Текст книги "Лекции по истории позднего Средневековья"

Лекция 10. 6 октября

Мы видели, в каком положении находились государства христианские Западной Европы во второй половине XV столетия. Мы сказали о той опасности, какую внушало Европе возрастающее могущество Турецкой империи. В самом деле, славянские государства и мадьярские, силы в Польше и Венгрии были недостаточны, чтобы остановить напор турок. Империя немецкая, разбитая на тысячу с лишком владений, не могла представить надежного оплота, а силы турецкие росли.

Надо взглянуть ближе на это государство, чтобы понять причины этого могущества.

Турецкие летописцы рассказывают еще о том времени, когда основатель турецкого могущества мог собрать всю дружину свою около одного котла.

В XIV столетии османам принадлежит вся Малая Азия, они вступили в Европу, и в половине XV столетия овладели всеми землями Византийской империи.

В начале 1453 г. Магомет II осадил Константинополь, собственно Византийскую империю, ибо пределы империи совпадали c укреплениями этого города.[109]109
  Число жителей византийской столицы в середине XV в. составляло около 40–50 тыс. человек.


[Закрыть] Четыреста тысяч и более было жителей в царственном городе, но готовых защищать явилось только 5000. К ним присоединились 2000 итальянцев под начальством генуэзца Джустиниани. Этим 7000 ратников вверена была защита города, от падения которого зависела не только судьба всей Юго-Восточной Европы, но падение которого грозило и остальным странам Западной Европы. Занятые своими домашними делами, народы Европы не обращали должного внимания на эту опасность; последний император был убит, имя Стамбула заменило имя Константинополя. Но Магомет не остановился на этом завоевании и шел далее. Он говорил, что не положит оружия, доколе в Европе останется хотя бы один христианин. Магомета II не надобно представлять себе каким-либо варваром вроде Чингис-хана или Тимура. Он был человек относительно своего времени высокой образованности; кроме персидского, арабского, турецкого языков он знал языки греческий, еврейский, латинский. Он любил науки и искусство, даже те, которые были запрещены пророком, и призывал к себе итальянских художников. Это сделало его тем более грозным. Не только с суши грозил он врагам своим, но и флотом на Средиземном море. Турция явилась одновременно морскою и сухопутною державою.

Мы знаем, что тайна долгого существования Византийской империи объясняется только теми средствами империи, которые извлекала она из народов славянских, но народы славянские, постепенно ослабленные Византийской империей, слагались в (независимые) массы и государства на южной стороне близ Дуная. Эти государства были также завоеваны турками. Отчаянно сопротивлялись они, но вожди не могли сдержать этого натиска. Земли славян, Пелопоннес, нынешняя Греция, часть архипелага – все это было покорено еще при Магомете. Остров Родос, место пребывания рыцарей Иоанна Странноприимного, отразил нападение турок, но ему угрожала новая осада. Суда мусульманские явились у берегов Италии и осадили Отранто. Напрасно было воззвание пап к походу крестовому против этих врагов. При дворах думали об этом, то есть делали предварительные праздники, но никто надлежащим образом не понимал опасности. В 1481 году умер Магомет II, и можно сказать без преувеличения, эта смерть была счастьем для Европы. Преемник его Баязет II был слаб и беспечен. Он возбудил против себя общее негодование, особенно между янычарами; завоевания шли медленно и вяло, без участия самого султана. Такой порядок вещей не мог удовлетворять требованиям новой Турции. В 1511 г. он должен был сойти с престола и уступить его Селиму, сыну своему, тот славно продолжал завоевания. Из чего же составлялись силы Турции? В первом томе «Истории римских пап» Капке образцовым образом изложено состояние Турции в это время. Это сочинение составлено из донесений венецианских послов, знавших хорошо Турцию, с которой беспрерывно входили они в столкновения.

На трех основах держалась турецкая власть: во-первых, на старой турецкой коннице, во-вторых, на учреждении янычарской пехоты и, наконец, – на личностях султанов. Когда Османы соединили под своей властью княжества, основанные отдельными турецкими вождями в Малой Азии, они приняли в ряды свои соплеменников своих, рассеянных в Малой Азии; каждый, вступив в ряды, получал участок земли, род лена, тимар, за который обязан был службою. Тимары были незначительны, от трех до пяти тысяч пиастров приносили они дохода; пиастр равнялся нашему рублю. Тимары должны были вместо пошлины выставлять всадников, именно с 8000 тимаров взималось 200 всадников. Шлёцер[110]110
  Шлёцер находит в этом сходство с западноевропейским устройством.


[Закрыть] говорил: c’est tout commechez nous[111]111
  Все, как у нас (франц.).


[Закрыть], но мы видим, что здесь существовало глубокое различие от европейских ленов. Bo-первыx, турки не знали настоящей наследственности; каждый тимар мог быть отдаваем другому владельцу по смерти одного. Дети владетеля не имели права на тимар. Но зато один род был постоянно владетельным. Только турки, завладевшие Византийской империей, могли владеть тимарами. Таким образом, в конце XV столетия у турок является 130 тысяч превосходных всадников, для которых война была любимым делом; чем более увеличивалось народонаселение, тем более нужно было число тимаров и, следовательно, надо было завоевывать новые земли, новые участки. Эти 130 000 тимаров, которые видим мы в конце XV столетия, составляли настоящее турецкое войско и в противоположность грекам покоренным назывались воинами, христиане назывались гражданами.

Но, кроме этой превосходной конницы, султан располагал лучшей пехотой в Европе; странен был состав этой пехоты. Около 1367 г., в половине XIV столетия, турки начали воспитывать христианских мальчиков для службы в своем войске; когда паша отправлялся на христиан, он привозил в дар султану здоровых, сильных мальчиков. Отцы их были убиваемы или продаваемы, дети поступали в дар к султану. Потом каждые пять лет происходил обыск селений, турецкие сановники осматривали всех детей христианских, выбирали самых крепких и здоровых и отправляли их к султану.

Одна часть, самая меньшая, отправляема была в сераль, другая, большая, часть отдавалась в Анатолию для учения тому, что было прилично воину, участвовала в обработке земель, приучалась ездить верхом и владеть оружием. Когда им наступало 20 лет, они возвращались в европейскую Турцию и вступали в ряды янычарские. Крепкие и здоровые юноши, оторванные от семейств, забывшие язык и веру отцов своих. Им не суждено было иметь семью, они осуждены были на безбрачие и войны с неверными; они жили вместе в огромных казармах, подобно монахам, каждый вечер делали их перекличку, не позволено им было отлучаться на ночь; они не могли жениться. Они были подчинены правилам самой строгой дисциплины, ропот наказывался смертью, по-видимому, тяжелая, безрадостная жизнь. Но у них были свои вознаграждения, они гордились уважением к ним султана, султан без них не ходил на войну, они не ходили без него. Начальники янычар могли быть выбираемы только из их рядов. Дети христиан, таким образом, предводители людей христианского происхождения, были самыми страшными, жестокими врагами христианских народов. Мрачный, религиозный фанатизм был отличительным характером янычар в первое столетие их существования. За султана и рай магометов они охотно проливали кровь свою. Такие учреждения, основанные на абстрактных целях, не могли долго существовать; но сначала янычары были страшны, выигрывали все великие битвы, при Варне, при Косове, и они же овладели Константинополем. Таким образом, на счет христианского народонаселения поддерживал турецкий султан могущество свое.

Но не в одни янычары поступали они, часть их назначалась для воспитания в отдельных сералях, в Адрианополе, Константинополе. Это были лучшие, подававшие более надежд; они учились грамоте и военным обрядам; они составляли впоследствии конную стражу султана, не получали тимаров, но были на жалованье султана; отсюда выходили первые военачальники и великие визири; в половине XVI столетия все великие визири, покрывшие такою славою турецкое оружие, были отсюда.

Наконец, личность султана. За исключением Баязета II, все они отличались великими дарованиями, великим честолюбием, деятельностью. Можно сказать, что они большую часть деятельности проводили в войне с христианами. В руках их были сосредоточены все средства государства, они располагали несравненно с большею легкостью всем этим, чем христианские государи. Но само собой разумеется, что такой порядок вещей находился в сильной зависимости от личных качеств отдельного султана. Последним великим султаном был Сулейман; после него мы увидим упадок турецкого могущества, ознаменованный упадком и личных достоинств сановников и янычар. При Сулеймане уже было заложено начало этому падению, он первый позволил янычарам вступать в брак и не всегда ходил в поход с ними.

Мы видели, следовательно, в каком положении находилась Западная Европа в это время; везде упадок средневековых учреждений, возникновение новых форм и политических требований. Везде этот переход условливается усилением монархического начала и отдельных национальностей. Именно в тех государствах, где эти явления обозначались не с такой силою, там оказалось более препятствий к успеху и зародыш будущего разложения. Но не в одной только сфере государства, в сфере политической жизни обнаружились явления, свидетельствующие о переходном времени. Западная церковь представляет нам то же зрелище, как и государство. Известны великие требования пап в XIII столетии, и, по-видимому, успех был на стороне их. Целая династия, в руках которой была лучшая часть Европы, Гогенштауфены сокрушились в неравной борьбе с папской властью. Успех пап был полный, ни одно из государств Европы уже не могло противопоставить им прежнего сопротивления.

Но это была мнимая победа, и победитель и побежденный сочли равными с театра битвы. Прошло полвека после смерти Фридриха II и несколько десятилетий после Конрадина, внука его, и агент французского короля дал Бонифацию VIII пощечину. Это не было делом только личного насилия, наглой обидой, нанесенной лицом лицу. Можно сказать, что великая политическая роль папы кончилась. Он вовлечен был в политические мелкие смуты и сошел с идеальной высоты своей.

Прежде всех объявила себя независимой от папы Франция в том смысле, что церковь французская вышла из прежней покорности ему. Второй преемник Бонифация VIII переехал уже во Францию, в Авиньон. Здесь он жил под надзором, опекой королей французских и был рукой их (политических) видов, притом, надо заметить, во время упадка сил Франции, во время тяжких ее войн с Англией.

При Эдуарде III единовременно с этим Англия отказалась платить подать папе, платив дотоле огромную сумму, признавая себя через короля своего в XIII столетии леном папским. Мы помним, что некогда папские легаты имели влияние на выборы императора; в XIV столетии курфюрсты, собравшись в Реймсе, решили избирать только сами императора без вмешательства иноземцев, т. е. легатов папских. Везде освобождались отдельные национальности. Потом началась великая схизма, давшая новые средства светской власти против духовной. В начале XV столетия пап было даже три, третий жил в Испании; они обвиняли один другого в похищении престола и приводили в соблазн Европу своими ругательствами.

Признание того или другого папы было делом личного произвола. Тогда со всех концов Европы поднялся один мучительный крик, выразивший потребность восстановить значение пап. С этой целью в начале XV столетия было три собора, первый в Пизе (1409); здесь обнаружились все язвы западной церкви и болезни ее; собор не нашел, однако, средств к излечению; новый собор собрался в Констанце (1414), его следствием была смерть Гуса и выказавшееся новое направление, страшное для папы. Недовольные папою кардиналы и архиепископы думали ограничить его власть соборами с преобладанием аристократического начала в церкви. Следовательно, посягали на одно из основных начал католицизма.

Но собор Константский, споря с папою, силится оправдать себя в общем мнении и силится доказать, что он настоящий католический собор, и потому, быть может, так строго поступил с Гусом и Иеронимом Пражским. Последний собор был в Базеле (с 1431 г.). Здесь движение собора приняло характер чисто демократический; здесь выражены смелые начала, что соборы стоят выше пап, что собор может изменять решения папские, низлагать пап, что на соборе священник равен папе. Но самая талантливая, блестящая личность отложилась от этого собора: Aeneas Silvius Piccolomini, юноша аристократического образования и происхождения, принесший на собор начала новые; но потом он не выдержал первого направления, перешел на сторону пап и явился потом сам папою Пием II (явление блестящее и трагическое, не выдержавшее той идеи, которую сначала так блистательно защищало).

Видя, к чему клонится дело, папа и его приверженцы обратились с предложениями к отдельным государствам, предоставляя значительную свободу французской и английской церкви, предоставляя им многие права, делая уступки в догматах самих гуситам чешским, чтобы хотя что-либо сохранить из папской власти, но результаты всего порядка вещей были очевидны. Реформа святых отцов собора не состоялась, но национальные церкви везде выигрывали. Следовательно, и здесь повторился общий характер времени: средневековые начала уже не могли удержаться.

Лекция 11. 8 октября

Мы видели перемены в сфере церковной и политической жизни Средних веков. Нам остается рассмотреть подобные явления в остальных сферах. Известно, что каждый порядок общественный тесно связан с лежащими в основе общества идеями, которых он есть результат и продукт. Средний век имеет свои законченные теории, лежащие в основе его политических форм, церковных учреждений и нравственных правил. У него была своя наука, оправдавшая явления средневековой жизни, доказывавшая их законность. Но и сюда проник дух отрицания; самые эти основные начала были подвержены строгим исследованиям. Но чтобы понять полнее то, что следует излагать нам, надо сказать несколько слов о средневековой науке, или схоластике, когда начались первые попытки разрешить в сфере разума важнейшие вопросы, тревожащие человека. Мы привыкли под схоластикой разуметь бесплодные и диалектические формулы и определения, одним словом, науку, лишенную всякого живого содержания. Такое воззрение на схоластику объясняется теми формами, в которых она действительно явилась в конце XV столетия, но при первом своем появлении не такова была она. В XI столетии, когда начались первые попытки ее, в схоластике, в этой науке, впоследствии опозоренной и осмеянной, явилось необычно много смелости и жизни. Стоит указать на один пример Абеляра, на эту жизнь, исполненную борений всякого рода, на эту многосложную, могучую, богатую умственную деятельность, которой коснулся он всех сторон тогдашней науки и коснулся их не бесплодно.

Главным достоинством схоластики тогда была ее юношеская смелость, исполненная бесконечной веры в силу разума; она смело схватилась со всеми трудностями, схоластика думала, что нет вопросов неразрешимых. Главный недостаток ее заключается в недостатке положительных знаний и материальных средств. Вожди схоластики усвоили себе все, что знали их современники, но этого было недостаточно; тем не менее заслуга их велика: они-то сообщили европейскому уму ту пытливость, науке – гибкость и ловкость, (которые она сохранила как лучшую часть наследия, завещанного средневековой наукой). Но вследствие самой своей смелости и самонадеянности эта наука не могла вступить в дружеские отношения к средневековому обществу. Абеляр подвергался отречению от церкви и гонению таких мужей, каковы были, например, св. Бернард. Ученик Абеляра, Арнольд из Бреечии, умер на костре за смелую попытку изменить политические формы в Италии.

Одним словом, схоластика вызвала против себя двоякую оппозицию – со стороны светской и духовной власти.

В течение XII столетия она осталась в тех же отношениях к папскому престолу и светским властям. Самых глубоких, блестящих схоластиков того времени находим в постоянной вражде с папским престолом и светскими властями. В XIII столетии средневековые начала восторжествовали над противниками своими. Император Фридрих II, который стал во главе всех новых элементов, пал после смелой, но бесплодной борьбы. Общее мнение отступилось от него, папы этим воспользовались. В XIII столетии, по-видимому, подавлены все оппозиции против средневековой церкви, средневекового государства. Но это была минутная победа, папы недолго пользовались своим торжеством. Собственно с их стороны все меры были приняты, чтобы устранить подобные явления, как схоластика: в начале XIII столетия в Южной Франции основано страшное судилище – инквизиция, имеющее судить мысли человека. Единовременно с этим учреждены два монашеских ордена доминиканцев и францисканцев, ордена, отказавшиеся от всякой собственности и обрекшие себя на постоянное непрерывное служение одной церкви и папе. В руки этих орденов перевели папы, во-первых, надзор за воспитанием, во-вторых, из рядов их вышли главные проповедники. Сопротивление других орденов, силившихся удержать университетские кафедры, было бессильно. На всех кафедрах сели монахи этих орденов. В XIII столетии это замещение кафедр в европейских университетах не принесло существенного вреда: новые преподаватели шли по следам прежних. Это были любознательные, мужественные люди, любившие и поведшие вперед науку. Но это продолжалось недолго.

В XIV столетии схоластика, несмотря на несколько знаменитых имен, уже отжила свой век. Она брала свои орудия только из умозрения, незнакомая ни с естественными науками, ни с историей. Как школа формальной логики она могла еще приносить некоторую, впрочем двусмысленную, пользу, но все, что можно было сделать, уже было ею совершено. В XIV столетии она ставит себе в обязанность оправдывать папскую власть и католицизм в тогдашних видах. Она довела это подчинение науки внешним целям до цинической крайности. Иоанн Торквемада в XV столетии учил, что самое Священное писание имеет силу настолько, насколько папа признает его; без того Священное писание не имело бы силу.

Средневековые университеты заменяли тогдашним народам все средства, какие дает нам ныне литература и книгопечатание. Книги были редки и дороги. Толпами стекались слушатели. Только в университетах происходил обмен мысли; и на этих-то кафедрах преподавали такие ученые, о которых мы сказали. Далее, идя последовательно ложным путем, схоластика дошла до того, что перестала брать во внимание текст Священного писания и объясняла одни комментарии свои, так что некоторые богословы не знали даже Библию, зная превосходно одни комментарии на прежних своих богословов. Вместо великих вопросов Абелярда и других великих схоластиков в диспутах университетов спорили о том, почему Адам в раю съел яблоко, а не грушу. Целые тома написаны на следующие темы: может ли бог совершать чудеса обратно, т. е. переносить их на прошедшее время. Одним словом, живое, положительное содержание совершенно исчезло из науки; история, филология, естественные науки не преподавались вовсе. Только с кафедр юридических видим мы некоторые оппозиции схоластике, но довольно робкие, выходившие из внешних причин, ибо преподаватели римского права были противниками защитников канонического права. Таково было состояние схоластики в XV столетии.

Такова была наука официальная, но была и другая наука. Не одни смелые попытки схоластики победило папство; оно одержало другую победу, кровавую, над ересями Европы. Рядом с усилением католицизма развивалось в тени оппозиционное направление, обнаружившееся в ересях.[112]112
  В своих знаменитых публичных лекциях 1845/1846 г., сравнивая истории Англии и Франции, Грановский уделял значительное внимание истории средневековых ересей. В записи лекций читаем: во Фландрии среди многочисленных ремесленников, недовольных своим положением, «развелись страшные ереси. В наше время, в эпоху интересов общественных и промышленных, во Франции развивается пауперизм и хартизм; в эпоху Средних веков, эпоху религиозную, должны были развиться ереси другого рода. Мы не знаем, в чем состояли ереси. Знаем о гонениях, о бурных восстаниях, но католические летописцы не дали себе труда записать, в чем состояли требования этих классов… Самые многочисленные и страшные ереси возникли в Лангедоке. Означить эти ереси одним словом, определить их невозможно. Здесь как будто сошлись на свободе для свидания все народы и все идеи тогдашней Европы… Самый характер народонаселения, живой, настроенный к практическим интересам, не дал ему безусловно подчиниться церкви. Господствующей ересью была здесь ересь манихейская, но с бесчисленными видоизменениями. Большая часть памятников, дошедших до нас, принадлежит католикам, только две летописи принадлежат альбигойцам, из коих одна прозаическая, другая есть памятник поэтический. При изложении истории альбигойцев я буду пользоваться этими летописями, где мы найдем более правдивый рассказ, нежели в летописях католических».


[Закрыть] Но средоточием этого движения, сердцем, к которому стекались отдельные направления, была Южная Франция.

Здесь же возникло учение альбигойцев, под которых именем разумеются все вообще секты, но есть и преимущественно называемая секта альбигойцев. Секта вальденсов пошла от Петра Вальда. Она требовала возвращения к первоначальному христианству и простоте нравов, отрицая безбрачие духовенства, власть папскую, посредничество между божеством и человечеством в виду католической церкви, в том смысле, как это принимает католичество. И это учение было после подавлено страшными сопротивлениями. Одним словом, и ересь, и наука погибли в конце XIII века. Реакционные направления одержали совершенную победу; но подавленные направления уцелели, медленно распространяя свою работу, распространяя, продолжая дело исследования. В XIII столетии в Италии уже обнаружились плоды этих новых направлений, первоначально не навлекшие гонения пап, открывшиеся сначала изучением только древних образцов. Папы отчасти покровительствовали филологии, ученым, которые шли этой дорогой. Уже после они увидели здесь опасность. Эти ученые направления развивались везде. Но в Италии замкнулись окончательно некоторые направления Средних веков, именно из числа оппозиционных направлений. Известны направления, господствовавшие в средних веках. Мы видели, что во Франции, на юге и на севере, возникли два рода литературы – лирическая и повествовательная. Лирическая, воспитанная преимущественно в сословии рыцарском, не ограничивалась одной любовью рыцарей к дамам, вскоре она приняла вид сатиры на средневековое общество. В XII и XIII столетии поэты лирические (провансальские трубадуры) стоят на стороне противников пап и крестовых походов. Их постигла участь всего такого направления. Но лирическое направление замкнулось в Италии, прежде взятое из Франции.[113]113
  В лице Петрарки; он заимствовал готовые материалы Южной Франции, но довел лирику до высшей степени совершенства.


[Закрыть]

Петрарка, итальянец, живший часто при папском дворе, увенчанный в Капитолии, был ли он продолжателем трубадуров в сатирическом их направлении? Но он шел еще далее: он обращается прямо к Риму со словами энергического упрека, со словами ненависти, которые страшно звучат у него. И его песни ходили не по одной Италии, они были известны целой Европе.

В Северной Франции возникла городская литература, fabliaux[114]114
  Фаблио (франц.).


[Закрыть] французские, в которых выводились на сцену смешные стороны рыцарства, духовенства, которые стаскивали в грязь все идеалы Средних веков; так возник род литературы, можно сказать, городской, которым купцы, ремесленники тешили свои досуги. Но этот род литературы был замкнут в Италии же Декамероном Боккаччо. Необычайное изящество формы искупило в глазах духовенства соблазнительное содержание этих повестей. Они были переведены на все языки и читаемы при дворах. Между тем, мы видим, сколько в Декамероне насмешки над всеми идеалами среднего века. Разрушительное направление здесь скрылось под художественностью формы и потому не было преследовано. Наконец, в Божественной комедии мы видим тоже борьбу средневековых элементов с новыми. Данте был глубоким, страстным поклонником средневековой науки, но он не мог привести ее в согласие с противоречиями собственного разума. В Божественной комедии много дисгармонии, происходящей от этой внутренней борьбы, происходившей в самом поэте, стоявшем на рубеже, на закраине двух миров. Но все, что было великого в средневековых идеях, высказано здесь: далее они не могли развиваться. Поэтическое средневековье заключено в поэме Данте. Дальше не могла идти средневековая наука. Она в Данте заключила свое существование. Но защитник средневекового богословия и науки, Данте был врагом папства, гибеллином.

В книге его De monarchia мы находим теорию государства, совершенно противоположную тем средневековым теориям, которые в его время были распространяемы папами. В наше время трудно перенестись, представить себе вполне то страстное одушевление, с которым итальянские юноши изучали древних в XIV и XV столетиях. Это изучение древних переходило в жизнь и возбуждало к переменам ее. Кола ди Риенци вследствие этого изучения думал в половине XIV столетии восстановить республику. Многие из филологов переходили к язычеству, отрекаясь от всего средневекового. Это было какое-то опьянение. Но помимо этих крайностей шло великое. В XV столетии начинается в Италии основательное изучение Платона и Аристотеля. И какое изучение! На соборе Флорентийском 1439 г. Григорий Плетон навлек на себя подозрение в том, что он хочет заменить христианские догматы платоническими идеями. В том же столетии Козима Медичи основал академию во Флоренции.[115]115
  Имеется в виду так называемая Платоновская академия во Флоренции – кружок гуманистов, основанный Козимо Медичи и существовавший в период правления Лоренцо Медичи. Упоминаемый ниже Марсилио Фичино (1433–1499) – флорентийский ученый, переводчик Платона, стоявший во главе академии.


[Закрыть] В члены этой академии вступали лучшие люди Италии и в числе их несколько греков, бежавших из занятого турками Константинополя. Главой этого направления был Фичино, переводчик Платона. Платон был сделан предметом изучения академии, которое можно назвать не иначе, как религиозным. Знаменитый итальянский реформатор Savonarola говорит, что в его время раздавались в церкви проповеди на текст из Платона. Умирающий Медичи велел читать себе на смертном одре Парменида. Самовольно, без утверждения папского, собрались ученые во Флоренции с целью признать Платона святым. В комнате Фичино теплилась постоянно лампада перед изображением Платона. В этих понятиях Италии начали принимать участие и другие народы. В начале XV столетия Николай из Кузы, впоследствии папа,[116]116
  Немецкий философ, теолог Николай Кузанский с 1448 г. был кардиналом.


[Закрыть] посетил Италию и принес оттуда изучение древних. Надо показать, какая же была основная мысль, связывавшая эти рассеянные труды. Она заключалась в следующем: связь древней науки с новой, древней философии с христианством, показывает, что они не враждебны. Такова была вся цель Фичино. С этим же направлением выступил Пико делла Мирандола, двадцати лет от роду,[117]117
  Здесь ошибка: Пико делла Мирандола (1463–1494) выставил свои тезисы в 1486 г., т. е. 23 лет от роду.


[Закрыть] представивший в Рим 900 тезисов для спора (для опровержения их звал ученых со всех концов Европы, предлагал неимущим ученым деньги на проезд в Италию для спора с ним) и знавший почти все европейские древние и значительную часть восточных языков. Это был один из величайших и благороднейших людей в конце XV столетия.