Текст книги "Без жалости"

Глава 12
Подготовительные шаги

«Фольксваген» 63-го года, небольшой пробег, радиальные шины, в отличном состоянии...

Келли опустил десятицентовую монету в телефон-автомат и набрал номер. На улице был пылающе жаркий субботний день, температура и влажность поднимались, соревнуясь друг с другом и стремясь достигнуть трехзначной величины. Келли проклял свою глупость. Некоторые вещи были настолько очевидны, что ты не видишь их, пока не разобьешь о них нос и не потечет кровь.

– Алло? Я звоню по поводу объявления насчет автомобиля... Совершенно верно, – произнес Келли. – Прямо сейчас, если вы не возражаете... О'кей, скажем, через пятнадцать минут. Отлично, спасибо, мадам. Сейчас приеду. До свиданья. – Он повесил трубку. По крайней мере что-то получилось как надо. По лицу Келли, стоящего внутри телефонной будки, пробежала тень недовольства. «Спрингер» был пришвартован к гостевому причалу одного из яхт-клубов на реке Потомак. Ему нужно было купить автомобиль, но как добраться до места, где этот автомобиль находится? Если поехать туда на своей машине и вернуться на купленной, что делать со своей, на которой он приедет? Все складывалось так забавно, что Келли начал посмеиваться над самим собой. И тут вмешалась судьба – мимо ворот яхт-клуба проезжало пустое такси, что позволило ему сдержать обещание, данное старой даме.

– Квартал 4500, Эссекс-авеню, – сказал он таксисту.

– А где это, приятель?

– В Бетесде.

– Придется заплатить дополнительно, приятель, – заметил таксист, направляясь на север.

Келли передал ему десятидолларовую банкноту.

– Получишь еще одну, если доставишь меня туда за пятнадцать минут.

– Вопросов нет, – отозвался таксист, и ускорение опрокинуло Келли на спинку сиденья. Почти весь путь проходил не по Висконсин-авеню. У красного сигнала светофора таксист нашел на карте Эссекс-авеню и за двадцать секунд до конца пятнадцатиминутного срока сумел получить вторую десятку.

Это был зажиточный жилой район, и он без особого труда нашел нужный дом. Перед ним стоял «фольксваген», выкрашенный в ужасный ярко-желтый цвет. То тут, то там под краской проглядывала ржавчина. Трудно было придумать что-то, что устраивало бы Келли больше этого «жука». Он взбежал по четырем деревянным ступенькам и постучал в дверь.

– Кто там? – В дверях появилось лицо, точно соответствующее голосу. Старушка была маленькой и хрупкой, лет восьмидесяти, но ее проницательные зеленые глаза, увеличенные толстыми линзами очков, давали представление о том, какой была в молодости их хозяйка. В ее седых волосах все еще проглядывали желтые пряди.

– Миссис Бойд? Я только что звонил вам насчет машины.

– Как вас зовут?

– Билл Мерфи, мадам, – добродушно улыбнулся Келли. – Ужасно жарко, не правда ли?

– Ужасно, – согласилась она. – Подождите минутку. – Глория Бойд скрылась за дверями и через мгновение вернулась с ключами от машины. Келли взял ее под руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам.

– Спасибо, молодой человек.

– Только рад помочь, мадам, – галантно ответил Келли.

– Мы купили машину для моей внучки. Когда она уехала в колледж, машиной пользовался Кен, – сказала старушка, полагая, что Келли знает о Кене.

– Извините?

– Это был мой муж, – произнесла Глория не обернувшись. – Он умер месяц назад.

– Мне очень жаль, мадам.

– Он долго болел, – заметила женщина, все еще не оправившаяся от боли утраты, но уже примирившаяся с ней. Она передала ему ключи. – Вот, осмотрите машину.

Келли отпер дверцу. Внутри машина выглядела, как и полагается автомобилю, которым пользовалась студентка колледжа, а затем пожилой человек. Сиденья были изрядно потерты, а на одном виднелся длинный разрез, сделанный, наверно, ящиком с одеждой или книгами. Он повернул ключ в замке зажигания, и двигатель сразу заработал. Даже топливный бак был полон. Объявление не обманывало насчет небольшого пробега – на одометре значились всего 52 тысячи миль. Келли попросил разрешения объехать вокруг квартала. Двигатель и вся остальная механика в хорошем состоянии, решил он, возвращаясь к стоящей на тротуаре старушке.

– Откуда взялось столько ржавчины? – спросил он, отдавая ей ключи.

– Внучка училась в Чикаго, в Северо-западном университете, а там такой ужасный снег и вся эта соль.

– Это хороший университет. Разрешите, я отведу вас обратно. – Келли снова взял ее под руку и повел назад в дом. Внутри стоял запах жилища стариков – в воздухе слишком много пыли, убирать которую не хватает сил, и пахнет несвежей пищей, потому что она все еще готовила для двоих, а не для нее одной.

– Хотите чего-нибудь выпить?

– Да, мадам, спасибо. Было бы неплохо выпить стакан воды. – Келли огляделся вокруг, пока она ходила на кухню. На стене была фотография мужчины в мундире с высоким воротом и поясом военного образца, держащего под руку молодую женщину в очень узком, почти цилиндрическом, белом свадебном платье. Остальные фотографии иллюстрировали семейную жизнь Кеннета и Глории Бойд. Две дочери и сын, поездка на океанское побережье, старый автомобиль, внуки – все принадлежности, заслуженные полнокровной и полезной жизнью.

– Вот, пожалуйста. – Старушка передала ему стакан.

– Спасибо. Чем занимался ваш муж?

– Он служил в министерстве торговли на протяжении сорока двух лет. Мы собирались переехать во Флориду, но он заболел, так что теперь я уезжаю одна. Моя сестра живет в Форт-Пиерсе, она тоже вдова, ее муж был полицейским... – Голос женщины становился все тише, и в этот момент в комнату вошел кот, заинтересовавшийся новым посетителем. Это, казалось, придало миссис Бойд новые силы. – Я уезжаю туда на будущей неделе. Дом уже продан, в следующий четверг нужно оставить его. Я продала его приятному молодому врачу.

– Надеюсь, вам понравится во Флориде, мадам. Сколько вы хотите за свою машину?

– Я больше не могу управлять автомобилем из-за глаз – у меня катаракта. Если мне нужно поехать куда-нибудь, меня возят. Мой внук говорит, что машина стоит полторы тысячи долларов.

Ваш внук, должно быть, адвокат – лишь они бывают такими жадными, подумал Келли.

– Как относительно тысячи двухсот? Я заплачу наличными.

– Наличными? – У нее в глазах снова заиграли чертики.

– Да, мадам.

– Тогда забирайте автомобиль. – Она протянула ему руку, и Келли осторожно пожал ее.

– У вас есть документы на машину? – Келли почувствовал себя неловко из-за того, что ей снова пришлось вставать, на этот раз подниматься на второй этаж, медленно, держась рукой за перила, пока он доставал бумажник и отсчитывал двенадцать новеньких хрустящих банкнот.

На всю процедуру должно было уйти минут десять, но вместо этого он потратил тридцать. Келли уже проверил, как нужно осуществлять передачу автомобиля в собственность другому лицу, и к тому же он не собирался делать это в полном объеме. Страховые документы находились в том же конверте, где и технический паспорт, выписанный на имя Кеннета Бойда. Келли пообещал оформить паспорт на свое имя и заменить, разумеется, номерные знаки. Оказалось, однако, что такое количество наличных денег заставляет миссис Бойд нервничать, так что он помог ей заполнить бланк депозита и затем отвез старую леди в банк, где она опустила деньги в прорезь ночного сейфа. После этого Келли остановился у супермаркета, где, прежде чем доставить миссис Бойд домой и помочь ей подняться на крыльцо, купил молоко и консервы для кота.

– Спасибо за автомобиль, миссис Бойд, – сказал он, расставаясь со старушкой.

– Для чего он вам нужен?

– Для деловых поездок, – улыбнулся Келли и уехал.

Этим же вечером, без четверти девять, два автомобиля остановились на площадке обслуживания рядом с шоссе 95. Впереди ехал «додж-дарт», а за ним красный «плимут». На расстоянии один от другого футов пятьдесят они выбрали полупустую стоянку к северу от Мэриленд-Хауса, места для отдыха у шоссе Джона Ф. Кеннеди. Здесь предлагалось полное обслуживание – от ресторана до заправочной станции, где продавали бензин и автомобильные масла. Помимо пищи, в ресторане подавали хороший кофе, но, что вполне понятно, здесь не было ничего спиртного. «Додж» сделал несколько поворотов на площадке для стоянки автомобилей и наконец остановился на расстоянии трех интервалов от белого «олдсмобиля» с номерами Пенсильвании и коричневой виниловой крышей. «Плимут» занял место в следующем ряду. Из него вышла женщина и мимо «олдсмобиля» направилась к кирпичному зданию ресторана.

– Привет, бэби, – окликнул ее мужчина. Женщина остановилась и сделала несколько шагов к автомобилю с коричневой виниловой крышей. Мужчина был белым, с длинными, аккуратно причесанными черными волосами и в белой рубашке с расстегнутым воротом.

– Меня послал Генри, – сказала она.

– Я знаю. – Он протянул руку и коснулся ее лица. Она не сопротивлялась. Мужчина обернулся, посмотрел по сторонам, и затем его рука скользнула ниже. – Ты привезла, что мне нужно, бэби?

– Да, – улыбнулась она. Это была натянутая, неловкая улыбка, испуганная, но не смущенная. Вот уже несколько месяцев, как Дорис разучилась смущаться.

– Красивые титьки, – заметил мужчина без всяких эмоций в голосе. – Иди принеси.

Дорис вернулась к своему автомобилю, словно забыла что-то. Из машины она достала большую сумку, почти маленький рюкзак. Когда она проходила мимо «олдсмобиля», мужчина протянул руку и взял его. Затем Дорис направилась к зданию ресторана и через минуту вернулась с банкой содовой, глядя на «плимут» в надежде, что все сделала правильно. У «олдсмобиля» заработал двигатель, и мужчина послал ей воздушный поцелуй, на который она ответила вымученной улыбкой.

– Прошло достаточно просто, – заметил Генри Таккер, с пятидесяти ярдов наблюдавший эту сцену из открытого кафе по другую сторону ресторана.

– Хороший товар? – спросил у Тони Пиаджи другой мужчина. Все трое сидели за одним столом, «наслаждаясь» знойным вечером, тогда как большинство других посетителей находились внутри, где было прохладно благодаря кондиционеру.

– Высший сорт. Точно такой же, как и тот, что мы передали тебе две недели назад. Та же партия и все остальное, – заверил его Пиаджи.

– А если «мула» застукают? – спросил человек из Филадельфии.

– Она не скажет ни слова, – уверенно заявил Таккер. – Все они были свидетелями того, что случается с непослушными девушками. – На их глазах из «плимута» вылез мужчина, подошел к «доджу» и сел на место водителя.

– Молодчина, – произнес Рик, обращаясь к Дорис.

– А сейчас мы можем ехать? – спросила его женщина, дрожа от нервного напряжения, и сделала глоток из банки содовой.

– Конечно, бэби. Я знаю, что ты хочешь. – Рик улыбнулся и включил мотор. – А теперь, милая, покажи мне что-нибудь.

– Вокруг люди, – сказала девушка.

– Ну и что?

Не говоря больше ни слова, Дорис расстегнула рубашку – это была мужская рубашка, – оставив ее засунутой внутрь потрепанных шортов. Рик протянул руку и улыбнулся, поворачивая руль левой рукой. Все могло быть гораздо хуже, подумала Дорис, прикрыв глаза и представив, что это не она, а кто-то другой, в каком-то ином месте, думая, сколько еще пройдет времени, прежде чем придет конец ее жизни, и надеясь, что этот конец наступит скоро.

– Деньги? – спросил Пиаджи.

– Хочу выпить чашку кофе. – Человек из Филадельфии встал и вошел внутрь ресторана, оставив свой кейс, который Пиаджи тут же взял в руки. И они с Таккером направились к синему «кадиллаку», не ожидая возвращения ушедшего в ресторан мужчины.

– Ты не собираешься считать их? – спросил Таккер на полпути к автомобилю.

– Если он обманет нас, то знает, что с ним случится. Это бизнес, Генри.

– Совершенно верно, – согласился Таккер.

* * *

– Меня зовут Билл Мерфи, – сказал Келли. – Насколько я понимаю, вы сдаете квартиры. – Он протянул субботнюю газету.

– Какая вам нужна?

– Однокомнатная со спальней меня устроит. Вообще-то мне нужно место, где я мог бы оставить одежду, – объяснил Келли мужчине. – Мне приходится много разъезжать.

– Коммивояжер? – спросил менеджер.

– Да. Продаю станки. Я здесь впервые – то есть это для меня новый район.

Это был старый жилой комплекс, построенный в зеленом районе вскоре после окончания второй мировой войны для возвращающихся домой военнослужащих. Он состоял исключительно из трехэтажных кирпичных домов. Деревья вокруг них выглядели посаженными примерно в тот же период. Они дружно принялись и разрослись, достаточно высокие для многочисленного населения белок и настолько развесистые, что стоящие здесь автомобили находились в их тени. Келли с одобрением посмотрел на меблированную квартиру на первом этаже, куда проводил его менеджер.

– Великолепно, – отозвался он, осмотревшись по сторонам и проверив кухонную раковину и другую сантехнику. Мебелью явно пользовались, но она все еще была в приличном состоянии. Под подоконниками в каждой комнате даже виднелись кондиционеры.

– У меня есть и другие...

– Это именно то, что мне нужно. Сколько?

– Сто семьдесят пять долларов в месяц, плата за один месяц вперед.

– Коммунальные услуги?

– Можете платить за них сами или мы представим счет. Некоторые жильцы предпочитают вторую систему. В среднем это составляет сорок пять долларов в месяц.

– Легче оплачивать один счет, чем два или три. Ну-ка, посмотрим. Сто семьдесят пять плюс сорок пять...

– Двести двадцать, – пришел на помощь менеджер.

– Четыреста сорок, – поправил его Келли. – Два месяца, верно? Я могу выписать чек, но мой банк находится за пределами города. У меня еще нет местного счета. Примете наличные?

– Наличные всегда принимаю с удовольствием, – заверил его менеджер.

– Отлично. – Келли достал бумажник и отсчитал нужную сумму, затем подумал. – Нет, лучше я заплачу шестьсот шестьдесят, за три месяца, если вы не возражаете. Мне понадобится счет. – Довольный менеджер достал из кармана блокнот и тут же выписал счет за три месяца. – Как насчет телефона? – спросил Келли.

– Могу сделать это ко вторнику, если хотите. Понадобится еще один депозит.

– Пожалуйста, займитесь этим. – Келли передал еще несколько банкнот. – Мои вещи не прибудут еще некоторое время. Где можно купить простыни и все такое?

– Сегодня мало что открыто. Завтра – в любом магазине. Келли посмотрел через дверь спальни на голый матрас. Даже отсюда он видел на нем комки. Он пожал плечами. – Ничего не поделаешь, мне приходилось спать и в худших условиях.

– Служили в армии?

– В морской пехоте.

– Я тоже, – сказал менеджер, удивив Келли. – Надеюсь, вы не выкинете здесь никаких штучек, верно? – Он не ожидал неприятностей от Келли, но хозяин требовал, чтобы он задавал этот вопрос, даже бывшим морским пехотинцам. Ответом менеджеру была сконфуженная ободряющая улыбка:

– Мне говорили, что я громко храплю во сне. Двадцать минут спустя Келли сидел в такси, направляющемся к центру города. Он вышел у Пенсильванского вокзала и успел на следующий поезд, отправляющийся в Вашингтон. Там другое такси доставило его к причалу, где стоял «Спрингер». Когда стемнело, яхта направилась вниз по Потомаку. Насколько все было бы проще, если бы ему помогал еще один человек, подумал Келли. Сколько времени напрасно потрачено на бесполезные переезды. А действительно ли они бесполезные? Нет, пожалуй. Он многое обдумал, а это было не менее важно, чем остальная подготовка. Келли прибыл к себе на остров после шести часов непрерывных размышлений и составления планов.

Несмотря на то что он провел уик-энд в почти безостановочном движении, у него не было времени на то, чтобы бездельничать. Келли уложил одежду, купленную главным образом в пригородах Вашингтона. Постельное белье он купит в Балтиморе. Продукты – там же. Его автоматический пистолет 45-го калибра вместе со всем тем, что понадобится, чтобы преобразовать его в пистолет 22-го калибра, был спрятан под старой одеждой вместе с двумя коробками патронов. Больше он ему не понадобится, подумал Келли, а боеприпасы – вещь тяжелая. Делая второй глушитель, на этот раз для пистолета «Кольт Вудсмэн», он обдумывал проделанную подготовку. Его физическое состояние было великолепным, почти таким же, как в 3-й группе морских коммандос, и он тренировался в стрельбе ежедневно. Его меткость стала лучше, чем когда-либо, сказал он себе, проделывая нужные операции на станках и почти не задумываясь над ними. К трем часам утра новый глушитель был готов и опробован несколькими выстрелами. А еще через тридцать минут Келли поднялся на борт «Спрингера», отдал швартовы и направился на север, предвкушая несколько часов сна, после того как минует Аннаполис.

Ночь навевала тоску. По небу плыли рассеянные облака, и, он бездумно смотрел вперед. Через некоторое время Келли спохватился и заставил себя сосредоточиться. Теперь он больше не был расслабленным штатским, но все-таки позволил себе первую банку пива за последние недели. Может быть, он забыл что-то? И тут же успокоил себя – нет, не забыл ничего. Правда, у него тут же проскользнула мысль о том, как мало он все-таки знает о противнике. Билли с его красным «плимутом». Чернокожий парень по имени Генри. Он знает, где находится район их операций. И это все.

Но...

Но в прошлом ему приходилось воевать с вооруженными и отлично подготовленными врагами, о которых он знал еще меньше, и если он заставит себя быть таким же осторожным, каким был на войне, в глубине души он знал, что сумеет выполнить операцию. Отчасти потому, что он намного сильнее их и его мотивация несравнимо целеустремленней. А отчасти, с удивлением понял Келли, потому что его не интересовали последствия. Ему были нужны только результаты. Он вспомнил что-то из периода своего обучения в подготовительной католической школе – отрывок из эпической поэмы «Энеида» Виргилия, в ней почти две тысячи лет назад была определена цель его операции: Una salus victus nullam sperare salutem – для побежденных спасенье одно – не мечтать о спасенье.

Мрачность этой мысли заставила его улыбнуться, пока он плыл под светом звезд, отправившихся в свой путь с таких огромных расстояний, что к моменту начала его путешествия не только он, но даже Виргилий еще не родились.

* * *

Таблетки помогли отключиться от действительности, но не до конца. Дорис не столько думала об этом, сколько чувствовала – подобно тому как признаешь что-то, что не нравится тебе, но отказывается исчезнуть. Теперь она слишком зависела от барбитуратов. Сон никак не приходил, и в пустоте комнаты она была не в силах забыться. Дорис приняла бы и больше таблеток, но они не давали ей того, чего она хотела. Впрочем, ей хотелось не так много. Она мечтала о непродолжительном забытье, свободном от страха, вот и все – а им было наплевать на это. Она могла видеть больше, чем они знали или ожидали от нее, она могла заглядывать в будущее, но это было слабым утешением. В конце концов полиция арестует ее. Дорис арестовывали и раньше, но тогда ее проступки не были столь значительными, а теперь ее упрячут на длительный срок. Полиция попытается заставить ее говорить, пообещает защиту, но она понимала всю тщетность этого. Вот уже дважды она была свидетельницей того, как умирали ее подруги. Подруги? По крайней мере они были похожими на подруг, с ними можно было разговаривать, поделиться мыслями, рассказать о жизни – если это можно назвать жизнью, – и даже в такой неволе у них были маленькие шутки, маленькие победы над силами, управляющими их существованием, подобно отдаленным огням в облачном небе. С ними можно было просто поплакать. Но две из них теперь мертвы, и она наблюдала, как они умирали, сидел! рядом, приняв несколько таблеток, но не в силах уснуть и не видеть этого ужаса, такого невероятного, что от него цепенеешь, следить за их глазами, смотреть и чувствовать их боль, сознавая, что ничем не можешь помочь, зная даже, что и они понимают это. Кошмары, наполнявшие ее сны, были ужасны, но они не доставали тебя. Стоило только проснуться, и кошмар исчезал. Но не это зрелище. Она могла следить за собой, словно со стороны, будто она была роботом, не контролирующим себя, но подчиняющимся командам других. Ее тело не двигалось до тех пор, пока другие не заставляли его, и ей приходилось даже скрывать свои мысли, бояться выразить в собственном сознании, потому что они могут услышать их или прочитать на ее лице, но сейчас, как она ни старалась, мысли отказывались уходить.

Рик лежал рядом с ней, тихо дыша в темноте. Какая-то часть ее сознания любила Рика. Он был самым мягким из всех, и иногда она позволяла себе думать, что и ему она нравится, может быть, совсем немного, потому что он бил ее не так уж страшно. Разумеется, ей приходилось повиноваться – ведь его ярость ничуть не уступала ярости Билли, и потому она старалась изо всех сил вести себя хорошо в его присутствии. Часть ее знала, что это глупо, но теперь реальность определялась другими людьми. И она была свидетельницей последствий настоящего сопротивления. После одной особенно плохой ночи Пэм прижалась к ней и шепотом рассказала о своем желании убежать. Позднее Дорис молила Бога, чтобы он помог ей скрыться, думала, что все-таки есть надежда, но нет, скоро Пэм втащили сюда, а их заставили тут же, рядом, смотреть за тем, как она умирает. Она наблюдала, беспомощно глядя на Пэм, а они проделывали с ней все, что только могли вообразить. Дорис видела, как гасла ее жизнь, как от удушья содрогалось ее тело, а мужское лицо безжалостно смеялось в дюйме от лица девушки. Единственным смелым поступком Дорис, неосознанным сопротивлением, было то, что она причесала волосы своей подруги, с благодарностью вспоминая о том, что мужчины этого не заметили, причесывала, не переставая плакать, надеясь, что Пэм каким-то образом узнает, что кто-то заботится о ней, пусть даже после смерти. Однако, даже делая это, Дорис чувствовала бессмысленность своего поступка и потому плакала еще больше.

В чем она провинилась? – думала Дорис, неужели она оскорбила Бога так серьезно, что ее жизнь превратилась в ад? Разве может хоть какое-то живое существо заслужить такое?

* * *

– Я поражен, Джон, – произнес Розен, глядя на своего пациента потрясенным взглядом. Келли со снятой рубашкой сидел на столе, предназначенном для медицинских осмотров. – Как ты сумел добиться этого?

– Заплывы на пять миль, для того чтобы разработать плечи. Это лучше, чем упражнения с тяжестями, но и ими я, тоже занимался, по вечерам. Немного бега. Примерно то же самое, что я привык делать раньше.

– Мне бы такое давление, – улыбнулся хирург, снимая манжету. С утра у него была трудная операция, но он оставил время для своего друга.

– Тренируйся, Сэм, – в свою очередь улыбнулся Келли.

– Не хватает времени, Джон, – ответил хирург – не очень убежденно, подумали оба.

– Врач должен заботиться о своем здоровье.

– Это верно, – согласился Розен. – А как дела в остальном? Вместо ответа Келли только взглянул на хирурга. В его глазах не было ни улыбки, ни озабоченности – всего лишь бесстрастие, по которому Розен все понял. Он попытался снова:

– Есть старинная поговорка: прежде чем начинать мстить, выкопай две могилы.

– Только две? – улыбнулся Келли. Розен кивнул.

– Я тоже читал отчет о посмертном вскрытии. Значит, мне не удастся отговорить тебя?

– Как поживает Сара?

Розен понял, что Келли хочет изменить тему разговора.

– Ушла с головой в свой проект. Она так им захвачена, что без конца только о нем и говорит. Очень интересно.

В этот момент в комнату вошла Сэнди О'Тул. Келли поразил обоих медиков, схватив майку и стыдливо закрыв ею грудь.

Медсестра рассмеялась. Ее примеру последовал и Сэм. Он лишь теперь понял, что Келли действительно готов к той операции, которую планировал. Отличная физическая подготовка, холодный серьезный взгляд, который становился веселым, когда ему хотелось этого, Словно хирург перед ответственной операцией, подумал Розен. Как ни странно, чем лучше он узнавал Келли, тем больше удивлялся его интеллекту.

– Ты выглядишь удивительно для парня, которого ранили всего несколько недель назад, – заметила О'Тул, дружески глядя на Келли.

– Здоровый образ жизни, мадам. За тридцать с лишним дней только одна банка пива.

– Миссис Лотт пришла в себя, доктор Розен, – сообщила медсестра, поворачиваясь к хирургу. – Ничего необычного; по-видимому, у нее все в порядке. Ее муж заходил взглянуть на супругу. По-моему, с ним тоже все в порядке. Вообще-то я начала беспокоиться.

– Спасибо, Сэнди.

– Ну что ж, Джон, ты тоже выздоровел. Надевай рубашку, а то Сэнди начинает смущаться, – усмехнулся Розен.

– Где тут можно поесть? – спросил Келли.

– Я сам показал бы тебе, но у меня консилиум через десять минут. Может быть, Сэнди? Она посмотрела на часы.

– Да, мне ленч тоже не противопоказан. Ты готов рискнуть и отведать больничной пищи или хочешь поесть в городе?

– Вы мой гид, мадам.

Сэнди провела его в кафетерий, где подавали пресную больничную пищу, но там можно было добавить к ней соль и прочие специи по желанию. Келли выбрал блюда, удовлетворяющие аппетит и даже полезные, чтобы компенсировать отсутствие вкуса.

– У тебя много работы? – спросил он, после того как они сели за стол.

– Как всегда, – отозвалась Сэнди.

– Где ты живешь?

– Неподалеку от бульвара Лох-Рейвен, у самой границы графства. – Келли видел, что она не изменилась. Сэнди О'Тул не жила, а функционировала, причем весьма успешно, однако пустота в ее жизни качественно мало отличалась от его пустоты. Разница состояла лишь в одном: он мог сделать что-то, а она – нет. Сэнди стремилась к человеческому теплу, она сохранила умение смеяться, но горе одолевало ее на каждом шагу. Какая это мощная сила – горе. У него было огромное преимущество – он мог найти врагов и устранить их. Бороться с тенью было намного труднее.

– У тебя, как и у большинства здесь, секция в общем доме?

– Нет, это старое бунгало, или как там называют такие дома, – большой двухэтажный дом на половине акра. Между прочим, ты напомнил мне, – добавила она, – что в уик-энд нужно непременно покосить траву на участке. – И тут она вспомнила, как любил этим заниматься Тим, он решил уйти из армии после второго срока во Вьетнаме, получить адвокатский диплом и вести нормальную жизнь – всего этого его лишили маленькие желтые люди в далекой стране.

Келли не знал, о чем она думает, но этого и не требовалось. Перемена в выражении ее лица, то, как стих голос, – все это было красноречивее слов. Как подбодрить ее? Такой вопрос был для него странным, принимая во внимание его планы на ближайшие недели.

– Ты так хорошо ко мне относилась, пока я лежал здесь. Спасибо тебе.

– Мы стараемся ухаживать за нашими пациентами, – улыбнулась Сэнди. Улыбка была непривычной на ее лице.

– Девушка с таким прелестным лицом должна делать это чаще, – заметил Келли.

– Что именно?

– Улыбаться.

– Но это непросто, – ответила Сэнди. Улыбка исчезла с ее лица.

– Да, я знаю. Но однажды мне все-таки удалось даже рассмешить тебя, – сказал Келли.

– Просто ты застал меня врасплох.

– Это из-за Тима? – спросил он внезапно. Вопрос его потряс Сэнди. Разве об этом говорят?

Несколько секунд она пристально смотрела в глаза Келли.

– Я не понимаю тебя.

– Кое в чем это легко, а кое в чем – трудно. Самое трудное, – Келли как бы думал вслух, – понять, почему людям это необходимо, почему они вообще так поступают. Все сводится к тому, что есть плохие люди и кто-то должен поставить преграду на их пути, заняться ими, так как, если ты не сделаешь этого, наступит день, когда они займутся тобой. Можно попытаться не обращать на них внимания, но это вряд ли кончится добром. А иногда ты видишь то, мимо чего просто не можешь пройти. – Он наклонился вперед, подбирая слова:

– Ты видишь много плохого, Сэнди. Я видел вещи похуже. Мне приходилось наблюдать за тем, как люди...

– Это причина твоего кошмара? Келли кивнул.

– Совершенно верно. В ту ночь меня чуть не убили.

– А что было...

– Тебе лучше этого не знать, честное слово. Я хочу сказать, у меня вообще не укладывается в голове, как люди способны на подобное. Может быть, они верят во что-то, верят настолько, что забыли, как важно оставаться людьми. Возможно, они так стремятся к какой-то цели, что им на все наплевать. А может, с ними что-то неладно, что-то случилось с их мышлением и действиями. Но они живут и действуют в реальном мире. Кто-то должен остановить их. – Даже если ты знаешь, что из этого ничего не выйдет, не решился добавить Келли. Как объяснить ей, что ее муж погиб в никому не нужной войне?

– Мой муж был рыцарем в сверкающих латах на белом коне? Ты это хотел сказать?

– Это ты благородный рыцарь в белом одеянии, Сэнди. Ты борешься против одного врага, но ведь есть и другие. Кто-то должен бороться с ними.

– Я никогда не пойму, почему Тим должен был умереть. Действительно, все сводится именно к этому, подумал Келли. Речь идет не о высоких политических или социальных материях. У, каждого есть жизнь, которая вроде бы должна завершиться естественным концом после того отрезка времени, который определил Бог или судьба, или еще что-то, не поддающееся человеческому контролю. Он видел, как гибнут совсем молодые люди, и сам был причиной смерти многих. Каждая жизнь имеет какую-то ценность и для ее обладателя и других людей, и как ты объяснишь другим, что является причиной смерти их близких? Да и вообще, как объяснить это самому себе? Но это, если смотреть со стороны. Когда смотришь изнутри, все выглядит иначе. Может быть, в этом и заключается ответ.

– У тебя очень трудная работа, правда?

– Да, – кивнула Сэнди.

– Тогда почему не взяться за что-то полегче? Я имею в виду работу в такой области, где она проще, – скажем, в яслях? Это ведь место счастливое, верно?

– Даже очень, – согласилась медсестра.

– И разве она тоже не важная? Пусть забота о младенцах – дело рутинное, но ведь его нужно выполнять особенно внимательно. Ведь верно?

– Разумеется.

– Но ты не захотела изменить место работы. А нейрохирургия – самое тяжкое отделение.

– Но ведь кто-то должен...

Вот! – подумал Келли, прерывая ее:

– Это нелегко, да и тебе приходится непросто: временами испытываешь боль, верно?

– Временами – да, испытываю.

– И все равно не бросаешь, – напомнил Келли.

– Да, – согласилась Сэнди. Это было не признание, а что-то более значительное.

– Вот потому Тим и делал то, что он делал. – Келли увидел понимание на лице Сэнди или начало его, это длилось мгновение, пока затянувшееся горе не отбросило его аргументы в сторону.

– И все равно это бессмысленно...

– Может быть, бессмысленна цель, но не бессмысленно с человеческой точки зрения, – заметил Келли. Ему было трудно продолжать. Разум подсказывал, что нелегко искать новые аргументы. – Извини, я ведь не священник, а всего лишь отставной больной боцман.

– Ну, не слишком больной, – возразила О'Тул.