Текст книги "Без жалости"

Джеймс Грир и Марти Янг жестом подозвали его к себе.

– Доброе утро, – отозвался Келли. – Надеюсь, вы хорошо выспались.

– Ты вызвался добровольно, – напомнил ему Грир.

– Сегодня пробежка длилась лишние четыре минуты, – произнес Янг. – Впрочем, для сотрудника ЦРУ, не так уж плохо.

Келли отвернулся, чтобы скрыть раздражение, и посмотрел по сторонам. Ему понадобилась целая минута, чтобы понять, где он находится.

– Черт возьми!

– Вон там ваш холм, – показал рукой генерал Янг.

– Здесь повыше деревья, – заметил Келли, оценивая расстояние.

– И холм тоже. Там он намывного происхождения.

– Сегодня вечером? – спросил Келли. Трудно было не понять смысла того, о чем говорил генерал.

– Думаете, справитесь?

– Полагаю, нам всем нужно узнать это. Когда начало операции? На этот вопрос решил ответить Грир:

– Знать об этом вам пока не требуется.

– За сколько дней меня предупредят? Заместитель директора ЦРУ задумался, прежде чем что-то сказать.

– За трое суток до вылета. Через несколько часов обсудим детали операции. А пока посмотри за тем, как эти парни готовятся. – Генерал Янг и Грир направились к своему автомобилю.

– Слушаюсь, – ответил Келли им вслед. Морские пехотинцы приготовили кофе. Он налил себе чашку и почувствовал себя одним из солдат штурмовой группы.

– А ты здорово бежал, – заметил Ирвин.

– Спасибо. Мне всегда казалось, что это одно из самых важных качеств в нашем деле.

– Какое именно? – спросил Ирвин.

– Умение убегать как можно дальше и как можно быстрее. Ирвин засмеялся. Затем солдаты принялись за исполнение первого задания, позволяющего немного отдохнуть и посмеяться. Они начали переставлять манекены. Это превратилось у них в ритуал – какую женщину поставить рядом с каким ребенком. Морские пехотинцы обнаружили, что у манекенов можно менять позы и занимались этим с превеликим удовольствием. Двое солдат прихватили с собой новые комплекты весьма укороченных бикини, которые они старательно надели на две распростертые женские фигуры. Келли с изумлением заметил, что тела манекенов в купальных костюмах для большей реальности раскрашены в естественные цвета. Господи, подумал он, а еще утверждают, что эти моряки чокнутые!

* * *

«Огден» был новым кораблем – или почти новым, – потому что сошел со стапелей верфи Военно-морского флота в Нью-Йорке в 1964 году. Это был необычного вида корабль 570 футов длиной, его носовая половина имела более или менее обычную надстройку и восемь орудий, чтобы отгонять самолеты противника. Странной была кормовая половина корабля с плоской палубой и огромным трюмом. Плоская палуба была приспособлена для посадки вертолетов, а трюм под ней мог заполняться "одой, откуда действовали десантные суда. Этот корабль, как и еще одиннадцать таких же, построили для проведения десантных операций, предпринимаемых морскими пехотинцами. Такие операции были впервые проведены корпусом морской пехоты в двадцатые годы и отшлифованы в сороковые. Но теперь десантные суда Тихоокеанского флота утратили свое первоначальное назначение – части морской пехоты уже вели боевые действия на берегу и туда их доставляли чартерные самолеты, совершающие посадку на гражданских аэродромах, – и потому некоторые десантные корабли переоборудовались для других целей. Одним из таких кораблей и оказался «Огден».

Подъемные краны поднимали и устанавливали на полетной палубе автофургоны. Как только они опускались на палубу, матросы закрепляли их цепями и устанавливали на них различные радиоантенны. Множество других антенн крепили на корабельной надстройке. Вся эта работа проводилась открыто – трудно спрятать где-то военный корабль водоизмещением в семнадцать тысяч тонн, – и всем было ясно, что «Огден», подобно еще двум таким же судам, перестраивался в морскую платформу для сбора электронной информации в разведывательных целях – ЭЛИН. Незадолго до захода солнца «Огден» вышел в море из военно-морской базы в Сан-Диего без сопровождения, не имея на борту батальона морских пехотинцев, для транспортировки которого и был построен. Его команда, состоящая, из тридцати офицеров и четырехсот девяноста матросов и старшин" и разделенная на вахты, принялась за учения, занимаясь тем, чем обычно занимаются матросы, которые предпочли добровольную службу на флоте ожиданию призыва в армию. Когда солнце скрылось за горизонтом, «Огден» уже находился далеко в море, и о цели его плавания сообщили многим заинтересованным сторонам, хотя не все они поддерживали дружеские отношения с Соединенными Штатами. С автофургонами на борту и массой антенн, торчащих над летной палубой подобно остовам обгоревших деревьев, – и без морских пехотинцев – корабль не сможет причинить какой-либо вред. Это было очевидно для всех, кто видел выход «Огдена» из гавани.

Через двенадцать часов, когда корабль находился в двухстах милях от берега, боцман собрал палубные команды и приказал ничего не понимающим молодым матросам снять крепежные цепи со все? трейлеров, кроме одного, – они все равно были пустыми – и убрать все антенны с летной палубы. Однако те, что на надстройке, останутся на месте. Сначала вниз, в просторный трюм, убрали антенны, а следом закатили пустые трейлеры. Теперь палуба стала совершенно пустой.

* * *

На военно-морской базе США в Субик-бей командир судна «Ньюпорт ньюз» и его помощник, являющийся одновременно командиром БЧ-2 (корабельная артиллерия), просматривали график боевых действий на предстоящий месяц. Он командовал одним из последних настоящих крейсеров в мире, вооруженным восьмидюймовыми орудиями, установленными всего лишь на нескольких крейсерах. Такие орудия были полуавтоматическими, и метательные пороховые заряды не вкладывались в их казенники в шелковых мешочках – нет, снаряды вместе с порохом находились в латунных гильзах, внешне отличных от винтовочных патронов только размерами. Со своей дальностью стрельбы почти в двадцать миль орудия «Ньюпорт ньюз» могли вести огонь потрясающей мощности – с этим две недели назад познакомился северо-вьетнамский батальон, из которого мало кто уцелел. Крейсер мог вести огонь со скорострельностью пятьдесят выстрелов в минуту на каждое орудие, но центральное орудие в башне номер два было повреждено, поэтому каждую минуту к цели летело только четыреста снарядов, что по взрывной мощности равнялось сотне тысячефунтовых авиабомб. Капитан увидел, что следующая операция, предстоящая его крейсеру, заключалась в обстреле отдельных зенитных батарей на побережье Вьетнама. Он не имел ничего против этого, хотя больше всего ему хотелось ворваться когда-нибудь ночью в гавань Хайфона.

– Твой парень неплохо, по-видимому, разбирается в своем деле – по крайней мере пока, – заметил генерал Янг, когда на часах было без четверти два.

– Трудно рассчитывать на то, что он сумеет осуществить что-нибудь подобное в первую же ночь, Марти, – возразил Голландец Максуэлл.

– Ничего не поделаешь, Голландец, если уж ему захотелось соревноваться с моими морскими пехотинцами... – Таков был генерал Янг. Все его подчиненные были «его» морскими пехотинцами. Ему приходилось летать с Фоссом с Гвадалканала, прикрывать полк Чести Пуллера в Корее, и генерал был одним из тех, кто довел искусство ближней воздушной поддержки до того уровня, на котором оно находилось сейчас.

Они стояли на холме, откуда открывался вид на площадку, где по распоряжению Янга были недавно построены здания, ничем не отличающиеся от концлагеря во Вьетнаме. Пятнадцать морских пехотинцев из разведывательных подразделений корпуса разместились на склоне холма. Их задачей было обнаружить и ликвидировать Келли, прежде чем он сумеет подняться на свой наблюдательный пункт. Даже генерал Янг считал, что такое испытание являлось слишком уж тяжелым в первую ночь пребывания Кларка в лагере, однако Джеймс Грир слишком похвально отзывался о способностях своего протеже, и генерал решил поставить ЦРУ на место. С этим согласился и адмирал Максуэлл.

– Что за паршивый способ зарабатывать на жизнь, – пробормотал адмирал, совершивший за время своей карьеры почти две тысячи посадок на палубу авианосцев.

– Львы, тигры и медведи, – усмехнулся Янг. – Конечно, я не рассчитываю, что ему удастся проникнуть сюда с первого раза. У нас отличные ребята в штурмовой группе, верно, Ирвин?

– Так точно, сэр, – сразу согласился старший сержант.

– Что ты думаешь о Кларке? – продолжил расспросы генерал.

– Похоже, он кое в чем разбирается, – признал Ирвин. – Для штатского неплохо подготовлен физически – и мне нравятся его глаза.

– Вот как?

– А вы заметили это, сэр? У него ледяные глаза. Этот мистер Кларк немало, по-видимому, повидал. – Разговор велся еле слышным шепотом. Келли должен был подняться на вершину холма, но они не хотели слишком уж облегчать ему эту задачу, равно как и боялись, что их голоса помешают прислушиваться к лесным звукам. – Но сегодня это ему не удастся. Я сказал парням, что с ними будет, если Кларк сумеет пробраться через их цепь с первого раза.

– Неужели вы, морские пехотинцы, не хотите играть по правилам? – возразил Максуэлл, скрывая в темноте улыбку. Ирвин не колебался с ответом:

– По правилам, сэр, означает, что все мои солдаты вернутся домой живыми. И наплевать на остальных – извините, сэр.

– Вам это покажется странным, сержант, но и для меня игра по правилам всегда заключалась именно в том же. – Из этого сержанта вышел бы отличный корабельный старшина, подумал про себя Максуэлл.

– Ты следишь за бейсболом, Марти? – спросил адмирал у командующего корпусом морской пехоты, чувствуя, что им не угрожает невидимая опасность. Да, Кларку сюда не пробраться.

– Мне кажется, что «Ориолес» выглядят совсем неплохо.

– Господа, мы отвлекаемся, – дипломатично заметил Ирвин.

– Вы правы, сержант. Извините нас, – ответил генерал Янг. Два высших чина замолчали, время от времени поглядывая на светящиеся стрелки часов, двигающиеся к отметке «три», заранее согласованному моменту прекращения операции. В течение всего этого времени они не слышали, чтобы Ирвин не только говорил, но даже дышал. Прошел час. Тишина казалась успокаивающей для генерала корпуса морской пехоты, но адмиралу не нравился окружающий их лес, полный кровососущих насекомых, может быть, даже змей и всяких разных неприятных существ, обычно отсутствующих в кокпите истребителя. Они прислушивались к шуму ветра в соснах, слышали, как хлопают крыльями летучие мыши, совы и какие-то другие ночные летуны, – и больше ничего. Наконец стрелки коснулись 2.55. Марти Янг встал и потянулся, затем сунул руку в карман за сигаретой.

– Есть у кого-нибудь закурить? У меня кончились сигареты, а курнуть так хочется, – прошептал чей-то голос.

– Курите, солдат, – произнес Янг тоном великодушного генерала. Он протянул сигарету в сторону едва различимой тени и щелкнул своей верной зажигалкой «Зиппо». И тут же отпрыгнул назад. – Проклятье!

– Откровенно говоря, генерал, я считаю, что Питтсбург в этом году имеет наибольшие шансы – крепкие ребята. А вот «Ориолес» – команда неплохая, только с питчерами у них слабовато. – Келли сунул в рот сигарету не затягиваясь и тут же бросил ее на землю.

– И давно вы здесь? – недовольно спросил адмирал Максуэлл.

– Львы, тигры и медведи, – насмешливо повторил Келли. – Я убил всех вас еще в половине второго, сэр.

– Сукин ты сын! – с чувством воскликнул сержант Ирвин. – Ты убил меня!

– Я благодарен, что вы вели себя так тихо.

Максуэлл включил свой фонарик. Мистер Кларк – адмирал заставил себя думать о нем, как о мистере Кларке, – стоял перед ним, сжимая в руке резиновый нож. Его лицо было раскрашено маскировочными зелеными и черными тенями, и впервые после сражения за Мидуэй Максуэлл почувствовал холодные объятия страха. На молодом лице появилась улыбка, и Келли сунул в карман «нож». "

– Как это тебе удалось, черт возьми?! – рявкнул Голландец Максуэлл.

– Правда здорово, адмирал? – усмехнулся Келли и протянул руку за фляжкой Марти Янга. – Если я посвящу вас в этот секрет, то все смогут сделать то же самое, верно?

Ирвин подошел к нему.

– Мистер Кларк, сэр, думаю, вы справитесь с делом.

Глава 22Названия

Гришанов находился в здании посольства. Ханой был странным городом, представлявшим собой удивительную смесь французской архитектуры девятнадцатого века, маленьких желтых людей и воронок от авиабомб. Он уже пришел в себя после поездки по дорогам воюющей страны, да еще в автомобиле с камуфляжной окраской. Любой американский истребитель-бомбардировщик, возвращающийся после операции с лишней бомбой на борту или с неиспользованными снарядами двадцатимиллиметровых авиапушек, мог запросто атаковать такую машину, воспользовавшись ею в качестве цели при учебных стрельбах, хотя по какой-то причине американцы никогда не делали этого. Гришанову повезло – день оказался ветреным, небо было покрыто облаками и это резко ограничило воздушные операции, так что полковник мог не опасаться за свою жизнь. Впрочем, несмотря на это, поездка не стала более приятной. Слишком много мостов разрушено в результате американских налетов, дороги исковерканы бесчисленными воронками, и поездка продолжалась втрое дольше, чем при нормальных условиях. Можно было бы воспользоваться вертолетом, который доставил бы Гришанова в Ханой намного быстрее, но это было бы безумием. Американцы, по-видимому, воображали, что автомобиль мог быть и не военным – это в стране, где велосипед был символом положения в обществе! – изумленно подумал Гришанов, – в отличие от вертолета, который надлежало атаковать сразу после обнаружения. Теперь, оказавшись в Ханое, полковник получил возможность укрыться в бетонном здании, где время от времени включалось электричество – сейчас оно было отключено, – а мысль о кондиционере была абсурдной фантазией. Открытые окна и плохо прилаженные сетки на них позволяли насекомым свободно проникать внутрь помещения, делая невыносимой жизнь работавших здесь людей. И все-таки было приятно снова оказаться в посольстве своей страны, где можно говорить на родном языке и на несколько часов стать самим собой, а не полудипломатом, как в остальное время.

– Итак? – спросил генерал.

– Все идет превосходно, но мне нужно еще несколько помощников. Я не в состоянии в одиночку вести допрос двадцати американцев.

– Действительно, это невозможно. – Генерал налил своему гостю стакан минеральной воды, главным компонентом которой была соль. Русские пили во Вьетнаме много минеральной воды. – Николай Евгеньевич, они опять ставят нам палки в колеса.

– Товарищ генерал, я знаю, что я всего лишь летчик-истребитель, а не политолог. Мне известно, что эта братская социалистическая страна, наш союзник, находится на переднем крае борьбы между марксизмом-ленинизмом и реакционным капиталистическим Западом. Я знаю, что они ведут национально-освободительную войну, направленную против империализма, за освобождение трудящихся всего мира от угнетения...

– Совершенно верно, Николай Евгеньевич, – кивнул генерал, лукаво улыбаясь и позволяя тем самым этому полковнику, в самом деле отнюдь не политологу, пренебречь на этот раз дальнейшими идеологическими высказываниями. – Мы знаем, что все это верно. Продолжайте говорить о деле. Мне предстоит тяжелый день.

Гришанов согласно покачал головой.

– Эти высокомерные желтые ублюдки отказываются помогать нам, – продолжил он. – Они пользуются нами, пользуются моими усилиями, пользуются моими военнопленными, чтобы шантажировать меня. И если они исповедуют марксизм-ленинизм, то меня можно считать троцкистом. – Мало кто отважился бы на такую шутку, но отец Гришанова был членом ЦК с безукоризненной политической репутацией.

– Что вам удалось узнать у американцев, товарищ полковник? – спросил генерал, не желая уклоняться от главной темы.

– Полковник Закариас не только оправдал все наши ожидания, но и намного их превзошел. Ему известны самые секретные стратегические плацы Пентагона. Теперь мы с ним занимаемся проблемой обороны Советского Союза от китайцев. Он возглавляет «синих».

– Что вы имеете в виду? – Генерал недоуменно моргнул. – Можете объяснить?

– Полковник Закариас – летчик-истребитель, но в то же время он блестящий специалист по части преодоления противовоздушной обороны. Вы не поверите, товарищ генерал, но он летал на бомбардировщиках только в качестве пассажира, однако принимал активное участие в планировании операций стратегической авиации и в составлении ее доктрины, направленной на уклонение от ПВО и на ее подавление. А теперь он делает все это для меня.

– У вас есть записи?

Лицо Гришанова потемнело от с трудом сдерживаемой ярости.

– Они остались в лагере. Наши братья-союзники по социалистическому лагерю «изучают» их. Товарищ генерал, вы понимаете, насколько важны эти сведения.

Генерал был танкистом, а не летчиком, но он являлся одной из тех ярких звезд, что стремительно взлетают на советском небосводе, и цель его пребывания во Вьетнаме состояла в том, чтобы изучать все действия американцев. Это было одно из самых ответственных заданий для официального представителя Советской Армии.

– Действительно, эти сведения будут представлять огромную ценность.

Полковник Гришанов наклонился вперед:

– Еще два месяца, а может и шесть недель, и я смогу составлять свои планы противодействия американской стратегической авиации. Я научусь думать так, как думают они. Я не только узнаю содержание их существующих планов, но и сумею перенести их мышление на будущее. Извините меня, товарищ генерал, я не преувеличиваю свою важность, – заметил он, и его голос был искренним. – Этот американский полковник обучает меня американским военным доктринам и их философии. Мне показывали разведывательные данные, собранные ГРУ и КГБ. Теперь я знаю, что по крайней мере половина их не соответствует действительности. А ведь это только один американский офицер. Другой рассказал мне об американской доктрине, связанной с применением авианосцев. Еще один – про военные планы НАТО. Обратите внимание, товарищ генерал, это только начало.

– Как вам это удалось, Николай Евгеньевич? – Генерал прибыл сюда недавно и встречался с Гришановым только один раз, хотя знал о блестящей, если не более, репутации молодого полковника.

Гришанов откинулся на спинку своего кресла:

– С помощью доброты и сочувствия.

– По отношению к нашим врагам? – резко бросил генерал.

– А разве нам поручили причинять им боль? – Гришанов махнул рукой в сторону открытого окна. – Они выбрали именно такой путь, и чего добились? Главным образом лжи, производящей хорошее впечатление. Мое управление в Москве опровергло почти все, что удалось узнать этим маленьким обезьянам. Меня прислали сюда для сбора сведений. Вот этим я и занимаюсь. Если понадобится, я готов подвергнуться какой угодно критике лишь бы получить достоверную и полезную информацию, товарищ генерал.

Генерал кивнул:

– Понятно. А зачем вы приехали в Ханой?

– Мне нужны люди! Такую работу не может выполнить один человек. Вдруг меня убьют, я заболею малярией или отравлюсь пищей – кто будет заниматься моей работой? Я не в силах вести допрос всех военнопленных, особенно теперь, когда они начинают больше мне доверять и рассказывают о себе. Приходится проводить с каждым все больше времени, и мне не хватает сил. Я теряю последовательность беседы. В сутках слишком мало часов.

Генерал вздохнул:

– Я пытался. Они предлагают мне своих лучших... Гришанов не сумел сдержаться и проворчал в бессильной злобе:

– Своих лучших – кого? Палачей? Это подорвет всю работу, которую мне удалось провести. Мне нужны русские, понимаете, русские! Культурные люди! Летчики, опытные офицеры. Я допрашиваю не рядовых. Эти военнопленные – профессионалы, всю жизнь служат в вооруженных силах. Они имеют огромную ценность для нас из-за того, что им известно, а известно им многое именно потому, что это умные и хорошо осведомленные офицеры, а потому они не поддаются на грубые методы допроса. Знаете, товарищ генерал, кто мог бы принести неоценимую помощь? Хороший психиатр. И еще одно... – добавил он, внутренне содрогаясь от собственной смелости.

– Психиатр? Это просто несерьезно. И я сомневаюсь, что нам удастся добиться разрешения направить в ваш лагерь дополнительных русских офицеров. Москва задержала поставку партий зенитных ракет по «техническим причинам». Как я уже вам сказал, наши союзники крайне этим недовольны и пользуются любым предлогом, чтобы сунуть нам палки в колеса. Так что разногласия все увеличиваются. – Генерал откинулся назад и вытер пот со лба. – Но вы упомянули что-то еще. Что именно?

– Надежду, товарищ генерал. Мне нужна надежда. – Полковник Гришанов мысленно сжал зубы.

– Объясните подробнее.

– Некоторые из американских военнопленных знают о своем положении. Возможно, все подозревают, что им угрожает. Им хорошо известна судьба заключенных в этом лагере, и они догадываются, что находятся в необычном положении. Товарищ генерал, эти военнопленные обладают поистине энциклопедическими знаниями. Мы могли бы годами получать от них полезную информацию.

– К чему вы клоните?

– Мы не можем допустить, чтобы их убили, – произнес Гришанов и тут же поправился, стараясь сделать свое заявление менее категоричным. – Не всех. Некоторые нам нужны. Они будут служить нам, но я должен что-то им пообещать.

– Предложите вернуть их обратно?

– После ада, в котором они столько прожили...

– Это наши враги, полковник! Их обучили убивать нас! Подумайте лучше о своих соотечественниках! – рявкнул генерал, юношей воевавший в снегах под Москвой.

Гришанов не сдался, подобно тому как однажды отстаивал свои позиции генерал:

– Они мало отличаются от нас с вами, товарищ генерал. У них есть знания, в которых мы нуждаемся, и нам понадобится только терпение и умелый подход, чтобы получить их. Все очень просто. Разве так уж трудно хорошо относиться к ним, а в обмен получить информацию о том, как спасти нашу страну от уничтожения? Конечно, можно подвергнуть их пыткам, как это делают наши «братья по лагерю», и не получить ничего! Неужели это пойдет на пользу нашей родине? – Все сводилось к этому простому вопросу, и генерал понимал это. Он посмотрел на полковника войск ПВО и впервые выразил свои мысли с полной откровенностью:

– Вы хотите, чтобы я поставил на карту и собственное положение и ваше? Но мой отец не является членом Центрального Комитета. – Да, такой офицер пригодился бы мне в моем батальоне, подумал генерал.

– Ваш отец был военным, – напомнил ему Гришанов. – И, подобно вам, настоящим и храбрым офицером. – Это был умный шаг со стороны полковника, и оба понимали его значение, но главным все-таки оставалась логика и важность предложения Гришанова – такой успех потрясет профессиональных разведчиков и в КГБ и в ГРУ. Как и подобает настоящему солдату, стремящемуся выполнить поставленную перед ним задачу, он мог ответить только одно.

Генерал-лейтенант Юрий Константинович Рокоссовский достал из ящика своего письменного стола бутылку водки. Это была «Старка», темная старая водка, лучшая и очень дорогая. Он налил две стопки.

– Я не смогу дать вам людей, Николай Евгеньевич. И тем более не в моих силах прислать вам психиатра, даже военного. Но вот надеждой я постараюсь вас обеспечить, это я обещаю.

* * *

Третий приступ конвульсий, наступивший после ее прибытия в дом Сзнди, был не таким острым, но все-таки внушал тревогу. Сара сделала все, чтобы успокоить Дорис в том числе инъекцию барбитурата, постаравшись уменьшить дозу наркотика до минимума. Теперь пришла пора черной работы по лечению девушки, а организм Дорис содержал целый букет болезней. Два венерических заболевания, какая-то инфекция и, возможно, начинающийся диабет. Сара уже принялась за первые три, прибегнув к большим дозам антибиотиков. Четвертую болезнь они попробуют вылечить диетой и позднее вернутся к ней. Следы физического насилия над девушкой напоминали Саре какой-то кошмарный сон, связанный с событиями, происходившими с другим поколением и на другом континенте, и больше всего ее беспокоили психологические последствия этого, несмотря на то, что Дорис Браун закрыла глаза и заснула.

– Доктор, я...

– Сэнди, прошу тебя, зови меня Сара. Ведь мы находимся у тебя в доме, или ты забыла?

Медсестра О'Тул смущенно улыбнулась:

– Хорошо, Сара. Я обеспокоена...

– И я тоже. Меня тревожит состояние ее психики. И, конечно, ее «друзья»...

– Сара, а я беспокоюсь за Джона. – Сэнди словно не слушала доктора. Дорис уже не вызывала особых опасений, ее состояние стабилизировалось. Сэнди видела это. Сара Розен была превосходным клиницистом, но часто проявляла излишнее беспокойство, как это свойственно многим хорошим врачам.

Сара направилась к двери. Из гостиной на первом этаже исходил аромат приготовленного кофе, и она пошла туда. Сэнди последовала за ней.

– Да, я тоже думаю о нем. Какой странный и интересный человек.

– Я больше не выбрасываю газеты, которые получаю. Регулярно их собираю и просматриваю все номера за прошедшую неделю.

Сара разлила по чашкам кофе. Какие у нее точные и экономные движения, подумала Сэнди.

– Я уже пришла к определенному выводу. Теперь скажи мне, что думаешь ты, – сказала Сара.

– Мне кажется, это он убивает торговцев наркотиками. При этих словах Сэнди ощутила почти физическую боль.

– Похоже, ты права. – Сара Розен опустилась на стул и потерла глаза. – Ты никогда не встречалась с Пэм. Прелестная девушка, красивее Дорис, очень хрупкая и тоненькая, возможно, из-за плохого питания. Отучить ее от наркотиков оказалось гораздо легче. Следов насилия у нее было намного меньше, по крайней мере физического насилия, но эмоциональная травма такая же. Она так и не успела все рассказать нам о себе. Сэм говорит, что Джону известно о ней все. Но не это самое главное. – Сара посмотрела на медсестру, и Сэнди увидела глубокую боль у нее в глазах. – Мы спасли ее, Сэнди, вылечили, а затем что-то случилось, и это как-то изменило Джона, ожесточило его.

Сэнди повернулась и посмотрела в окно. Без четверти семь, раннее утро. Она видела, как люди в пижамах и халатах выходили на свое крыльцо, чтобы забирать утренние газеты и привезенные еще раньше бутылки молока. Кое-кто уже направлялся к машинам – и это в их районе продлится до половины девятого. Сэнди взглянула на Сару.

– Нет, в нем ничто не изменилось. Он всегда был таким. Каким-то образом – не знаю каким – эта черта характера вырвалась из-под его контроля, словно открылась дверца клетки. Что он за человек? Отчасти похож на Тима, но в нем есть что-то мне непонятное.

– У него есть семья?

– Нет. Мать и отец умерли, никаких других родственников. Он был женат...

– Да, я знаю об этом. Жена погибла, а потом убили Пэм. – Сара покачала головой. – Он так одинок.

– Что-то внутри говорит мне, что он – хороший человек, но моя другая половина... – Голос Сэнди стих.

– Моя девичья фамилия – Рабинович, – заметила Сара, отпивая кофе. – Мы приехали из Польши. Папа ушел от нас, когда я была совсем маленькой, и я не помню его; мама умерла от перитонита – мне было тогда девять лет. Когда началась война, мне исполнилось восемнадцать, – продолжала она. Для людей ее поколения «война» означала только одно. – У нас осталось много родственников в Польше. Я помню, что мы переписывались с ними. А потом все куда-то исчезли. Пропали – даже сейчас трудно поверить, что это действительно случилось.

– Извини, Сара. Я не знала этого.

– О таких вещах не рассказывают, – пожала плечами доктор Розен. – У меня забрали часть моей жизни, понимаешь, и я была бессильна что-то предпринять. Помню, что обменивалась письмами с двоюродной сестрой Ривой. Думаю, они убили ее, но я так и не узнала, кто сделал это и где. В то время я была слишком молода, чтобы осознать весь ужас происходящего. Пожалуй, скорее была озадачена. Позднее меня охватила ярость – но против кого? Я не предприняла никаких мер, просто не могла предпринять. А в душе у меня осталась пустота, там, где раньше была Рива. У меня все еще хранится ее фотография – черно-белая, на ней изображена девочка с косичками, лет двенадцати, по-моему. Она хотела стать балериной. – Сара подняла голову. – И у Келли такое же пустое место в душе.

– Да, но месть...

– Месть. – Лицо доктора Розен стало печальным. – Я знаю. Нам должно казаться, что он – плохой человек, правда? О нем следует сообщить в полицию, и пусть его арестуют...

– Я не могу – то есть да, но я просто...

– И я тоже. Сэнди, если бы он был плохим человеком, зачем ему понадобилось привезти сюда Дорис? Ему и без того угрожала смертельная опасность.

– Но в нем есть что-то пугающее.

– Джон мог просто уйти и оставить ее, – продолжала Сара, словно не слышала слов Сзнди. – Может быть, он относится к людям, которые хотят своими руками навести в мире порядок. Но теперь мы должны помочь ему.

Это отвлекло Сэнди от преследующих ее мыслей.

– Но что нам с ней делать?

– Мы должны вылечить ее, насколько это в наших силах, и после этого Дорис сама будет решать. Что еще можно сделать? – спросила Сара, наблюдая за тем, как лицо Сэнди снова изменилось – она вернулась к прежней дилемме.

– Но как относительно Джона? Сара посмотрела на Сэнди:

– Я ни разу не видела, чтобы он делал что-то незаконное. А ты?

* * *

Сегодняшний день был выделен для имитации штурма лагеря с применением оружия. Небо, сплошь затянутое облаками, означало, что ни американские, ни советские разведывательные спутники не смогут увидеть, что происходит внизу. На территории лагеря были установлены картонные цели, и безжизненные глаза манекенов наблюдали за тем, как из леса выбежали морские пехотинцы, миновали условные ворота и помчались к баракам, ведя непрерывный огонь из автоматов. Через несколько секунд от целей ничего не осталось. Два пулемета М-60 поливали очередями открытые двери «казарм», уже разрушенных огнем двух штурмовых вертолетов «Хьюи-кобра», а группа спасения устремилась к тюремному бараку. Там в двадцати пяти отдельных камерах находились еще двадцать пять манекенов. Вес каждого равнялся ста пятидесяти фунтам – никто не думал, что американцы, находящиеся в лагере «Сендер грин», будут весить даже столько. Группа огневой поддержки тем временем прикрывала эвакуацию. «Военнопленных» вытащили из камер и молниеносно доставили к спасательным вертолетам.

Келли стоял рядом с капитаном Питом Элби – чтобы усложнить задачу штурмовой группы, в данном случае считалось, что он убит. Капитан был единственным офицером в составе группы. Впрочем, это отклонение компенсировалось необычно большим числом сержантов. Манекены, изображающие военнопленных американских офицеров, быстро погрузили в вертолеты, доставленные на рассвете на грузовых прицепах. Когда последний «военнопленный» оказался внутри «вертолета», Келли щелкнул секундомером.