Текст книги "Русские уроки истории"

Что говорят о принадлежности власти наши российские конституции (см. таблицу в Приложении)?

Принадлежность власти понятной, физически и юридически реальной персоне заявлена только в 1906-м (Император) и 1918-м (Советы).

В 1937 году власть Советам уже не принадлежит, но осуществляется «в их лице» – появляется институт представительства.

В 1978 году Советы из лица (то есть представителя) превращаются в чистый механизм («через» них), одновременно народ номинируется на роль обладателя власти.

Но вот беда: народ не является сам по себе персоной. И обладать ничем непосредственно не может – ни властью, ни имуществом. И тем и другим может обладать только государство. И если оно должно служить народу, то должно быть народным. Однако ввести в публичный правовой порядок формулу народного государства партия не смогла. Отсюда эвфемизм и метафора об обладании народа властью. Ибо власть – не урегулированная государством и стоящая над ним в форме политической монополии – принадлежала самой КПСС, народное же государство ещё только строилось, и политическая природа его не была до конца определена. Фактически оно рассматривалось как хозяйственная и военная система жизнеобеспечения и безопасности населения, как управляющий трастом общенародного имущества. Поэтому Конституцией 1978 года вводится другая персона – «руководящая и направляющая сила», что с точки зрения английского языка (сила = power = власть)[26]26
  И, строго говоря, латинского, где и potentia и potestas оба означают как силу, мощь, так и власть, господство. – Примеч. ред.


[Закрыть] говорит о принадлежности ей власти – КПСС. При этом КПСС не обозначена как представитель – она и не являлась представителем ни в каком смысле. В этом публичный принцип правления был выдержан. Но проблема принадлежности власти («противоречие», как тогда выражались) была зафиксирована этим «умолчанием» в основополагающей формуле власти.

И наконец, действующая Конституция, 1993 год. Никакой принадлежности власти народу в России нет. Это шаг навстречу действительности власти. Народ – не персона власти, не субъект, а «носитель суверенитета и единственный источник власти». Это верно. Народное государство, политическое самоутверждение (суверенизация) которого после самоликвидации коммунистической политической монополии является основным процессом восстановления российской империи уже как народной, приобретает свою власть через народную солидарность. Никакой реальной борьбы политических партий у нас нет и не будет. Как и самих партий в западном смысле. Государство приобретает личность за счёт Государя, который теперь называется Президентом. Да, его выбирают. Но не как менеджера и слугу. А как того, кому будут служить. И альтернативы этому единству нет. Народ, реально проявляющий не единую волю, а две несогласные воли, исторически неизбежно вступает в гражданскую войну. Наша система власти – народовластие, власть народного государства, солидарного с народом.

Поэтому, разумеется, голосование и выборы – лишь имитация, иллюзия, если их считать проявлением власти. Как нас пытались «воспитывать» в духе западного демократического театра, либерально-демократической светской веры. Население (народ в собственном смысле, те, кто рождает и рождается) не определяет ни содержания властных решений, ни личности тех, кто эти решения продвигает. Электорат выбирает между данными ему кандидатами. За кого бы ни голосовал избиратель, главное содержание акта голосования – легальный и легитимный отказ голосующего от собственного, личного обладания властью. И осуществляют этот отказ все голосующие, за что бы или за кого бы они ни голосовали. Чем выше явка, тем полнее этот отказ со стороны правомочного населения. Поэтому во многих современных западных демократиях голосование является обязательным и даже принудительным. А вот по действующей Конституции в России власть не принадлежит не только народу, но и никому другому. Так что формулу суверенного народного государства ещё предстоит создать и включить в нашу Конституцию.

Глубина контроля государства над государственным аппаратом – один из показательных критериев его личного характера, исторической полноценности. Ведь государственный аппарат – это не само государство, а лишь его инструмент, освобождающий государство от общества.

Буржуазная борьба с государством, уклонение буржуазии от государственных обязанностей и сословной ответственности при захвате фактической власти и политического влияния делают государство слабым, неустойчивым, находящимся в постоянном кризисе. Государственный аппарат при этом начинает действовать самовольно и отождествляться в глазах населения с государством. Этот своевольный госаппарат буржуазия объявляет самим государством – неэффективным, с которым грех не воевать, от которого грех не освободиться. И сама же коррумпирует этот аппарат, приватизирует его возможности организации подчинения. Такая «борьба» буржуазии с госаппаратом становится одним из имитационных процессов, на которых держится всеобщая управляемая демократия, её декорацией.

Либерализм, на деле максимально ослабив государство, в своей риторике выставляет его всемогущим злом, с которым надо продолжать историческое противостояние. Речь при этом всегда в действительности идёт только о государственном аппарате, которым буржуазия, то есть общество, продолжает скрыто пользоваться.

Отказ буржуазии стать формально закреплённым сословием власти и нести государственную ответственность за свои действия составляет суть цивилизационного кризиса западного социума.

Исторически буржуазия сама стала первым открытым сословием, войти в которое стало возможно не исключительно по рождению, но и по участию в деятельности, благодаря собственным усилиям. Однако первое открытое сословие не стало государственным и вообще отказалось быть сословием, то есть исполнять обязанности служения.

Советская империя России создала пример ответственного открытого сословия – формально закреплённого корпуса людей, являющихся субъектами власти и контролирующих государственный аппарат. Этим новым сословием стала коммунистическая партия – ВКП(б) – КПСС. Правда, приняв неограниченную ответственность за власть, это сословие не вошло в состав государства, а встало над ним, поскольку строило само это государство заново.

В отличие от старых российских сословий, ВКП(б) – КПСС явилась тем полностью открытым сословием, которое впервые в истории стало основным носителем власти. При этом институт императора, царя, суверена в Советской империи сохранился и эффективно действовал как одна из форм сохранения принципов сущностного государства. Опираясь на открытое сословие, советский император – Генеральный секретарь – защищал интересы всего населения, народа – общности, не имеющей лишних людей.

Тут нет места конфликту интересов: государственный и народный интересы тождественны. Государство строится как народное, а народ восходит, поднимается к массовому участию в государственной деятельности на всех уровнях и во всех ролях. Государство открытого сословия не обслуживает борьбу за раздел национального богатства среди элиты, в отличие от демократии, как сущностной, так и технической. Оно обеспечивает интерес всего социума – населения, закрепившегося на исторически определённой территории благодаря государству.

Мы впервые в истории создали полноценное государство открытого сословия, народное государство, выйдя за пределы любых демократических институтов раздела власти и представительства и ответив на вопрос о принципе воспроизводства государства после буржуазной революции (капиталистической модернизации).

Народовластие в СССР осуществлялось за счёт массовых социокультурных лифтов и разнообразных технических демократических процедур (выборов). Всех государственных руководителей назначала партия. И только она обладала реальной властью. Партийные руководители получали (на выборах) вотум доверия соответствующих партийных коллективов – от первичных организаций до партии в целом. Народ же участвовал во властных прерогативах партии, массово пополняя это открытое государственное сословие из всего своего тела.

Такое открытое сословие власти не могло не находиться под грузом неограниченной ответственности, один из исторических механизмов которой известен как репрессии. Но дело не только и не столько в них. Без действительного стремления служить народу, будучи выходцем из него, заплатив, если нужно, и жизнью, такое сословие не могло бы ставить и решать исторические задачи: победы в войне, восстановления страны, построения социализма. А они ставились и решались.

Параллельно создавалась система народовластия, включавшая многоуровневые Советы депутатов трудящихся и профсоюзы, обоснованно называвшиеся «школой коммунизма». Каждый из таких органов обладал правом принятия решений, важных для соответствующих коллективов и территориальных сообществ. Главное же в том, что каждый совершеннолетний гражданин обладал реальным участием в этой системе. Именно этому уровню реальной публичной реализации интересов каждого гражданина никак не соответствовала западная цензовая техническая демократия буржуазии, именно ради конкуренции с этим уровнем защиты интересов населения Запад вынужден был трансформировать техническую демократию во всеобщую.

Опыт СССР показывает, что демократии есть куда развиваться в её техническом приложении, альтернативном всеобщей управляемой демократии. Однако в революции 1985–1999 годов мы сначала сделали шаг назад, не удержавшись в достигнутом историческом будущем. Хотя возврат в чужое прошлое проходил под лозунгом «Мы отстали». Любой такой шаг в чужое прошлое всегда означает комплексную цивилизационную деградацию.

Сегодня большинству становится ясно: мы если и отставали, то лишь количественно, по богатству на душу населения. Что делать – жили без колоний, на суровых северных территориях, требующих ресурсоёмкого освоения, никого не грабили, да и воевали, всегда обороняясь – и по-горячему, и по-холодному. А качественно мы были впереди. И, безусловно, были суверенны. Мы удержали главный проект-достижение европейской цивилизации – империю-ойкумену. А Запад её удержать не смог – из-за бесконечной варварской внутренней войны, национализма, сведения имперского строительства к захвату, удержанию и эксплуатации колоний.

Чтобы народ мог быть носителем суверенитета, нужно, чтобы существовал сам суверенитет. Наш суверенитет в 1985–1999 годах был нами в значительной мере утрачен. И в первую очередь мы не были суверенны в плане мировоззрения, поскольку поддались соблазну смены одной светской веры на другую, созданную для конкуренции с нашей собственной.

Современная всеобщая демократия – это ширма, скрывающая в первую очередь реальных управляющих мировыми финансовыми потоками. Так как мировой центр этого управления (само его существование никем не оспаривается) находится не у нас, то на нашей территории это управление никак не может быть обращено к нашей общей, то есть государственной, народной пользе. Это чужой пылесос. Такое управление может ставить лишь цели обогащения компрадоров – узкой местной группы, обеспечивающей внешнее управление. Причём не за счёт новой деятельности, а за счёт эксплуатации и перераспределения имеющихся ресурсов.

Российский денежный класс в 1990-е состоял только из тех, кто увидел возможность обогащения через использование места в государственном аппарате. В результате сложился политический режим, который тогда называли «олигархическим», но правильнее называть элитократией.

Россия долго пыталась интегрироваться в так называемую «систему мирового хозяйства и международного разделения труда». Поэтому у путинского правления, при всей государственнической риторике во внешней политике, сохранялась твердая либеральная позиция в экономике. Это способствовало смене элит: новые элиты образовали те, кто был «высажен» государством в отрасли экономики, которые наиболее успешно эксплуатировали новонайденные места в международном разделении труда.

Но эта система оставалась «мировой» – что называли глобализацией – только потому, что управлялась вышеупомянутым мировым центром, то есть США. Прекращение режима «вхождения» в чужую – американскую – систему открыто началось в 2014 году, а с началом СВО на Украине в феврале 2022 года стало безальтернативной стратегией хозяйственного, экономического и финансового суверенитета российского народного государства. Попытка США использовать своё центральное положение в мировой хозяйственно-финансовой системе для того, чтобы склонить другие страны к соучастию в развязанной ими экономической войне с Россией, обнажила истинную природу глобальной экономики. Это заставило правящие круги многих стран осознать, в чём действительно состоят их национальные интересы, и породило их намерение разделить с Россией стратегию обретения/укрепления экономического и финансового суверенитета. Дальнейший ход событий неизбежно приведёт к распаду глобального экономического порядка и радикальной перестройке всего международного разделения труда[27]27
  См.: Мостовой П. Философия инноваций. Размышления об инновационной экономике. М.: Де’Либри, 2018. С. 260–262.


[Закрыть].

Именно этот фактор может стать решающим в окончательном отказе от элитократической модели внутренней политики. Возможность извлечения стабильно высоких доходов из отраслей, питающих существующие элиты, опиралась, как сказано выше, на поддерживаемые США пропорции в мирохозяйственной системе. В период её радикального изменения США больше не смогут это делать, существующие элиты утратят свою «кормовую базу», а с нею – и причастность к власти. В политически и экономически суверенной России новые элиты смогут лишь служить, но не править.

Демократия – как античная, так и современная – никогда не заботилась о будущем, она всегда была механизмом сиюминутного согласования и баланса интересов элит. Те, кто имеет доступ к управлению социумом при современной всеобщей демократии, возможно, и планируют своё собственное будущее и даже весьма надолго. Но это делается за счёт будущего всех остальных. Ведь при демократии каждый – за себя. Так что проектирование будущего народа, страны и государства при сохранении такой демократии неосуществимо.

Буржуазная техническая демократия в эффективный период своего исторического существования использовала схему «правящая партия – оппозиция», споры между которыми – дебаты – служили исключительно для демонстрации их различий избирателям, одновременно скрывая реальные процессы раздела власти, как и сущностное единство и взаимосвязь правящих элит, стоящих за этими партиями.

В США две партии происходят из Гражданской войны Севера и Юга, в Англии – из борьбы короны и парламента. В странах, формально имеющих многопартийную систему, правящая и оппозиционная группы формируются на уровне коалиций. Мы же изжили «вторую», «белую» партию в полном составе. И это не недостаток, а достижение, историческое преимущество России, основание государства, преодолевшего исторический кризис западноевропейского извода. Наша общность социально-политически однородна, она исторически «красная», несмотря на искусственно созданное в 1990-е имущественное неравенство. Никакой правящей элиты из новых миллиардеров не вышло. Не возникло и оснований для возникновения «двухпартийной системы».

Тем не менее технической демократии как одному из механизмов оформления власти, установления фактического баланса отношений между обществом и государством, разрешения конфликта допустимых интересов есть куда развиваться, если отбросить идолов всеобщей демократии, если освободить демократическую технику от светской демократической веры и переключить её на обслуживание народовластия, народного государства.

Формирование и осознание общего публичного интереса большими группами (массами) людей есть непременное условие участия населения в политической жизни. Гражданин должен быть способен разобраться в том, что есть зло, а что есть благо для его страны, общины, семьи и – на этих основаниях – для него самого. А разобравшись, должен быть способен сделать правильный личный политический выбор, который не может быть простым отражением его экономических, этических и других частных устремлений. Такая способность к политическому самоопределению есть основное и единственное условие его устойчивости (иммунитета) к внешней идеологической и политической интервенции. Она же должна лежать и в основе процедур, порождающих права на участие во власти, осуществление государственных полномочий.

Для этого гражданин должен быть политически дееспособен, то есть обеспечен не представительством, а участием и причастностью.

Чтобы воспитать политически дееспособного гражданина, следует развивать (1) демократизацию управления, а не (2) демократизацию власти. Первая должна сделать процессы управления публичными и доступными для участия граждан, превращать управление в самоуправление. Вторая же – демократизация власти – в современном мире служит для дробления крупных многонациональных государств на этнические общины и группы местного эгоизма с целью подчинения таких государств интересам США, вплоть до перевода их под внешнее американское управление.

Для демократизации управления мы должны создать альтернативный институт публичной дискуссии в государственном открытом сословии, при котором эта дискуссия не будет связана с задачами обновления правящей группы и не станет механизмом разделения власти, борьбы за власть. Сами принципы так называемого «разделения властей» и «сменяемости власти», превращённые в символы светской веры, на деле служат только для прикрытия дележа власти в правящей элите.

А во избежание демократизации власти конкуренцию программ и проектов нужно институционально разделить и развести с конкуренцией персон за личное участие в отношениях власти. Поскольку в противном случае под видом проектов и программ в действительности будут конкурировать частные интересы. Эту задачу решает формирование за пределами открытого сословия общественных движений нового типа, способных формулировать и отстаивать интересы больших групп населения страны (в пределе – национальные имперские интересы), как непосредственной опоры народного государства и его кадрового резерва. Такие движения не являются непосредственными участниками воспроизводства власти – в отличие от открытого политического (властного) сословия. Главное назначение этих движений – участие в публичной дискуссии, обязательной для участников открытого сословия, а не в проявлении лояльности к ним. Они и станут средой, обеспечивающей воспитание политически дееспособного гражданина.

Содержательная публичная дискуссия по поводу предлагаемых проектов и программ – это способ усвоения нашим народным государством проектного подхода как основного принципа государственного управления. Реализация такой схемы и будет, собственно, осмысленной технической демократизацией России, её мы и называем проектной демократией.

Она станет и механизмом воспроизводства власти и её подлинной легитимации, в том числе полным и окончательным завершением гражданского конфликта 1917 года между государством, народом и элитой и установлением суверенного единства русской/российской цивилизации. Такая дискуссия должна стать способом развития и усиления нашей суверенной власти, поскольку в отличие от английской, американской или французской истории социальной борьбы мы – к счастью – сегодня уже не имеем исторических предпосылок для двух или более партий.

Россия имеет широкие суверенные возможности развивать проектную демократию как содержательный способ вовлечения населения в деятельностные и исторические процессы, предполагающие активность личности.

Урок 6. Наш социализм

К началу ХХ века социализм стал основной действительной европейской политической идеологией. Мы не были исключением. Так что вопрос был только в том, кто какую модель социализма разовьёт и каким методом это будет сделано.

До США проблема социалистической реформы добралась вместе с Великой депрессией и последовавшей политикой «Нового курса» Рузвельта. Сегодня социалистическая природа общества на Западе замаскирована демократической светской верой и называется потребительским обществом. Однако задача конкуренции с СССР, с его жёсткой политической манифестацией социализма и сверх-властью компартии, снята с повестки, а ресурсная база стремительно сокращается с тех пор, как экономика Запада стала долговой. Поэтому идёт быстрый демонтаж евросоциализма, погружающий западные общества в углубляющийся политический кризис.