепенно приобрели форму связной речи. – Ты думаешь, что способна меня обмануть? – она злорадно рассмеялась. – О нет, я отлично изучила вашу коварную породу. Ты – стригойка, умело прикрывающаяся аурой экзорцистки! Но, видимо, ты не знаешь, что и те, и другие являются моими заклятыми врагами!

– Извините, я не хотела вводить вас в заблуждение, – растерянно начала я, но Эржебет не слушала. Она одним прыжком взметнулась с пола, в мгновение ока накинула себе на шею шнурок от мешочка, освобождая руки, и бросилась на меня…

Я оторопела от неожиданности и словно со стороны наблюдала за несущейся на меня фурией, вытянувшей свои страшные лапы, оканчивающиеся огромными, острыми, изогнутыми, словно ятаганы, когтями. Вот сейчас она располосует ими мое лицо, а я даже не успею предпринять никаких защитных мер – ни отшатнуться, ни вытащить из ножен катану…

– Селестина, – до моего слуха доносились отчаянные крики друзей, – спасайся!

Но куда там, я словно застыла, загипнотизированная пронизывающим взором Эржебет. Ее когти мелькнули у меня перед глазами, и в следующий миг я кубарем отлетела прочь, сбитая кем-то с ног. Ощутив себя ожившей, вынырнувшей из трясины липкого гипноза, я успела сгруппироваться в воздухе, приземлившись на руки и колени, а затем вскочила и потрясенно вскрикнула… Оказывается, меня оттолкнул Конрад, самоотверженно кинувшийся ко мне на помощь! Он буквально закрыл меня собой, выводя из-под удара Эржебет. Но, защитив меня, вервольф не сумел спастись сам. Действуя не хуже десяти кинжалов, чудовищные когти Хранительницы крест-накрест глубоко пробороздили его шею, почти отделив голову оборотня от плеч и вскрыв вены. Обливаясь кровью и пытаясь руками зажать страшные раны, Конрад с хрипом рухнул на пол, а Эржебет одарила меня ненавидящим взглядом и выскочила в распахнутые двери. Устилающий коридор пепел ликующе захрустел под ее ногами, донося до нас эхо удаляющихся шагов.

– Держите ее! – встрепенулась я. – Она унесла с собой священный раритет Господа!

Возглавляемые обоими нефилимами ангелы шумно ломанулись вдогонку за беглянкой. Я прикусила дрожащую нижнюю губу и, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы, упала на колени перед распростертым на полу Конрадом.

– Не умирай! – проникновенно попросила я, пытаясь вложить в свой голос всю доступную мне нежность и всю силу убеждения, на которую только оказалась способна. – Я тебя люблю!

За моей спиной возмущенно засопел Тристан…

Стремительно бледнеющие губы оборотня украсило слабое подобие улыбки.

– О, я согласен умереть еще сто раз, лишь бы почаще выслушивать от тебя подобные признания… – едва слышно прошептал он. – Если бы ты знала, любимая, как много ты для меня значишь!

– Дорогая, брось его, – вдруг жестко сказал Тристан, хватая меня за руку и пытаясь притянуть к себе. – Пойдем со мной, я ведь тоже тебя люблю!

– Отстань! – гневно отмахнулась я, отталкивая стригоя. – Ты мне не нужен…

– Не глупи, – нахмурился де Вильфор. – Вервольф не жилец, а нас с тобой связывают общие цели. Я тебе если и не нужен, то хотя бы выгоден.

– Уйди! – закричала я, наплевав на доводы рассудка. – Я тебя не люблю.

– Ты еще пожалеешь о том, как обошлась со мной! – скрипнул клыками стригой, а его красивое лицо исказила уродливая гримаса ненависти. – Обещаю, ты пожалеешь, но будет поздно…

Но я даже не услышала этих слов, лаская ладонями холодные щеки Конрада.

– Не сомневайся, я знаю о твоих чувствах ко мне! – всхлипнула я. – Умоляю, не покидай меня. Я сделаю все, чего пожелаешь…

– Так уж и все? – насмешливо прищурился он.

– Все! – уже не сдерживаясь, клятвенно прорыдала я.

– Вынеси меня наверх, – попросил умирающий вервольф. – Мой народ славится своей живучестью, но против когтей бывшей Хранительницы не устоит никто. Хочу в последний раз увидеть чистое небо… – Изо рта Конрада хлынула обильная алая пена, и он замолчал.

Я попыталась поднять его мускулистое тело, но фон Майер был для меня слишком тяжел. Я жалобно посмотрела на Тристана и отца Григория, и те, снизойдя к моей безмолвной просьбе, дружно подхватили раненого оборотня, вынося его из темницы. Мы долго плелись по казавшемуся бесконечным коридору, а затем вышли во двор замка, подставляя сыплющемуся с неба снегу свои разгоряченные лица. Подняв голову, я увидела Эржебет, загнанную на самый высокий обломок крепостной стены и окруженную вооруженными ангелами. Сдерживаемая наставленными на нее дулами, безумная Хранительница исступленно бесновалась на шатких камнях, размахивая сдернутым с шеи мешочком и грязно ругаясь. А по линии далекого горизонта уже расползалась багровая полоска близкого заката…

– Госпожа Эржебет, немедленно спускайтесь вниз! – умоляюще кричала я, на мгновение позабыв и об ее неудавшемся покушении на мою жизнь, и об умирающем Конраде, хрипящем подле моих ног. – Солнце сейчас зайдет, и тогда мы погибнем…

Но, не вняв моим аргументам, одержимая ловко вскарабкалась на край неровного каменного выступа, вытянулась в струнку и злорадно расхохоталась.

– Пробил час моей мести! – торжествующе вещала она.

Я изумленно хлопала ресницами, будучи не в состоянии вникнуть в смысл этой загадочной угрозы, прозвучавшей из уст Хранительницы.

«Останови ее! – требовал ветер, испуганно вихрясь вокруг меня. – Иначе произойдет непоправимое…»

«Да что она может? – недоверчиво опровергала я. – Слабая, жалкая, хилая…»

«Дура! – разочарованно обозвал меня ветер, шумно покидая замковый холм и утекая в долину. – Ты не прислушалась к моим предостережениям. Так пусть ответственность за все происходящее падет только на тебя…»

Я растерянно молчала, позабыв закрыть свой недоуменно раскрытый рот. А солнце безудержно катилось к верхушкам редких деревьев, наливаясь смертельным жаром…

Внезапно Эржебет всплеснула руками, покачнулась и начала быстро трансформироваться, стремительно утрачивая человеческий облик. Ее длинные рыжие волосы осыпались на камни, обнажив кривой шишковатый череп. Губы исказились, приняв форму уродливого клюва. Кости громко трещали, раздвигались, перемещались, разрывая платье, а из сгорбившейся спины выдвинулись два кожистых крыла. Ошеломленные этим омерзительным зрелищем, нефилимы с воплями ужаса отступили назад и обратились в бегство. Ариэлла упала в обморок, а Нат отстраненно закрыл глаза и вяло обмяк над телом подруги. Храбрая Оливия рассыпала патроны и, нервно сглатывая и не отрывая взора от трансформирующегося монстра, пыталась собрать их дрожащими от страха руками, но у нее ничего не получалось. Отец Григорий прикрылся крестом и истово молился нараспев, наконец-то узрев истинный облик столь часто упоминаемой им «анафемы».

– Что это с ней? – с заиканием спросила я у Тристана, требовательно дернув стригоя за рукав.

– Твоя кровь досталась ей слишком поздно, – спокойно пояснил он. – Так происходит всегда, когда оголодавший вампир доходит до финальной точки своего существования. В таком случае свежая кровь уже ему не помогает, а лишь идет во вред, ускоряя последнюю стадию трансформации. Увы, Эржебет навечно утратила внешность стригоя и стала носферату – призраком ночи, огромной летучей мышью, отныне способной питаться лишь плотью полуразложившихся трупов…

Меня передернуло от отвращения, но я переборола свои эмоции и с жалостью посмотрела на Эржебет.

– Вернитесь, – позвала я, – я что-нибудь придумаю…

Но госпожа Бафора лишь ехидно хохотнула и, тяжело взмахнув крыльями, неуклюже взлетела над замком. А солнце уже коснулось крон деревьев и начало гаснуть. Тристан несколькими чудовищными прыжками преодолел расстояние, отделяющее его от нависающих над двором камней, создающих защитную тень, вытащил из кармана своего плаща волшебную ткань, совершенно позабытую мной, и укрылся ею с головой. Последний его взгляд, адресованный мне, был исполнен яростным злорадством и удовлетворением от свершенной мести. Итак, Тристан меня бросил, обрекая на гибель под лучами заходящего солнца! Он отплатил мне за свою отвергнутую любовь!

Увы, но это оказалось еще не все, потому что Эржебет вдруг резким ударом клюва прорвала свой серый мешочек, развеивая по ветру серебристую, ярко светящуюся пыль.

– Что это? – поразилась я, следя за порхающими вокруг меня искорками.

– Моя месть! – ликующе трубила носферату. – В мешочке хранился «Бич Божий» – неизлечимая бубонная чума, а я выпустила ее на свободу. Отныне она полетит из страны в страну, убивая всех, кого встретит на своем пути. Таково мое возмездие и ваша расплата за причиненные мне страдания. Мор уже не остановить, ибо он истребит всех – безвинных и виноватых, грешных и праведников, людей и стригоев. Смерть вам всем, смерть!..

– Это несправедливо! – отчаянно завопила я. – Вы – не Бог! Вы не имеете права выносить приговор для всех…

Последние солнечные лучи неожиданно прервали мою фразу. Они вспыхнули прощальными отблесками и, косо упав с небес, словно огненные стрелы, пронзили мечущуюся над замком тварь. Крылья носферату занялись язычками оранжевого пламени, и Эржебет с криком боли обрушилась вниз.

– Селестина, беги! – умоляюще хрипел Конрад, пытаясь доползти до меня и снова закрыть собой, но у него уже не оставалось сил для повторного подвига. – Сейчас ты умрешь…

Я печально рассмеялась. Ну вот и все! Я не сумела спасти мой мир, а только окончательно его погубила. Тристан приревновал меня к Конраду и мерзко отомстил, бросив на произвол судьбы. Еще секунда, и я тоже сгорю…

Эржебет корчилась на земле, сворачиваясь и обугливаясь, словно сухой лист с дерева, а затем осыпаясь серым пеплом. Я наклонилась над ее уродливым остовом и сказала:

– Я прихожусь вам прямым потомком и должна была стать новой Хранительницей «Божьего Завета»! Госпожа Бафора, именем ваших детей, заклинаю – откройте мне, можно ли остановить «Бич» и как найти путь к вратам рая и ада?

В тускнеющих глазах Эржебет промелькнуло что-то человеческое.

– Поздно, – с сожалением каркнула она, – уже слишком поздно…

– Подскажите мне путь к спасению! – я продолжала взывать к ее совести.

– Найди Иуду, – шепнула тварь, – он поможет! – Ее тело съежилось и рассыпалось облачком зловонного праха.

– Любимая, беги! – стонал Конрад.

– Поздно! – Я выпрямилась и широко раскинула руки, добровольно призывая к себе весь жар беспощадного солнца. – Поздно для всего: для жизни, для любви, для второго шанса. Прощай… – Мои пальцы начали тлеть, причиняя нестерпимую боль, но я лишь улыбалась, бестрепетно принимая крещение смертью. Теперь я поняла: пытка, перенесенная мною в каменном гробу, стала лишь прелюдией, репетицией и подготовкой к этому моменту истины. К моменту, поджидающему каждого из нас. И когда он наступает, мы неизбежно забываем все мелочные проблемки, еще вчера казавшиеся нам такими важными, ибо перед нами встают главные вопросы, дать ответ на которые рано или поздно придется всем: тебе, мне, ему… Какой я была? Многое ли я успела совершить и ради чего ухожу из жизни? Познала ли я смысл бытия, обрела ли счастье? Господи, скажи, кто мы такие и для чего приходим в этот мир? Что даем мы другим людям и самому миру? Зачем мы живем?

 
Наши судьбы – будто свечки,
Что зажег коварный Бог
От какой-то общей печки
В миг, когда он не был строг.
 
 
Может, Боже зазевался?
Может, где не доглядел,
И случайно нам достался
Этот жизненный удел?
 
 
Всех по форме отливали,
Цвет един, один ранжир,
Не читали нам морали
Про бахвалов и транжир,
 
 
Не жалели стеарина,
Не палили фитиля,
Дали чуть адреналина,
Всем по норме посуля.
 
 
Нас построили в рядочки,
Да низринули с небес —
Мол, все жизни – Бога дочки,
А заместо мамы – Бес!
 
 
Тех – в палаты, тех – в палатки,
Кто горит, а кто коптит,
Судьбы всех людей не сладки,
Всем страданья жизнь сулит.
 
 
Тот фигурой не удался
И на лик не шибко мил,
Но других согреть старался,
Сил последних не щадил.
 
 
А кому свезло нежданно,
Кто красив, как лазурит,
Часто злобен негуманно
И других лишь холодит.
 
 
Каждый волен жить, как хочет:
Средь людей аль втихаря,
Кто о благостном хлопочет,
Кто года истратит зря.
 
 
Можно долго тлеть бесцельно —
Трусы срама не имут.
Можно жаром стать бесценным,
Но сгореть за пять минут.
 
 
Для одних судьба – подарок,
А к иным пришла бедой…
Хочешь – меркни как огарок
Или вспыхни – стань звездой!
 

Так вот какие страдания пророчил мне прозорливый Тристан! Мои руки начали истончаться и таять, становясь ничем. Ноги утратили ясные очертания, а солнечный жар прихлынул к сердцу, выжигая его, будто кусок угля. И в это предсмертное мгновение я вспомнила все: подожженный стригоями монастырь в Салуццо, святой Грааль, мою встречу с Конрадом, гибель Гонтора де Пюи, карнавал в Венеции, апостола Павла, кладбище, казнь Симона де Монфора и его приказ найти «Книгу крови». Огонь несет страдание, но он также и очищает нас от скверны. А сегодня наступила моя очередь смыть грехи, и поэтому огонь пришел ко мне. Он нежно коснулся моих плеч, поцеловал, забрал меня целиком, превратив в золу и пепел. О нет, я почему-то совершенно не боялась смерти, возможно, по причине того, что наконец-то поняла: нас не принимает рай и не поглощает ад, ибо мы попадаем лишь туда, куда сами захотим попасть. В принципе между райскими кущами и кострищами преисподней нет большой разницы, ведь эта разница таится внутри нас: в наших сердцах и душах. Здравомыслящий человек не утратит оптимизма даже на демонической пытке, а глупец и трус никогда не сумеет насладиться божьей милостью, обладай он хоть всеми благами небес. Выбор за нами…

Последним моим порывом стала мысль о Конраде и жалость к тому миру, который я так и не сумела спасти. Я ничем не смогла им помочь.

Простите меня, простите!

– Что ты наделал, выродок? – взбешенно хрипел еле приподнимающийся на локте Конрад. – Это ты ее убил!

– Сам ты выродок! – хмуро огрызнулся Тристан. – Селестина погибла из-за твоей мерзкой похоти!

– Ах ты!..

– Да я тебя!..

Стригой уже был готов наброситься на вервольфа с кулаками, совершенно не принимая в расчет плачевное состояние последнего, но его вовремя оттащили мрачные нефилимы. Оборотень снова повалился на спину, совершенно обессиленный, выплевывая изо рта крупные сгустки крови. Его раны выглядели крайне нехорошо, они посинели и страшно разбухли. Похоже, под ногтями искалечившей фон Майера твари содержался какой-то яд. У Конрада отнялись ноги, а тело онемело до самого пояса, медленно уступая напору необоримой отравы. Видимо, победить в схватке со смертью не способен никто, включая славящихся своей силой оборотней.

Ариэлла шумно рыдала, ничуть не стесняясь многочисленных присутствующих. Натаниэль успокаивающе поглаживал ее по волосам, украдкой смаргивая частые и крупные слезинки, настырно повисающие на его ресницах. Оливия, пасмурная, как ночное небо над ее головой, сидела в стороне, рассеянно вертя в руках осиротевшую катану Селестины. Она вспоминала заливистый смех подруги, никого не оставляющий равнодушным, ее задорную улыбку, порывистую походку… В мозгу валькирии непрерывно крутилась все одна и та же дикая мысль: ничего этого больше не будет. Никогда! Селестина умерла! Погибла под солнечными лучами, обратившись в кучку пепла. Казалось бы, говорить стало уже не о чем, а что-либо исправлять и вправду слишком поздно…

– Убейте его! – взмолился Конрад, дрожащим пальцем указывая на стригоя. – Жаль, что я не могу сделать это сам…

– Если бы не ты, то с нею не случилось бы ничего плохого! – убежденно парировал де Вильфор. – Она не принадлежала тебе, она предназначалась только мне. Да она вообще обещала тебя убить, но нарушила свою клятву. Причем опять же по твоей вине!

– Плевать на клятвы! – негодующе проворчал оборотень, снедаемый чувством вины. – Мало ли что мы обещали и кому…

– Стоп! – в их бессмысленный спор вдруг непредсказуемо вмешался отец Григорий. – Кажется, я еще могу все исправить…

– Ты? – усомнился стригой, меряя неряшливого иерея ироничным взглядом. – Бред!

– Исправить? – не поверил умирающий Конрад.

– Все? – изумленно вскинулся осипший от слез Нат.

– О чем это он? – скривилась Оливия, уловившая в словах иерея некий оттенок богохульства. – Никто не может, даже Господь, а он – нате вам…

– Говори, священник! – непререкаемо приказал мудрый Хелил. – Если существует хоть какая-то крохотная зацепка, то мы готовы помогать тебе во всем!

– Да! – наперебой загалдели все, отступая от бессильно ругающегося вервольфа и окружая немного сконфуженного отца Григория, не привыкшего к такому вниманию. – Мы слушаем.

– Ну, – иерей смущенно откашлялся, – кажется, я понял, привратником каких врат являюсь…

– Нашел время тешить свои амбиции! – разочарованно простонала валькирия, гневно топая ногой. – Да нам-то это без разницы, хоть в сортире привратником работай…

– Вы ни капельки не ошибаетесь, уважаемая! – просиял иерей, обрадовавшийся так, словно ему отвесили самый изысканный комплимент. – В нашем мире не так много врат, которые можно открыть крестом и молитвой…

– На привратника рая или ада ты не тянешь, – справедливо признал Хелил, тщательно взвешивая каждое произносимое им слово. – Остается одно…

– Сортир, предбанник, отстойник! – возбужденно выкрикнул вервольф. – А, выражаясь культурнее…

– Чистилище! – озаренно ахнула Оливия и схватила Агеева за уши, смачно расцеловывая в обе щеки. – Спаситель ты наш!

Отец Григорий вяло отбивался, изрядно напуганный напором взбалмошной валькирии.

– А ведь именно туда и должна была попасть Селестина, – задумчиво просипел Конрад. – Она же не подходит ни для рая, ни для ада. Отче, ты можешь ее вернуть? – В его голосе промелькнула нотка безумной надежды.

– Я попробую, – скромно ответствовал здорово обмусоленный священник.

Он отошел в сторону, снял со своей шеи крест, а с пальца – кольцо, положил их на землю и, обратив глаза к небу, запел какой-то странный гимн… Несколько минут назад, испытав шок от зрелища ужасной гибели Селестины, отец Григорий вдруг вспомнил текст старинной молитвы, еще в детстве вдолбленной ему в голову. Он не знал, что именно она означала, он даже не понимал, на каком именно языке говорит сейчас, но в его памяти почему-то четко всплыли уроки покойного батюшки Аристарха и вылились теперь в тягучий, зловещий напев…

Ночное небо потемнело еще сильнее, наливаясь какой-то противоестественной чернотой. Звезды погасли – то ли спрятались за тучи, а то ли провалились в некие языческие тартары, трусливо сбежав от вершащегося под ними обряда. Ветер выл заунывно и жалобно, будто протестовал против чего-то запретного, изнемогая под гнетом недопустимого насилия, творимого над сутью самого бытия. Грозовые тучи озверело бросались друг на друга, высекая яркие сиреневые молнии, непрерывно бьющие в замковую возвышенность. Собравшиеся на ней путники в панике жались к обломкам стены, покачиваясь от сотрясающей землю дрожи. И вот в тот самый момент, когда пение отца Григория достигло своего апогея, перебивая даже шум разбушевавшейся стихии, вершина холма вдруг разверзлась глубоким провалом, вобравшим в себя прах как сгоревшей Селестины, так и испепеленной солнцем Эржебет. Гром тут же стих, ветер улегся, а выглянувшие из-за облаков звезды снова засветили мирно и покойно…

– И это все? – разочарованно спросила Оливия, осторожно подбираясь к краю провала и с любопытством заглядывая вниз. – Я ожидала чего-то большего…

– Сие и есть врата чистилища? – Тристан заинтересованно вытянул шею, не решаясь последовать за валькирией.

– Да! – подтвердил Хелил. – Будь они неладны.

– А где же… – начал Конрад, но его вопрос так и остался неуслышанным, ибо его перекрыл ровный гул, идущий из глубины раскрытых врат и быстро усиливающийся.

Внезапно холм содрогнулся пуще прежнего, а из провала вылетело нечто круглое и блестящее, напоминающее огромный мяч. А затем земля жирно чавкнула, смыкаясь и принимая свой первозданный вид.

Исторгнутый ею объект откатился в сторону, сминая каменное крошево, стукнул, брякнул, ругнулся – и развернулся, превратившись в девушку, облаченную в серебристые доспехи.

– Мамочка! – шокированно заверещала Ариэлла. – К нам никак опять ожившие покойники пожаловали?

– Сама ты мамочка! – радостно завопила Оливия, передразнивая подругу. – И не покойники это вовсе, а Селестина. – Она вприпрыжку сбежала вниз с холма и подхватила под локоть чудом воскресшую экзорцистку, ошалело мотающую головой и явно дезориентированную в пространстве. – Селестина, это ты?

Девушка в серебристых доспехах вскинула зеленые глаза, одаривая валькирию насмешливых взглядом.

– Я! – просто ответила она. – Черт вас всех побери, Лив, но скажи, где и как вы умудрились отыскать некроманта?

Мы слишком редко задаемся вопросом: а что ждет нас после смерти? Странно, почему мы игнорируем эту проблему, ведь узнать о форме и сути своего загробного существования желает каждый из нас. А еще каждый человек мечтает обязательно попасть в рай, соответствующий его личным представлениям об этом загадочном месте. Ах, попасть бы именно туда, где поют сладкоголосые малиновки, цветут лазоревые цветы, праведники сидят на облаках, вкушая манну небесную, а молочные реки текут между кисельных берегов! Здорово, правда? Так вот, заявляю на полном серьезе, я обязательно буду там! Вы считаете меня излишне самонадеянной? Вовсе нет. Ведь после смерти что-то обязательно должно измениться. А иначе какой вообще смысл расставаться с жизнью? И учитывая тот факт, что я жила в сущем аду… Короче, кроме как в рай, больше мне податься некуда. Но только не сейчас, а лет через… ну не будем определять их точное количество. Почему? Да все предельно ясно: я еще здесь, на Земле, со своими делами не разобралась!

В голове гудело. Земля и небо бешено вращались у меня перед глазами, вызывая тошноту. Саднил отбитый о камень локоть, немного побаливала кожа, зудевшая так, словно я переборщила с солнечными ванными. А в целом я ощущала себя на редкость замечательно. Стоп! Я же, кажется, умерла: сгорела, рассыпалась в пепел, перестала существовать! Я подняла недоуменный взор и встретилась глазами с Оливией, радостно улыбающейся от уха до уха.

– Селестина, это ты? – спросила подруга.

Мое сердце громко бухнуло, исторгая парадоксальный вопрос: я что, и правду жива? Но как же так? Неужели они сумели меня воскресить?

– Я! – просто ответила я. – Черт вас всех побери, Лив, но скажи, где и как вы умудрились отыскать некроманта?

– Я не некромант! – беззлобно улыбнулся отец Григорий. Похоже, мое сравнение ему польстило. – Я привратник! Я вернул тебя из чистилища!

В голове у меня прояснилось, и все тут же встало на свои места. Понятно – я еще не успела умереть окончательно, мою душу отправили туда, что принято считать некой зоной карантина, перевалочным пунктом между раем и адом. И пока высшие силы решали, куда меня следует переслать дальше, отец Григорий каким-то образом сумел украсть меня как у задумавшегося Господа, так и у зазевавшихся чертей. Потрясающе!

Я благодарно кивнула иерею, язвительно фукнула в перекошенное от изумления лицо Тристана, приветливо махнула рукой Натаниэлю с Ариэллой, подмигнула разом повеселевшим нефилимам и, забрав у Оливии Кото и Кайсу, привычно вложила оба клинка за уже повязанный вокруг талии оби. Мечи богини Аматэрасу вернулись к той, кто прошла очищение солнцем и отныне в полной мере стала земной аватарой своей небесной покровительницы. Вот так – теперь я снова ощущала себя самой собой. Не стригойкой Сантой Инферно, но Селестиной – Дочерью Господней! А возможно, и кем-то еще…

Браслет из сребреников Иуды благополучно обнимал мое запястье, амулет Луны отягощал шею. Серебряные доспехи, заменившие куртку и штаны, оказались неожиданно удобными. Мои клыки бесследно исчезли, будто их и не было вовсе, а короткие кудряшки отросли самым волшебным образом и вновь спускались до пояса, но теперь каждый волосок оканчивался длинной, острой иглой. Кто же я такая?

– Ты – серафим, полководец Господа! – солидно пояснил Хелил, отвечая на мой невысказанный вопрос.

– Все серафимы – шестикрылые! – бурно запротестовал Нат. – А у Сел нет ничего, даже отдаленно похожего на крылья.

Нефилим призадумался…

– В ее жилах течет не просто кровь вампиров, – скованно признался Тристан, – но и наследие старого колдуна Жиля. Поэтому, если Господь и простил Селестину, то, очевидно, по причине ее темного прошлого не дал все приличествующие серафиму атрибуты или знаки отличия…

– Темное прошлое отнюдь не является помехой для светлого будущего! Запомни это, предатель, – наставительно вставила валькирия, многозначительно показывая стригою свой увесистый кулак.

Тристан лишь недовольно поморщился, не дерзнув оспаривать столь голословное и пока ничем не подкрепленное утверждение.

– Ясно, – понимающе хмыкнула я. – Вот ведь какая досадная проблема образовалась: я светлой быть не могу, а темной – не хочу! Не хочу быть вампиром, а человеком – не могу! Меня не приняли ни в рай, ни в ад, а чистилище небрежно извергло из своих недр как некий чужеродный, не заслуживающий внимания элемент.

– И что же тебе остается? – вопросительно приподняла бровь Оливия.

– Идти своим путем! – резонно констатировала я. – Куда бы он в итоге меня ни завел.

– Милая, прости меня! – малодушно выдавил так подло предавший меня Тристан, и в его голосе я услышала целую гамму эмоций: и раскаяние, и стыд, и подспудную боязнь моей новой ипостаси.

– Прощаю! – без напряжения и какого-либо усилия над собой равнодушно ответила я. Право же, я не испытывала к нему неприязни и не собиралась мстить. Я ощущала себя его должницей, ведь однажды он спас мне жизнь, но теперь мы были квиты. Де Вильфор стал мне безразличен как мужчина, отныне нас связывал только заключенный уговор: я обязалась помочь ему захватить высшую власть среди вампиров. – Я верю в то, что ты имеешь задатки лидера и станешь истинным повелителем стригоев, гораздо лучшим, чем Андреа. Я могла бы тебя убить, но не хочу обагрять руки твоей кровью, да и к тому же ты мне еще пригодишься.

– Ты… – Бледное лицо Тристана налилось жарким пурпуром неправедного гнева. – Как ты смеешь приравнивать меня к вещи? Да ты просто исчадие рая какое-то!

Я спокойно улыбнулась:

– Называй меня, как хочешь, ведь слова уже ничего не изменят.

Возразить было нечего, и он смирился.

– Я поняла, как сильно люблю Конрада, и… – продолжила я.

– Милая! – неожиданно позвал вервольф, изъясняющийся едва различимым шепотом. – Единственная моя!

Я думала, что мое сердце тоже стало серебряным – крепким и непробиваемым, но это оказалось не так. Оно билось, чувствовало боль, разрывалось от любви. Услышав переполненный страданием голос оборотня, я вздрогнула и уловила, что во мне что-то оборвалось и упало, разбившись вдребезги. Если он умрет, то я тоже уже никогда не смогу жить полной жизнью…

– Конрад, любимый! – Я бросилась к вервольфу и склонилась над его лицом, с горечью обнаружив страшную печать близкой смерти, уже отметившую его благородные черты. – Скажи, что я могу для тебя сделать?

– Прояви милосердие: добей меня! – попросил он. – В противном случае, если ты откажешься, я буду умирать очень долго и мучительно. Я устал, прошу, освободи меня.

– Я не хочу жить без тебя! – всхлипнула я. – Да и зачем?

– Ты сильная, ты все сможешь! – нежно утешил он. – И помни, что ты – последняя надежда этого мира, а посему не имеешь права отступить и сдаться…

– Хорошо, – немного поколебавшись, пообещала я, ощущая себя худшей из обманщиц, ибо не обладала его верой в свои силы. – Да и нужно же мне узнать, кто я такая и почему воскресла!

– Узнаешь! – тоном пророка посулил Конрад. – А сейчас, умоляю, помоги мне…

«Разве такие умирают? – немного отстраненно думала я, глядя на Конрада. Мною овладело какое-то странное спокойствие, будто все мои чувства стали чужими, сердце остановилось, а душа онемела. Лучше бы я билась в истерике. Меня терзало недоверие, но рассудок незамедлительно взял верх над эмоциями, подсказывая: умирают все, даже такие, как он – смелые, благородные, любящие! Попытайся же предотвратить его гибель…» Не знаю, оттуда ко мне пришла подобная безумная идея, но я намеревалась ее реализовать. Или хотя бы попробовать это сделать…

Я поднялась с колен и всмотрелась в проглядывающую между тучами луну. Она была идеально круглой и напоминала огромный тускло-белый диск. Итак, значит, сегодня полнолуние… Я сняла с шеи амулет Артемиды и позволила лучику света, струящемуся с неба, попасть ровно в его центр, отразиться и переместиться на Конрада…

Тело оборотня выгнулось дугой, с губ страдальца сорвался дикий вой, скрюченные пальцы скребли по земле. Неожиданно его лицо начало изменяться, вытягиваясь и покрываясь темной шерстью. Но тут на луну набежали плотные облака, ее свет иссяк, и окрест нас образовалась кромешная тьма. Я уже не могла ничего рассмотреть, но расслышала негромкое звяканье – то упал на камни амулет Артемиды, разломившийся пополам и безвозвратно утративший свои волшебные свойства.

– Конрад умер? – с опаской осведомилась Ариэлла, громко клацая зубами от волнения.

– Мистика какая-то, – озадаченно протянул отец Григорий. – Не понимаю, как может божий серафим заниматься черной магией?

– Это не магия! – осуждающе поправил Хелил. – Это сила любви!

– Тс-с-с-с, – я, прижав палец к губам, невежливо оборвала их рассуждения, – затаите дыхание и слушайте!

На площадке перед замком немедленно воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь чьим-то тоненьким поскуливанием.

– Фонарик! – требовательно закричала я. – Тристан, включи фонарик!

Стригой послушался и, воззрившись на то самое место, где прежде находился умирающий Конрад, я обнаружила огромного темного волка, неуверенно приподнимающегося на разъезжающихся от слабости лапах. Но он креп и наливался мощью буквально на наших глазах. Вот зверь поднялся в полный рост, серый почти до черноты и огромных размеров, и угрожающе щелкнул клыками, показывая, что он нам не друг.