Текст книги "Русские уроки истории"

Буржуазная революция 1985–1991 годов в Россию была импортирована на фоне самоликвидации власти. Как и в 1917-м. Впрочем, как и во Францию 1789-го, где власть короля была снесена, а не рухнула сама. Правда, тогда потребовалось существенно больше времени на импорт, французское Просвещение почти полтора столетия переписывало английских сенсуалистов-натуралистов. В ХХ веке англо-американская пропаганда справилась менее чем за полвека. Есть и другое несомненное достижение.

На этот раз экспорт революции был осуществлён не просто в одну страну, пусть и большую. Под удар удалось поставить всю Восточную Европу, а также Латинскую Америку. То есть всю ранее не затронутую часть мира европейской цивилизации. А вот экспорт революционного процесса в Китай не удался. В 1989 году Поднебесная ответила на попытку «либерализации» расстрелом мятежной студенческой демонстрации на площади Тяньаньмэнь. Так же, как Наполеон расстреливал уличные толпы в революционном Париже из артиллерийских орудий регулярной армии, – с этого нововведения и началась его карьера контрреволюционера.

Рецепция нами глобального либерального буржуазного Вашингтонского консенсуса в 1989–1991 годах (как и социалистического консенсуса в 1905–1917 годах) ясно обнаруживает нашу историческую судьбу как одного из исконных носителей европейской цивилизации. Вот Азия, Китай в Вашингтонский консенсус не поверили, а мы – вместе с бывшими латинскими колониями – поверили. Этот консенсус разорил всех поверивших, но мы от него сознательно не отказывались до начала СВО на Украине. Не отказывались, несмотря на начавшееся крушение долларовой системы, основанной после Рейгана на безнадёжном американском долге, а затем – и на неудержимой эмиссии доллара и евро (осуждаемой самим Вашингтонским консенсусом как смертный грех).

Мы обречены на борьбу с другими государствами европейского корня – как их непосредственный соперник, а также с остальным миром, неевропейским по происхождению, но вооружённым европейскими экономическими и технологическими орудиями. Мы сможем выжить, либо захватив лидерство (как СССР), либо завоевав какое-то особое исключительное положение (как Российская Империя, ставшая «жандармом Европы»). И то, и другое требует понимания судьбы всех государств европейского цивилизационного корня.

Гипотеза мировой революции, высказанная многими теоретиками и практиками европейского развития в XIX–XX веках, вовсе не была утопической. Нужно лишь понимать мировую революцию на обязательном первом этапе как буржуазную. Тогда экспорт буржуазной революции – закономерность, а лидерство англо-американских государств – следствие их первенства в этом процессе, а позже – и в управлении этим процессом. Мы лишь со второй попытки прожили в режиме буржуазной революции не месяцы (февраль–октябрь 1917-го), а годы – в 1990-е. И только теперь начинаем глубже понимать её механизмы, а заодно и освобождаться от внешнего управления. А вот переход к народному государству – системам народного жизнеобеспечения – как раз именно мы понимаем гораздо лучше кого бы то ни было.

Мировой социалистический переход возможен только после максимального распространения по миру буржуазного революционного процесса, возникновения мирового революционного общества, «растворяющего» в себе национальные государства. Известная группа неоконсерваторов, сформировавшая сегодняшнюю политику США и превратившая их в инструмент мировой революции, придерживалась как раз подобных взглядов троцкистского извода, привезенных в США Лео Штраусом. Именно этот процесс мы сейчас наблюдаем в Европе после демонтажа евросоциализма – вынужденно конкурентной по отношению к СССР социально-экономической конструкции. Такова природа нарастающего глобального кризиса западноевропейской цивилизации. Надо лишь добиться того, чтобы другие государства, и в первую очередь США, «растворились» раньше нас.

Рассматривая российские революционные события 1985–1993 годов, следует понимать, что мы вошли в XXI век участниками мирового буржуазного революционного процесса, осуществляемого альянсом стран западноевропейской цивилизации под руководством её англосаксонской ветви. На этот раз буржуазный (то есть модернизированный рабовладельческий) революционный энтузиазм был направлен не против классического христианского государства, построенного на сословной морали, а против модернизированного феодализма – социализма, построенного на морали общенародной.

Буржуазные революции в каждой отдельно взятой стране разрушали абсолютистское христианское государство, идеальную монархию, становились механизмом продвижения национализма, колониализма и модернизации варварских наций. А для мировой буржуазии-олигархии любое государство становится препятствием расширению политической монополии капитала, его агрессивной экспансии в захвате ресурсов и рабского труда. Поэтому мировая буржуазия-олигархия стремится к тотальному уничтожению всех исторически сложившихся государств, независимо от их формы правления. Она стремится уничтожить самую историческую сущность этих государств – их суверенитет. При этом ей неважно, автократия это или демократическая республика.

Идея мировой буржуазной революции – в ликвидации истории как основания и источника современности, в создании всех конструкций власти заново – как универсальных (абстрактных) управленческих инструментов, не имеющих собственного исторического содержания, собственной метафизики, подчинённых внешнему и непубличному управляющему. В этом смысл Вашингтонского консенсуса как полного экспортного пакета мировой буржуазной революции, глобальной политической программы. Не «экономика» должна подчиняться государствам, а государства – «экономике», то есть буржуазному сверхобществу. И чем меньше будет в мире этого государства, тем лучше. Заметим, что тезис исторического уничтожения государства написан на знамёнах как либеральной светской веры, так и коммунистической.

Эпицентр мировой буржуазной революции – США – сам погружён в нарастающий кризис. Финансовая несостоятельность «последнего государства» западноевропейской цивилизации, его всеразрушающая активность – обязательные составляющие глобальной революционной ситуации. Применяя ко всему миру системный революционный подход, США не могут исключить из зоны его действия самих себя. Государство, экспортирующее мировую революцию, само неизбежно становится её мишенью.

Англия восстановила своё государство после революции за счёт его выведения из-под удара буржуазии, направив экспансию английской буржуазии (а вместе с ней и Революцию) вовне – на весь остальной мир. Но в результате было создано уже новое государство – того же типа, однако свободное от исторически сложившихся социальных и территориальных ограничений – а именно Соединённые Штаты Америки. США не смогли остаться в ХХ веке изоляционистским государством, они перешли от внутренней к внешней экспансии уже после Первой мировой войны, начав инвестировать в экономику побеждённой Германии и вмешиваться в европейские дела. После Второй мировой войны США окончательно перешли к экспансионистской модели главенства общества над государством, строго следуя британскому историческому образцу. Сегодня эта модель приближается к исчерпанию ресурсов своего существования.

Всякое следующее революционное общество, присоединяющееся к мировой популяции олигархий, попадает в более сложную историческую ситуацию. Ему остаётся меньше мирового пространства для экономической и финансовой экспансии. С другой стороны, оно уже само становится объектом нарастающей экспансии. Мучительные колебания Франции между монархией и республикой на протяжении полутора столетий, а также меньшие, в сравнении с Англией, масштабы её колониальных владений ясно показывают, что значит быть хотя бы вторым. Судьба Германии в XIX и XX столетиях ещё неудачнее. В борьбе за «жизненное пространство» разбились вековые мечты об империи германской нации (только варвары могли пользоваться таким внутренне противоречивым понятием, скрещивающим империю с национальным государством).

Мировая буржуазная революция конца ХХ и начала XXI веков, захватившая практически все общества западноевропейского цивилизационного типа, противопоставляет их всему остальному неевропейскому миру как один коллективный экспансионистский Запад. Незавидна судьба Запада в этом противостоянии – в условиях исторического бунта против него всего не-Запада, использования не-Западом экономических преимуществ исторической трудовой этики и государственных традиций, не говоря уже о демографических параметрах. То, что проклятие мировой войны настигнет-таки США (при том, что войну они развяжут сами), лишь дополняет картину. И мы хотели было стать частью этого Запада. Но мы можем и должны не быть им.

Выход для нас – в предвидении будущих фаз революционного процесса, участниками которого мы стали в 1990-е. Так или иначе революция продолжается контрреволюцией. Чистая революционная «социальная плазма» не может долго существовать сама по себе, она нестабильна. Государства возвращаются – и в этом главный исторический опыт СССР. Истории вне государств и без государств пока не предвидится. И наше государство, и Китай будут народными государствами, противостоящими обществам элитократии, превратившим свои государства в машины подавления и господства, а также в собственный сервис. США, будучи лидером мировой буржуазной революции, вынуждены соразмерно её масштабам наращивать свою мощь в виде военной силы, финансов и светской веры. Однако все эти ресурсы у США сегодня радикально недостаточны для гегемонии.

Восстановление и модернизация государства после революции могут опираться на разные исторические механизмы – вне зависимости от стиля личности восстановителя государства (вроде Кромвеля, Наполеона, Сталина), который становится историческим реформатором и модернизатором. Голландская, английская и американская революции были обращены реконструированными государствами во внешнюю буржуазную экспансию. Наполеон в своей экспансии был ограничен – как и Гитлер, свернувший немецкую революцию. Хотя оба очень стремились к завоеванию имперского пространства. Францию после Наполеона возвращали в рамки национального государства всем европейским миром, включая Россию, в результате чего сложился «европейский концерт» – эта организация европейской цивилизации продержалась до Крымской войны, а неспособность игроков создать ей адекватную замену без участия России подготовила Первую мировую войну. Германию – после обеих мировых войн – тоже. Результатами второй «нормализации» Германии стали и НАТО, и Европейский союз – инструменты господства США над Европой, её принципиальной десуверенизации, запрета на имперское развитие.

Однако в Англии, Франции и Германии восстановители государства строили его под властью элиты и как инструмент нации-колонизатора. А в России – модернизовали возрождаемое государство (СССР) как народное. И эта попытка оказалась успешной, в отличие от французской и немецкой, которые уступили британской в первенстве и результате. Поэтому, начиная со второй половины XX века, именно русские и англосаксы являются основными участниками конкуренции за будущее европейской цивилизации, за её богатства и наследие. Социалистическая революция-контрреволюция оказалась мощным универсальным механизмом восстановления и модернизации государства, никак не ограниченным местом или национальной спецификой. Поскольку созданное при этом, с опорой на идеальные основания, государство не обслуживало правящую элиту, а стало системой сохранения страны и жизнеобеспечения народа (хотя и не было способно контролировать и воспроизводить власть). Поэтому вернуть Россию «в рамки» и «нормализовать» её в 1985–1999 годах Западу удалось лишь частично.

Выход мирового буржуазного революционного процесса к своим пределам, а именно поглощение всех стран европейского цивилизационного типа и достижение пределов внешней экономической экспансии, неминуемо обостряет противоречия перераспределения богатств внутри самого евроцивилизационного альянса. Россия перестаёт быть сырьевой колонией Запада, Китай – трудовой колонией, колониальная судьба настигает саму Европу – она теперь должна платить дань США и воевать за их спасение.

Участники альянса всё меньше согласны с руководящей ролью и долей в распределении экономических благ лидера-гегемона альянса – США. И всё меньше могут сопротивляться этой гегемонии, в то время как Россия, Китай и страны бывшего третьего мира (который прежде не принимался в расчёт) стремительно выходят из-под власти и влияния США. К противостоянию стран не-Запада (включая сюда и Россию) и альянса Запада добавляется, в качестве фактора кризиса, резкое усиление в западных странах внутренней борьбы, характерной для любого сообщества, объединённого лишь революционным процессом. Друг к другу революционеры более жестоки, чем к внешним «врагам».

К чему всё это должно привести? Каковы неизбежные следствия Вашингтонского консенсуса? Мировую буржуазную революцию сменит мировая социалистическая революция-контрреволюция. Новые народные государства, вероятно, не будут обладать теми или иными чертами социализма, специфическими для одной отдельно взятой страны – СССР, защищавшейся от агрессоров в мировой войне и победившей их. Но для всех них будет неприемлемо модернизированное рабство, которое насаждает политическая монополия капитала (устройство социума, обеспечивающее неограниченную экспансию капитала, и есть собственно капитализм, при том что капитал как таковой может функционировать и в других социально-политических системах). Новые мировые лидеры определятся в состязании этих новых государств. Мы должны осмыслить и использовать свой исторический опыт для участия в нём.

Урок 5. Наша демократия

Любая буржуазная демократия прикрывается народом. На деле же это элитократия, где группа власти рекрутируется из элиты и назначается элитой. Выборы – оформляющий решения элиты ритуал и механизм баланса интересов внутри нее. Буржуазная (то есть буквально «городская») демократия – это власть денег, на которых держится западный коммерческий город. Идеология этой демократии утверждает: без элиты, нобилитета – никуда. Сам народ якобы ничего не может и всё только испортит. Такая политическая система провозглашает верховенство закона – однако это верховенство – для народа. Сама элита стоит над законом – может изменить его, приспособить или обойти, а в определённых ситуациях – игнорировать и открыто нарушить. Как обойти народ? Для этого идея представительства помещается в центр политической идеологии. Политическая неполноценность/недееспособность, вменённая народу, компенсируется представителем. Представитель назначается (по сути дела, это именно так – выбрать можно только из ограниченного «кадрового резерва») элитой, взявшей на себя функцию политической опеки народа. Она и замещает государство – элите чуждое и враждебное. Именно такие остатки государства, сводящиеся к административному аппарату, лишённому двух необходимых элементов – идеального основания и социальной солидарности, – Маркс квалифицировал как машину классового господства.

Государство – это не представительство. Его механизмы воспроизводства, в отличие от представительства, находятся внутри него самого. Государство – это социальная организация, позволяющая воспроизводить социальные общности, принципиально более многолюдные, чем это было возможно в догосударственных и негосударственных формах организации. Государство – необходимое условие возникновения и существования цивилизации, можно сказать, что оно и есть цивилизация. Народ, в отличие от племени, – продукт государства. Так что народ изначально солидарен государству – до тех пор, пока государство обеспечивает его воспроизводство. Солидарность народа с государством обеспечивали монархия и личность государя, поддерживаемая монархией. Государь – не представитель. Он воплощение и народа, и государства. Государь – политическое тело народа. Цель буржуазной революции – не в изменении государства, а в его ликвидации (при видимости сохранения), в изъятии у народа его политического тела. Элита, снося государство, пытается приобрести народ в собственность. Однако без государства народ не воспроизводится – и элита вынуждена поддерживать часть государственных функций, сохраняя видимость государства. Однако монархическое единство государства и народа лишает элиту власти и поэтому для нее неприемлемо. Политическое тело народа подменяется представительством.

Буржуазные демократии Запада учреждены буржуазными революциями. В этих демократиях элита воспроизводила себя в самом варварском, племенном националистическом варианте на основе этики племени, называя себя «нацией». Такие демократии изначально были цензовыми и не могли быть другими. Но по сравнению с цензами Древнего Рима, западноевропейский ценз был устроен гораздо примитивнее: главным критерием становилось наличие имущества/дохода и его размер. А также необходимы были соответствующие возраст, половая и этническая/расовая принадлежность. Только необходимость состязаться со всеобщим непосредственным участием народа в деятельности советского государства заставила эти демократии ограничиться возрастным цензом. Задача манипулирования голосованием резко усложнилась. Широко используется «промывание мозгов» – набор психофизиологических методов манипулирования: особая организация звуковой среды на основе подавляющих сознание ритмов (выдаваемая за музыку), наркотики, культивирование сексуальных (в том числе нетрадиционных) отношений, очищенных от нормальных человеческих чувств, и др.

Помимо этого потребовались идея неограниченного роста потребления и светская религия веры в саму демократию как единственно возможную систему власти. Этот религиозный фактор использовался элитами ещё с периода революций, но после победы СССР в мировой войне вышел на первый план и стал ведущим началом в приспособлении Запада к конкуренции с русской коммунистической империей.

Русское понимание самодостаточности государства выражено в термине «самодержавие». Самодержавие – это не только роль Государя в государстве, но, прежде всего, характеристика самого государства, обеспечивающего народную жизнь и нуждающегося в солидарности народа с собой. Русские элиты не имеют племенного происхождения: их на протяжении всей пятисотлетней истории русского государства от Иванов III и IV создавало само государство и требовало от них служения. Элиты служили – или же бунтовали, хотели править сами, тем самым обрекая себя на гибель. Это верно и для последней генерации элит: государство само создало элиту сверхбогатых, но и она обязана была служить государству. Безотносительно к тому, насколько нужен такой элемент элиты и как его роль соотносится с ролью других элитариев – от науки, военного дела, искусства, медицины и проч., – сам принцип искусственного создания и обязанности служить государству (и тем самым народу) воспроизводится неукоснительно.

Суть революционной ситуации 1905–1921 годов заключалась в том, что государство – и в том числе служивая элита – недопустимо оторвалось от народа в культурном и социальном отношении. И даже правовой порядок для народа был иным – основанным на обычном, «совестном» праве. Был жив-здоров и глубинный – староверческий – народ, отрицавший и царя, и РПЦ. К кризису отношений государства и народа впрямую подвело завершение растянувшейся на полвека крестьянской реформы. Именно это, а не только и не столько военные неудачи в японской кампании, привело к революционной ситуации, воспользовавшись которой буржуазия и интеллигенция добились создания представительного института – Государственной Думы. Подняв земельный вопрос – который и был главным вопросом крестьянской реформы, – Государственная Дума лишь обнажила его безвыходность. Ведь представительство не решает проблем государства и народа, оно обслуживает элиту. А будучи поставлено во главу – как в феврале 1917-го – ликвидирует государство.

Преодолеть разрыв между государством и народом можно было, только составив и осуществив радикальную программу подъёма народа к культуре и массовому участию в делах государства на основе политической грамотности. Эта программа была не менее радикальной, чем петровская программа модернизации элиты, интенсивно работавшая два столетия[24]24
  Хотя благодаря ей государство во многом и оторвалось от народа, а элита возжелала освободиться от службы и получить долю во власти.


[Закрыть]. Именно этот подъём народа и стал позитивным содержанием «красного проекта», главным делом большевиков-коммунистов. Возможно, что и монархия решила бы эту задачу по-своему, если бы у неё оставалось время. Но династия не уложилась в исторические темпы – методологическое наследие Петра Великого было утрачено. Не снятие «земельного вопроса», который так и не решила затянувшаяся на полвека крестьянская реформа, а трансформация крестьянства в политически и экономически развитое население – а значит, и массовый переезд в города – было ключом к государственному развитию, то есть к движению в основном, магистральном потоке европейской истории.

Создание Красной Армии и промышленности, победивших индустриальный Запад, ведомый Гитлером в поход на русских, стало точкой политической зрелости модернизированного народа. Политическое развитие СССР обеспечило многообразные возможности участия народа в делах создаваемого народного государства и в политическом руководстве этим государством через политическую монополию КПСС. Роль представительства в этих условиях свелась к минимуму – выборы и другие публичные коллективные действия оформляли политический консенсус и народно-государственную солидарность. Этот принцип актуален и сегодня. Самоликвидация политической монополии КПСС и суверенизация созданного в период СССР народного государства-империи вовсе не предполагают, что освободившееся место на вершине системы власти должно занять представительство. Этот вопрос был решён в 1993-м: место на вершине занял выборный монарх – Президент с максимальным объёмом полномочий, а за представительным органом – Государственной Думой – была сохранена лишь законодательная функция. Представительство в России всегда будет лишь дополнять народно-государственную солидарность и руководствоваться её политическим консенсусом, обслуживать интересы свободных сословий, непосредственно не привлечённых к службе (в её широком понимании).

Наша демократия является не буржуазной элитократией, а реальным народовластием, основанным на культуре поднявшегося народа. Выборы неизбежно играют в нашей системе роль консолидирующего фактора вместо инструмента разобщения и дробления народа на политические меньшинства, борьба которых должна увлечь и нейтрализовать «молчаливое большинство», как это делается в системе всеобщей манипулируемой западной демократии. Такое разобщение необходимо элитам, чтобы народ не существовал как политическая персона и вновь стал обществом.

Партийная и советская демократия времён СССР как система выборов и продвижения кадров власти, включая выборы внутри партии, была классической демократией, понимаемой как действительная власть меньшинства над большинством с действительного и сознательного согласия большинства. И это всегда так, если власть понимать по существу: как первую и основную реальность социума – добровольное подчинение, противостоящее господству и насилию.