Текст книги "Без жалости"

Глава 4
Первый свет

Келли проспал почти восемь часов и снова проснулся от криков чаек. Пэм в спальне не было. Он вышел наружу и увидел ее. Она стояла на набережной, глядя на поверхность залива, все еще усталая, все еще неспособная воспользоваться отдыхом, который ей был так нужен. Над заливом царила обычная утренняя тишина, его гладкая как стекло поверхность то здесь, то там нарушалась круглыми всплесками пеламид, охотившихся за насекомыми. Именно так хотелось начать день – нежный западный бриз, овевающий его лицо, и такая странная тишина, позволяющая услышать шум лодочного мотора, находящегося так далеко, что самой лодки не было видно. Это было время, позволяющее остаться наедине с природой, но он знал, что Пэм просто чувствовала себя одинокой. Келли неслышно подошел к ней и, обеими руками коснулся ее талии.

– Доброе утро.

Она не отвечала очень долго, и Келли стоял, легко держа ее, лишь чтобы она чувствовала его прикосновение. На ней была надета одна из его рубашек, и ему хотелось, чтобы его прикосновение носило только характер защиты и покровительства. Он боялся навязываться женщине, которая пережила такое насилие, и не мог определить, где должна проходить эта невидимая линия.

– Теперь ты знаешь, – сказала она достаточно громко, чтобы ее голос нарушил тишину, не в силах повернуться и посмотреть на него.

– Да, – ответил Келли так же тихо.

– И что ты думаешь? – Ее голос был болезненным шепотом.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Пэм. – Келли ощутил начало дрожи и был вынужден заставить себя не сжимать объятий.

– Обо мне.

– О тебе? – Он позволил себе приблизиться, обнять ее руками за талию, не прижимая к себе. – Я думаю, что ты красивая. Я думаю, как хорошо, что мы встретились.

– Я принимаю наркотики.

– Врачи сказали, что ты стараешься бросить эту привычку. Этого для меня достаточно.

– Но все гораздо хуже, я занималась такими вещами... Келли прервал ее:

– Меня это не интересует, Пэм. Я тоже делал вещи, которыми не могу гордиться. И ты сделала для меня так много. Ты дала мне что-то, вдохнувшее в меня новую надежду, и я никогда не рассчитывал на это. – Келли теснее прижал ее к себе. – То, что ты делала до встречи со мной, не имеет значения. Теперь ты не одна в этом мире, Пэм. Я с тобой и готов помочь, если ты этого хочешь.

– Когда ты узнаешь... – предупредила она.

– Я готов рискнуть. Мне кажется, что самое важное я уже знаю. Я люблю тебя, Пэм. – Келли удивился, услышав собственные слова. Он слишком боялся выразить эту мысль даже самому себе. Это казалось глупым, но снова эмоции одержали верх над здравым смыслом, и на этот раз здравый смысл не слишком сопротивлялся.

– Как ты можешь говорить такое? – спросила Пэм. Келли нежно повернул ее к себе и улыбнулся.

– Сам не понимаю! Может быть, это из-за твоих спутанных волос или твоего сопливого носа. – Он коснулся ее груди через рубашку. – Нет, мне кажется, это из-за твоего сердца. Неважно, каким было твое прошлое, сердце осталось прекрасным.

– Ты правда так думаешь? – спросила она, глядя ему в грудь. Наступило молчание, затем Пэм улыбнулась ему, и это тоже походило на рассвет. Оранжево-желтое сияние поднимающегося солнца зажгло ее лицо и осветило светлые волосы девушки.

Келли вытер слезы с ее лица, и ощущение мокрых щек устранило все сомнения, которые еще могли у него оставаться.

– Мы должны купить тебе одежду. Леди не должна так одеваться.

– Кто говорит, что я – леди?

– Я.

– Мне так страшно! Келли прижал ее к груди.

– Бояться – свойственно человеку. Я все время боялся. Самое важное заключается в том, что ты знаешь, что сделаешь то, что тебе поручили. – Его руки гладили ее спину. Он не собирался превращать это в любовную ласку, но почувствовал, что испытывает нарастающее возбуждение, пока не понял, что его руки гладят рубцы, оставленные на ее теле мужчинами с хлыстами, ремнями, электрическими проводами или другими средствами мучения. Затем его взгляд устремился через воды залива, и было хорошо, что Пэм не видела выражения его лица.

– Ты, должно быть, проголодалась, – сказал он, отодвигаясь от девушки, но все еще держа ее за руки.

– Умираю от голода, – кивнула она.

– Это я сейчас исправлю. – Келли повел ее обратно в бункер, держа за руку. Ему уже нравилось ее прикосновение. Они встретили Сэма и Сару, возвращающихся с другого конца острова, где те совершали прогулки и делали утреннюю гимнастику.

– Ну как поживают наши влюбленные? – спросила Сара с сияющей улыбкой, потому что она уже увидела ответ на свой вопрос с расстояния в двести ярдов.

– Проголодались ужасно! – ответила Пэм.

– И сегодня мы получим пару винтов, – добавил Келли, подмигнув Сэму.

– Пару чего? – не поняла девушка.

– Пропеллеров, – объяснил Келли. – Для яхты Сэма.

– Но ты сказал – винтов!

– Морской жаргон. Извини меня. – Он ухмыльнулся, глядя на нее, и Пэм так и не поняла, верить ему или нет.

– На это потребовалось много времени, – заметил Тони, отпивая кофе из картонного стаканчика.

– А где мой кофе? – спросил Эдди, раздраженный от недостатка сна.

– Ты сам сказал мне поставить проклятый нагреватель снаружи, помнишь? Хочешь кофе – приготовь его сам.

– Ты что, хотел, чтобы в каюте набралось этого дыма и испарений? От окиси углерода можно умереть, черт побери, – произнес Эдди Морелло с нарастающим раздражением.

Тони устал не меньше его, и ему совсем не улыбалось спорить с этим крикуном.

– Ну хорошо, хорошо, – пробормотал он. – Кофейник снаружи. Стаканчики тоже.

Эдди что-то фыркнул и вышел из каюты. Генри, третий член их группы, раскладывал продукт по пакетам и не вмешивался в споры. Все получилось даже немного лучше, чем он планировал. Они, помимо всего прочего, поверили его рассказу об Анджело, что избавило его от одного потенциального партнера и решило важную проблему. Сейчас перед ним находилось готовых наркотиков по крайней мере на триста тысяч долларов. Оставалось взвесить их и упаковать в пластмассовые пакеты, после чего они поступят для продажи к дилерам. Вообще-то процедура прошла не совсем так, как он ожидал. Он рассчитывал на «несколько часов работы», а эти «несколько часов» растянулись в целый ночной марафон, после того как трое поняли, что то, за что они платили другим, совсем не так просто, как казалось в начале. Три бутылки пшеничного виски, принесенного с собой, не слишком облегчили работу. С другой стороны, больше трехсот тысяч долларов дохода за шестнадцать часов работы тоже не так уж плохо. К тому же это было только начало. Таккер давал им только почувствовать вкус приманки.

Эдди все еще беспокоился о том, чем кончится смерть Анджело. Но говорить об этом было уже поздно, смерть ничем не исправишь, и ему пришлось встать на сторону Тони. По его лицу пробежало выражение тревоги, когда он посмотрел через открытый иллюминатор на остров, который был когда-то кораблем. Солнце отражалось от иллюминаторов корпуса, принадлежавшего когда-то большой, мощной яхте. Как было бы приятно купить себе вот такую. Эдди Морелло любил ловить рыбу. Может быть, когда-нибудь он возьмет с собой на морскую прогулку детишек. К тому же это могло послужить превосходным прикрытием, верно?

А может быть, заняться ловлей крабов, а? В конце концов, он знает, чем питаются крабы. При этой мысли у него вырвался взрыв смеха, от которого он сам вздрогнул. В безопасности ли он, работая с такими людьми? Они – он – только что убили Анджело Ворано, еще не прошло и двадцати четырех часов. Но Анджело не входил в их группу, не был ее членом, тогда как Тони Пиаджи принадлежал к «семье». Правда, Эдди обеспечивал законность операции, служил каналом, связывающим их с уличными дилерами, и это обеспечивало его безопасность – пока он был им нужен. И пока Эдди был настороже и не допускал ошибок.

– Как ты думаешь, чья это была каюта? – спросил Таккер у Пиаджи, чтобы поддержать разговор.

– Какая каюта?

– Когда вон та развалина была яхтой, похоже, эта каюта кому-то принадлежала, – сказал он, запечатывая последний пакет и засовывая его внутрь портативного холодильника, где хранилось пиво. – Раньше я как-то не задумывался об этом., – Вообще-то это было правдой.

– Думаешь, это была каюта капитана? – произнес Тони. В разговоре быстрее проходило время, и ему до смерти надоело заниматься тем, что они делали всю ночь.

– Пожалуй. Она расположена близко к мостику. – Генри встал и потянулся, спрашивая себя, почему на его долю всегда выпадает самая тяжелая работа. Впрочем, ответ был очевиден. Тони был «своим». Эдди стремится к этому, но никогда не сумеет добиться успеха, как не смог сделать этого Анджело, подумал Генри Таккер. Он никогда не доверял Анджело, и теперь этой проблемы больше не существует. Единственное достоинство этих парней состояло в том, что они, по-видимому, держат свое слово и будут продолжать честную игру до тех пор, пока он оставался их каналом, связывающим с сырьем, и ни минутой дольше. Насчет этого у Таккера не было ни малейших иллюзий. Он был благодарен Анджело за то, что тот свел его с Тони и Эдди, и смерть Анджело оказала такое же воздействие на него, какое окажет его собственная смерть на двух остальных – никакого. Каждый человек для чего-то годится – и не больше, сказал себе Таккер, закрывая крышку холодильника. Да и крабам тоже нужно питаться.

Если повезет, это будет последнее убийство на некоторое время. Не то чтобы Таккер приходил в ужас от убийства, но ему не нравились осложнения, часто возникающие потом. Настоящий бизнес шел гладко, без сучка и задоринки, и приносил деньги для всех, делая всех счастливыми, даже покупателей на конце операции. И уж точно эта партия наркотика обрадует их. Это был хороший азиатский героин, научно переработанный и умеренно смешанный с нетоксичными наполнителями. Он гарантированно обеспечит потребителям высочайший кайф и затем плавное возвращение обратно к той реальности, от которой им хотелось скрыться. Они захотят снова испробовать подобный кайф и потому вернутся к своим продавцам, которые будут брать с них чуть больше обычного за столь высокое качество. – «Сладкий азиатский» уже стал профессиональной торговой маркой в уличной торговле.

Правда, в такой марке, известной в уличной торговле, таилась опасность. Это позволяло полиции охотиться за чем-то, что-то искать, задавать специфические вопросы относительно названия, но, когда у тебя такой качественный продукт, всегда возникает некоторый риск, и по этой причине Таккер выбрал партнеров за их опыт, связи и надежность. Место для переработки сырья тоже было выбрано такое, что обеспечивало безопасность. В их распоряжении был катер с мощным мотором, чтобы суметь скрыться в случае опасности, и хорошая видимость на пять миль во все стороны. Да, в таком деле всегда есть опасность, в этом нет сомнения, но опасность всегда присутствует даже в жизни, и тебе приходится соразмерять риск с полученным вознаграждением. Вознаграждением Генри Таккера за эту операцию была сумма в сто тысяч долларов наличными, необлагаемыми налогом, всего за сутки работы, и он готов был пойти на риск ради такого вознаграждения. Он был готов пойти на гораздо больший риск ради того, что могли обеспечить связи Пиаджи, и вот теперь ему удалось заинтересовать их. Скоро они станут не менее честолюбивыми, чем он сам.

* * *

Катер из Соломонса прибыл на несколько минут раньше и доставил винты. Врачи не говорили Келли, чтобы он занял Пэм каким-нибудь трудом, но это было простым средством для лечения ее проблем, и он догадался сам. Келли выкатил на причал портативный компрессор и завел его, затем объяснил девушке, как регулировать поступающий под воду воздух, следя за приборами. Далее он принес гаечные ключи и разложил их на причале.

– Смотри, Пэм. Когда мне потребуется вот этот ключ, я подниму из воды руку с одним вытянутым пальцем, вот этот ключ – два пальца, а этот – три. Понятно?

– Да, – ответила Пэм. Опыт Келли в обращении с техникой произвел на нее впечатление. Все остальные знали, что он немного переигрывает, но не возражали против этого.

Келли спустился по трапу в воду и прежде всего проверил состояние нарезки на валах. Нарезка оказалась достаточно глубокой.

Он поднял над головой руку с одним вытянутым пальцем, и Пэм передала ему именно тот ключ, который требовался. Этим ключом он отвернул оставшиеся гайки, затем передал их одну за другой Пэм, которая положила гайки на бетонную поверхность причала. На всю операцию потребовалось всего пятнадцать минут, и вот наконец сверкающие новенькие винты стояли на месте, гайки туго затянуты, и новые защитные аноды поставлены куда следует. Далее Келли проверил перо руля и убедился, что оно продержится до конца года, хотя Сэму нужно будет не сводить с него глаз. Как обычно, он с облегчением выбрался на причал и вдохнул свежий воздух, не пахнущий резиной.

– Сколько я тебе должен? – спросил Розен.

– За что? – поинтересовался Келли, снимая легкий водолазный костюм и выключая компрессор.

– Я привык всегда расплачиваться за произведенную работу, – произнес хирург несколько напыщенно. Келли не удержался от смеха.

– Давай договоримся так, Сэм. Если мне понадобится операция позвоночника, ты сделаешь ее бесплатно. Как вы называете это между собой?

– Профессиональная вежливость – но ведь ты не врач, – возразил Розен.

– А ты – не ныряльщик. Ты даже еще не моряк, но сегодня мы этим займемся, Сэм.

– Я был лучшим в своей учебной группе моторных яхт! – рявкнул Розен.

– Доктор, когда к нам прибывали выпускники школ военно-морского флота, мы говорили им: «Ты хорошо учился в школе, сынок, но теперь ты попал на флот». Вот сейчас я уберу инструменты и мы посмотрим, как ты управляешь своей яхтой.

– Готов поспорить, что лучше тебя умею ловить рыбу! – заявил Розен.

– А сейчас они примутся спорить, кто из них писнет дальше, – ядовито заметила Сара, поворачиваясь к Пэм.

– И об этом тоже можем поспорить, – засмеялся Келли, возвращаясь в бункер. Через десять минут он убрал инструменты, принял душ и переоделся в чистую майку и обрезанные до колен джинсы:

Поднявшись на мостик, он следил за тем, как Розен готовит к отплытию свою яхту. Хирург произвел впечатление на Келли, особенно умением обращаться с тросами.

– В следующий раз дай своим вентиляторам поработать подольше, прежде чем включать двигатели, – заметил Келли после того, как Розен запустил дизели.

– Но на яхте стоят дизельные двигатели!

– Придет время, и ты можешь оказаться на яхте с бензиновыми моторами. Нужно всегда думать о безопасности, доктор. У тебя случается, что во время отпуска ты берешь яхту напрокат?

– Ну, бывает.

– При хирургических операциях ты проделываешь одно и то же каждый раз, верно? – спросил Келли – Даже если это не вызывается необходимостью?

– Да, теперь понимаю, – задумчиво произнес Розен.

– А теперь выводи ее в залив, – махнул рукой Келли. Розен выполнил команду и, на его взгляд, весьма умело. Однако на Келли ему не удалось произвести впечатление. – Меньше управляй рулем, больше двигателями. Ветер не всегда тебе будет помогать при отходе от причала. Винты толкают воду, а перо руля всего лишь немного меняет курс судна. Ты всегда можешь положиться на двигатели, особенно на малой скорости. А рулевое управление иногда выходит из строя. Научись обходиться без него.

– Слушаюсь, капитан, – проворчал Розен. Он снова чувствовал себя практикантом, а Сэм Розен давно привык, что практиканты, как и медицинский персонал, мгновенно выполняют его распоряжения. В сорок восемь лет, подумал он, поздновато снова становиться студентом.

– Это ты капитан, Сэм. Я всего лишь лоцман. Я просто лучше тебя знаю эти воды. – Келли повернулся к женщинам, стоящим на палубе. – И не надо смеяться, леди. Скоро придет и ваш черед, так что следите, как он управляет яхтой. – И спокойно произнес, обращаясь к Розену:

– А у тебя все-таки здорово получается, Сэм.

Через пятнадцать минут яхта лениво дрейфовала, подгоняемая приливом. Удилища с лесками были выставлены за борт под теплым праздничным солнцем. Келли проявлял мало интереса к рыбной ловле и вместо этого расположился на мостике, наблюдая за происходящим вокруг. Тем временем Сэм учил Пэм насаживать наживку на крючок. Всех удивил проявленный девушкой интерес к рыбной ловле. Сара позаботилась о том, чтобы бледная кожа Пэм была щедро смазана кремом «Коппертон», защищающей от солнечных ожогов. Келли подумал о том, что легкий солнечный загар сделает рубцы на ее спине еще более заметными. Оставшись один со своими мыслями на мостике, он задумался над тем, что за мужчина получает удовольствие от физического насилия над женщиной. Он смотрел прищуренными глазами вдаль на колышущуюся поверхность залива с черными точками катеров и яхт. Сколько мужчин, способных на это, находятся сейчас в поле его зрения? Почему нельзя различить их простым взглядом?

* * *

Было нетрудно подготовить катер к отплытию. Они запаслись значительным количеством химикалиев и будут вынуждены время от времени пополнять его, но Эдди и Тони имели доступ к компании, снабжающей лаборатории различными химическими веществами; ее хозяин был связан с их организацией.

– Я хочу посмотреть, – сказал Тони, когда они убрали швартовы. Оказалось не так просто, как он думал, вести их восемнадцатифутовый катер по отмелям, заливаемым приливом, но Эдди хорошо запомнил это место, и вода все еще была достаточно прозрачной.

– Боже милостивый! – изумленно открыл рот Тони.

– Этот год будет хорошим для ловли крабов, – заметил Эдди, довольный потрясением, которое испытал Тони. Неплохая месть, подумал он, однако для всех зрелище было не из приятных. Сотни крабов уже покрывали тело. Не было видно лица и одной руки, и они наблюдали, как по песчаному дну к трупу ползли все новые и новые любители полакомиться, привлеченные запахом разложения, распространяющимся в воде с такой же легкостью, как и в воздухе, – форма рекламы, изобретенная самой природой. Окажись труп на земле, знал Эдди, к нему прилетели бы канюки-стервятники и вороны.

– Как ты считаешь? Две недели, может быть три, и от Анджело не останется и следа.

– Что, если кто-нибудь...

– Маловероятно, – ответил Таккер, не глядя вниз. – Слишком мелко для парусной яхты, да и моторные катера сюда не заходят. В полумиле к югу отсюда проходит хороший широкий канал, да и рыба там ловится, говорят, намного лучше. Ловцы крабов тоже не любят заглядывать сюда.

Тони Пиаджи не мог оторваться от отвратительного зрелища, хотя один раз уже с трудом подавил приступ тошноты. Голубые крабы Чесапикского залива со своими острыми клешнями быстро растаскивали мертвую плоть, уже размягченную теплой водой и бактериями, хватая затем кусочки маленькими щипчиками и отправляя в свои странной формы рты. Интересно, подумал он, осталось ли что-нибудь от лица, смотрят ли глаза на мир, оставленный навсегда, но лицо было сплошь покрыто крабами, и, похоже, первыми жертвами крабов стали именно глаза. Пугающим обстоятельством, разумеется, было то, что, если один человек мог исчезнуть таким образом, за ним мог последовать и другой, и, хотя Анджело был мертв, прежде чем оказаться на дне, каким-то образом Пиаджи был уверен, что пасть жертвой крабьих клешней намного хуже, чем просто умереть. Он сожалел бы о смерти Анджело, но это был бизнес и... Анджело заслуживал смерти. В определенной степени приходилось сожалеть и о том, что понадобится держать в тайне ужасную судьбу Анджело, но и это тоже имело отношение к бизнесу. Таким образом можно скрыть от копов исчезнувшее тело. Трудно найти доказательства, когда нет трупа, а вот тут они совершенно случайно напали на способ скрывать множество убийств. Единственная проблема заключалась в том, как доставить сюда тела жертв и скрыть от других способ захоронения трупов, потому что трудно заставить людей молчать, напомнил себе Тони Пиаджи, как не удалось заставить молчать Анджело. Хорошо, что Генри вовремя узнал об этом.

– Хотите полакомимся пирогами с начинкой из крабов, когда вернемся в город? – засмеялся Эдди Морелло, надеясь, что этим заставит Тони содрогнуться в конвульсиях рвоты.

– Давайте уберемся отсюда к чертовой матери, – тихо произнес Пиаджи, опускаясь на свое сиденье. Таккер снял сцепление мотора с нейтрального и начал пробираться среди отмелей обратно в Чесапикский залив.

Пиаджи потребовалось несколько минут, чтобы забыть отвратительное зрелище. Он надеялся, что в его воображении останется только эффективность захоронения трупа. В конце концов, не исключено, что им придется воспользоваться таким методом снова. Может быть, подумал Тони, пройдет несколько часов, и он сможет увидеть юмор в случившемся. Он посмотрел на портативный холодильник, где под пятнадцатью банками «Национального богемского» находился слой льда, а под слоем льда – двадцать запечатанных пакетов с героином. В том маловероятном случае, если кто-нибудь остановит их, вряд ли будут обыскивать холодильник и вынимать оттуда банки с пивом, этим подлинным воскресным топливом моряков, плавающих по Чесапикскому заливу. Таккер вел катер на север, а остальные двое достали удочки и держали их наготове, словно собирались найти хорошее место, где можно поймать несколько приличных морских окуней.

– Рыбная ловля наоборот, – сказал через несколько минут Морелло и засмеялся так громко, что Пиаджи присоединился к нему.

– Кинь мне банку пива! – скомандовал Тони в промежутке между приступами смеха. В конце концов, он принадлежал к числу «своих» и потому заслуживал уважения.

* * *

– Идиоты, – тихо произнес Келли. Этот восемнадцатифутовый катер мчался слишком быстро и слишком близко к яхтам, занимающимся рыбной ловлей. Он запутает немало лесок, и уж, несомненно, его кильватерная струя нарушит покой многих яхт. Неумение вести себя в море, отсутствие морского воспитания, что всегда презирал Келли. Слишком уж просто – черт побери, нельзя даже сказать «просто». Все, что тебе нужно, – это купить катер или яхту – и ты получал право плавать по морским просторам. Никаких проверок, ничего. Келли нашел бинокль 7 х 50 Розена и направил его на катер, мчащийся совсем рядом. Три кретина, один из них поднял банку пива в насмешливом тосте.

Подавись ты этим пивом, хрен паршивый, прошептал он про себя. Трое кретинов в быстроходном катере, сидят и пьют пиво, наверно, уже изрядно поднабрались, а сейчас еще нет одиннадцати. Он внимательно посмотрел на катер и почувствовал какую-то смутную благодарность, что они не подошли к их яхте ближе чем на пятьдесят ярдов. Келли заметил название на транце – «Восьмерка Генри». Ну что ж, сказал себе Келли, если он снова увидит катер с этим названием, то постарается держаться от него подальше.

– Я поймала кого-то! – крикнула Сара.

– Внимание, с левого борта идет большая волна! – крикнул Келли. Волна ударила о борт яхты спустя минуту, заставив большой «Гаттерас» накрениться влево и вправо на двадцать градусов от вертикали.

– Это я называю плохим морским воспитанием, – произнес Келли, глядя на трех рыболовов, расположившихся на палубе.

– Так точно, капитан! – отозвался Сэм.

– Я так его и не отпустила, – заметила Сара. Келли обратил внимание, что она подводит пойманную рыбу к борту с немалым мастерством. – И какой же он большой!

Сэм взял подсадную сетку на рукоятке и перегнулся через борт. Когда он выпрямился, в сетке бился большой морской окунь, фунтов на двенадцать или четырнадцать. Он опустил рыбу в ящик, наполненный водой, где рыба будет ждать своей смерти. Это казалось Келли жестоким, но, в конце концов, это была всего лишь рыба, а ему приходилось видеть вещи куда хуже.

Через мгновение раздался восторженный визг Пэм, когда туго натянулась ее леска. Сара положила свою удочку в держатель и принялась обучать ее. Келли следил за ними. Дружба между Сарой и девушкой была такой же поразительной, как отношения между ним и Пэм. Может быть, Сара заняла для Пэм место матери, у которой отсутствовала нежность к дочери или что там еще отсутствовало у матери Пэм. Потому-то Пэм так хорошо отзывалась на советы своей новой подруги. Келли наблюдал за ними с улыбкой, которую заметил Сэм, и тоже улыбнулся. Пэм была новичком в рыбной ловле и споткнулась два раза, выхаживая рыбу. Снова Сэм совершил почетную церемонию с сеткой, подняв на этот раз восьмифунтовую пеламиду.

– Бросьте ее обратно, – посоветовал Келли. – Вкус у них просто отвратительный! Сара подняла голову.

– Бросить в море ее первую рыбу! – с гневом воскликнула она. – Да кто ты такой, нацист что ли? У тебя где-нибудь найдется лимон, Джон?

– Да. Но зачем?

– Я покажу тебе, что можно приготовить из пеламиды, вот зачем. – Она прошептала что-то на ухо девушке, и та засмеялась. Пеламида отправилась в тот же бак, где составила компанию морскому окуню, и Келли подумал о том, как уживутся в таком небольшом пространстве пеламида и морской окунь.

* * *

Вот и наступил День памяти павших, подумал Голландец Максуэлл, выходя из своего служебного автомобиля у Арлингтонского национального кладбища. Для многих этот день – 30 мая – был известен всего лишь пятисотмильной автогонкой в Индианаполисе, или просто как выходной, или традиционное начало летнего купального сезона, что было очевидно из относительного отсутствия автомашин на дорогах Вашингтона. Но не для него и не для его друзей. Это был их день, день памяти погибших товарищей, в то время как другие занимались вещами более или менее личными. Адмирал Подулски приехал вместе с ним, и оба адмирала пошли по дорожке медленно и не в ногу, как обычно ходят адмиралы. Сын Казимира, младший лейтенант Станислав Подулски, не был похоронен на этом кладбище и скорее всего никогда не будет вообще похоронен. Его А-4 разнесло в небе зенитной ракетой, как следовало из докладов очевидцев, практически прямым попаданием. Молодой летчик был слишком увлечен, чтобы заметить залп ракетной батареи почти до самой последней секунды, когда его голос успел произнести с отвращением к собственной неосторожности последний эпитет по «защищенному» каналу связи. По-видимому, одна из бомб, которые он нес, детонировала от взрыва зенитной ракеты. Как бы то ни было, маленький истребитель-бомбардировщик превратился в грязное облако черно-желтого цвета, вряд ли оставив что-нибудь после себя; и к тому же противник не слишком соблюдал международные правила в отношении останков погибших вражеских летчиков. Таким образом, сын мужественного воина не был удостоен последней воинской почести – быть похороненным рядом со своими товарищами. Каз никогда не говорил об этом. Подулски сохранял свои чувства при себе, не делясь ими.

Контр-адмирал Джеймс Грир стоял на том же месте, что и последние два года в этот день, футах в пятидесяти от дорожки, укладывая цветы рядом с флагом на памятнике своего сына.

– Джеймс? – позвал его Максуэлл. Адмирал повернулся и поднес ладонь к козырьку, желая улыбнуться в знак благодарности за дружескую поддержку в такой день, но удержался от улыбки. Все трое были в своих темно-синих адмиральских мундирах, которые вносили собой особую торжественность. Расшитые золотом рукава сверкали на солнце. Не сказав ни слова, все трое выстроились у памятника Роберта Уайта Грира, старшего лейтенанта корпуса морской пехоты США. Они слаженно поднесли ладони к козырькам, вспоминая молодого человека, которого в свое время мальчиком подбрасывали на коленях, который гонял на велосипеде на военно-морской базе в Норфолке и на базе военно-морской авиации в Джексонвилле вместе с сыновьями Каза и Голландца. Парня, который вырос сильным и гордым, встречал корабли своего отца, когда они возвращались в порт, и говорил лишь о том, что последует по стопам отца, но не слишком близко к нему, и чье везение оказалось недостаточным в пятидесяти милях к юго-западу от Дананга. Это было проклятьем их профессии, каждый знал это, но никогда не говорил вслух, что их сыновья тоже втягивались в нее, отчасти из почитания своих отцов, отчасти из-за воспитанной у них любви к своей стране, но больше всего из-за любви к своим соотечественникам. И так же, как каждый из стоящих здесь рисковал своей жизнью, рисковали своими жизнями и Бобби Грир и Стае Подулски. Вот только счастье не улыбнулось двум из трех сыновей.

Грир и Подулски сказали себе в это мгновение, что это было ненапрасно, что у свободы есть своя цена, что некоторые должны платить эту цену, иначе не будет ни флага, ни Конституции, ни праздника, значение которого люди имели право игнорировать. Но в обоих случаях эти непроизнесенные слова звучали неубедительно. Семейная жизнь Грира прервалась главным образом из-за горя, принесенного смертью Бобби. Жена Подулски уже никогда не будет такой, какой была раньше. Хотя у каждого были и другие дети, пустота, возникшая из-за потери одного, превратилась в пропасть, которую невозможно преодолеть, и как ни хотелось каждому убедить Себя в том, что жизнь сына отдана не зря, ни один человек, который может оправдать смерть ребенка, в действительности не имеет права вообще называться человеком, и поэтому их подлинные чувства усиливались той же самой гуманностью, что обрекла их в этой жизни на жертвы. Это было тем более верно потому, что у каждого были свои чувства относительно войны, которые более вежливые называли «сомнениями» и которые сами они называли совсем по-другому, но только в своей среде.

– Помнишь, как Бобби прыгнул в плавательный бассейн за дочкой Майка Гудвина и спас ее? – спросил Подулски. – Я только что получил записку от Майка. Маленькая Эйми на прошлой неделе родила близнецов, двух маленьких девочек. Она вышла замуж за инженера из НАСА, живут в Хьюстоне.

– Я даже не знал, что она замужем. Сколько ей сейчас? – спросил Джеймс.

– О, ей, должно быть, двадцать.., может быть, двадцать пять? Помнишь ее веснушки, солнце будто выращивало их в Джексе?

– Маленькая Эйми, – тихо произнес Грир. – Как быстро они растут. – Может быть, она и не утонула бы в тот жаркий июльский день, но это еще один повод вспомнить его сына. Он спас одну жизнь – а может быть, три? Ведь это что-то значит, правда? – спросил себя Грир.

Трое адмиралов повернулись и молча пошли от могилы; не говоря больше ни слова, они медленно направились к подъездной дороге. Там им пришлось остановиться. Вверх по холму поднималась похоронная процессия, солдаты Третьего пехотного полка, «Старая гвардия», выполняли свой безрадостный долг, провожая в последний путь еще одного человека. Адмиралы снова выстроились в ряд, отдавая честь флагу, распростертому на гробе. Молодой лейтенант, командующий нарядом, сделал то же самое. Он увидел на груди одного из адмиралов светло-голубую ленточку ордена Почета, и четкость его салюта передала всю глубину испытываемого им уважения.