Электронная библиотека » Тинатин Мжаванадзе » » онлайн чтение - страница 10


  • Текст добавлен: 7 февраля 2022, 08:40


Автор книги: Тинатин Мжаванадзе


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Ночная история

Это было в те далекие и непрекрасные времена, когда в городке Б., как и во всей моей погибающей стране, было темно, холодно и страшно.

Мы веселились как умели – нашли квартиру без родителей и приглашали туда толпы разного народа, который тоже хотел веселиться.

Квартира быстро прославилась – скоро и приглашать не надо было, сами приходили и с собой еще людей приводили.

На такую прорву угощения было не напастись, и скоро установилось взаимовыгодное правило: наш «салон мадам Рекамье» – ваша пайка.

В основном нашествие жаждущих хлеба и зрелищ крепчало к вечеру, и кого только мы не перевидали! Кто только не пил кофе из наших рук, кто только не плакался в наши жилетки, кому только я не гадала по ладони, кто только не травил баек из своей или чужой выдуманной жизни!

Но очень скоро они все для нас стали на одно лицо.

Мальчишки-переростки, живущие как цветы, не обремененные заботами, кроме как найти денег на выпивку-сигареты-шмотки сейчас и найти богатую невесту в перспективе.

Или такие же изнывающие от скуки девицы, как мы.

Иногда приливом приносило и сравнительно интересных персонажей.


Трое молодых нуворишей из столицы приехали в городок Б. по делам и были готовы один вечер потратить на развлечения.

Собственно, они были приятнейшие люди – если вынести за скобки, что сидели до утра, не заморачиваясь тем, что мы зеваем с выворотом челюстей, и разговаривали почти все время исключительно друг с другом.

Мы выполняли при них обязанности живых букетов – даже гейшам уделяют больше внимания! Сидели в красивых позах на диванчиках, изредка выносили пепельницы и варили кофе; и внимали, внимали, потому что из всего того сброда, с которым мы якшались, эти трое были первые по-настоящему серьезные и успешные чуваки.

Все трое были женаты, и это сильно облегчало общение: можно отменить боевую готовность номер один и расслабиться.


Давайте мы их как-нибудь назовем: например – Толстяк, Пират и Красавчик.

Толстяк был просто мумсик обыкновенный, одна штука: потомственный миллионщик, вечно в роли «папиного сыночка» – все детство провел в роскоши, не ведал голода и нужды, даже в то тяжелое время жил как у Христа за пазухой и был самым приятным человеком из всей компании.

А с чего бы это ему не быть приятным? Счастливый человек, от природы добрый тюфяк, немного принц в хрустальной башне, и верил исключительно в добро. Это и называется – инфантил в чистом виде. Женился на такой же маринованной принцессе и радовался новорожденному сыну, делая для него все-все – по образцу собственного отца.

Такие не бывают главными героями – потому что ровны и комфортны до зевоты, но дружить с ними приятно – никому не завидуют, ни о чем не жалеют, ни в чем не откажут.

Не судите наш меркантилизм: мы-то были дети интеллигентных родителей без гроша в кармане и искали себе перспективных женихов. А если жениха не получится – хоть рассмотреть вблизи, какие они бывают прекрасные.


И как раз перейдем к Красавчику.

Этот парниша был чистейший Жюльен Сорель – или, точнее, Клайд Гриффитс: хорошенький мальчик из бедной семьи, творческая натура с большими запросами, которого купил для своей дочери-толстухи циничный миллионщик, – нет, ну я о таких только в романах читала! Он без усилий освоился с ролью преуспевающего денди, но ясно понимал, что все это принадлежит не ему, он пользуется дарами Небес временно, и азартно зарабатывал свое личное благосостояние – чтобы осуществить в манящем будущем тайно лелеемую мечту: дать деру из золотой клетки и найти Настоящую Любовь.

По профессии он был – кто бы сомневался! – художник.

Третий…

О, третий был страшный человек.

Пират напоминал волка, которого приручили и надели дорогой ошейник, но соваться его гладить, как собачку, – себе дороже, молча полоснет клыками и даже не съест.

Он из всех троих зарабатывал с нуля и без дураков сам: никаких влиятельных папенек, никаких богатых жен, выгрыз себе место под солнцем теми самыми клыками, женился патриархально – но по любви, как ни странно, нарожал троих детей и планировал еще двух – свою жизнь он лепил как гончар мягкую глину.

Впрочем, амбиций хватало у всех троих: они принадлежали к молодой финансовой элите, почти раритеты в нищей стране, вовремя почуявшие, куда ветер дует, и продолжавшие нестись вскачь на коне интуиции: вкладывали деньги осторожно, но быстро и точно, покупали землю, строили виллы, и много и возбужденно об этом говорили.

Все-таки они были молоды и не успели отупеть от потока денег – сущий Али-Баба в волшебной пещере до приезда сорока разбойников.

Правда, Толстяку стало в тягость говорить о виллах так долго, и он потихоньку переключился на нас – рассказывал вполголоса о каком-то молодежном фестивале в Копенгагене, на котором побывал прошлым летом.

Мы открыли рты и ахали с искренней завистью Золушек.


– …а зачем тебе место на кладбище?! – раздался посреди мирно журчащей партии экспансивный вопль Красавчика. – Ладно – землю скупать, да хоть конюшню заводить, – но могилу себе готовить?! – Как и полагается продавшемуся художнику, он нес в плебейские массы элемент богемности, высокой духовности и нонконформизма.

Ну нес в меру своего понимания всех этих прекрасных и бесполезных «измов». Их все-таки полагается знать, чтобы не потерять привлекательность для своей хозяйки – богатой толстухи: не за одну же красоту его купили, а и за деликатные манеры и горние сферы! Ну и не забыть, чем очаровать прекрасную незнакомку – в надлежащее время, когда придет момент удирать из золотой клетки.

Красавчик хватался за свои прекрасные кудри и дергал их в ужасе от известия, что – силы небесные, какой моветон! импосибль! – его друг Пират недавно приобрел места на кладбище для матери, для себя и жены.

– Да, – ощерившись, кивал Пират, – там и камни уже лежат, и даты выбиты – рождения, и прочерк – для даты смерти. Ну и что тебя так взбодрило?

Мы воззрились на происходящее с любопытством – и только: для нас, мечтавших к лету обзавестись хотя бы новыми купальниками, все обсуждаемые ценности ничем не отличались от фамильных бриллиантов дома Виндзоров: человек богат, а значит – свободен и всесилен, что хочет, то и покупает! Мало ли, может, это так принято в высших кругах – покупать кладбища, просто мы не знаем, – а чтоб не выглядеть лохами, будем вежливо молчать.

– Как ты не понимаешь, – застонал Красавчик, забегав взад-вперед, – это же не по-христиански! Это чудовищно – ты что, не веришь в существование души?! Тебе всего лишь двадцать семь – и ты уже видел свой надгробный камень, о, ужас!!

Приятная светская беседа поменяла жанр.

Мы высоко подняли брови и стали думать, как их выпроводить.

– Хотел бы я посмотреть на тебя в моем положении, – мрачно проговорил Пират, и Красавчик на минуту заткнул фонтан красноречия, – все проблемы за тебя всегда решает кто-то другой, а я – глава семьи с двадцати лет!

Красавчик, не слыша никого, кроме себя, побегал еще немного в экзальтации и поорал что-то про: главное – душа, о душе-то ты и не думаешь, а когда я умру, не все ли мне равно, куда бросят мою падаль, – богопротивную чушь нес, в общем. Но это был утихающий пыл – напоследок.

– Когда умер мой отец, – медленно начал Пират, – у нас не оказалось места на кладбище. Не было денег, чтобы купить место на кладбище. Не у кого было одолжить денег, чтобы купить место на кладбище. Было лето, долго держать тело невозможно, дома только мать и младший брат, совершенно беспомощные, и я, обливаясь потом, бегал по разным кладбищам и унижался, просил, умолял всех этих начальников дать мне место, чтобы похоронить отца. Я как-то сумел выйти из ситуации – продали все, что было в доме, а там ничего и не было, кое-как наскребли сумму, похоронили отца на отшибе, сделали все как надо. Но именно тогда я поклялся, что никогда никто в моей семье не будет ни в чем нуждаться.

У меня тридцать пар новых туфель. Тридцать! Ты же видел мой гардероб – костюмы есть, но ровно столько, сколько надо. А туфли… Я бегал по той страшной жаре, и мои ноги были стерты в кровь, потому что единственные приличные ботинки мы надели на отца, чтобы похоронить его достойно. Мне было двадцать лет, и я ходил в ботинках брата, они были мне малы.

Толстяк слушал чуть не плача – он был добрый малый, и хоть наверняка слышал о том, что не у всех людей есть с рождения собственные комнаты, набитые игрушками и красивыми вещами, но его нежную душу ранила новость, что он и его друзья – настолько разные. Он никогда бы не смог стать таким жестким – ведь жизнь прекрасна и люди добры!

– Я понимаю, понимаю, – нервно зачастил Красавчик, – у меня тоже бывало не самое лучшее время, но все-таки человек не может терять представление о реальности! Ты – молодой человек! У тебя столько еще впереди, а ты думаешь о том, как и где именно тебя похоронят! Не о кругосветном путешествии, не об острове, на худой конец! О куске земли, на который мне и сейчас наплевать, а уж после смерти!

Пират усмехнулся:

– Хватит причитать, брат. Я не знаю, что будет завтра, но сегодня я хочу быть уверен, что, когда я умру, у моих детей не будет головной боли – как меня хоронить.

Красавчик по инерции завел какую-то метафизику о Боге, душе, загробной жизни и тленности плоти, мы слушали и не могли решить – что нам ближе.

Хотя от нас это все было далеко – мы думали о том, как здорово было бы поехать в Копенгаген.


Тем временем беседа незаметно соскользнула с темы кладбищ и надгробий на историю, в которой все трое были равны.

Их общий друг покончил с собой из-за несчастной любви.

Это случилось недавно, и они, видимо, мучительно горевали о кощунственной смерти молодого человека, который загубил свою душу – из-за любви.

Всего лишь.

– Мы знали, что он любит Н., – снова заговорил Пират, который все-таки был главным в троице. – Она русская, мы все выросли вместе, играли в футбол, в кино ходили, а она тусовалась с нами – была своя в доску. Он был влюблен в нее с двенадцати лет, она не воспринимала это всерьез, кокетничала и играла им как хотела. Любил и любил, подумаешь, – но мы не подозревали, что так сильно. Мы думали – это пройдет. У всех же есть какая-то несчастная любовь в юности!

Она уехала с родителями в Россию, но приезжала сюда часто. Он пытался растопить ее сердце разговорами, розами, безумствами, постепенно так втянулся в эту любовь, что стал почти сумасшедшим – больше ни о чем не думал, ему все перестало быть интересно. Она, наверное, любовалась собой – надо же, роковая женщина! То давала ему надежду, то отталкивала, то капризничала, то вешалась на шею… Развлекалась.

А потом и она влюбилась – в кого-то другого. Не из нашего круга. А может, всегда его любила, этого другого, но у нее была своя несчастная история – и ездила за этим, наверное. И эта история для нее стала счастливой, и она от счастья решила порвать с нашим другом окончательно.

В тот день они поговорили, и она сказала, что не любит его, – уже бесповоротно. И ушла. Это она потом рассказала.

А через два часа его нашли мертвым.

Застрелился из охотничьего ружья.


Молчание и остывшая ночь соединились в вязкую субстанцию, холодящую кожу, чужое далекое горе вошло и встало рядом с нами, и невозможно было даже продолжать сидеть развалившись – мы подобрали колени, сложили руки, молчали и настороженно прислушивались: что будет дальше?

Что можно сказать этим людям, которые считали себя виноватыми в том, что не увидели настоящей опасности?

Как избавиться от тени матери, у которой сын покончил с собой, и та самая девушка просит разрешения прийти попрощаться с ним навсегда?

Кому можно дать право судить кого-то в этой истории?

Это не Ромео и Джульетта, которые могли обвинять вражду семей.

Это не Дездемона, которую погубили чужая зависть и слепота.

Это не Анна Каренина, потерявшая себя в своей страсти.

Это – нелепая случайность, «русская рулетка», которая рано или поздно, но выстрелит.

– …Она уехала, теперь уже навсегда. Плакала и говорила, что мы все ее ненавидим, наверное. Что она сама себя ненавидит, что, если бы хоть чуть-чуть была внимательнее – услышала бы отчаяние, дошедшее до края. Мы ее утешали и говорили – как мы можем ненавидеть ту, которую он так сильно любил.

Они долго еще вспоминали какие-то только им понятные дорогие подробности, рассуждали, как страшно одиноко должно быть человеку, для которого любовь стала дороже жизни, их лица были печальны, но спокойны, и понемногу в комнату прокрался рассвет.

– Надо идти, мы сегодня тоже едем, – спохватились гости и на прощание неожиданно наговорили нам комплиментов – какие мы чуткие, как важно было им вот так посидеть и поговорить, а все некогда, а если соберутся – напиваются или о делах говорят, и так легко на душе, спасибо вам большое, милые девочки.

Поцеловали нам руки чинно и благородно и собрались выходить.

– А она была красивая? – Я не могла этого не спросить. Это самый дурацкий вопрос на свете – но я не могу его не задать, и задаю каждый раз, как настоящая глупая курица, хоть все понимаю, но ведь я хочу разгадать тайну смертельной любви и везде ищу разгадку.

Пират, Красавчик и Толстяк переглянулись и печально усмехнулись – вот так.

Прямо все сразу.

– Да так, ничего особенного. Девочка как девочка.

Мы закрыли за ними двери и пошли варить себе утренний кофе.

Голова гудела после бессонной ночи, и не хотелось ни о чем говорить: мы знали, что все равно будем обсуждать все это – когда-нибудь потом, долгими утрами, днями, вечерами, пока эта ночная история не будет вычерпана до дна.

Йоска

Он вернулся из тюрьмы в середине осени, солнечным прохладным днем, когда вода в роднике у дороги начинает ломить зубы и примораживать собранные горстью пальцы.

Йоска вдоволь напился этой ледяной воды, переводя дыхание, опустошил сразу несколько стаканов – тут всегда надета на колышек оставленная каким-то добрым человеком граненая посудина; плеснул из родника в запыленное лицо, постоял немного наклонившись, потом задрал голову и посмотрел на эвкалипты. Кора свисала с их толстых белоснежных стволов, и пахло медицинской свежестью вперемешку с грибами, по-хозяйски обсевшими большим семейством подножие дерева. До дома еще было идти и идти, и Йоска намочил руки и провел несколько раз по старомодному пиджаку.

– Э-э, кто вернулся, – лениво крикнул с трассы мужичок, подгонявший корову хворостиной.

– Рамиз?! – обрадовался Йоска, но не стал лезть с объятиями: поди знай, разделяет ли человек твою радость от встречи.

– Пусть Бог поможет, – отозвался мужичок, продолжая тьжать корову в тощие ребра, и отвел глаза.

Йоска подхватил черный пакет со скудным скарбом, перешел на другую сторону трассы и начал восхождение к деревне по рыжеватой дороге. По обе стороны ровными полосами стояли чайные кусты, густо заросшие папоротниками, осенний день перешептывался с летом, уговаривая его окончательно уйти, и солнце выжидательно светило вполсилы, готовясь закатиться в потемневшее море за грядой криптомерий.

Перемены, произошедшие в пейзаже за эти годы, были не слишком велики, но стосковавшийся взгляд оторванного от земли человека упивался красками и отмечал любую мелочь: вот новая могила на кладбище, камня еще нет, но оградка уже покрашена, и цветы в венках успели засохнуть. Надписи размыты, ленты перекручены – наверное, тут недавно были дожди и ветры.

А вот и первый дом – не очень любимого сельчанами Яуба: огород образцовый, фасоль уже сняли, картошку вот-вот выкопают, сын колет дрова, а собака у них, как всегда, заливается лаем и бросается на ворота, и эти звуки волнистым эхом переливаются до голубоватой горы, будоража медленный воздух.

– Новая собака-то? – крикнул Йоска. – И опять злая! Где вы таких находите, мир вашему дому!

Сын Яуба остановился в замахе, опустил колун, молча поприветствовал соседа поднятой ладонью и долго провожал его взглядом.

А вот и мельница: возле нее поставили железный стол и две длинные скамьи. Наверное, старые деревянные сгнили от сырости. Должно быть, тут, как и в прежние времена, вечерами собираются мужчины и ждут своей очереди с мешками кукурузы, галдят, курят и играют в карты, а Циала выносит им поднос с дымящимся кофе.

В саду напротив кто-то собирал мандарины.

– Дядя Бехри! Вы не стареете, я смотрю! – приник Йоска к забору.

Старик в вязаной шапке повернулся, замерев с секатором в руках.

– Йосеб! Ты ли это, парень?!

– Да, я, дядя Бехри, – несмело улыбнулся Йоска. – Не узнали?

– Похудел, парень! Вон как пиджак обвис. Заходи в дом, что ты там стоишь, – пригласил старик.

– На минутку разве что, – отозвался Йоска и прошел к калитке. – Спасибо вам, что узнали, – обняв старика, сказал он.

– Ты с дороги голоден небось? Сейчас пообедаешь с нами, стой, позову хозяйку.

– Нет, нет, – засуетился Йоска. – Я пойду, правда. Очень хочу домой уже попасть. Как там мой сад?

– Что я тебе могу сказать, – покачал головой старик. – Сам увидишь. Но дома все равно хорошо. Вернулся же, парень!

Молчание свалилось между ними и отодвинуло собеседников друг от друга.

– Я зайду потом, дядя Бехри. Соскучился сильно. Можно? – открывая калитку, прервал тишину Йоска.

– О чем речь, – старик с облегчением похлопал его по плечу.

Йоска уже совсем собрался повернуться к дороге, как его единственный здоровый глаз увидел сияние.

Сначала он подумал, что солнце ударило в оконное стекло, но из сияния вышла девочка, держа за ручки плетеную корзину, полную золотых плодов. Йоска замер.

– Па, смотри! Я самые крупные отобрала! – Ее голос резал прозрачный воздух на ломти, которые стало трудно глотать.

– Зачем ты с этой неудобной корзиной возишься, – проворчал старик.

Двор, покрытый навесом из винограда, стал похож на сон. Все предметы, растения, камни, колодец, бочка с известью – задышали и повернулись к девочке.

– Здравствуйте, – чужим голосом произнес Йоска, застряв на выходе.

Отец и дочь одновременно повернулись. Стало очевидно, что у них почти одно лицо, хотя он был лысым грузным стариком, а она – бело-розовой девочкой с каштановыми волосами. Она сощурила прозрачные, как виноградины, глаза и безучастно улыбнулась.

– Это моя дочка, Йосеб, – сказал старик. – Уже и учебу закончила, и работает. А это наш сосед. Ты про него слышала же.

Девочка слегка нахмурилась, вспоминая. И тут вздрогнула и быстро посмотрела на отца.

Йоска очнулся, попятился и споткнулся о камень.

– С возвращением вас! – засмеялась девочка и ушла за угол дома.

– Иди, Йосеб, – махнул рукой старик.


Йоска продвигался все ближе к дому, солнце нагрело ему плечи, и больше он никого в этот день не видел.


Секаторы в два голоса умиротворенно чиркали в тишине.

Мандарины, как теннисные мячи, падали в корзинку и ящик, медленно заполняя пространство концентрированным оранжевым светом.

Марех думала – как по-разному собирают разные плоды. Виноград собирают всем народом, тоже срезают секаторами, складывают в плетеные корзины, бережно несут, чтобы не помять ягоды, и они пахнут сладким.

Оливки собирать – красивое занятие, пряное, добротное, аппетитное.

Кукурузу собирают с пиететом: это сытая зима, мука, каша, пеламуши, чурчхела, мчади и гоми. Да и просто сварить зерна тоже отлично.

Но мандарины – это нечто особенное.

У всех сборщиков должны быть секаторы. За хороший секатор идет война – явная и тайная.

– Где мой секатор с синими ручками? – сердится папа. – На минуту нельзя положить, сразу свистнут!

Кое-кто делает вид, что оглох, потому что отличный, мягкий и острый секатор – это счастье: взять в левую руку плод, подвести правой рукой секатор к плодоножке вровень со шкуркой и чикнуть.

Длинный отросток оставлять нельзя – чтобы не продырявил другие плоды в ящике.

Чикаешь вот так быстро-быстро, четко, аккуратно, экономишь движения, но все равно в первый день правая рука начинает гудеть аж от плеча. Особенно ноет кисть – с непривычки.

Бросаешь мандарины в корзину за спиной. Она постепенно тяжелеет.

В саду тихо и прохладно, слышны вразнобой деликатные звуки – чик, шух, чик, шух.

Заполненную корзину бережно опорожняют в ящик. Потом полные ящики ставят один на другой, рассеянные раньше по веткам оранжевые огоньки собираются в мощные светила.

Иногда находишь особенной величины и спелости мандарин, с просевшей по центру шкуркой, и пальцы сами рвут ее, разламывая круглое тело надвое – дольки прозрачные, истекают на зубах сладчайшим свежим соком, выжимаешь только его, а кожицу – под куст.

И оглядишься заодно – сколько же их еще!

Нескончаемо много. Но это не тяжело, а приятно. Век бы собирала, а мама раскладывает плоды по размеру, а папа ящики устраивает понадежнее, и пахнет осенью, морем, фейхоа и птичником.

– Пока они зеленые, гораздо вкуснее, правда, па? – спросила Марех. – Мне сейчас слишком сладко, и аромат не такой сильный.

Отец перекусил мандарин пополам и вытянул сок, а жмых бросил поддерево.

– Освежает хорошо, а так от мандаринов никакой пользы нет, – отозвался он, вытер пальцы о штаны и продолжил чиркать секатором. – Я больше персики люблю. И еще груши «зеленое масло». Ее одну съешь – и как будто пообедал.

– А я все люблю: и груши, и апельсины, и орехи, и вареную кукурузу, – засмеялась дочь. Им было хорошо вместе.

– А работать не очень любишь, – поддел ее отец. – Это же все сажать надо, прививать, окапывать, тут столько труда вложено, а вам только на готовое приезжать нравится.

– Па, не вредничай, я работаю! – пропела Марех. – Мааам! Я голодная!

– Идите, – глуховато отозвалась мать из глубины дома. – Как раз пока руки помоете, все и поставлю.

– А кого хоть этот Йоска ваш легендарный убил, я не помню? – спросила Марех, поднимаясь по склону.

– Какая тебе разница? Много будешь знать – скоро состаришься.

– Это не страшно, – засмеялась Марех, откидывая непослушную прядь с влажного лба. Ей всего двадцать три, какая старость?

– Невестка, жена брата, шалила с кем-то, ну Йосеб взял и убил.

– Ничего себе, – поразилась Марех. – Прямо Шекспир! Ишь ты, за честь семьи!

– Да оно ему надо было? Все отвернулись. Человек умер, семья разбита, сам столько лет в тюрьме потерял.

– И брат тоже отвернулся?

– Брат – первый, – запыхавшись, коротко ответил отец и поставил полный ящик к остальным.

– Хороший урожай, хороший, – довольно сказал он, вытирая лицо шапкой. – Свою сумку собрала уже? Положи еще лимоны.

Марех обхватила отца руками и поцеловала в щеку, заросшую седой щетиной.

– Завтра едешь, потому такая радостная? – усмехнулся тот. – Побреюсь утром тогда уже.

– Ну, папуля, что ты говоришь такое – радостная! – закатила глаза Марех. – Я же работаю!


Сад жил своей одичавшей вольной жизнью, зарос папоротниками и колючками, в нестриженых деревьях трещали кузнецы, и никто тут не ждал хозяина.

Йоска долго раскручивал ржавую проволоку, державшую на запоре рассохшиеся ворота, прошел по еле заметной тропинке к дому и заглянул в подслеповатое окошко.

На стекло пришлось подышать и протереть листом подорожника, в обилии растущего у крыльца, а дверь поддалась только сильному рывку – и замок отлетел вместе с петлей и куском дерева.

После яркого света глаза ничего не увидели, только все еще плыло сияние от девочки с плетеной корзиной в руках.

Да какая она девочка – уже взрослая женщина, одернул себя Йоска, силясь разглядеть обстановку. Дом смотрел неприветливо, как будто его грубо выдернули из сна, и не признавал чужака. Захотелось выйти снова под небо.

Как она сказала – «с возвращением». Наверное, все слышала обо мне. Раз не шарахнулась, значит – что? Не испугалась, не осуждает? Это ведь неспроста. Почему она встретилась именно в первый день возвращения?

Под ногами раздался отчаянный писк. Комочек желтого пуха вытягивал шею и искал мать, распахивая клюв, как чемодан, и топтался на месте, беззащитный перед всем мировым злом.

Солнце уже скатилось за крыши, небо еще розовело, а воздух резко стал зябким.

– Дурень, как тебя сюда занесло, – поднял птенца в ладони Йоска. – Замерз, бедолага? Пойдем твою мамашу искать, пропажа.

Он выпустил цыпленка в щель между досками на дорогу, и тот, услышав тревожное клокотание своей бесноватой матери, побежал к ней со всех крохотных лапок, растопырив куцые крылышки.

– А я своих заведу, – решил Йоска. – И цыплят, и уток. И собаку.

И в воздухе соткалась девочка с прозрачными глазами и непонятно улыбнулась. У нее это вышло немного насмешливо, и от этого у Йоски шевельнулось что-то горячее под горлом.

Автобус жужжал, как бензиновый улей, Марех протиснулась на свое место с огромной сумкой и села, стараясь поджать под жесткое дерматиновое сиденье ноги.

Водитель за рулем курил смердящую цигарку, переговариваясь через окно с напарником, полногрудые женщины в трикотажных юбках тащили орущих сопливых детей к своим местам, сжимая билетики так крепко, словно от этих крохотных квадратиков бумаги зависели жизнь и смерть.

Марех сидела на боковой скамейке, лицом к проходу. Смотреть на деревенских пассажиров было скучно, она стала разглядывать вокзал.

Смутно знакомый человек в старомодном костюме поднялся по ступенькам, ловко ухватившись за поручни. Чинно сверил билет у водителя и сел напротив Марех.

Было видно, что ему все происходящее доставляет немыслимое наслаждение – он улыбался, помогал озверевшим от жары теткам успокаивать зареванных детей, рассматривал попутчиков, справлялся о здоровье, урожае, цели поездки и даже – кто какой фамилии. Отвечавшие получали от него непременное бурное одобрение – и фамилия была славная, и цель поездки самая благородная, хотя крестьянин всего лишь вез, к примеру, продавать на рынок груши.

– А вас я знаю, – лукаво произнес человек в сторону Марех, и она с легким ужасом поняла, что этот странный суетливый тип обращается именно к ней. – Ты же Марех? – Уже неловко было отворачиваться, пришлось посмотреть в лицо странному мужику – один глаз его сверкал радостью, а второй – о, боги! – был затянут бельмом.

– Вы… Йосеб? – уточнила Марех. Почему же я в первый раз не заметила, что он одноглазый, подумала она.

– Он самый, – не отрывая единственного глаза от ее лица, кивнул попутчик. – Как я сразу не сообразил, что ты – та самая маленькая девочка с бантиками! Никак не привыкну, что столько лет прошло. Все так сильно изменилось.

Господи всемогущий, теперь всю дорогу придется с ним разговаривать, подумала Марех. Еще и место неудобное – лицом к лицу. Зачем я сюда приезжала, всего две недели прошло!

– Ты часто ездишь к родителям? – не отставал Йоска. – Они очень хорошие люди. Самые лучшие в деревне. Я всегда к твоему отцу ходил за умными разговорами.

– Спасибо, – сдержанно ответила Марех. От бесконечных поворотов автобуса и от стойкого деревенского запаха ее мутило, она старалась сидеть вполоборота к окну, чтобы как-нибудь благополучно доехать до города. Неужели он привяжется к ней еще и там?!

– Я знаешь куда еду? – продолжал Йоска, наклонясь к ней. – В типографию. Вот, посмотри!

Он вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку исписанной бумаги:

– Это мои стихи!

Убей меня молния, скрипнула зубами Марех. Пришлось взять эти листы и рассматривать на подскакивающих коленках. Глаза уловили каких-то смутных пташек, облака и молнии чьих-то глаз… нет, невозможно!

– Простите, – решительно сложив бумаги, она протянула их обратно. – Здесь трудно читать, буквы прыгают. Напечатать хотите?

– Да, – растянул губы в улыбке Носка. – Как думаешь, возьмут?

– Конечно, – убежденно ответила она и снова быстро отвернулась к окну. Шея затекла, но путь уже почти подошел к концу.

Йоска вертел в руках свернутую в трубку бумагу и не отрываясь смотрел на белую шею и каштановую прядь, отдуваемую ветерком.

Какая она нежная! И такая скромная, непохожа на городскую. Хотя на деревенских наших грубиянок еще больше непохожа. И как она близко сидит, можно протянуть руку и потрогать ее плечо. Нет, пока нельзя. Но скоро можно будет, совсем скоро. У нас будут дети, много детей. У нас будет чисто выбеленный дом, крахмальное белье, ножи и вилки к обеду. Большой книжный шкаф – мы оба любим читать. Я буду писать вечерами, а она – склоняться над исписанными листами и потом удивленно и восторженно смотреть на меня. И кто сказал, что это невозможно? Она строга, потому что очень скромная и защищает свою нежность.

Это все будет мое, только мое.

Автобус дернулся, замер и испустил последний вздох. Осоловевшие пассажиры завозились все разом. Йоске стало немного досадно, что чудесное путешествие закончилось так быстро.

– Мне пора на работу, – быстро проговорила Марех и стащила сумку по ступенькам.

– Подожди, дай помогу, – перехватил ручки Йоска.

Марех в панике тормознула такси, выхватила злополучную сумку, влетела на заднее сиденье и захлопнула дверцу прямо перед улыбающимся лицом Йоски.

– За что мне все это, за что, – бормотала она, ненавидя в это мгновение особенно остро все, что оставила позади.


– Какие вкуууусные мандарины! – изогнулась Саломе и положила в рот дольку.

– Добытчица ты наша! – подхватил Гоги. – Надо бы на тебе жениться – теща всегда накормит!

Все захохотали, Марех подняла брови, но секунду спустя тоже засмеялась.

– Кому ты нужен, алкашня, – бросила она Гоги.

– У тебя там небось поклонник имеется? Деревенский бугай, сад мандариновый на двадцать тонн! «Волга» последней модели!

– Говорю же, надрался и несешь Бог знает что, – рассердилась Марех, подхватила свой кофе и вышла на балкон.

В комнате ничего не изменилось, все продолжали зудеть, хихикать и танцевать. Никто не вышел за ней следом. Марех прикурила и с наслаждением выпустила дым в морозный воздух. Ей нравилось рассматривать свои пальцы с маникюром, вдыхать запах блузки только из-под утюга, нравилось, что можно ходить в странных брюках, что на нее смотрят на улице, нравилось не спать до утра, пить залпом водку, и никто тебе не указ.

Из-за приоткрытой двери слышался приглушенный разговор:

– Не, эта слишком развязная. Куда мне жениться, елки-палки, сума сошел?!

– А сестра ее? Моделька почти!

– Глуповата. Иногда это хорошо, но есть же всему предел, грешно обижать малолеток.

– А-ха-ха, можно подумать, ты бы отказался!

– Это совсем другой вопрос, деликатный. А эта тебе как?

– Простая слишком. Нет, не простая, а наивная, что ли. С ней хорошо дружить. Или стареть.

– Нет в мире совершенства. Если бы их перемешать, одна приличная баба получится, а по отдельности – каждая на троечку. Или были бы они уже окончательно веселенькие, а так – ни два ни полтора, детский сад какой-то.

– Ну, может, еще выгорит с какой-нибудь. Даром, что ли, мы тут каждый вечер шампанское распиваем?

– Ты не забывай – у них родители есть. Это тебе не Европа, хы-хы.

Марех тщательно затушила сигарету, посмотрела с балкона на пустую улицу: влажный асфальт поблескивал под фонарями, город спал, завтра будет то же самое.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 | Следующая
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации