Текст книги "Без жалости"

– – Это верно, но психическое расстройство мистера Гудинга выражалось в том, что он убивал своих жертв со страшной и отвратительной жестокостью. А вот в этих убийствах нет ничего ритуального. Он не уродует трупы, никаких следов сексуальных мотивов – обычно это заметно по разрезам на шее, понимаете. Нет. – Фарбер снова покачал головой. – У вашего убийцы побудительные мотивы чисто деловые. Убивая людей, он не дает выхода своим эмоциям, просто убивает их, спокойно и хладнокровно по причинам, которые представляются вполне разумными – по крайней мере для него.

– Тогда что это за причины?

– Совершенно очевидно, что он убивает людей не ради денег. Причина в чем-то ином. Ярость в нем бьет через край, но мне приходилось встречать подобных людей.

– Где? – спросил Райан. Фарбер молча указал на стену напротив. В дубовой раме на красном бархате были приколоты серебряные крылья парашютиста, нашивка подразделения рейнджеров и боевой знак пехотинца. Детектив был настолько удивлен, что не сумел скрыть этого.

– Глупо с моей стороны, – небрежно махнул рукой Фарбер. – Еврейский юноша хочет показать, насколько он крутой. Впрочем, – по его лицу пробежала улыбка, – я добился этого.

– Мне Европа не слишком понравилась. Правда, в интересные места я так и не попал.

– Вы были в какой части?

– Рота "Е", второй батальон 506-го полка.

– Сто первая воздушно-десантная, верно?

– На все сто, доктор, – кивнул детектив, подтверждая этим, что и он был когда-то молодым и глупым, вспоминая, каким худеньким парнем был тогда, выпрыгивая из грузового отсека самолета С-47. – Нас забрасывали в Нормандию и Эйндховен.

– Ив Бастонь? Райан кивнул еще раз.

– В тот раз было мало веселого, но туда нас по крайней мере доставили на грузовиках.

– Так вот, лейтенант Райан, с этим вы и столкнулись сейчас.

– Объясните, пожалуйста.

– Ключ к разгадке заключается вот в этом. – Фарбер показал на страницы с записью показаний миссис Чарлз. – Камуфляж. Он пользуется камуфляжем, в этом можно не сомневаться. Для того чтобы вонзить нож в затылок жертвы по самую рукоять, требуется большая физическая сила. Это не мог быть какой-то алкоголик. У них масса проблем со здоровьем.

– Но это не подтверждается обстоятельствами, – возразил Райан.

– Думаю, что подтверждается, хотя, на первый взгляд, это незаметно. Давайте вернемся в прошлое. Вы служите в армии, в самом отборном подразделении. Ведь перед началом операции вам потребуется разведка, правда?

– Обязательно.

– Применим это к городским условиям. Как провести разведку? Понадобится маскировка. Вот наш друг и решает замаскироваться под пропойцу, уличного бродягу. Сколько таких бродяг мы встречаем на улицах города? Они грязные, дурно пахнут, но вообще-то ничуть не опасны, разве что один по отношению к другому. Они – невидимые люди, и вы не обращаете на них внимания. Все так поступают.

– Но вы все-таки не объяснили...

– А вот как он приезжает в этот район и уезжает? Вы считаете, что он ездит на автобусе или нанимает такси?

– У него машина.

– Да. Камуфляж – это такая штука, которую можно надевать и затем снимать. – Фарбер взял со стола фотографию места, где был найден убитый парень, пытавшийся ограбить миссис Чарлз. – Наш друг убивает двух человек в двух кварталах отсюда, покидает место, где он оставил мертвых, приходит сюда – зачем? – И действительно, на снимке было отчетливо видно пустое место между двумя стоящими у обочины автомобилями.

– Боже милосердный! – Райана охватил небывалый стыд. – Что еще я упустил, доктор Фарбер?

– Зовите меня Сид. Почти ничего. Этот человек отличается хитростью и выдержкой. Он меняет методы действий, и только вот в этом случае спокойствие изменило ему. Вы меня понимаете? Это – единственное преступление, в котором ощущается ярость, если не считать того, что произошло сегодня утром, но пока мы отвлечемся от него. Вот здесь мы видим, насколько велика переполняющая его ненависть. Сначала он ломает руку жертве, парень уже не может сопротивляться, и все-таки он убивает его, причем способом, необычным для нормального человека. Почему? – Фарбер, размышляя, несколько раз затянулся табачным дымом. – Да, он испытывает ярость, но в чем причина этой ярости? Да потому что он не ожидал этого. Он не стал бы осуществлять какой-нибудь заранее подготовленный план в присутствии миссис Чарлз. По какой-то причине ему пришлось сделать что-то экспромтом, он не был готов к этому и потому пришел в ярость. Кроме того, убийца отпустил ее – отпустил ее, зная, что она видела его.

– И все-таки вы не сказали...

– Это – опытный боец, прошедший школу боевых действий. И очень сильный физически. Значит, он моложе нас с вами и прекрасно подготовлен. Служил в подразделении «рейнджеров», «зеленых беретов» или в другом не менее элитном.

– Тогда почему он здесь?

– Вот этого я не знаю. Вам придется спросить его самого. Но вы столкнулись с человеком, который не совершает необдуманных поступков. Он не торопится, выслеживает своих жертв, выбирает одно и то же время суток – когда они устали, когда движение на улицах стихает, и потому шансы, что его кто-нибудь заметит, сводятся к минимуму. Он не грабит их. Может быть, он и берет у них деньги, но это не одно и то же. А теперь расскажите мне о сегодняшнем убийстве, – произнес Фарбер мягким, но недвусмысленным голосом.

– Фотографии перед вами. На втором этаже мы обнаружили целую сумку денег. Еще не успели пересчитать, но там не меньше пятидесяти тысяч долларов.

– Деньги, вырученные от продажи наркотиков?

– Мы так думаем.

– В доме был кто-нибудь еще? Он похитил их?

– Судя по всему, еще двое. Наверняка один мужчина и, может быть, женщина.

Фарбер кивнул и сунул в рот трубку. Наступило короткое молчание.

– Тогда одно из двух. Или там находился человек, за которым он все время охотился, или это еще один шаг по пути к иной цели.

– Значит, все торговцы наркотиками, которых он убивал, – это тоже камуфляж.

– Двое первых, которых он связал перед смертью...

– Да, конечно, он сделал это, чтобы что-то у них узнать. – На лице Райана появилась недовольная гримаса. – Конечно, нам следовало сразу подумать об этом. Только их он убивал не на улице. Он спрятал их под аркой, чтобы у него было больше времени для допроса.

– Легко быть крепким задним умом, – напомнил ему Фарбер. – Не стоит из-за этого расстраиваться. В тот раз все указывало на простое ограбление и в вашем распоряжении еще не было никакой дополнительной информации. А теперь, когда вы пришли сюда, у вас много других сведений. – Психиатр оперся о спинку кресла и улыбнулся, глядя в потолок. Ему нравилось играть детектива. – До этого момента, – он постучал пальцем по последней фотографии, – вы мало что знали. Лишь после случившегося сегодня утром все прояснилось. Убийца хорошо знаком с оружием и владеет тактическими приемами. Проявляет поразительную выдержку. Он выслеживает свои жертвы, как охотник оленей. Меняет МО, чтобы запутать полицию, но сегодня он допустил ошибку. Он позволил себе проявить немного эмоций, потому что воспользовался – На этот раз намеренно – боевым ножом и продемонстрировал подготовку тем, что вытер лезвие сразу после убийства.

– Но вы утверждаете, что он не сумасшедший?

– Нет, разумеется. Сомневаюсь, что он имеет какие-нибудь отклонения в психике, однако в своих действиях он определенно преследует какую-то цель, опираясь на колоссальную для него мотивацию. Такие люди во всем подчиняются требованиям дисциплины – подобно вам и мне. Эта дисциплина проявляется в том, как он действует, а вот его ярость видна в том, почему он убивает людей. Что-то заставило этого человека, подтолкнуло его на этот путь.

– "Мадам..."

При этом слове Фарбер встрепенулся.

– Ну конечно! А вы проницательны, лейтенант! Так почему же он не устранил ее? Она единственная известная нам свидетельница. Более того, он вежливо говорил с ней. Отпустил ее.., очень интересно.., впрочем, это мало что дает нам.

– За исключением того, что теперь можно утверждать: он убивает не ради удовольствия.

– Совершенно верно, – кивнул Фарбер. – Все его действия направлены к определенной цели. Кроме того, в его распоряжении отличная специальная подготовка, и он пользуется ею для проведения своей операции. Это действительно операция. Да, лейтенант, по улицам вашего округа бродит исключительно опасный хищник.

– Он охотится только за людьми, связанными с торговлей наркошками. Это очевидно, – заметил Райан. – Тот – или те двое, – кого он похитил...

– Если среди этих двоих есть женщина, то она уцелеет. Мужчина – нет. По состоянию его тела мы сможем определить, являлся ли он главной целью.

– Из-за проявления ярости?

– Это будет очевидным. И вот что еще – если ваша полиция разыскивает этого человека, не забывайте, что он владеет оружием практически лучше всех. Он будет выглядеть безобидным. Постарается избежать столкновения. Он не хочет убивать невинных, иначе убил бы миссис Чарлз.

– Но если мы загоним его в угол...

– Ни в коем случае не допускайте этого.

* * *

– Ну, как устроился? – спросил Келли.

Декомпрессионная камера была одной из нескольких сотен, изготовленных на механическом заводе хьюстонской фирмы «Дийкстра Фаундри энд Тул компани, инк.», штат Техас, – по крайней мере так было написано на металлической табличке, прикрепленной к сальному цилиндру. Эта камера, сделанная из высококачественной стали, была предназначена для воспроизведения давления воды, которому подвергается ныряльщик с аквалангом. На одном конце камеры находилось маленькое – десять на десять сантиметров – окно с тройными прозрачными панелями из плексигласа. У камеры был даже крохотный воздушный шлюз для передачи внутрь таких Предметов, как пища или вода, а в самой камере находилась двадцативаттная лампочка для чтения. Под стальным цилиндром располагался мощный компрессор с бензиновым двигателем, которым можно было управлять с откидного сиденья, наблюдая за двумя манометрами. На одном виднелись концентрические круги, размеченные в миллиметрах и дюймах ртутного столба, которые показывали давление внутри камеры в трех системах единиц – фунтах на квадратный дюйм, килограммах на квадратный сантиметр и в барах, то есть единицах нормального атмосферного давления, равняющегося 14, 7 фунта на квадратный дюйм. Циферблат второго измерительного прибора показывал соответственно глубину как в футах, так и в метрах. Каждые тридцать три фута погружения увеличивали давление внутри камеры на одну атмосферу, на 14, 7 фунта на квадратный дюйм или на один бар.

– Послушай, если тебя что-нибудь интересует, спрашивай. донеслось из динамика системы связи с находящимся внутри камеры микрофоном.

– Я не сомневался, что мы найдем общий язык. – Келли дернул за трос. Заработал мотор, вращающий компрессор. Прежде всего он проверил, закрыт ли клапан стравливания воздуха, расположенный рядом с манометрами. Затем открыл кран, подающий воздух внутрь камеры от компрессора, и увидел, как стрелки на приборах начали медленно вращаться по часовой стрелке.

– Ты умеешь плавать? – спросил Келли, глядя в окошко. Билли дернулся от беспокойства.

– Что – эй, послушай, не топи меня! Пожалуйста!

– Не бойся, этого не случится. Итак, ты умеешь плавать?

– Да, конечно.

– А нырять с аквалангом? – задал следующий вопрос Келли.

– Нет, не умею, – донесся растерянный ответ.

– Ну что ж, сейчас ты поймешь, как чувствует себя ныряльщик. Открой рот и делай глотательные движения, чтобы привыкнуть к давлению, – посоветовал ему Келли, наблюдая за тем, как стрелка, указывающая «глубину», миновала отметку тридцать футов.

– Послушай, почему ты не задаешь своих идиотских вопросов, а? Келли выключил интерком. В голосе, доносящемся из динамика, было слишком много страха. Келли не любил причинять людям боль и беспокоился из-за того, что у него возникает жалость к Билли. Когда «глубина» достигла отметки сто футов, он закрыл кран, через который в камеру подавался воздух, но решил не выключать мотор. Пока Билли привыкал к повышенному давлению, Келли нашел шланг и присоединил его к выхлопной трубе двигателя, а другой конец вывел наружу, чтобы окись углерода не поступала в бункер. Келли действовал по памяти, и это беспокоило его. Сбоку на камере имелась инструкция, но она была слишком краткой, советуя обратиться к детальному наставлению для ныряльщика, которого у Келли не было. Последнее время он мало нырял на большую глубину, если не считать руководства группой ныряльщиков, срезавших поврежденную нефтяную платформу в Мексиканском заливе. Келли провел час, наводя порядок в мастерской, вспоминая время, проведенное с Пэм на острове, и гнев его все время возрастал, но теперь он держал себя в руках. Наконец он вернулся к своему откидному сиденью.

– Как самочувствие?

– Что ты от меня хочешь? – Голос Билли звучал как-то испуганно.

– Будешь отвечать на вопросы?

– Что угодно, только выпусти меня отсюда!

– Тогда хорошо. – Келли взял блокнот. – Тебя когда-нибудь арестовывали. Билли?

– Нет. – В голосе послышалась гордость. Отлично, подумал Келли.

– Служил в армии?

– Нет. – Надо же, какой глупый вопрос.

– Значит, ты никогда не был в тюрьме, у тебя не брали отпечатки пальцев, ничего такого?

– Никогда. – Келли увидел в окошко, что Билли отрицательно покачал головой.

– Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

– Но это так!

– Да, пожалуй, ты действительно говоришь правду, но я хочу убедиться в этом, понимаешь? – Келли протянул левую руку и повернул кран на клапане отравливания воздуха. Воздух со свистом рванулся из камеры. Келли не сводил взгляда с манометра.

Билли не знал, чего ожидать, и происшедшее оказалось для него неприятным сюрпризом. В течение предыдущего часа он находился в атмосфере, где давление в четыре раза превышало нормальное. Тело Билли адаптировалось к нему. Воздух, вдыхаемый легкими, под повышенным давлением проник в кровеносную систему, и теперь все его тело испытывало давление 58, 8 фунта на квадратный дюйм. Пузырьки газа, главным образом азота, растворились в системе кровообращения, и когда Келли стравил воздух из камеры, эти пузырьки начали расширяться. Ткани, окружающие расширяющиеся газовые пузырьки, сопротивлялись этому, но без особого успеха, и потому стенки клеток почти сразу начали растягиваться, а в некоторых случаях и разрываться. Возникла боль в конечностях, сначала она была тупой, но быстро стала охватывать все тело, становясь невыносимой. Она накатывала волнами, точно совпадающими с участившимся теперь биением сердца. Келли услышал стоны, превратившиеся затем в крик, а давление соответствовало всего лишь глубине в шестьдесят футов. Он закрыл клапан стравливания воздуха и снова открыл кран, подающий воздух под давлением. Спустя две минуты давление внутри камеры снова равнялось четырем барам. Повышенное давление полностью сняло болезненные ощущения, оставив только боль, которую обычно испытывают спортсмены после большого напряжения. Но Билли не привык даже к такой боли и потому не испытывал от нее приятного ощущения, овладевающего атлетами и такого знакомого им. Однако важным было то, что в окошко на Келли смотрели расширенные от ужаса глаза, и он понял, что его гость полностью запуган. Глаза совсем не походили на человеческие, и Келли решил, что все идет хорошо. Он включил интерком.

– Это наказание за ложь. Теперь тебе это ясно. Итак, ты подвергался аресту?

– Господи, нет!

– Не был в тюрьме, у тебя не брали отпечатки пальцев?

– Нет, только штрафы за превышение скорости. Меня никогда не арестовывали.

– Призывали на воинскую службу?

– Нет, я ведь уже сказал тебе!

– Отлично, спасибо. – Келли закончил с первой группой вопросов. – А теперь поговорим о Генри и его организации. – Происходило еще одно событие, которого не ожидал Билли. Начиная с давления около трех баров, азот, составляющий основную часть того, что люди называют воздухом, оказывает наркотическое действие, похожее на влияние алкоголя или барбитуратов. При всем своем испуге Билли испытывал эйфорию, которая мешала ему мыслить здраво, причем сам он этого не замечал. Это было еще одним преимуществом техники допроса, избранной Келли главным образом из-за того непоправимого ущерба, который она наносит жертве.

* * *

– Оставил деньги? – спросил Таккер.

– Больше пятидесяти тысяч. Когда я ушел, они продолжали считать, – сказал Марк Шарон. Они сидели в пустом кинотеатре, два человека на балконе. Однако на этот раз Таккеру было не до попкорна, заметил детектив. Он редко видел его взволнованным.

– Мне нужно знать, что происходит. Что тебе известно?

– За последнюю неделю или дней десять в нашем округе прикончили нескольких торговцев наркотиками...

– Да, Джу-Джу, Банданну, еще двух, которых я не знаю. Я слышал об этом. Ты считаешь, что эти убийства как-то связаны между собой?

– Это все, что мы знаем, Генри. А кто исчез – Билли?

– Да. Рика убили. Ножом?

– Кто-то вырезал у него сердце, – преувеличил Шарон. – Одна из твоих девушек тоже исчезла?

– Дорис, – кивком подтвердил Генри. – Говоришь, убийца оставил деньги.., почему?

– Может быть, это было неудавшееся ограбление, но я не знаю, что помешало. Убийца ограбил и Джу-Джу и Банданну – обоих – черт побери, не исключено, что эти случаи никак не связаны между собой. А может быть, и то, что произошло вчера ночью, тоже являлось чем-то иным.

– Чем именно?

– А вдруг это прямое нападение на твою организацию. Генри? – терпеливо объяснил Шарон. – Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы затеять такое? Ведь не обязательно быть полицейским, чтобы увидеть причину, верно? – Шарон испытывал удовольствие – огромное удовольствие, – что, получил возможность смотреть на. Таккера свысока, пусть даже недолгое время. – Что известно Билли?

– Очень многое. Проклятье, я ведь только что начал посвящать... – Таккер прикусил язык.

– Не беспокойся, все в порядке. Мне не нужно знать этого, и я, не хочу ничего знать. Но кто-то еще знает теперь все подробности, и тебе следует подумать об этом. – Слишком поздно Марк Шарон начал понимать, как тесно его благополучие связано с благополучием Генри Таккера.

– Но почему по крайней мере не сделать так, чтобы это походило на ограбление? – растерянно произнес Таккер, глядя невидящими глазами на белый экран.

– Кто-то посылает тебе сигнал. Генри. Он не взял деньги в знак презрения. Тебе известен кто-нибудь, кто не нуждался бы в деньгах?

* * *

Вопли становились все громче. Билли только что совершил новый подъем на шестидесятифутовую глубину, где оставался в течение двух минут. Было интересно наблюдать за его лицом. Келли видел, как он вцепился согнутыми как когти пальцами рук в уши, когда внутри, одна за другой, с промежутками меньше секунды, лопнули барабанные перепонки. Затем воздействию подверглись глаза и носовые полости. Пострадают от декомпрессии и зубы, если у Билли есть в них дупла, а ведь наверняка есть, подумал Келли, но ему не хотелось причинять Билли слишком мучительную боль – по крайней мере пока.

– Билли, – сказал он, восстановив прежнее давление в барокамере и устранив почти всю боль. – Мне кажется, что ты не говоришь всей правды.

– ., твою мать! – закричало существо внутри стального цилиндра прямо в микрофон. – Я прикончил ее, тебе это ясно? Я наблюдал, как умирает твоя маленькая куколка с кляпом Генри внутри, подняв зад, и я видел, как ты рыдал, когда узнал об этом, рыдал как ребенок, сукин ты сын!

Келли поднял голову к самому окошку, убедился, что Билли видит его, и открыл кран стравливания воздуха, просто чтобы дать ему снова почувствовать ощущение боли. Теперь у него началось кровотечение в суставах, потому что пузырьки азота почему-то собирались именно там, и инстинктивная реакция человека, страдающего кессонной болезнью, заключалась в том, что он сворачивался в клубок. Но Билли при всем желании не мог согнуться внутри стального цилиндра. Страдала теперь и центральная нервная система – тонкие паутинки нервных волокон сжимались, и боль ощущалась повсюду, сокрушительная боль в суставах и конечностях и обжигающие огненные нити пронизывали все тело. Начались судороги – это крошечные нервные волокна, передающие электрические импульсы, восстали против мучений, и тело Билли стало дергаться в разных направлениях, словно его подвергали электрошоку. Келли немного беспокоило, что нервная система реагирует таким образом слишком уж рано. Пока достаточно. Келли восстановил давление, соответствующее сотне футов, и увидел, что спазмы стихают.

– Ну что. Билли, теперь ты понимаешь, как чувствовала себя Пэм? – спросил он, впрочем, напоминая об этом главным образом, самому себе.

– Больно. – По лицу Билли текли слезы. Он закрыл руками лицо, но все-таки не сумел скрыть охватившую его агонию.

– Билли, – терпеливо произнес Келли. – Видишь, как это действует? Если мне покажется, что ты лжешь, тебе будет больно. Хочешь, чтобы я причинил тебе боль?

– Господи – нет, пожалуйста, не надо! – Он отнял руки от лица, и теперь их глаза находились в каких-то восемнадцати дюймах друг от друга.

– Постарайся быть хоть немного повежливей, ладно?

– ., извини...

– Мне тоже очень жаль. Билли, но тебе придется делать то, что я тебе говорю, понимаешь? – Ответный кивок. Келли взял стакан воды, проверил герметичность дверцы крохотного воздушного шлюза, затем открыл наружную дверцу и поставил стакан внутрь. – Сейчас, Билли, открой дверцу рядом со своей головой, и ты там увидишь стакан с водой.

Билли послушно открыл дверцу и начал пить воду через соломинку.

– А теперь снова вернемся к делу, ясно? Расскажи мне о Генри поподробнее. Где он живет?

– Я не знаю, – с трудом, задыхаясь, произнес Билли.

– Врешь! – рявкнул Келли.

– Прошу тебя, не надо! Я в самом деле не знаю, мы встречаемся в условленном месте на сороковом шоссе, он скрывает от нас, где...

– Постарайся вспомнить получше, иначе лифт снова поднимется до шестого этажа. Ты готов?

– Не-е-е-т! – Вопль был настолько громким, что Келли услышал его через дюймовую сталь барокамеры. – Нет, пожалуйста! Я не знаю – честное слово, не знаю.

– Билли, у меня нет оснований жалеть тебя, – напомнил ему Келли. – Ведь это ты убил Пэм, помнишь? Ты пытал ее, получал наслаждение, терзая плоскогубцами. Сколько часов. Билли, сколько часов ты со своими друзьями мучил ее? Десять? Двенадцать? Черт возьми. Билли, мы беседуем с тобой только семь часов. Ты пытаешься убедить меня, что работал с Генри почти два года и все-таки не знаешь, где он живет. Трудно поверить этому. Поднимаемся, – объявил он механическим голосом, протягивая руку в сторону клапана. На этот раз ему понадобилось только коснуться его. Стоило Билли услышать шипенье выходящего воздуха, как его охватил невыразимый ужас и он закричал еще до того, как почувствовал боль:

– НО Я НЕ ЗНА-А-А-Ю!

Проклятье. Что, если он действительно не знает? Ну что ж, подумал Келли, лучше убедиться. Он поднял Билли совсем немного, до восьмидесяти пяти футов, чтобы он заново ощутил вкус прежней боли, не вызывая новых травм. Теперь страх перед болью был таким же реальным, как сама боль, подумал Келли, и если он зайдет слишком далеко, боль может превратиться в наркотик сама по себе. Да, этот человек – трус, получающий удовольствие" от того, что причинял страдания и внушал ужас другим людям, и если он обнаружит, что боль, какой бы ужасной она ни была, не ведет к смерти, тогда он может черпать запасы мужества внутри самого себя. Келли не хотел подвергать свою операцию такому риску, каким бы маловероятным он ни был. Он снова закрыл клапан стравливания и увеличил давление внутри камеры, на этот раз до стадесятифутовой глубины, чтобы уменьшить боль и усилить наркотическое воздействие азота.

* * *

– Боже мой! – выдохнула Сара. Она не видела посмертные фотографии Пэм, и на единственный вопрос, связанный с этим, ее муж ответил решительным отказом. Сара поняла причину и примирилась.

Дорис была обнаженной и вела себя настолько пассивно, что это вызывало тревогу. Единственное, что сумела сделать с ней Сэнди, это помочь вымыться. Сэм открыл сумку и достал оттуда стетоскоп. Частота сердечных сокращений у девушки превышала девяносто, слишком высокая для ее возраста, зато сердце билось сильно и устойчиво. Кровяное давление было тоже повышенным, температура нормальной. Сэнди подошла к ней и взяла четыре пробы крови по пять кубиков для последующего лабораторного анализа.

– Господи, кто способен на такое? – еле слышно прошептала Сара. На груди девушки виднелись многочисленные ссадины и синяки, огромный синяк был на правой щеке и совсем свежие кровоподтеки на животе и ногах. Сэм проверил ее глаза на чувствительность зрачка. Она оказалась положительной – если не считать полного отсутствия реакции.

– Те же, кто убили Пэм, – тихо ответил хирург.

– Пэм? – спросила Дорис.

– Ты знала ее? Откуда?

– Мужчина, который доставил тебя сюда, – сказала Сэнди. – Он тот самый...

– Тот, которого убил Билли?

– Да, – ответил Сэм и лишь потом понял, каким абсурдным мог показаться такой ответ непосвященному слушателю.

– Я знаю только номер телефона, – произнес Билли заплетающимся языком. Он был опьянен высоким парциальным давлением азота, а исчезновение боли сделало его намного податливей.

– Назови его, – скомандовал Келли, и Билли послушно продиктовал номер. Келли записал его. Теперь перед ним лежали две страницы, почти целиком покрытые карандашными заметками. Имена, адреса, несколько телефонных номеров. На первый взгляд совсем немного, но все-таки гораздо больше, чем имелось в распоряжении Келли всего двадцать четыре часа назад.

– Как производится транспортировка наркотиков? Голова Билли отвернулась от окошка.

– Не знаю...

– Постарайся вспомнить. – Послышалось шипение воздуха, выходящего из камеры.

Снова раздался дикий вопль, но на этот раз Келли не перекрывал кран, снизив давление до семидесяти пяти футов. У Билли началась рвота. Функция легких теперь у него была нарушена, и кашель одновременно со рвотой только усиливал боль, что наполняла сейчас каждый кубический дюйм его тела, потрясаемого спазмами. Ему казалось, что его тело превратилось в огромный пузырь или, точнее, во множество пузырей, больших и малых, причем все они старались лопнуть, все давили друг на друга, и Билли чувствовал, что некоторые из них давят сильнее, а некоторые – слабее, и те, что слабее, находились в самых важных местах внутри его тела. Нестерпимую боль ощущал он в глазах. Казалось, они вылезли из глазниц, а расширяющиеся носовые пазухи еще больше усиливали боль, словно лицо отделялось от остального черепа. Он прижал ладони к лицу, из последних сил стараясь удержать его на месте. Испытываемая им боль выходила далеко за пределы всего, что ему приходилось когда-либо испытывать, и была намного сильнее той, что он любил причинять своим жертвам. Его ноги согнулись и уперлись в стенки стального цилиндра с такой силой, что коленные чашечки, казалось, продавили в легированной стали углубления. Билли мог двигать руками, они изгибались и ползали по его груди в поисках облегчения, но только вызывали более острую боль, когда он попытался удержать глаза в глазницах. Он больше не мог кричать. Время для Билли остановилось и превратилось в вечность. В ней не было ни света, ни темноты, ни звуков, ни тишины. Действительность стала сплошной болью.

– ., пожалуйста.., пожалуйста... – доносилось из динамика, расположенного рядом с Келли.

Он снова увеличил давление до ста десяти футов.

Лицо Билли покрылось теперь пятнами, словно от какой-то ужасной аллергии. Некоторые кровеносные сосуды лопнули под поверхностью кожи, и один крупный сосуд разорвался в левом глазу. Скоро половина глазного белка стала красной, почти пурпурной, и Билли походил теперь еще больше на испуганное злобное животное, каким он и являлся на самом деле.

– Мой последний вопрос касался способа доставки наркотиков в Америку.

– Не знаю, – простонал Билли.

Келли поднес к губам микрофон и спокойно произнес:

– Билли, мне нужно, чтобы ты понял кое-что. То, что случилось с тобой до сих пор, причинило тебе мучительную боль, но ты еще не испытал настоящей боли. Я имею в виду настоящую боль.

Билли посмотрел на него расширившимися глазами. Если бы он мог взглянуть на происходящее рассудительно и здраво, то подумал бы, что такие страшные муки, уж конечно, должны иметь свой предел. Это было бы одновременно и правильным и ошибочным.

– Все, что ты пока испытал, врачи могут вылечить, понимаешь? – Это не было такой уж большой ложью, а то, что последовал ло, не было ложью совсем:

– В следующий раз, когда я выпущу воздух из камеры. Билли, с тобой произойдет уже такое, что не смогут исправить лучшие врачи. Кровеносные сосуды внутри глазных яблок лопнут, и ты ослепнешь. Затем наступит очередь сосудов головного мозга, понимаешь? И это тоже нельзя вылечить. Ты ослепнешь и сойдешь с ума, однако боль никогда не оставит тебя. На протяжении всей оставшейся жизни. Билли, ты, слепой и сумасшедший, будешь страдать от мучительной боли. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять? Ты будешь жить еще долго. Лет сорок, пожалуй, слепой и сумасшедший калека. Так что лгать мне не имеет смысла, ясно? Итак – как доставляют наркотики в Америку? Никакой жалости, сказал себе Келли. Он убил бы собаку, кошку или оленя, находись они в таком состоянии, как вот этот.., этот предмет. Но Билли не был собакой, кошкой или оленем. В конце концов он был человеческим существом.., в некотором роде. Хуже сутенера, хуже торговца наркотиками. Поменяйся они местами. Билли не испытывал бы таких чувств, какие испытывает он. Вселенная, в центре которой находился Билли, была совсем крохотной. В ней существовал лишь он один, окруженный предметами, предназначенными развлекать и услаждать его или приносить выгоду. Билли наслаждался тем, что причинял боль, господствовал над объектами, чувства которых не имели значения, даже если они действительно существовали. Каким-то образом Билли не сумел понять, что во Вселенной живут и другие человеческие существа кроме него, люди с правом на безопасную жизнь и счастье, равное его праву. По этой причине он подвергал опасности другого человека, чье существование он никогда по сути дела не признавал. Теперь он, наверно, понял свою ошибку, но слишком поздно. Теперь он понимал, что его вселенная на самом деле крохотная и одинокая и населяют ее не люди, а одна боль. И вот, осознав это. Билли не выдержал. Это было написано на его лице. Он начал говорить сдавленным и неровным голосом и на этот раз говорил полную правду. Однако он запоздал с этим на десять лет, оценил Келли, поднимая голову от своих записей и глядя на клапан стравливания воздуха. Очень жаль, и эта жалость распространялась на множество людей, населявших необычную вселенную Билли. Возможно, ему просто в голову не приходило, подумал Келли, что найдется кто-то другой, способный обращаться с ним точно так же, как обращался он с множеством других, более слабых и менее решительных, чем он. Но все это осуществилось с таким опозданием, так поздно. Слишком поздно для Билли, слишком поздно для Пэм и в определенном смысле слишком поздно для самого Келли. Мир полон несправедливости, и не всегда в нем торжествует правосудие. Так просто, не правда ли? Билли не знал, что где-то совсем рядом его ждет расплата, а поскольку справедливости в мире недостаточно, он не получил предупреждения заранее. Вот он и поставил все на карту. Поставил и проиграл. Таким образом, теперь Келли может сохранить свою жалость для других.