Текст книги "Ода абсолютной жестокости"

Послечастие. Человек на скале

Хорошо, что здесь нет стервятников. Они не решаются подлетать близко. Что-то чувствуют, наверное. Впрочем, это хорошо: так спокойнее.

Меня зовут Мервер. Точнее, меня звали Мервер. Я потерял своё имя.

* * *

Я удачно миную патруль. Голова последнего стражника исчезает за холмом, а я подстёгиваю лошадь и еду вперёд. Под ногами хрустит чёрная земля. Я задаю себе вопрос: неужели пепел до сих пор покрывает эту территорию? Или земля приобрела такой оттенок?

Говорят, тут нет животных, но есть птицы. Это хорошо: мой верный лук не позволит мне мучиться от голода. Жаль, не удалось достать огнестрел. Торговец в Фаоланкане запросил такую непомерную сумму, что вся поездка теряла смысл. Ну, конечно, это преувеличение. Просто у меня не было денег.

Дорога тут есть. Едва намеченная, неезженая, но всё же дорога. Вероятно, кто-то иногда предпочитает срезать путь через Чёрные земли, чем ехать в многодневный объезд. Я останавливаюсь и разворачиваю карту. Это копия с очень старой карты. Тех времён, когда Чёрные земли цвели и зеленели. Когда торф не горел. Дорога обозначена на карте как мощёная. Я спрыгиваю с коня, отстёгиваю от луки седла лопатку и начинаю ковырять чёрную пыль. Через полминуты лопатка натыкается на камень. Расчищаю небольшой квадратик: да, это она. Та самая дорога. Десять сантиметров пепла поверх ровных дорожных кирпичей.

Еду дальше. Слева когда-то была деревня. Для интереса отклоняюсь от выбранного пути и проезжаю метров пятьдесят в сторону. Ничего. Никаких следов, ни руин, ничего. Я представляю себе картину, как люди в ужасе бегут от всепожирающего огня, а он хватает их горячими лапами и бросает в свою ненасытную пасть. Хотя, вероятно, всё было иначе. Вероятно, все успели уйти: пламя распространилось не за один день. Да и огонь в основном находился внизу, под землёй.

Возвращаюсь на дорогу. Как ни странно, нахожу путь без проблем. Следы в пыли – очёнь чёткие.

На карте обозначено два места, которые стоит посетить.

До пожара почти в самом центре нынешних Чёрных земель располагался город Сунна. В Сунне правил городской наместник Заррон. Впоследствии он сбежал в Оменескорн, как я слышал. Заррон был известен тем, что коллекционировал жемчуг. Даже не коллекционировал, а просто скупал и сбрасывал куда-то в закрома. Говорят, он далеко не всё вывез. Несколько ящиков чистейшего жемчуга до сих пор хранятся в подвалах бывшего дворца Заррона.

Он никогда в жизни не видел моря, так говорили. Из-за этого и возникла его болезненная страсть. Хотя всё это может быть сказкой.

В моей ситуации – стоит рискнуть.

Второй крестик на моей карте – это стальная плита. Говорят, её поставили до того дня, когда мы обрели бессмертие. Говорят, её поставили не люди. Хотя это неважно. Говорят ещё, что на ней написано заклинание mortirum. Я не смогу им воспользоваться, но зато, полагаю, смогу его выгодно продать. Это очень дорогая вещь.

Я вижу птицу. Люди не врали. Достаю лук, целюсь. Точное попадание. Птица, судорожно дёргая крыльями, падает вниз. Подъезжаю. Это стервятник. Стервятникам хорошо в этом мире: пища оживает и умирает снова. Жизнь ничего не стоит. Но если тут будут только такие птицы, придётся голодать. У меня ещё есть хлеб и солонина. И вода. Довольно много воды.

* * *

Всадник движется в ту же сторону, что и я, только с юга, а не с востока. До встречи остаётся не более пары минут, и я освобождаю рукоять меча из пол одежды. Чуть замедляю лошадь, перехожу на шаг. Рука покоится на эфесе. Насколько я понимаю, всадник делает то же самое.

Когда нас разделяет около двадцати метров, он поднимает руки вверх и кричит:

– Я тебе не враг!

Я уже и сам это вижу. Это не житель Чёрных земель. Конь у него хороший: сильный, жилистый. Чёрный, как смоль. Одет всадник тоже во всё чёрное, что делает его почти незаметным на фоне холмов. Правда, на фоне неба его силуэт отпечатывается, как картинка в книге.

Я поднимаю руки.

– Я тоже тебе не враг.

Мы сближаемся. У него узкое лицо и чуть раскосые глаза.

– Меня зовут Берграг, можно просто Бер, – представляется он.

– Мервер.

– Куда путь держишь? Через Чёрные земли?

– Срезаю в столицу.

– А-а… Ну, тогда нам некоторое время по пути.

– А сам-то куда?

– В Сунну.

Я замираю. Вот так, ни о чём не подумав, Бер сообщает первому встречному цель своего путешествия. Просто так, окрестности посмотреть, в Сунну никто не поедет.

– Зачем тебе в мёртвый город?

– Говорят, там наместник прежний свои жемчуга спрятал.

Неожиданно я понимаю, почему Бер всё выкладывает. Он распознал во мне искателя приключений: одет недорого, но хорошо, вооружён, снаряжён для путешествий. Бер напрашивается на то, чтобы я поехал с ним. Ему нужен напарник.

Я решаю сделать вид, что ничего об этом не знаю.

– Правда?

– Правда или неправда, а карта, ведущая в Сунну, нашлась. Карты самой Сунны нет, придётся там по всему городу руины дворца наместника искать.

Если они сохранились. Я вспоминаю деревню, сровненную с землёй.

– И много там жемчуга?

Бер отвечает с какой-то юношеской наивностью и запалом.

– Говорят, один на себе не унесёт и на лошади не увезёт.

Если бы я не знал, что ему не меньше лет чем мне, я бы подумал, что он – совсем ребёнок. Спрашиваю в лоб:

– Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой?

– Я недостаточно соблазнительно всё описал? – он усмехается.

– Мы случайно встретились среди степи, а ты уже хочешь поделиться сокровищами?

– В мире всё покоряется судьбе. Если судьба предлагает, нужно брать.

Всё понятно. Сообщество поклоняющихся вселенскому фатуму. Небольшая мирная секта, базирующаяся в провинции Кирунга на юге Империи. Они верят, что всё предопределено, что ничего нельзя изменить. И если в их жизни происходит что-то случайное, как наша встреча, они стараются вести себя так, будто всё должно было произойти не иначе. С одной стороны это неплохо. С другой стороны, в экстренной ситуации такой напарник не будет сражаться, а слепо покорится судьбе. Отдаст себя на растерзание.

Впрочем, я не слишком хорошо знаком с их принципами.

– Понятно, – говорю я.

Наверное, это хорошо. С напарником проще, чем без него. Я выкладываю главный козырь.

– У меня есть карта Сунны.

Он улыбается.

– Я не сомневался, – говорит он.

И мне это не нравится.

* * *

Солнце клонится к закату, когда Бер говорит:

– Надо бы поесть.

Достаю лук.

– У тебя нет припасов?

– Если есть возможность сэкономить, мы сэкономим.

Птицы отчётливо видны на фоне солнца. Стервятники. Но среди силуэтов я опознаю и более съедобные экземпляры. Долго целюсь в птицу, напоминающую коршуна. Выстрел – точно в цель. Подъезжаем. И в самом деле, это что-то вроде орла или коршуна, с острым крюкообразным клювом и стремительными крыльями.

– Ты хороший стрелок.

– Лучший.

– Ты знаешь оазисы?

– Нет, у меня карта, сделанная до пожаров.

– У меня тоже. Значит, надо останавливаться прямо здесь. Темнеет.

В темноте видны островки красного. Это тлеет земля. Под ней всё ещё бушует пламя.

Бер спешивается.

– Тут нечем топить.

– И не нужно, – говорю я.

– Сырое я не буду.

Смотрю на него с презрением.

– Как же ты ехал сюда в одиночку, не зная, как развести костёр? Огня вокруг – полно. Бери – не хочу.

Отстёгиваю от седельной сумки лопату и переносной очаг, затем иду к ближайшему очагу возгорания. Земля тёплая. Ещё несколько шагов, и она становится горячей. Рядом с выходом огня на поверхность почти невозможно стоять. Делаю несколько движений лопатой, снимая слой земли. Пламя уже открытое, торф выходит на поверхность.

Втыкаю в землю палки очага, ставлю перекладину.

– Вот и всё, – говорю. – Птица приторочена к моему седлу. Готовить умеешь?

– А где мы возьмём воду?

– Пожарь на вертеле.

Он кивает и идёт к лошади.

Пока он свежует птицу, я рассматриваю свою карту. Бер пытается в неё заглянуть, но я прячу. Он отворачивается. Мы всё-таки скрываем друг от друга часть знаний. Хотя, честно говоря, нет оснований не доверять. Мы оба понимаем, что поодиночке не справиться.

Хотя мы будем продолжать играть в недоверие.

Бер насаживает тушку на вертел и отскакивает от импровизированного очага.

– Жжётся! – говорит он.

– А ты что думал… – рассеянно отвечаю я.

Если судить по карте, скоро будет развилка. Естественно, ночью мы её не заметим, да и идти во тьме опасно. Придётся спать прямо здесь, завернувшись в плащи. Меня немного беспокоит мысль о том, что утром я могу проснуться, а Бера и след простыл – вместе с моей лошадью и картой. Но я отгоняю эту мысль. Я сам принял его в попутчики.

На развилке мы должны поехать по правой дороге. Она ведёт прямиком к Сунне, без всяких ответвлений. Вообще, путь выглядит таким простым, что непонятно, почему никто до сих пор не забрал этот жемчуг. Скорее всего, отвечает мой внутренний голос, потому что никакого жемчуга попросту нет.

– Готово, – говорит Бер.

Мясо у коршуна жилистое и резкое на вкус, но вполне съедобное. Думаю, что стервятник был бы намного противнее. Бер ест с огромной скоростью, тщательно обгрызая каждую кость и отбрасывая её в сторону. Он съедает свою половину птицы, когда я только-только приступаю ко второму кусочку.

– Ты медленно ешь, – с детским азартом говорит он.

Меня удивляет, как человек за столько лет сумел сохранить подобную непосредственность.

Я киваю с набитым ртом.

Запиваю водой из фляги. Бер косится на меня, я дожёвываю и говорю:

– У тебя что, воды нет?

– Была, да выпил всю.

– Сколько же ты взял?

– Ну, две фляги…

Водой, которая у меня с собой, можно несколько раз напоить слона. Я протягиваю флягу Беру.

– Только несколько глотков. И в последний раз.

Он жадно пьёт, но сам отдаёт мне флягу, вырывать изо рта не приходится.

– Слушай, Бер, – спрашиваю я. – А откуда у тебя карта?

– В библиотеке нашёл. В провинции Кассорг, там библиотека большая у наместника.

– И просто так забрал?

– Да. Никто не знает, что я её нашёл. Карты, сделанные до пожара, сейчас редки и не слишком-то нужны. Я взял, никто внимания не обратил. Ну а про жемчуг старика Заррона каждый дурак знает.

Хм. Как всё просто.

– Если каждый дурак знает, то почему ты думаешь, что жемчуг всё ещё там?

Он смотрит на меня бесхитростно.

– Потому что надо во что-то верить. Я верю, что найду жемчуг.

Есть два варианта. Либо он и в самом деле такой идиот, каким выглядит, либо он очень профессионально водит меня за нос. Причём делает это экспромтом: вряд ли он мог предполагать, что встретит в выжженных землях соратника.

Темнеет довольно быстро.

– Надо спать, – говорю я. – Всё равно ночью не поедем. А чем раньше ляжем, тем больше проспим, тем раньше продолжим путь.

– Угу, – хмыкает Бер.

Мы возвращаемся к дороге. Тут пыльно и жарко. Находим чуть в стороне более или менее ровное место, где можно лечь. Коней привязать не к чему, но на такой случай у меня есть специальное устройство. Достаю металлический прут, заострённый с одного конца и снабжённый загогулиной с другого. Затем извлекаю нечто вроде киянки, только потяжелее.

– И ты заставляешь коня столько тащить? – ужасается Бер.

– Это северный тяжеловоз. Он и в два раза больше может увезти. Правда, быстро на нём не ускачешь, но пока и не требовалось.

Вбиваю прут в землю как можно глубже. Привязываю коней. Ещё одну верёвку веду от прута к своей ноге.

– Если кони рванут, прут их удержит, – поясняю я. – А я проснусь от рывка и успею перехватить верёвку.

– Отлично придумано, – констатирует Бер.

Конечно. В отличие от него я подготовился. В который раз спрашиваю себя, почему этого не сделал он.

Бер ложится метрах в пяти от меня, заворачивается в плащ. Тут довольно жарко, но спать просто на земле невозможно: пыль забивается во все отверстия. Теперь я жалею, что не удосужился достать где-нибудь современную карту дороги с обозначением оазисов. Хотя вероятно, такой карты вовсе не существует.

– Спокойной ночи, – говорит Бер.

Я хмыкаю что-то в ответ.

* * *

На развилке возникает проблема. Моя карта и карта Бера рознятся. Он утверждает, что нужно ехать прямо и свернуть позже. На моей карте поворот обозначен чётко: это дорога на Сунну. Бер опасается показывать мне свою карту.

– Ладно, – говорю я. – Куда ведёт эта дорога на твоей карте, если не на Сунну?

– Она вела к горам когда-то. А теперь, наверное, теряется в пустыне.

На моей карте упомянутая дорога к горам отпочковывается от суннской дороги километров через десять. В начале они представляют собой единое целое.

– Надо сравнить карты.

Я смотрю ему в глаза. Другого выхода просто нет, читает он в моём взгляде.

Он спешивается, я тоже. Мы разворачиваем карты синхронно, опираясь о бок его лошади, стоя рядом. Я пробегаю глазами по его карте. Первым делом я смотрю не на расположение дорог, а на руку картографа. В самом уголке моей карты есть подпись: «Гуда из Дворца». Подписано печатными буковками, ровненько и легко читаемо.

Смотрю в угол карты Бера. То же самое: «Гуда из Дворца».

– У нас карты одного мастера, – говорю я. – Правильной должна быть более новая.

– Он как-нибудь обозначал время написания?

– На моей карте есть цифра. Восемьдесят шесть. На обратной стороне.

Он переворачивает свою.

– Никогда не обращал внимания.

На оборотной стороне его карты тоже стоит цифра: шестьдесят четыре.

– Думаю, это порядковый номер. Моя более поздняя.

Теперь у Бера есть «официальный» повод благодарить судьбу за встречу со мной. По своей карте он бы не добрался. То есть он мог и добраться, но явно более длинным путём.

Он сворачивает свою карту и говорит:

– Тогда едем по твоей.

Мы забираемся на лошадей и продолжаем путь.

Дорога уныла и однообразна. Никаких видимых опасностей, ни малейших изменений рельефа. Не верится, что раньше тут были цветущие долины и богатеющие день ото дня деревеньки. Кажется, эта угольная равнина была здесь всегда, и иначе быть не могло.

– Слушай, – говорит Бер. – А опасности тут вообще есть?

Мне неожиданно становится смешно.

– Нет, что ты. Сейчас нас встретит делегация полуобнажённых девиц с живым Зарроном во главе и вручит главный приз в виде мешка жемчуга.

– Издеваешься.

– Глупые вопросы незачем задавать.

На этом диалог прерывается. И в самом деле, создаётся ощущение какой-то эфемерной безопасности. Будто мы едем на увеселительную прогулку.

А это совсем не так.

* * *

К вечеру мы подъезжаем к оазису. Теоретически, можно ещё ехать, потому что стемнеет только через час. Но ночевать на траве под сенью деревьев гораздо приятнее.

Привязываем лошадей.

– Завтра к полудню уже будем в Сунне, – говорю я.

– Только вот куда дальше, неизвестно.

– Найдём.

Он разводит костёр. Навыки у него есть, вполне даже профессиональные. Складывает нарубленные ветки красивой смесью домика и колодца, чиркает огнивом, ветки вспыхивают. Топить деревом приятнее, чем торфом.

Ручья в этом оазисе, к сожалению, нет, поэтому подстреленную днём птицу (похожую на вчерашнюю, но крупнее) также приходится жарить на вертеле. Впрочем, у меня нет претензий к Беру насчёт качества его стряпни. В его седельной сумке находится соль и перец. Я бы никогда не взял эти вещи в путешествие, потому что без них можно обойтись. Но Бер, похоже, собирался по принципу «что я люблю в своей обыденной жизни».

Закат кроваво-красен. На горизонте – ни облачка.

– Бер, – спрашиваю я. – Скажи мне, ты серьёзно намеревался доехать до Сунны, собравшись как на лёгкую прогулку?

Он улыбается.

– В общем, да. Мы же бессмертны. Туда бы добрался, а обратно – уж как-нибудь.

– А сжигатели? Ты слышал про сжигателей? А про чёрных?

– Про чёрных слышал. Из-под земли появляются как будто. А про сжигателей – нет.

– Они ловят путников и держат их в подземных пещерах. И каждый день ритуально сжигают.

Он ёжится.

– Гадость какая. Ну, понадеялся на удачу.

– Да.

Он мне нравится. Конечно, он что-то скрывает. Но с виду он такой непосредственный, такой лёгкий в общении.

Бывают такие ситуации, когда кого-то нужно принести в жертву, чтобы выбраться самому. Сейчас я думаю, смогу ли я принести в жертву Бера, если с нами случится что-либо подобное. Ещё вчера – смог бы. Сегодня – не знаю. В то же время во мне зреет мысль, что Бер без всяких колебаний принесёт в жертву меня. Оставит на растерзание.

* * *

Я не ошибаюсь насчёт полудня. Когда солнце в зените, впереди появляются развалины. Это и в самом деле развалины города, а не случайные холмы или просто обожжённая равнина. Силуэты стен покрыты чёрным налётом, проломаны во многих местах. Дорога приводит нас к главным воротам. Самих ворот, конечно, уже нет, но боковые башни уцелели. Правая сохранилась почти полностью, даже круглая крыша, пусть и пестреющая дырами.

Мы въезжаем в город медленно, осторожно. Такое место не может пустовать. Наверняка какая-то из сект, обитающих в Чёрных землях, избрала Сунну своей вотчиной.

– Куда теперь? – спрашивает Бер.

– Я знаю не больше твоего. Наверное, к центру. Карты Сунны я не нашёл, но дворец наместника должен быть где-то там.

Я чувствую чей-то взгляд, и это не Бер, поскольку я еду чуть позади. Я осматриваюсь: никого нет. Ни единого дуновения ветерка, тишина и спокойствие.

Мы едем по центральной улице города. Руины справа и слева покрыты слоем чёрной пыли. Иногда можно распознать здание: чернеют окна или дверные проёмы. Иногда – просто холм и не более того.

– Интересно, как мы узнаем дворец наместника, – говорит Бер.

Почему-то мне кажется, что мы сразу его узнаем. Есть в этом месте нечто загадочное.

Неожиданно Бер останавливается и спешивается.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Я хочу зайти в этот дом.

Дом сохранился неплохо. Под слоем пыли видны изящные барельефы на стенах. Два этажа, да и крыша выглядит целой.

– Зачем?

– Интересно.

Я не собираюсь его отговаривать. Он исчезает в чёрном проёме. Я также слезаю с лошади и беру обоих животных под уздцы. Привязываю к обломку перил на крыльце. При этом перемазываюсь чёрной пылью. Захожу в здание. Тут достаточно светло, свет проникает сквозь окна. Но смотреть не на что. Всё покрыто пылью, мебель давно рассыпалась в труху. Бер сидит на корточках у стены и что-то рассматривает.

– Что там?

Он подаёт мне какой-то предмет. Это стеклянная статуэтка с отбитой рукой. Она измазана в грязи, но сохранила своё изящество.

– Танцовщица.

Да, и в самом деле. Я рассматриваю статуэтку. Когда-то она стояла на комоде. Или на столе. Или на шкафу. Хозяин смотрел на неё, сидя на диване. Служанка протирала с неё пыль. А ещё раньше неизвестный стеклодув сделал её, чтобы порадовать чей-то глаз.

Бессознательно я кладу статуэтку в сумку. Бер не реагирует. Он ищет другие следы былой роскоши.

– Пойдём, – говорю я. – У нас есть более важная задача.

В его руке – другая статуэтка, такая же, но целая.

– Они парные. Они были вместе, а потом раскололись. У той отбилась рука. А у этой на руке слом едва заметный. Но они были одним.

Это что-то значит для него.

– Пойдём, – говорю я.

Он оборачивается ко мне.

– Женщину, которая жила в этом доме, звали Ликой. Знаешь, у неё были волосы до пояса. Чёрные, густые. У неё были чёрные глаза и хрипловатый голос. Она хорошо получалась на картинах. Её рисовали почти все художники Сунны и окрестностей. Она на всех картинах была самой красивой. Она собирала такие стеклянные фигурки. Когда пожар начал распространяться, она была в числе тех, кто отказался уходить. Кто-то сказал: мы бессмертны. Мы переживём, а потом заново отстроим весь город. И возродим нашу землю. Но они не могли и представить себе масштабов бедствия.

В его глазах – слёзы.

– А я ушёл. Я не хотел ничего строить. Я любил её, но не мог заставить её уйти вместе со мной. И оставаться на изувеченной земле я не мог. И ушёл. Где они теперь все – я не знаю. Кто-то проявлялся позже. Кто-то – нет. Может, и она где-то тут, похоронена заживо под слоем пепла. Или какие-нибудь фанатики держат её взаперти и сжигают каждый день.

Его боль переходит в ненависть. В ярость.

Я говорю ему холодно, размеренно:

– Ты пришёл за ней? Тебе не нужен жемчуг?

Он неожиданно успокаивается.

– Я не безумец. Её тут уже давно нет. Но здесь есть Заррон. И его жемчуг.

– Заррон?

Я чего-то не понимаю.

– Есть не только легенда, Мервер. Есть факты. Заррон остался тогда. Многие уходили, но он окопался где-то внутри дворца. В подвалах каменные стены, они не пропустили жар и гарь. Он до сих пор сидит на своих сокровищах.

– Ты знал это всё время?

– Да. Но я не знал дороги к городу. Ты помог мне с картой. Без тебя я бы не добрался, наверное.

Я выхожу наружу. Лошади ведут себя неспокойно. Мой тяжеловоз пытается взбрыкнуть.

– Ты найдёшь дворец? – спрашиваю я Бера.

– Вон он, – отвечает Бер.

От дворца остался только первый этаж. От бывшего дома возлюбленной Бера до резиденции наместника – метров сто. Она явно была не из бедной семьи.

Сейчас дворец похож на укрепление. Длинное приземистое здание без окон. Только вход чернеет примерно по центру строения.

– Лошадей стоит привязать поближе.

Я веду за собой лошадей. Бер – впереди.

– А внутри дворца?..

Он качает головой. Там придётся и в самом деле идти наугад.

Без Бера я бы никогда не догадался, что эти руины когда-то представляли собой хоромы наместника Заррона.

– Здесь была статуя, – говорит Бер, – справедливости. Женщина, держащая в каждой руке по яблоку.

Теперь тут нет ничего. Просто чёрная гладь.

Я привязываю лошадей метрах в десяти от входа к какому-то столбику.

– У тебя есть лампа? – спрашиваю я.

– Да. Три.

Это не ирония. У него и в самом деле с собой три фонаря с нефтяными горелками внутри. Чадят они довольно сильно, но горят в несколько раз дольше факела. Я беру один фонарь, у Бера – один в руке и запасной на поясе. Мы зажигаем фонари и заходим в здание.

* * *

Темно. Фонарь освещает жалкий пятачок пространства. Всё остальное поглощено тьмой.

– Думаю, это главный зал, – говорит Бер.

– Угу, – хмыкаю я.

Чёрная пыль повсюду.

– Ищем лестницу вниз, – замечает мой спутник.

– Вряд ли ход в сокровищницу начинается в холле.

– Ты прав.

Мы доходим до противоположной стены. Проём, ведущий в следующее помещение, завален камнями. Рядом – обломки винтовой лестницы, уходящей наверх, в пустоту.

– Потолок, кстати, нигде не обвалился.

– Да, – соглашаюсь я.

Это странно. Я поднимаю лампу повыше, чтобы увидеть потолок. Он довольно низок, и первое, что бросается мне в глаза, это отпечаток ладони.

– Смотри!

Он тоже поднимает взгляд.

– Его заделывали. Ремонтировали.

Вручную. Это я уже не добавляю. Люди руками плюхали раствор на потолок, укрепляли кирпичи и камни, чтобы помещение оставалось тёмным. Меня посещает одна догадка. Я иду к выходу, но на полпути чуть смещаюсь с прямой линии и подхожу к стене. В этом месте положено быть оконному проёму. Освещаю. Проём тщательно заделан. Я возвращаюсь к Беру.

– Они хорошо потрудились.

– Они где-то тут, – говорит Бер.

И в этот момент зажигается свет. Наверное, с полсотни факелов загораются почти одновременно, как по команде, в разных местах огромного помещения. Прямо перед нами, метрах в пяти, стоит человек в чёрном балахоне и странной шапке.

– Заррон! – вскрикивает Бер.

Заррон улыбается.

– Узнал, малыш. Узнал, молодец. По мою душу пришёл, да, малыш?

Бер делает два шага по направлению к бывшему наместнику, но ему в ногу вонзается стрела, пущенная из-за спины Заррона. Бер падает на одно колено. Смотрит на Заррона с ненавистью.

– И товарища с собой привёл? Думал, вдвоём справитесь?

– Я не с ним, – трусливо говорю я.

Нет, я не трус. Но сейчас у меня нет никакого резона выгораживать или защищать человека, который врал мне всю дорогу.

– А с кем ты? – Заррон усмехается.

– Я за жемчугом. Этого случайно встретил.

Бер встаёт, но ничего не говорит.

– За жемчугом? – переспрашивает Заррон.

Я осматриваю лица людей. Все жители заброшенного города бледны и худы. У них впалые щёки, болезненно блестящие глаза. Их руки похожи на птичьи лапы. Я не видел другие секты Чёрных земель, но уже эта наводит меня на страшные мысли.

Физически я сильнее любого из этих уродов. Наверное, я бы мог разметать и дюжину подобных. Краем глаза я поглядываю в сторону выхода. Светлый проём загораживает человеческая фигура.

Заррон делает несколько шагов ко мне. Я обращаю внимание на то, как беззвучно он передвигается. Абсолютно беззвучно.

– Знаешь что? – говорит он. – Сюда приезжают разные люди. Но у всех у них только две цели. Первые приходят по мою душу. Вторые – за моим жемчугом. И никто не хочет понять одного.

Он приближается почти в упор. От него отвратительно пахнет. Он смотрит мне прямо в глаза и неожиданно переходит на крик. Я отшатываюсь.

– Это мой город! – орёт он. – Ты слышишь меня, мерзкий вор? Это мой город! Он был моим всегда и будет моим всегда! Ты понимаешь меня?

Он делает паузу, и в повисшей тишине раздаётся тихий и хриплый голос Бера:

– Где Лика?

Молчание просто гробовое. Заррон тяжело дышит. Он опускает голову вниз и смотрит в пол. Потом оборачивается к своим последователям и говорит:

– Выйди.

Из толпы выходит женщина. Наверное, она была красива. Безумно красива. И даже теперь остатки былой красоты можно заметить в её лице, освещаемом жёлтыми факелами. Её руки – тонкие, как тростинки, глаза запали глубоко-глубоко, превратившись в щёлочки, чёрные волосы неровно обстрижены почти у самого черепа. Крайняя стадия истощения.

Бер поднимает голову и смотрит на Лику. Он протягивает руку, но не для того, чтобы дотронуться до неё, нет. Чтобы защититься, укрыться от этого кошмара.

А потом он достаёт меч и косым ударом сносит ближайшего к нему сектанта.

Я понимаю, что другого шанса не будет. Я бросаюсь к выходу. До него – подать рукой, кажется. Я перерубаю кого-то мечом, мимо меня свистит стрела и вонзается кому-то в глаз, факелы пролетают по сторонам, а отверстие выхода уже совсем близким.

Я вылетаю наружу. Дневной свет много приятнее полутёмного помещения. Но коней нет. Мы зашли во дворец не более десяти минут назад. Снаружи не раздалось ни звука, даже ржания. Они увели коней. Или убили. Я уже бегу по улице, когда спину пронзает боль. Я не чувствую ног и падаю.

Меня переворачивают на спину. Это больно. Надо мной склоняется лицо. Это Заррон, сумасшедший наместник. В этом мире не может быть сумасшедших, говорю себе я. Может, отвечает мне кто-то другой.

– Зря, – говорит Заррон. – От нас не сбежишь. Ты пришёл за жемчугом, но тебе не суждено его добыть. Как и никому другому. Ты заслужил своё наказание.

– Зачем?.. – спрашиваю я. – Зачем всё это?

– Потому что это мой город, – отвечает Заррон. – А ты нарушил его неприкосновенность. Твой друг пришёл за мной. Он виноват гораздо больше, чем ты. Потому что он знал, куда идёт и зачем идёт. Он тоже заслужил своё наказание. Я замурую его в полу самого нижнего помещения моей резиденции. Залью жидким свинцом. Мы не забыли, как плавить металлы.

Я уже не могу говорить. Его слова доносятся словно через туман.

– А тебя я накажу более гуманно. Ты совсем ничего не почувствуешь. И у тебя не будет долгого времени на размышления.

Я окончательно теряю сознание.

* * *

Так долго идти к цели, чтобы так глупо попасться. Нехорошо.

Открываю глаза и вижу землю. Земля колеблется. Я перекинут через круп лошади. Своей собственной, провались они все сквозь землю, лошади. Руки и ноги крепко связаны. С усилием поворачиваю голову. За нами едет лошадь Бера с двумя всадниками на ней. Оба – мужчины, худые и измождённые, с белыми лицами жителей подземелий.

– Проснулся? – раздаётся голос сверху. – Сейчас приедем, ещё минут десять.

Я пытаюсь что-то ответить, но только сейчас понимаю, что во рту у меня – кляп.

Остаётся только смотреть в землю.

Едем мы и в самом деле совсем недолго. Лошадь останавливается, мой всадник спешивается. Втроём сектанты стаскивают меня с лошади. Я осматриваюсь.

Передо мной прямо посреди пустынной чёрной равнины из земли вырастает огромная каменная плита. Или даже не каменная – стальная. На ней написана одна фраза, то ли выбита, то ли отлита: «Здесь заканчивается бессмертие». И всё.

В этот момент я понимаю, где я. Кажется, вторая цель моего путешествия достигнута, пусть и без моего непосредственного участия.

На плите больше ничего не написано. Никакого mortirum. Это просто стальная плита и несколько пустых слов. По крайней мере, с этой стороны ничего не видно. Может, позади.

Меня бросают на землю лицом вверх, потом прижимают к носу тряпку, пропитанную какой-то гадостью. Я снова теряю сознание.

* * *

Я открываю глаза. Три сектанта стоят передо мной. А я вишу на плите, привязанный верёвками к вделанным в неё кольцам. Кляпа во рту нет.

– Заррон велел передать тебе, – говорит один из сектантов, – что он дарует тебе величайшее счастье. Ты обретаешь покой и свободу от всего.

– Вы знаете mortirum? – спрашиваю я хрипло.

– Нет, – качает сектант головой. – Эта плита знает. Распятый на ней больше не просыпается.

Отгадка прячется в нескольких шагах от меня. Плита и mortirum связаны. Что это за место? Кто возвёл этот монумент?

– Ну, всё, – говорит главный. – Бывай.

Они забираются на лошадей: неуклюже, как люди, которые когда-то умели ездить, но разучились за неимением практики.

Они уезжают молча, не оборачиваясь.

* * *

Меня зовут Мервер. Я умираю от жажды. Стервятники не решаются подлетать близко к этому месту. Они чувствуют.

Если вы когда-нибудь найдёте моё тело, вы не узнаете, кем я был. Эту историю я рассказываю ветру, солнцу и земле. Они вряд ли её запомнят.