Текст книги "Демон из Стеклянной Башни"

«Ай да, Дик, ай да сукин сын – немного с юмором отметил про себя Майк. – И тут уже успел наследить. Никак не дает мне применить эффект неожиданности. Ну да ладно, бог с ним».

– Ну и что вы думаете по этому поводу? – пошел в открытую комиссар, почувствовав, что зародившееся было напряжение, полностью улетучилось. Вообще-то, ребята в техническом отделе работали неплохие, очень исполнительные, всегда готовые помочь, если что, да и поручения исполняли всегда вовремя. Кстати, сюда не принимали кого попало. Жесткий отбор кандидатов проводился на уровне штата.

– Как вы думаете, отчего могут возникнуть такие «провалы» на пленке? И самое главное – возможно ли восстановить утраченные элементы?

– По первому вопросу однозначного ответа нет – продолжил долговязый Спикер, взяв всю ответственность по вопросам комиссара на себя. – Вообще-то, странно. Удалили не все записи, а только части каждой записи. Такое ощущение, что злоумышленники старались убедить нас в том, что провалы носят естественный характер.

– Но не может же такого быть, чтобы провалы на всех записях носили естественный характер? – удивился комиссар. – И не могли же они действительно подумать, что мы изымем только одну запись, а не все?

– Не знаю, о чем они вообще думали, уничтожая часть записей, но работали точно профессионалы – подытожил Спикер. – Хотя и пытались выдать все за дилетантскую работу. А вот по второму вопросу, все значительно интереснее. Это зависит от того, при помощи чего была удалена запись. Существует великое множество приборов и методик, с помощью которых можно провернуть подобное. Отсюда ответ на второй вопрос – запись, удаленную с помощью некоторых приборов, возможно восстановить. Не полностью, конечно, но будет вполне сносно. Во всяком случае, разглядеть все необходимое будет можно. А вот некоторые приборы удаляют запись полностью, без шансов на восстановление. К тому же, вполне допускаю, что запись была удалена уже непосредственно на компьютере системы охраны. В таком случае нам надо иметь допуск к тем самым системам, чтобы можно было поколдовать с этими машинами.

Комиссар молча выслушал Спикера, достал из кармана флэшку и покрутил ее в руках, внимательно рассматривая с таким видом, будто по ее внешнему виду можно было выйти на след преступника, прежде чем передать экспертам.

– Гарри, ребята, сделайте все, что сможете. Это очень важно! Попробуйте выжать из записи максимум. Ну, не мне вас учить – пролепетал Майк, обращая всю эту словесную тираду больше самому себе, надеясь и веря, что уж эти-то спецы, «настоящие орлы участка» смогут реанимировать хотя бы одну из имеющихся записей. – Вы же профессионалы, вас же не зря всех здесь собрали. Все, пока! Побежал. – второпях и немного скомкав прощальные слова, пролепетал комиссар, кинув взгляд на часы в смартфоне. Было уже четверть третьего.

«Надо же, больше часа потратил на всю эту канитель. Стоит поторапливаться, время поджимает» – подумал Майк, уже стоя у входной двери.

За спиной комиссар услышал вразнобой доносящиеся голоса экспертов, которые тоже попрощались с начальством.

Сразу же после технического отдела Майк собирался посетить Северную сорок вторую улицу, дом номер двадцать пять, чтобы встретиться с сыном усопшего, и по совместительству главным подозреваемым, Филиппом Милтоном. Но заноза в голове так и продолжала ныть, не давая покоя. Хотя сам Майк и не знал, в чем собственно дело.

Он вернулся к себе в кабинет, чтобы одеться. И только тут его как обухом ударило. Поправка Санди-Вендика!

«Проклятье» – в сердцах подумал Майк. – «Я ведь поручил Йенсу сходить в городской архив, а там для работы с личными данными граждан потребуется специальный допуск. Как я раньше не подумал!»

Уже нацепив один рукав своего кожаного плаща на руку, и напялив свою залихватскую ю шляпу, Майк вернулся на свое рабочее место и принялся звонить. Сначала он позвонил шефу полиции Швайбергу. Перекинувшись с ним парой ничего не значащих фраз о погоде, о семье и так далее, комиссар перешел непосредственно к делу. Уже не в первый раз Стэмп обращался к Генриху Швайбергу, начальнику полицейского участка Вурджвилля, в его выходные с разного рода поручениями и еще ни разу тот ему не отказывал. Так было и в этот раз. Через пять минут Майк получил согласие Швайберга подготовить и направить в контору шерифа письменное ходатайство на имя Йенса о допуске к работе с личными данными в городском архиве. Так, с этим было покончено. Оставалось самое трудное. Нет, Майк, конечно, был лично знаком с окружным шерифом. Но в силу того, что он в настоящее время сам являлся главным претендентом на пост шерифа, их взаимоотношения очень осложнялись. Прочем, так думал сам Майк. Что по этому поводу думал шериф, никто не знал. Тем не менее, Стэмпу казалось, что после того, как Стивен Раковски публично озвучил кандидатуру, которую он будет поддерживать на предстоящих выборах шерифа, их с шерифом отношения обострились, они старались избегать друг друга, а если не удавалось, обменивались сухими дежурными фразами. Хотя полностью избежать общения с шерифом в связи со спецификой их совместной работы не удавалось. Поэтому просить сейчас шерифа, в его выходной день, оторвать свой зад от протертого до блеска седла (шериф был с головой увлечен верховой ездой, имел свое ранчо неподалеку от Вурджвилля, где и пропадал все выходные, а также был счастливым владельцем небольшого табуна замечательных скакунов. И об этом знал весь город), проехать добрый тридцать миль до города, чтобы угодить какому-то заурядному комиссару юстиции, не имело никакого смысла. И именно поэтому Майк решился прибегнуть к помощи того же Раковски. Вопреки ожиданиям комиссара, Стивен охотно согласился поговорить с шерифом и выполнил свое обещание, перезвонив Майку через десять минут и сообщив ему, что инспектор уже может идти в контору шерифа и получить там свой спецдопуск. Миссис О`Саливан подготовит все необходимые для этого документы, а шериф, который, на удивление, еще не покинул Вурджвилль, подъедет и подпишет их.

«Так, одну проблему решил. Теперь займусь своим поручением» – подумал Майк, заранее очертив себе круг необходимых действий, которые он наметил выполнить сегодняшним вечером.

Комиссар только сейчас заметил, что сидит в своем кресле, в шляпе, а сидеть ему мешал собственный полунатянутый плащ, комком сбившийся прямо под ним. Майк в своем стиле, нехотя, встал, как следует, потянулся и, что называется от души, зевнул. Неожиданно для самого себя комиссар ощутил дикий приступ голода.

«Да. Сумасшедший денек дает о себе знать. Надо бы где-нибудь перекусить».

Он вспомнил свою домашнюю обстановочку, полное отсутствие дома съестных припасов и с отвращением поморщился. Домой было нельзя. Значит, обедать придется в какой-нибудь городской забегаловке. Комиссар не любил есть вне дома, старался при каждом удобном случае увильнуть домой, чтобы принять пищу. Но то было давно, кажется, в другой жизни. Когда у него был уютный дом, семья, заботливая жена. Ему нравилось, как готовила Розалин. Да и Дик, когда жена уже ушла из дома, прихватив с собой ребенка, тоже готовил ничего, съедобно. Собственно, Майку нравилась любая стряпня, лишь только готовил ее не он сам, а ел исключительно дома.

«Ладно, время еще есть. Поеду обедать, а то на голодный желудок и думается так себе. А Филипп Милтон подождет, никуда он, милый, от меня не денется».

Комиссар по привычке потеребил свои усики, окинул взглядом кабинет, не нашел ничего, что бы требовалось прибрать или выбросить, за исключением полного бардака на столе, и, весьма собой довольный, вышел прочь, плотно захлопнув за собой дверь на магнитном замке.

Выбор всевозможных закусочных, забегаловок разного уровня и класса, а также таверн и ресторанов в Вурджвилле был предостаточным. Но Майк, будучи до конца верным себе, решил пообедать в одном небольшом ресторанчике быстрого приготовления, расположенном неподалеку от дома, «Веселая Курочка». Он частенько там обедал или ужинал, а иногда, и завтракал. Кухня там, по мнению комиссара, была «более менее съедобной, а временами, даже немножечко вкусной». По крайней мере, изжоги и пищевых расстройств у него после тамошних блюд практически не возникало. Еще одним преимуществом этого заведения было то, что оно находилось на пути к жилищу Филиппа Милтона.

В очередной раз за сегодняшний день комиссар «оживил» своего трехсотсильного монстра под капотом «кадиллака» и, не давая автоматике плавно привести в движение колеса, устремил автомобиль навстречу сытным гамбургерам и чизбургерам, ну, заодно, и Милтону-младшему.

По дороге Майк заглянул на пять минут домой, проверить все ли там в порядке и, убедившись, что дом по-прежнему стоит на том же месте, что никто за время его отсутствия в нем не прибрался и не навел порядок, тяжело вздохнув, вернулся в машину и повел свой корабль в «Веселую Курочку».

«Надо бы все-таки пригласить кого-нибудь прибраться дома, а то даже неудобно никого в гости звать. Так дальше продолжаться не может. Может быть, все же позвать Элеонору пожить к себе. А что? И любовница она хорошая, да и по хозяйству мастерица» – с грустью подумал Майк, выйдя из дома и садясь в «кадиллак».

В ресторанчике Стэмп заказал себе два огромных гамбургера с куриными котлетами, одну пиццу, порцию бараньих ребрышек и большой стакан темной газировки (весьма вредной, как слышал где-то сам Майк, но уж очень аппетитной и сладкой). Хорошенечко перекусив, запив все это сладкой газировкой и издав зычную отрыжку, Майк, наконец-то, направился домой к Филиппу Милтону, надеясь там найти хотя бы малейшую зацепку, позволившую бы пролить свет на это темное дело.

Через десять минут после того как он уехал из «Веселой Курочки», Майк пришвартовал свой урчащий корабль в узком проезде между двумя обшарпанными трехэтажными домами старого Вурджвилля, в котором едва могли разъехаться два автомобиля, на Северной сорок второй улице. Он остановился прямо возле подъезда, в котором жил младший Милтон. Дома в этой части города были построены еще в эпоху Обамы и не представляли собой никакой архитектурной ценности.

По расчетам Майка, Филипп должен был быть дома после ночной смены, но точно уверен не был.

«Мало ли где может пропадать молодой неженатый человек в законный выходной день? Даже несмотря на тяжелое несчастье, постигшее их семейство. Надо было позвонить перед выездом!» – пожурил себя Стэмп. Но делать было ничего и комиссар, покинув автомобиль, прямиком направился к подъездной двери с домофоном.

Ответа на вызов пришлось ждать долго. Майк уже было собрался идти обратно к машине, когда услышал в динамике приглушенный голос Филиппа Милтона.

– Да. Кто это? – спросил Филипп.

– Комиссар юстиции Стэмп – представился Майк. – Я расследую дело об исчезновении тела вашего отца и хотел бы задать вам несколько вопросов по этому поводу. Вы разрешите войти?

Снова наступило молчание. Хозяин квартиры либо не понял о чем идет речь, либо раздумывал впустить ли незваного гостя в дом. Наконец домофон запищал, давая понять посетителю, что путь свободен. Майк открыл в дверь и юркнул внутрь подъезда.

Здесь он ощутил знакомый запах жилого дома рабочего класса, с которым познакомился еще ночью на Восточной тридцать первой улице. Помесь запахов, состоящая из затхлого, кислого и чего-то поджаренного, нещадно ударила по чувствительному обонятельному аппарату комиссара.

Квартира младшего Милтона располагалась на самом верхнем, трем, этаже и Майк постарался преодолеть все пять лестничных пролетов до нужной квартиры как можно быстрее, где-то в душе теша себя надеждой, что и там, как и в родительском доме Милтонов, его встретят мягкие и душистые ароматы уюта и быта. Но его ждало разочарование.

Запашок в квартире Филиппа не особо отличался от подъездного, к которому, вдобавок, примешивался еще и запах жареной рыбы и лука. Да и обстановочка здесь не отличалась особым комфортом и ухоженностью и чем-то напоминала Майку его собственное жилище. Нет, были здесь и модный навесной потолок, и современные светодиодные лампочки, и даже, в глубине единственной комнаты, отделенной от прихожей стеной, Майк разглядел вполне приличный монитор компьютера. Но вот обшарпанные и грязные обои на стенах, кое-где даже отвалившиеся, полуоблупившиеся полы, множество тюков из одежды и махров, один единственный стул, стоящий около компьютера, надувной матрац, одиноко притуленный к стене, и отсутствие в комнате стола и шкафов, говорило о серьезных проблемах обитателя такого жилища.

Сам хозяин квартиры встретил комиссара в спортивных штанах и поварском фартуке на голое тело. Он мало чем отличался от квартиры, в которой проживал. Молодой парень двадцати трех лет от роду был невысокого роста, на удивление комиссара жгучим брюнетом со слегка вьющимися волосами почти до плеч, с испанским типом лица и смуглым цветом кожи. Сухощавого телосложения, не более ста тридцати фунтов, с малоразвитой мышечной массой. С густыми черными, почти слитными бровями и бегающими карими глазками. Хищный крючковатый нос и легкая степень небритости довершали неприятный образ.

«И в кого он такой темный?» – подумал Майк, вспомнив Викторию и Сару Милтон, а также самого Теодора Милтона, которого видел на фотоснимке. – «Впрочем, сейчас не об этом».

– Простите, что не подаю руки – извиняющим голосом пролепетал Филипп, показывая комиссару свои грязные от муки руки. Его голос был на редкость антипатичным, каким-то писклявым, дребезжащим. В общем, Майку младший Милтон ужасно не понравился. – Пройдемте, пожалуйста, на кухню. Там есть стулья, и мы сможем спокойно поговорить.

Не дождавшись ответа комиссара, Филипп пулей полетел на кухню с возгласом: «У меня рыба пригорает!»

Сам Майк не спешил за хозяином квартиры-норы. Он остановился в проходе двери, отделявшем прихожую от «жилой» комнаты, и посмотрел вовнутрь. В общем-то, он уже, зайдя в квартиру внимательно ее изучил, и сейчас ничего нового здесь не обнаружил. Но он пытался. Пытался найти хотя бы какую-нибудь визуальную зацепочку, которая могла бы привести сыщика к исчезнувшему телу Милтона. Что здесь искать Майк не знал. Он судорожно снова и снова пробегался глазами по комнате. Единственное облупившееся окно-бойница; обшарпанные стены; небольшое грязное зеркало на стене; кварцевые часы; запыленный фотопортрет, на котором был изображен сам Филипп Милтон с незнакомой девушкой, блондинкой со множественным пирсингом на лице и аляпистым ярким макияжем; включенный монитор компьютера; разваливающийся деревянный стул; новенький надувной матрац около стены; стертый до основания пол; две огромные кучи белья, как постельного, так и ноской одежды; всевозможные электрические кабели и шнуры. Ничего. Ничего, что говорило бы о том, что младший Милтон причастен к совершению преступления.

«А что ты хотел бы здесь найти?» – задал сам себе резонный вопрос Майк. – «Неужели ты думал увидеть здесь само пропавшее тело или, может быть, его останки, или личные вещи усопшего. Если здесь и были какие-то личные вещи Теодора Милтона, то они смотаны в эти неряшливые грязные комки».

И только тут комиссар сообразил, что Филипп стряпал что-то на кухне, когда встретил его на пороге квартиры. По запаху жарил рыбу. Но тогда почему монитор компьютера был включен.

Оставив свои мысли, Майк прошел по темному коридору прямо на кухню, где его ждал сам хозяин квартиры. Филипп сидел за кухонным столом возле небольшого окна. Прямо перед ним стояла тарелка, на которой лежали крупные куски жареной рыбы, и стеклянная пепельница, до верха наполненная сигаретными окурками. Сам Филипп курил и смотрел перед собой в глубину коридора, ожидая появления полицейского комиссара. Выражение его лица говорило о том, что хозяин квартиры усиленно о чем-то думал, даже не стараясь скрывать этого от посетителя.

Войдя в кухню, Майк без приглашения сел на стул с другой от Филиппа стороны стола и в упор уставился на младшего Милтона, в душе по-прежнему тая надежду найти здесь что-то стоящее. Но и теперь он ничего, кроме глубокой задумчивости хозяина и безмерной печали в его карих глазах, не обнаружил. Они оба сидели молча, глядя друг на друга.

Пауза затягивалась, и Стэмп решил нарушить молчание.

– Филипп, скажите, вы сегодня ночью работали? Утром, во время допроса, ваша сестра (Филипп Милтон при упоминании Сары Милтон встрепенулся, вышел из оцепенения) сообщила нам, что вы на работе, поэтому не присутствовали в квартире своих родителей.

– Да – коротко и небрежно ответил Филипп и взахлеб затянулся табачным дымом. – Ночью я был на комбинате. Сегодня у меня была третья смена, поэтому и не смог быть у родичей, чтобы поддержать маму.

Майк отметил, что свою сестру он поддерживать не стал бы, даже если бы и был ранним утром в семейном гнезде.

«Действительно, отношения между братом и сестрой оставляли желать лучшего. Надо бы поподробнее расспросить его об этом».

– Вы разрешите? – спросил комиссар, доставая из кармана кожаного плаща пачку папирос и показывая их Милтону.

– Да, да, конечно, – спохватился Филипп, двигая переполненную пепельницу поближе к Стэмпу. – Я курю в квартире повсюду, поэтому не стесняйтесь, мистер…?

– Стэмп, комиссар Майк Стэмп – поправил Майк своего собеседника и хитро прищурился сквозь огонек от спички, раскуривая свою папиросу.

Стэмп глубоко затянулся, выдавил изо рта густой клуб сизого дыма и снова приступил к допросу.

– И давно вы здесь живете? – комиссар демонстративно оглянулся вокруг. Обстановка не отличалась от всей квартиры.

Докуривший сигарету до конца и приступивший к трапезе, молодой человек ответил не сразу.

– Почти полгода. Скажу сразу – отношения с отцом у меня были напряженными, с сестрой – тоже. Почему – не спрашивайте, все равно не отвечу. Дело сугубо личное. – вспыхнул Филипп, а потом, уже мягче, добавил. – Может быть, комиссар, пообедаете со мной? Я пожарил рыбы больше, чем могу съесть сам.

– Нет, благодарю вас, мистер Милтон. Я уже пообедал. – спокойно ответил Майк, удивленный такой открытостью главного подозреваемого. – Но вы напрасно так ершитесь. В настоящий момент для следствия вы являетесь главным подозреваемым в совершении этого преступления, поэтому в ваших же л и ч н ы х интересах быть как можно более откровенным и честным с нами, в том числе и по личным и не очень приятным для вас вопросам.

Майк курил, смоля папиросой и выбрасывая сквозь рот и ноздри жгучие клубы едкого дыма, и пристально смотрел на Милтона. Тот, в свою очередь, тоже сверлил комиссара взглядом.

– Хорошо, мистер Стэмп. Я постараюсь быть с вами как можно откровеннее. В пределах разумного, конечно. Но для начала у меня встречный вопрос. Почему я являюсь главным подозреваемым в исчезновении, я подчеркиваю исчезновении, тела моего отца?

Майк ожидал этого вопроса и был к нему полностью готов.

– В нашем распоряжении имеется некая информация, указывающая на то, что именно вам, Филипп, очень не выгодно, чтобы с телом вашего отца, Теодора Милтона, была проведена процедура нейтрализации. Большего я вам сказать сейчас пока не могу, но поверьте мне на слово – основания для подозрений у нас очень веские. И в дальнейшем они могут послужить поводом для заключения вас под стражу до суда. Но все может обернуться по-другому. Если, конечно, мы выясним все детали от вас.

Стэмп, до конца выполняя свое же распоряжение насчет завещания, не стал раскрывать перед Филиппом Милтоном всех карт.

– Дорого обходиться наем этой хибары? – продолжил допрос Майк.

– Зарплаты вполне хватает. Но всяко лучше, чем томиться в золотой клетке. К тому же скоро я женюсь и мне нужна своя лачуга.

– А избранница – та самая молодая особа на фотопортрете?

– Да, это она, Джоанна – в голосе Филиппа не было и намека на какие-то нежные чувства к своей избраннице.

– Не слишком ли она экстравагантна для вашей семьи? Именно из-за нее вы покинули отчий дом?

– Не совсем. Просто надоела ежедневная промывка мозгов, попрекание куском хлеба, ну и, в довершение ко всему, отцу не понравилась Джоанна. Как вы сейчас сказали – она для меня не пара и все такое.

Молодой человек хмыкнул, отложив пустую тарелку в сторону, достав из пачки сигарету и закурив.

– Хорошо. Я вас понял. Я немного не с того начал свой опрос. Давайте попробуем сначала. После допроса вашей матери и сестры, у меня остался невыясненным один вопрос – никто их опрошенных не назвал мне основную причину, по которой вся ваша семья переехала из Нью-Бетлехема в Вурджвилль? Особенно это касается вас, Филипп, и вашей сестры Сары. Мне совершеннейшим образом непонятно, почему два совершеннолетних человека, имеющие, как я смею предположить, ну хотя бы один из вас точно, близких друзей, возлюбленных, безоговорочно согласились принять решение родителей, и отправится на другой конец страны? В поисках чего? Или, может быть, от ч е г о-т о?

Филипп молчал, как пылесос, втягивая едкий дым сигареты и выпуская его через ноздри. Майк тоже молчал, ожидая ответа на заданный вопрос.

– Это может показаться вам неправдоподобным, но в то время мы жили дружно, держась друг за друга, полностью доверяя друг другу. Поэтому ни у кого из нас, я имею в виду меня и Сару, не возник резонный в подобных случаях вопрос – зачем нам все бросать – дом, учебу, как вы правильно выразились, друзей, которых у меня там было немало, своих бой– и гёл-френдов. А у меня, между прочим, все было серьезно. С Мэрайей мы встречались больше двух лет и мечтали как заживем дальше, когда поженимся, как заведем не меньше трех деток, ну и так далее. И вдруг, как снег на голову. Прихожу однажды домой, вернулся поздно, далеко за полночь. Веселый, радостный. Только что проводил Мэрайю до дома, долго целовались, не могли проститься. В общем, прихожу домой, а там – все не спят. Отец сидит на кухне, глушит одну рюмку за другой коньяк. Это было так на него не похоже, что от неожиданности я чуть было не потерял дар речи – Филипп невесело улыбнулся, с остервенением затушив окурок в пепельнице.

Во время своего монолога он почти не смотрел на комиссара, уперев свой взгляд себе под ноги.

«Видимо, нелегко ему дался этот переезд» – Майку на мгновение даже стало жалко молодого человека, но здравый смысл подсказывал ему, что перед ним сидит главный подозреваемый, и этот факт отрезвил комиссара.

Между тем, Милтон-младший продолжал.

– Мама и сестра тоже не спали. Они сидели также на кухне, только на софе возле стены. На мой безмолвный вопрос ответила Сара. Она сказала, что мы переезжаем на Средний Запад, в Вурджвилль. Причины мне никто объяснять не стал. Просто поставили перед фактом, а я, как-то выяснять и перечить не стал. Дураком потому что был!

Внезапно Филипп поднял голову и в упор уставился на комиссара. В его глазах Майк увидел вызов. Будто бы молодой Милтон, только сейчас осознав всю тяжесть последствий такого опрометчивого поступка, был готов с боем защищать принятое им почти три года назад решение от любых нападок. Но это было напрасно. Комиссар и не собирался его осуждать. Что сделано, то сделано, и обсуждать это не имеет никакого смысла. Именно такого принципа придерживался сам Стэмп. Да и вообще, сейчас его главной задачей было задавать подозреваемому вопросы и наивнимательнейшим образом выслушивать того, стараясь найти в каждом слове зацепки и доказательства, подтверждающие или, наоборот, опровергающие эти подозрения.

Не дождавшись от комиссара никаких выпадов в свой адрес, Филипп немного успокоился, взял новую сигарету, покрутил ее в руках, прежде чем закурить. Потом снова приступил к своему горькому монологу.

– Много позже, уже здесь, в Вурджвилле, я узнал, что несколько лет назад, еще в Нью-Бетлехеме, отец ввязался в какое-то сомнительное мероприятие с местными мафиози. Дело прогорело и отец задолжал бандитам несколько десятков тысяч долларов. Он исправно их выплачивал, но в тот самый момент, прямо перед нашим переездом, отец лишился работы. А Сара в то время ожидала вызова из мичиганского университета. Словом, деньги тогда были нужны позарез. Один из приятелей отца подсказал ему, что в Вурджвилле вовсю набирают работников на мусороперерабатывающий комбинат, да и платят неплохо. Вот и решились тогда родители на переезд. Помню я тогда проплакал всю ночь в подушку. Позвонил Мэрайе, поделился с ней своими опасениями и получил очередной удар судьбы. Оказалось, что она тоже собиралась уезжать в Нью-Йорк, на учебу. О своем отъезде она знала давно, но никак не могла решиться сообщить об этом мне. Казалось, она даже была рада, что мы разъедемся. Плела какую-то чушь о том, что чувства проверяются на расстоянии, что мы успеем как следует соскучиться друг по другу и прочую ерунду, которую в таких случаях говорят все люди, с наслаждением вкушающие разрыв старых, давно надоевших отношений и начало новой жизни. Так оно и вышло. Поначалу мы звонили друг другу по нескольку раз в день. Вернее сказать, и это будет честно, больше звонил я. Но Мэрайя как будто радовалась моим звонкам. Потом водоворот жизни затянул каждого из нас. Звонки стали все реже, а общение по видеосвязи и вовсе сошло на нет. В конце концов, в один прекрасный день на мою страничку в соцсети пришло сообщение от Мэрайи, что она устала любить на расстоянии, что встретила свою новую любовь и что мы больше не пара.

Филипп продолжал смолить сигарету за сигаретой, а пальцами левой руки принялся барабанить по столу.

– Помню тот день. Жить больше не хотелось. Я возненавидел весь мир. Но главными виновниками случившегося я посчитал именно родителей, а в большей степени, отца. Вот тогда-то наши с ним отношения и дали трещину, которая росла и ширилась с каждым прожитым днем, пока не разверзлась до уровня пропасти. Под конец отец, вообще, сбрендил. Только и говорил о вечной жизни, каких-то обрядах, экстрасенсах, колдунах и прочей ереси. С ним и поговорить-то больше не о чем было. Только и знал, что колдуны, мистика, научные открытия.

«Неужели все-таки мистический след» – подумал Майк, остро почувствовав приступ дурноты. Это случалось всякий раз, когда он давал маху, и его, на первый взгляд, стройная, логически выверенная, версия на поверку оказывалась ложной, не имеющей ничего общего с действительностью.

«Тогда надо бы поднасесть на Ван Гистона по полной, чтобы он выжал из этой версии как можно больше. Странно, но ни Сара Милтон, ни ее мать, ни словом об этом не обмолвились. Иначе Дик бы нам сообщил об этом во время своего доклада».

– Значит, главной причиной переезда послужил финансовый вопрос? – вопросом Майк подытожил длинный монолог главного подозреваемого.

– В общем – да – согласился Филипп.

– А на какие средства училась ваша сестра – Сара? Ведь, как я понял, с деньгами у вас было туго.

– Так вот на деньги от этого самого переезда и выучилась. Вернее сказать, училась, пока не нашла работу. Свой дом в Нью-Бетлехеме мы продали за сорок тысяч долларов, а здесь обустроились за двадцать тысяч. Вот на эту самую разницу сестра и училась. Первое время…

– А вам, Филипп. Разве вам ничего не досталось от этих денег? – не поверил Майк.

Молодой Милтон отвернулся. Видимо, ему была неприятна эта тема. Но за долгие годы работы в уголовном сыске комиссар к этому уже привык и, иногда, даже получал какое-то странное, ни с чем несравнимое, удовольствие, задавая подозреваемым и не только им такие вот каверзные вопросы и видя, как мучаются его жертвы. В такие моменты он ощущал себя пауком, качественно сплетшим свою паутину, в которую попала крупная жертва, пчела или, может быть, жирная муха, и наблюдающим как мучается насекомое, как жизненные силы со временем покидают его, пока, наконец, жизнь полностью не улетучивается из тела бедняги. Но не сегодня. Сейчас он не испытывал к подозреваемому абсолютно никаких эмоций, ни положительных, ни отрицательных, н и к а к и х.

– Нет – четко отрезал Филипп, после небольшого замешательства. – Я не получил от этих денег ничего. Более того, в самом начале нашего проживания в Вурджвилле, когда я еще толком не работал, отец урезал мне еженедельное денежное содержание почти вдвое.

– Комиссар, а можно и мне задать вам один вопрос – молодой Милтон, хитро прищурившись, уставился на Майка.

Стэмпу ничего не оставалось, как дать ему отмашку.

– А почему вы решили, что тело отца похитил именно я? Ну, кроме призрачного мотива, о котором вы уже говорили. Ведь на доме родителей и соседних полным полно камер наблюдения. Проверьте записи и выясните. Кроме того, в тот самый момент, когда было совершено преступления, я находился на работе. Все там подтвердят мое, как вы выражаетесь, алиби.

Вопрос, заданный Филиппом Милтоном, Майк, конечно же, предвидел, но до конца не был к нему готов. К тому же, подозреваемый так грамотно разложил все по полочкам, что комиссару ничего не оставалось, как мысленно развести руками. Но вслух ему пришлось раскрывать все карты. Темнить не имело никакого смысла – любой более-менее грамотный адвокат, если Филиппу все же предъявят обвинение в похищении тела своего отца, будет иметь доступ ко всем доказательствам и ему не составит труда выяснить, что записи с видеокамер «пусты». На них нет никаких следов причастности Филиппа к совершению преступления. И именно поэтому сейчас важно было понять, действительно ли молодой Милтон причастен к преступлению или следствие идет по ложному пути. Если ответ на первый вопрос будет положительным, то стоит как можно быстрее разыскать и обезвредить его сообщников, чтобы те не смогли окончательно замести следы.

– Ваш вопрос, Филипп, действительно уместен – Майк принялся теребить свои усики-щетки, что говорило о серьезном волнении, которое он сейчас испытывал.

– На записях со всех камер видеонаблюдения, расположенных на доме номер восемь и соседних домах на Восточной тридцать первой улицы и смежных с ней улицах, сам момент совершения преступления стерт – Майк сквозь сизый сигаретный дым внимательно наблюдал за поведением своего собеседника, пытаясь оценить его реакцию на только что услышанное, понять, о чем тот думает, что сейчас переживает.

Филипп Милтон, как показалось комиссару, был весьма удивлен и одновременно озадачен услышанным. На несколько секунд тот буквально застыл, видимо, переваривая и обдумывая всю полученную им информацию, тщательно взвешивая необходимость дальнейшего продолжения беседы с комиссаром. Выждав немного, Майк продолжил.

– Так вот, остальная часть записей сохранена – до того самого момента, когда предположительно и было вынесено тело вашего отца, и после. Никаких изменений или монтажа. Просто в определенный момент времени на записи начинается рябь, поэтому сейчас мы не можем точно сказать, кто совершил данное преступление. Эксперты говорят, что все без исключения камеры подверглись какому-то загадочному физическому воздействию, вследствие чего кратковременно вышли из строя.