Текст книги "Лекции по истории позднего Средневековья"

Лекция 12. 11 октября

Мы говорили о великом движении, происходившем в сфере науки в Италии. Один из замечательных представителей этого движения был Пико делла Мирандола. 23 лет от роду он взялся защищать 900 тезисов из наук тогдашнего мира. С именем его привыкли соединять самым несправедливым образом понятия о многостороннем, обширном, но бесплодном знании. Новые исследования показали его совсем с другой стороны. Конечно, весьма немногие из его современников действовали так благотворно на науки и имели такое обширное влияние. В нем можно найти значительные сходства с неоплатониками. Подобно им, он вдается несколько в мистицизм, он занимался последние годы своей жизни изучением каббалы. Это еврейское слово, значащее предание. Под ней разумели евреи откровенную науку, данную богом Адаму и Аврааму. Впоследствии это же знание получил сверх 10 заповедей Моисей. Это знание, доступное и открытое немногим, передавалось изустно от одного поколения к другому. Во второй половине XV века вышли уже подробные исследования об этом (Франк Histoire de la cabbaie).

В XV столетии знаменитейшие ученые, самые сильные умы верили в существование этой неведомой большинству божественной, непосредственно сообщенной богом человеку науки. К ней-то был привязан Пико. А между тем это был человек, который написал блестящее остроумное опровержение астрологических бредней; он искал в каббале символа, под которым истина является человеку. Основной его мыслью было единство человеческих преданий, от Адама непрерывная нить развития. По его мнению, христианство есть высшая форма всей истории, к ней стремились религии Востока и древние философские убеждения, с этой стороны Пико, глубоко знавший древних, защищал и схоластику, отдавая ей справедливость. Подобно большей части людей того времени, Пико не отделял своей жизни от своих мнений. У него одно отвечало другому. Несмотря на молодость, красоту, княжество, он жил отшельником, считая служение науке священнодействием. Он умер в 1494 г., избегая света, погруженный в труды свои. Его идеи отозвались вне пределов его родины, они перешли в XVI столетии в Германию, во Францию.

Но сверх этой умозрительной стороны умственного движения в Италии была еще другая, практическая, где наука и жизнь приходили в более тесное соприкосновение. Мы говорим о попытках возвратиться к древним не только в науке, но и в самой жизни.

Большего разрыва с настоящим трудно найти в истории; гуманисты обращались к язычеству, переходили совершенно в античный мир, отреклись не только от окружающей действительности, но часто и от христианства. В 1468 г. папа Павел III начал первый гонение на науку Италии, но это гонение осталось еще без следов. До какой степени греческие и римские классики действовали на умы молодых людей и всего образованного сословия, это мы видим из истории каждого итальянского государства; разительный пример Олиджияти, вместе с друзьями пытавшегося освободить Милан от Сфорцев; попытка его не удалась; друзья его погибли, он сам был приговорен к самой мучительной смерти; его в продолжение нескольких дней пытали, потом с живого содрали кожу. Во время страшных мучений он утешал себя изречениями древних и умер со словами «mors acerba, fama perpetua».[118]118
  «Ранняя смерть, зато вечная слава» (лат.).


[Закрыть] Так глубоко входили в жизнь итальянских граждан идеи Древнего мира. Но закончил это направление знаменитый секретарь Флорентийской республики Макиавелли. Причины того, что мы будем говорить подробно о нем, заключаются в том, что, не зная Макиавелли, трудно понять характер XVI столетия; он стоит на рубеже между средним и новым миром. Он положил основание новым политическим идеям в Европе. Так как жизнь его находилась в тесной связи с его мнениями, то прежде скажем о жизни. Он родился в 1469 г., отец его был юрист, находился в службе; он дал сыну литературное образование; Макиавелли был еще очень молод, когда Флоренция свергла с себя начинавшее тяготить иго Медичи. Петр, сын Лаврентия,[119]119
  Речь идет о Пьетро Медичи.


[Закрыть] не мог быть сравнен со своими предками; когда французы пришли в Италию, граждане Флоренции воспользовались этим и изгнали Медичи. Древняя, чисто республиканская форма правления была восстановлена. Макиавелли тотчас получил место сначала секретаря совета, потом секретаря республики; все главные дела проходили чрез его руки. Но главная деятельность его была обращена на политические отношения Флоренции. Он 24 раза был послан к иностранным государствам с разными поручениями республики. Здесь он коротко ознакомился с делами современной Европы. В 1512 г. Медичи вследствие насильственного переворота, поддержанного силами императора Карла V, возвратились снова во Флоренцию. Приверженцы прежней партии пали; Макиавелли был взят, жестоким образом пытан; он сам говорит об этих пытках: «Что еще бы немного, и я бы умер». Но он ничего не показал. За недостатком явных улик (собственных фактов против него не было, он был взят за образ мыслей) он был освобожден, но ему уже не давали никакой должности; тогда он поселился в поместье своем небольшом близ Флоренции. Небольшое состояние, наследованное от отца, он истратил на службе. Теперь, в летах зрелости, он должен был жить на небольшое количество денег. Здесь-то начал он свою литературную деятельность. Он здесь написал свою знаменитую книгу Del Principe.[120]120
  Сочинение Никколо Макиавелли «Государь» («Il Principe») написано в 1513 г., впервые было издано в 1532 г.


[Закрыть] Потом часто посещал он Флоренцию, где в садах Козьмы Ручелаи собирались самые образованные люди Флоренции и иностранцы для науки и политики. Для этих-то друзей он написал свои беседы о Тите Ливии.[121]121
  Имеется в виду трактат «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия», написанный в 1513–1519 гг.


[Закрыть] Здесь же написал он свой разговор о военном искусстве.[122]122
  Имеется в виду сочинение Никколо Макиавелли «Семь книг о военном искусстве».


[Закрыть] Он умер в 1527 г. В последние годы жизни его Медичи иногда обращались к нему за советами, но должности ему не вручали никакой. Он умер, можно сказать, измученный, не удовлетворенный потребностью практической деятельности, оставив по себе странное имя: с именем его соединяли понятие хитрой, коварной политики.

Между тем Италия не так смотрела на него и причислила его к числу великих граждан своих, почтительно храня память его. В новой Европе, много пострадавшей от учения Макиавелли, нашлись голоса, и голоса благородные, в его защиту; спор решен тем, что честь его восстановлена. Это был один из самых страстных и благородных характеров Италии. Сочинения его разделяются, во-первых, на его официальные донесения Флорентийской республике в качестве посла; во-вторых, стоит его сочинение о князе, вопросы о Тите Ливии и, наконец, его мелкие сочинения, но это уже произведения, которые для нас не имеют значения. Донесения Макиавелли своему правительству принадлежат к числу самых важных исторических памятников; два донесения имеем мы из Германии, другие два – из Франции. Он описал страны, им виденные. Более превосходных отчетливых известий о Германии и Франции в таком кратком объеме не найдем даже во всей современной литературе, но он не довольствовался одним внешним, он взглянул глубже; много здесь верных, глубоких замечаний о Франции, Германии, замечаний, оправданных историей.

Еще важнее как для личной оценки Макиавелли, так и для истории тогдашней Италии донесения его об итальянских государствах, особенно донесения о времени пребывания его при особе Цезаря Борджиа. Цезарь был сын папы Александра VI. Сначала папа призвал его в кардиналы и дал ему архиепископство Валенсии. Когда умер, конечно не без содействия Цезаря, старший его брат, Цезарь сложил духовный сан и воротился к светской власти. Это было, бесспорно, одно из типических лиц тогдашней эпохи. Пользуясь средствами, которые представлялись его отцу, Цезарь Борджиа было вздумал основать в Италии могущественное государство. Все средства для этой цели не разбирались им – тайные отравы, измена, война. Войско у него было преданное, прекрасно обученное, могшее поспорить со всеми войсками тогдашней Европы. Сам он был человек необычайно деятельный, потерявший всякое различие между добром и злом, но чрезвычайно даровитый, любитель и покровитель наук и искусств, справедливый там, где справедливость не мешала его видам; в городах ему подвластных удары его не падали на низшие сословия; они падали на противников его стремлению.

В 1502 году он стоял на высшей ступени своего могущества, но у него завязалась распря с могущественными домами Вителли и Орсини. Флорентийская республика также питала неприязнь к этому человеку; она не любила Цезаря и отправила Макиавелли следить за его движениями. Донесения последнего от 1502 г. в высшей степени любопытны, ибо характеризуют того и другого. Оба они не доверяют друг другу, хотя превосходно понимают один другого.

Из отдельных слов, из улыбки Цезаря Макиавелли угадывает о его намерении и доносит о них своей Республике); он редко ошибается в своих выводах; как Цезарь ни хитер и ни осторожен, но Макиавелли знает и понимает его. Одно из этих писем навлекло на Макиавелли подозрение. Он доносит, что Цезарь под видом дружества пригласил к себе на пир своих противников и умертвил их. Этот кровавый поступок, заставивший содрогнуться всю Италию, не вызвал у Макиавелли ни слова укоризны: он поздравляет Республику, что и она отделалась этим от противников своих. По известию видно, что это нисколько не удивило Макиавелли и что он даже некоторым образом оправдывает Цезаря. Дело ясное: человек никогда не может высвободиться из-под влияния своего времени; нравственные и политические понятия времени связывают его. У Макиавелли понятие о нравственности было политическое, он говорил, что благо народа есть высший закон. С другой стороны, характер Цезаря имел для него тайную прелесть: он смотрел на него не с ужасом, а с тайным удовольствием и надеждой. Когда пресеклась для него пора гражданской деятельности, в 1513 году он написал книгу Del Principe,[123]123
  Князь, государь (итал.).


[Закрыть] где явно оправдываются преступления и подаются для них уроки; все преступления делит он здесь на полезные и бесполезные и отвергает только последние, принимая первые необходимыми в государстве. В этой книге резко отделена нравственность частная от политической и гражданской; между ними нет ничего общего. Эта книга преимущественно доставила Макиавелли ту печальную известность, которой он пользуется доселе. Но происхождение этого сочинения замечательно и является загадкой. Оно написано чрез год после падения того порядка вещей, которому принадлежала деятельность Макиавелли, написано человеком, который вытерпел пытку, и что же? Книга посвящена Лаврентию Медичи,[124]124
  В публикуемой нами рукописи П. Бессонова – явная ошибка: студент пишет, что Макиавелли посвятил «Государя» Пьетро Медичи, повторяя эту ошибку и в дальнейшем. В действительности сочинение было посвящено Лоренцо Медичи. Исправлено по рукописи П. Бартенева.


[Закрыть] сыну Петра, воинственному, но жестокому и хитрому князю, на беду или к счастью Италии рано погибшему, который представлял наиболее сходства с Цезарем. Одни говорили, что Макиавелли, написал эту книгу как низкий льстец, чтобы получить снова прежнюю свою должность; другие видели здесь скрытые намерения обличить современную политику, которой держались тогда князья итальянские;[125]125
  Заклеймить их пред целой Италией этой исповедью, которую он кладет им в уста.


[Закрыть] третьи, наконец, объясняли это гораздо проще, сообразно с характером жизни и мнениями Макиавелли.

Для того чтобы познакомиться с характером той эпохи, мы приведем письмо Макиавелли к Францу Веттори,[126]126
  Здесь вольно пересказывается письмо Макиавелли к Ф. Веттори от 10 декабря 1513 г., а также используются материалы письма к тому же Веттори от 10 июля 1514 г.


[Закрыть] товарищу его с детства, который был вместе с ним при дворе Максимилиана и который, будучи осторожнее, сохранил свое место. Макиавелли рассказывает ему свой образ жизни в своем маленьком поместье, жалуется на бедность и недостаток деятельности. «Рано утром, – говорит он, – выхожу я в поле и занимаюсь полезными делами: ловлю птиц, рублю лес и продаю его, выгадывая и обманывая; потом иду в трактир на большой дороге, где узнаю свежие новости и мысленно улетаю в город; потом ухожу я в лес и беру с собой одного из любимых писателей, особенно Данте, здесь приходят ко мне толпою воспоминания моего детства и молодости. После скудного обеда я опять отравляюсь в тот же трактир, сажусь играть в шашки с лавочником, мясником и так шумим о мелочах, что шум наш долетает до города». В другом месте говорит он: «Я не могу более терпеть, мне приходится бежать отсюда, я не могу здесь жить, я хочу скрыть срам моего семейства, пусть меня считают умершим… Но когда наступает ночь, я прихожу в свою уединенную комнату, здесь скидаю крестьянскую одежду и надеваю прежнюю, великолепную; здесь ожидают меня великие люди древности. С ними беседую я, и они дают ответы на все мои вопросы. С ними говорю я о прошедшем, о будущности нашей Италии». Здесь же посреди этой жизни он написал свое Del Principe. Книга эта написана холодно, спокойно, видно, что рука автора не дрожала; и вдруг он замыкает ее дифирамбом: «Какими бы средствами ни овладели Вы престолом, говорит он, обращаясь к Медичи, какие бы преступления ни довели Вас до цели, благословение божье будет над Вами». Он видел, что Италия лишена была всех средств к восстановлению порядка при всеобщей порче нравственности; для ее спасения он жаждал диктатуры и это убеждение вынес он из изучения древности. Ему все равно, кто бы ни был этим диктатором, лишь бы он спас Италию. Таким диктатором мог быть, по его мнению, Цезарь Борджиа. С презрением отзывается здесь Макиавелли о французах и немцах: из точки зрения Макиавелли, любившего горячо свою родину, это презрение было понятно. С какою же целью посвятил он эту книгу Медичи? Жестокий, но талантливый, он мог, по его мнению, осуществить идеал диктатора.

Справедливо сказал о Макиавелли Ranke. Макиавелли поступил с Италией, как врач с больным: видя опасное положение больного, врач дает ему яд. Другого средства не было. Этот яд предложил Макиавелли отечеству в виде Цезаря Борджиа или бессменного диктатора, какой бы нравственности ни был он.

Лекция 13. 15 ноября

Мы сказали о том значении, которое имела книга Макиавелли о князе. Мы видели, насколько неправы были обвинения, падавшие и падающие доселе на это знаменитое творение Макиавелли. Оно было написано вовсе не с какою-либо мелкою личною целью, это было выражение патриотических желаний и требований Макиавелли. Прочие сочинения Макиавелли, которые мы сейчас рассмотрим, подтвердят сказанное. Из них важнейшие суть беседы о первой декаде Тита Ливия. Многое, что кажется загадочным и непонятным в книге о князе, получает здесь полное объяснение; здесь-то выражена политическая исповедь Макиавелли. Мы видим из этой книги, что он был республиканец по убеждениям, по республиканец в античном смысле, не понимавший потребностей нового общества, тех нравственных изменений, которые христианство произвело в Европе. Поэтому он принимал только одну гражданскую доблесть и добродетель, одну гражданскую и политическую религию. Внутренний мир, раскрытый христианством, остался чужд Макиавелли. На эти внутренние требования отдельного человека, то, что мы называем субъективными требованиями, смотрел он с сожалением, презрением. С этой точки зрения он обвинял христианство в ослаблении общественной нравственности и доблестей, смешивая, таким образом, христианство с римскою иерархией, повредившей, конечно, во многом Италии. Он не знал другого христианства, кроме католицизма, и к этому-то христианству католическому относятся его воззрения.

Но, с другой стороны, у него было темное сознание, что христианство может быть побуждением к великому, и он говорит тогда: «Только народы глубоко религиозные способны к совершению великих исторических подвигов». Конечно, за этим тотчас следует его определение религии – он допускает религию только политическую как побуждение гражданское к совершению гражданских подвигов. Идеалом религии была для него религия римская. Нигде, может быть, так не видно, как в этой книге, до какой степени он стоял на античной почве. Для него история то же, что для Цицерона – gistra vitae,[127]127
  «Учительница жизни» (лат.).


[Закрыть] он предлагает здесь уроки и примеры для нравственности, он верует в силу этих примеров. Но многие, смело можно сказать, легкомысленные ученые смеялись над Макиавелли, обнаруживая его недостаточные знания древней истории. Точно, он не был антикварием; в ссылках его на древних писателей мы находим не один промах, но он глубоко изучил древних, он оттуда вынес свои воззрения. Здесь дело не идет о фактах, дело идет о рассуждениях, которые вставляет он между фактами. Цель, с какою написаны беседы о Тите Ливии, также чисто практическая: он хочет показать своим гражданам Римскую республику как идеал гражданства; он не умышленно, может быть, скрывает темные стороны республиканской римской свободы, рабство, угнетение низшего класса.[128]128
  Всех сословий одним господствующим.


[Закрыть] Он ослеплен был могуществом Рима, славой его, величием тогдашней Италии. С такой же целью написаны его семь книг о военном искусстве.

Мы говорили уже об упадке военного духа в Италии. Граждане, занятые другими интересами, предоставляли войну наемникам, кондотьерам. Этими наемными дружинами поддерживали свою власть мелкие князья Италии, присваивали себе правдою и неправдою власть, вели войны кровавые в итальянских державах. Начальники кондотьеров уславливались наперед в успехе битвы; та кондота, которая получила более денег, та и одерживала победу. В конце XV столетия открылись все следствия такого порядка вещей. Италия, стоявшая тогда на высоте просвещения, где было много таких политических благородных идей, не могла представить даже слабого сопротивления врагам внешним. Французы прошли ее вдоль, для испанцев и швейцарцев Италия была равно открыта. Она не могла выставить национального войска, кондоты ее оказались недостаточными против этих иноплеменников, которые вели войну серьезно. Макиавелли доказывает необходимость именно национального войска, говорит, как должно образовать его, каким духом оно должно быть исполнено. В связи с этим сочинением Макиавелли о военном искусстве стояли его беседы о Тите Ливии, сочинение собственно о значении республики, возникшее в последующей его жизни, в беседах его в садах Ручелаи с юношами флорентийскими о возможности независимости его отечества; там образовалась идея этого сочинения.

Но в связи с ним находится еще сочинение Жизнь Луккского князя Кастручио Кастракани.[129]129
  Имеется в виду сочинение Никколо Макиавелли «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки».


[Закрыть] Это небольшое сочинение подало повод к самым неосновательным толкам. В конце XVI ст. знаменитый книгопродавец Альдо Манучио[130]130
  Речь идет о венецианском издателе Альде Мануции Младшем (1547–1597).


[Закрыть] издал жизнь его с огромным комментарием и ездил для этого нарочно в Лукку. Но к прискорбию своему убедился, что в этой книге[131]131
  Биографии, написанной Макиавелли.


[Закрыть] мало исторической истины. В наше время эта биография послужила новым поводом к обвинению против Макиавелли, именно, что он искажал будто бы исторические истины и т. д. Но мы должны оставаться верными тому воззрению, которое приняли относительно Макиавелли. Он был по преимуществу практический человек, гражданин. Здесь он написал не настоящую историю Луккского князя, а изложил средства, каким образом маленькая республика в Италии может достигнуть власти и распространить ее.

Кастручио Кастракани усилился только посредством войны: следовательно, здесь, с одной стороны, Макиавелли показывает, как практически надо осуществить теорию его о военном искусстве, с другой стороны, этот князь получил первенство над всеми окрестными областями. Макиавелли принимает это в большем объеме относительно всей Италии. Одним словом, между всеми сочинениями Макиавелли мы видим глубокую связь. Наконец, его история Флоренции,[132]132
  Труд Макиавелли «История Флоренции» в 8 книгах. «Великий талант Макиавелли обнаружился в его истории Флоренции, – говорил Грановский. – В эпоху, к которой принадлежит Макиавелли, европейская литература может гордиться несколькими замечательными историческими сочинениями. Во французской исторической литературе замечателен Филипп де Коммин, которого несправедливо сравнивали с Тацитом; итальянцы могли уже выставить целый ряд значительных исторических писателей; но все они бледнеют перед Макиавелли. Макиавелли предпосылает истории своего родного города обзор средневековых событий. Это – первая попытка собрать все явления Средних веков вместе, попытка не совсем удачная, обличающая недостаток материалов, но ум крепкий, гениальный. В Истории Флоренции Макиавелли показал владычество тех всемирных законов, которым подчинена история всего человечества, можно сказать, что здесь он умел показать судьбы всех европейских государств; он выводит законы событий. Это – первый опыт философского построения истории в приложении к судьбам итальянского города. Чтобы понять историю Флоренции Макиавелли, надобно обогатиться запасом знаний, идей. Для большей части читателей эта книга покажется несколько скучною, но читая ее внимательно, нельзя отказать в глубоком удивлении тому колоссальному уму, который умел в столь тесных рамках, в столь малом объеме совместить такое количество идей. В своем сочинении Макиавелли показывает, как одно сословие вытесняется другим, как сначала аристократия, дворянство вытесняется торговыми фамилиями, которые в свою очередь уступают место цехам – демократии. Это явление повторилось и в других государствах. До таких в настоящее время никому не новых идей Макиавелли добрел одиноко; между ним и древним писателем классической древности Тацитом нет посредника.


[Закрыть] то сочинение, которое наиболее известно после книги о князе. Если мы приступим к изучению флорентийской истории Макиавелли только с требованием богатства фактов, критического изложения этих фактов, важности их и точности, то наши ожидания не оправдаются. Но тем не менее история Флоренции может стать наряду с величайшими историческими произведениями всех веков и всех народов. Он предпосылает истории города Флоренции обзор истории Средних веков. Для него вся история разрешается во флорентийской истории. Он ставит Флоренцию в центре всего мира, в этом общем отношении, объясняет флорентийскую историю также в этом отношении: уже с одной этой точки зрения, на которую дотоле не становился никто, показывается значение этой истории. В самой истории Флоренции он показывает, как в истории каждого отдельного государства совершаются те же законы, как и в истории всего человечества, он проводит между историей Флоренции и всеми известными ему государствами аналогию.[133]133
  Он видит везде повторение одних и тех же явлений.


[Закрыть] Воззрение это чисто античное, воззрение фатализма: народам нельзя избежать судьбы своей, им даны наперед известные моменты развития, чрез которые они должны перейти. Гениальностью граждан отдельных и частотою нравов момент падения может быть отсрочен, но отвратить его нельзя. Он принимает общество сначала как скопище людей, соединившихся под гнетом внешних нужд для обороны от внешних неприятелей; потом из среды его возникает аристократия, аристократия в свою очередь становится тягостной, потом следует демократия, во главе демократии является, наконец, монархия. Он берет опыты для подтверждения из римской истории. Отсюда объясняются многие его односторонности. От этого, может быть, также развилось и это его исключительное благоговение пред политической жизнью к ущербу всех других сторон жизни народной. Разбору поэтических его произведений здесь нет места, хотя и здесь мы должны указать на многозначительную сторону – ядовитую иронию, с которой он обращается ко всем явлениям средневековой жизни, на этот сатирический, горький взгляд на жизнь. Только стоит прочесть три стиха, чтобы понять эту сторону; он говорит, как надо встречать несчастье: «Встречая несчастье, не принимай его по капле, проглоти его разом; глуп тот, кто отведывает его понемногу». Сочинения Макиавелли имели влияние не в одной Италии. В Италии он был признан великим гражданином, проникнутым чувством трагической скорби о гибнущей, порабощенной родине. Потому Италия вправе так высоко ставить секретаря Флорентийской республики. Но, с другой стороны, после того, как мы указали лучшие стороны сочинений Макиавелли, надо сознаться, что другие страны Европы имели полное право горько сетовать на него. Он отрешил частную нравственность от общественной, государственное право от религиозных основ. Он поставил высшим законом благо народа, но прибавил к этому правила, приобретшие страшную известность и устах иезуитов, что все средства, ведущие к достижению общественного блага, оправдываются этой целью. Книга о князе сделалась настольной книгой государей XVI столетия, Филиппа II Испанского, Екатерины Медичи, Генриха IV французского, пользующегося незаслуженной славой правоты и прямодушия. Можно сказать, что учения Макиавелли отравили, вошли ядовитою примесью в политические идеи XVI столетия. Безнаказанно таких идей и советов нельзя давать народу; как бы ни велика была цель, безнравственные средства вредят цели. Личность Макиавелли остается в том же уважении, сочинения его исполнены великих достоинств, но все-таки должно сказать, что они оказали влияние, о котором, конечно, думал Макиавелли.

Мы увидим далее, что Макиавелли не замкнулись эти попытки перестроить феодальное общество на основании идей античного мира и чистых умозрений. Мы посмотрим теперь на распространение идей античности в других государствах. Еще в начале XV столетия Германия обратила внимание на движение в Италии. Молодые люди из достаточных, частью из аристократических, фамилий посещали Италию, познакомились с древней образованностью, способами изучать эту образованность и принесли все это на родину. Агрикола, Рудольф Ланге, Буш и другие были во главе этого направления.

Здесь не должно забывать, что именно в XV столетии возникла большая часть немецких университетов. Преподавание в этих университетах было по преимуществу схоластическое, читались разные отрасли схоластики, богословия на схоластических основах, право каноническое и римское; об естественных науках, истории и философии не имели понятия. Но в конце XV столетия в городах являются один, несколько человек, проникнутых другим направлением, читавших древних писателей, поэтов, историков и силившихся поделиться этим наслаждением с юношеством. Наконец, с этим движением совпадает и распространение книгопечатания. Книги доставать стало легче, новые издания древних писателей распространялись повсюду. Но одно глубокое различие отделяло Германию от Италии. В Италии это движение научное, это возвращение к Древнему миру тотчас приняло характер оппозиции против католицизма, против христианства. Не только светские ученые, занимавшиеся древней греческой и римской литературой, но многие кардиналы были заподозрены в совершенном равнодушии к христианскому учению.

В Германии было совсем иначе. Здесь ученое движение шло вместе с религиозным. Попытки преобразовать школы, заменить схоластику чем-либо живым впервые видим мы в Нидерландах; они вышли из религиозного братства, от братства взаимной любви, к которому принадлежал знаменитый Фома Кемпийский. В этих школах, заведенных членами этого братства, впервые начинается основательное преподавание древних языков; разумеется, целью их было изучение Святого писания в подлиннике, а не чтение светских писателей, но с тем вместе шло и изучение древних. Всякое движение в истории олицетворяется обыкновенно в знаменитых его представителях. Еще в первой половине XV ст. Германия оказала значительную услугу Европе в этом отношении; мы упоминали об Энее Сильвии Пикколомини, впоследствии папе, тогда еще юном, исполненном любви к древним писателям, проникнутом нравственными идеями древних. В каждом городе, который посещал он в Германии, он оставлял следы своего пребывания, он собирал вокруг себя латинистов, знакомил их с тем, что было сделано в Италии по этой части; в Вене после его пребывания составился целый круг людей, действовавших в этом направлении. Потом явились немцы, которые пошли по его следам, Буш, Рудольф Ланге, Агрикола и т. д. Биография каждого из них представляет высокую занимательность. Это были странствующие рыцари науки, гуманисты, как их называли тогда; они переходили от одного города в другой как миссионеры, проповедники новых идей и нового вкуса. Во второй половине XV столетия Германия обратила внимание на изучение греческой литературы. Дотоле изучалась одна латинская. Значительную помощь в этом оказали изгнанники византийские. Об этом влиянии было много писано, влияние было, конечно, велико, но его можно назвать более вещественным, нежели духовным. Византийские ученые могли научить европейцев только грамматике, передать им материальную часть языка, привезти рукописи, но в понимании этих памятников не могли быть руководителями. Лучшее доказательство тому – в Византии они были также изучаемы, и ничего отсюда не вышло. Но как скоро коснулись они другой, более плодотворной почвы, пошло другое развитие. Они были, так сказать, только разносчиками рукописей, странствующими учителями греческого языка; другой высшей услуги за ними не было.

В конце XV ст. Иоанн Рейхлин, сын ремесленника, взятый сам по прекрасному голосу в певческую одного из прелатов немецких и сознавая в себе глубокую потребность знания, преодолел все материальные препятствия и посетил Италию. Он ознакомился там с греческим языком, принес с собой на родину отличные знания этого языка и первый экземпляр Одиссеи.