Текст книги "Без жалости"

Глава 16
Упражнения

Райан и Дуглас стояли позади, давая возможность судебно-медицинским экспертам выполнить свою работу. Трупы были обнаружены чуть позже пяти утра. Полицейский Чак Монро проезжал в патрульной машине по улице и, заметив необычную тень в проходе за аркой, направил туда свет автомобильного прожектора. Темная фигура могла вполне оказаться алкоголиком, напившимся до беспамятства и теперь отсыпающимся под сводом арки, но яркий свет прожектора отразился от лужи красного цвета и залил стены розовым сиянием, которое полицейскому сразу показалось необычным. Монро остановил машину, заглянул в проход, а затем сообщил о своей находке в участок. Теперь полицейский стоял, опираясь о борт машины, курил сигарету и рассказывал в подробностях, как обнаружил трупы, что для него было не таким ужасным и более обычным, чем для рядовых граждан. Он даже не побеспокоился вызывать «скорую». Эти двое, совершенно очевидно, уже не нуждались в медицинской помощи.

– Как много крови, – заметил Дуглас. Это были лишь слова, чтобы заполнить тишину, пока в темноте сверкали «блицы» фотографа. Создавалось впечатление, что в одно место вылили две больших банки красной краски.

– Время смерти? – спросил Райан у представителя коронера.

– Не так уж давно, – ответил тот, поднимая руку. – Еще не наступило трупное оцепенение. Несомненно, после полуночи, может быть, после двух часов ночи.

Причина смерти не вызывала сомнений. Пулевые отверстия во лбу каждого из убитых отвечали на этот вопрос.

– Монро, – подозвал к себе полицейского Райан. Молодой полицейский подошел к лейтенанту. – Что тебе известно об убитых?

– Оба торговали наркотиками. Тот, что постарше и лежит справа, – это Макео Доналд, уличная кличка Джу-Джу. Того, что лежит слева, я не знаю, но он работал вместе с Доналдом.

– Молодец, парень, нужен острый глаз, чтобы заметить их. Что-нибудь еще? – спросил сержант Дуглас. Монро отрицательно покачал головой.

– Нет, сэр. Совершенно ничего. В нашем округе, между прочим, ночь прошла очень спокойно. Я проезжал через этот район не меньше четырех раз за смену и не видел ничего необычного. Торговцы наркотиками, как всегда, занимались своим делом. – Подразумеваемой критики положения, которое все были вынуждены воспринимать как нормальное, не прозвучало. В конце концов, сейчас утро понедельника, и это было плохо уже само по себе для всех.

– Мы закончили, – сказал старший фотограф. Он и его партнер, стоявшие по другую сторону от трупов, отошли в сторону.

Райан уже осматривал все вокруг. В проходе было довольно светло от проникающего с обеих сторон света, и детектив еще усилил освещение с помощью большого электрического фонаря, луч которого пробегал по краям тротуара в поисках латунного отражения.

– Ты не заметил гильз, Том? – спросил он Дугласа, занимавшегося тем же.

– Нет. Как ты думаешь, их застрелили вот отсюда?

– Тела лежат так, как мы их застали, – безо всякой надобности заметил коронер и прибавил:

– Да, их определенно застрелили с этой стороны. Оба лежали, когда были произведены выстрелы.

Дуглас и Райан не спешили, в третий раз осматривая каждый дюйм прохода, – тщательность была их главным профессиональным орудием. К тому же им некуда было спешить – времени у них было сколько угодно или по крайней мере несколько часов, что означало то же самое. Место преступления было таким, что о нем можно было только мечтать. Никакой травы, где могли бы скрыться вещественные доказательства, никакой мебели – всего лишь голый кирпичный коридор шириной меньше пяти футов. Это должно сберечь массу времени.

– Нет ничего, Эм, – заметил Дуглас, заканчивая третий обход.

– Тогда стреляли, наверно, из револьвера. – Такое заключение было разумным. Легкие гильзы 22-го калибра, выброшенные из автоматического пистолета, могли пролететь невероятно далеко и были настолько маленькими, что поиски их только сводили с ума. Редкий преступник собирал гильзы, а отыскать четыре крохотные гильзы 22-го калибра в темноте – нет, это весьма маловероятно.

– Готов поспорить, что это был какой-то грабитель с дешевым револьвером, – сказал Дуглас.

– Пожалуй. – Оба детектива подошли к трупам и впервые присели на корточки, чтобы осмотреть их вблизи.

– Что-то незаметно пороховых ожогов, – удивленно заметил сержант. – В этих домах живет кто-нибудь? – спросил Райан у Монро.

– Нет, сэр, оба заброшены, – ответил полицейский, махнув рукой на дома, образующие узкий проход. – Хотя почти все на другой стороне улицы заняты.

– Четыре выстрела, ночью, думаешь, кто-нибудь их услышал? Кирпичный туннель должен сфокусировать звуки выстрелов подобно линзам телескопа, а у револьвера 22-го калибра грохот выстрела резкий и громкий. Но как часто происходят подобные случаи и никто ничего не слышит? К тому же, судя по развитию событий в этом районе, проживающие здесь люди делятся на две категории: тех, кто не смотрят, потому что им на все наплевать, и тех, кто не смотрят, потому что боятся получить случайную пулю.

– Двое полицейских обходят сейчас все дома и стучатся в каждую дверь, лейтенант. Пока никаких результатов.

– А ведь хорошая стрельба, Эм. – Дуглас указал карандашом, который держал в руке, на пулевые отверстия во лбу неопознанной жертвы. Они были на расстоянии меньше полудюйма одно от другого, над самой переносицей. – И никаких пороховых ожогов. Убийца стоял, должно быть.., в трех или четырех футах, не больше. – Дуглас встал у ног трупов и вытянул руку. Было вполне естественно стрелять именно так: вытянув руку и целясь вниз.

– Не думаю. Может быть, мы просто не видим следов пороховых ожогов, Том. Для этого-то нам и требуются судмедэксперты. – Он имел в виду смуглую кожу жертв, да и свет здесь был не таким уж ярким. Если даже и была характерная татуировка от пороховых ожогов вокруг маленьких входных ран, ни один из детективов не видел ее. Дуглас снова опустился на корточки, чтобы взглянуть еще раз.

– Приятно слышать, что кто-то ценит нашу работу, – заметил коронер, стоящий в десяти футах и ведущий собственные записи.

– Как бы то ни было, Эм, у нашего стрелка твердая рука. – Его карандаш переместился к голове Макео Доналда. Два пулевых отверстия у него во лбу находились чуть выше, чем у другого трупа, зато еще ближе одно к другому. – Это необычно.

Райан пожал плечами и начал осматривать тела убитых. Хотя он был старшим из двух детективов, лейтенант предпочитал сам вести осмотр, а Дуглас записывал. Ни у кого из убитых не было оружия, и хотя у обоих обнаружили бумажники и документы, на основании которых установили, что имя неизвестного – Чарлз Баркер, двадцати лет, – наличных денег было намного меньше, чем обычно бывает в карманах людей, занимающихся продажей наркотиков. Да и наркотики не удалось обнаружить...

– Одну минуту, вот здесь что-то есть – три бумажных пакетика с белым порошкообразным веществом. – Райан говорил на профессиональном языке. – Карманная мелочь, доллар семьдесят пять центов; зажигалка «Зиппо» из неполированной стали, дешевая. Пачка сигарет «Пэлл-мэлл» в грудном кармане рубашки и еще один пергаментный конвертик с белым порошкообразным веществом.

– Нападение с целью забрать наркотики, – констатировал Дуглас. Такое заявление не было слишком профессиональным, зато казалось совершенно очевидным. – Монро?

– Слушаю, сэр. – Молодой полицейский так и не сумел отказаться от привычек морского пехотинца. После каждой фразы он добавляет «сэр», заметил Дуглас.

– Наши друзья Баркер и Доналд – опытные дилеры?

– Джу-Джу уже торговал наркотиками, когда я прибыл в полицейский участок, сэр. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь нападал на него.

– На руках никаких следов борьбы, – заметил Райан, перевернув трупы на спину. – Руки связаны.., электрическим проводом, медная проволока, изоляция белого цвета, торговая марка фирмы, не могу пока разглядеть ее. Следов оказанного сопротивления не видно.

– Кто-то прикончил Джу-Джу! – воскликнул Марк Шарон, только что прибывший на место преступления. – Этот ублюдок фигурировал в моем расследовании.

– Два выходных отверстия на затылке мистера Доналда, – продолжал Райан, раздраженный этим вмешательством. – Наверно, мы найдем пули на дне этого озера, – мрачно добавил он.

– Нечего и думать о баллистике, – проворчал Дуглас. Такое было обычным явлением с пулями 22-го калибра. Начать с того, что сама пуля, сделанная из мягкого свинца, так легко деформировалась, что следы, остающиеся от внутренней нарезки ствола почти всегда невозможно опознать. Во-вторых, пуля 22-го калибра обладала огромной пробивной силой, даже большей, чем у пули 45-го калибра, и часто разбивалась о какой-нибудь предмет позади тела жертвы. В данном случае это был бетон тротуара.

– Ну-ка расскажи мне о нем, – Приказал Райан.

– Крупный уличный торговец наркотиками, широкая клиентура, – объяснил Шарон. – Ездит на хорошем красном «кадиллаке». Умный и изворотливый парень, – добавил он.

– Все это в прошлом. Примерно шесть часов назад кто-то проделал пару дырок в его черепе.

– Ограбление? – спросил Шарон.

– Похоже на то, – ответил Дуглас. – Практически мы не нашли у него ни денег, ни наркотиков. Тот, кто сделал это, настоящий профессионал, по крайней мере на это указывает все, Эм. Непохоже на какого-то наркомана, которому просто повезло.

– Я вынужден признать, что это все, чем мы располагаем, Том, – заметил Райан вставая. – По-видимому, стреляли из револьвера, но подобные группы страшно любят «специальные для субботнего вечера». Марк, тебе что-нибудь известно об опытном грабителе, работающем в этом районе?

– Только «дуэт», – пожал плечами Шарон. – Но их оружие – обрез охотничьего ружья.

– Это убийство похоже на работу мафии. Убийца смотрит им прямо в глаза – и бах! – Дуглас задумался о том, что сказал.

Нет, пожалуй, не совсем так, правда? Убийства, организованные мафией, почти никогда не бывают такими элегантными. Преступники редко являются настоящими снайперами и почти всегда пользуются дешевым оружием. Ему с Райаном приходилось расследовать немало убийств, связанных с бандами, и характерным для них было то, что жертву обычно убивали выстрелом в затылок с очень близкого расстояния, о чем говорили все судебно-медицинские признаки, или убийство осуществлялось настолько небрежно, что у жертвы находили дюжину ран, разбросанных по всей ее анатомии. А вот эти двое были убиты кем-то, хорошо знающим свое дело, и число высококвалифицированных палачей мафии крайне ограничено. Но кто говорит, что расследование убийства является точной наукой? Настоящее преступление представляло собой сочетание рутинных действий с необычными. Судя по тому, что исчезли деньги и наркотики, – это простое ограбление, но в то же время поражает то, как оно сделано: или стреляющему удивительно повезло – причем дважды, – или он искуснейший стрелок. А убийства, числящиеся за мафией, обычно не маскируют под что-нибудь другое, вроде ограбления. Эти убийства являются большей частью открытым публичным заявлением.

– Марк, ты ничего не слышал о войне между бандами? – спросил Дуглас.

– Нет, никаких разговоров на этот счет, ничего похожего. Многие дилеры ссорятся из-за выгодных мест, но и тут все обычно.

– Все-таки поспрашивай, – предложил лейтенант Райан.

– Обязательно, Эм, можешь не сомневаться. Мои люди постараются все разнюхать.

Это преступление нам не удастся раскрыть быстро – скорее всего, не раскроем его никогда, подумал Райан. Ну что ж, только по телевидению подобные убийства раскрываются в первые полчаса – между рекламными паузами.

– Я могу теперь заняться ими?

– Да, конечно, – кивнул Райан судебно-медицинскому эксперту. Его черный фургон стоял наготове, а день становился все жарче. Мухи уже жужжали над трупами, привлеченные запахом крови. Лейтенант направился к своему автомобилю в сопровождении Тома Дугласа. Остальным займутся рядовые детективы.

– Да, кто-то умеет стрелять – даже лучше меня, – заметил Дуглас, когда машина повернула к центру города. Однажды его включили в состав команды департамента полиции для соревнований по стрельбе.

– Сейчас немало людей, владеющих этим искусством, Том. Может быть, некоторые из них на службе у организованной преступности.

– Значит, профессиональное убийство?

– Давай пока будем называть это удачным, – предложил Райан в качестве альтернативы. – Дадим возможность Марку воспользоваться своей разведывательной службой.

– Это меня радует, – фыркнул Дуглас.

* * *

Келли проснулся в половине одиннадцатого, впервые за несколько дней наслаждаясь ощущением чистоты. Вернувшись в квартиру, он сразу принял душ, едва ли не опасаясь, что смытая грязь засорит канализацию. Теперь можно побриться, и это послужит компенсацией за недостаток сна. Перед завтраком – хотя вряд ли его так можно было назвать – Келли проехал полмили к местному парку и совершил тридцатиминутную пробежку, затем вернулся домой, снова принял восхитительный душ и поел. Теперь следовало" заняться делом. Вся одежда, которой он пользовался прошлой ночью, была уложена в коричневый бумажный пакет – брюки, рубашка, нижнее белье, носки и кроссовки. Ему было жаль расставаться с походной курткой, ее размер, и глубокие карманы оказались такими полезными, но потом Келли решил, что купит другую, может быть, даже несколько. Он был уверен, что капли крови на него не попали, однако из-за темного цвета одежды не мог утверждать этого. К тому же на одежде наверняка имелись остатки – пусть микроскопические – частиц пороха, а сейчас он не мог рисковать. Несъеденная пища и кофейный осадок тоже оказались в пакете, поверх одежды, и Келли отнес пакет к мусорному ящику жилого комплекса. Он даже подумал, а не стоит ли отнести пакет куда-то подальше, но потом решил, что это только вызовет лишние проблемы. Кто-нибудь может увидеть его, заинтересоваться его действиями и тем, почему он выбрасывает пакет. Избавиться от четырех гильз 22-го калибра было просто. Во время пробежки он бросил их в решетку канализационного люка. В полуденных новостях сообщили о том, что найдены два тела, но ничего больше. Может быть, в газетах появится более подробный отчет об убитых. Оставалось сделать еще одно.

– Привет, Сэм.

– Здравствуй, Джон. Ты в городе? – спросил Розен, находившийся в своем кабинете.

– Да. Ты не будешь возражать, если я приеду на несколько минут? Скажем, часа в два?

* * *

– Чем могу помочь? – поинтересовался Розен из-за письменного стола.

– Мне нужны перчатки, – сказал Келли, поднимая вверх руку. – Похожие на те, которыми пользуешься ты, из тонкой резины. Сколько они стоят?

Розен едва не спросил, зачем Келли перчатки, но тут же решил, что ему не нужно знать об этом.

– Но ведь они продаются по сотне пар в коробке.

– Мне не требуется так много.

Хирург открыл дверцу шкафчика и бросил Келли с десяток пар в пластмассовых пакетах.

– Ты выглядишь удивительно респектабельно.

И действительно, на этот раз Келли был в белой рубашке и синем костюме, который он называл про себя «костюмом ЦРУ». Розен впервые увидел на нем галстук.

– Не надо шутить, доктор, – улыбнулся Келли. – Иногда мне приходится так одеваться. У меня даже появилось что-то вроде работы.

– Что за работа?

– Я стал ну, скажем, консультантом, – небрежно махнул рукой Келли. – Не могу сказать каким, но на этой работе мне приходится выглядеть прилично.

– Ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, сэр, весьма. Совершаю утром пробежки и все такое. А как у тебя дела?

– Без изменений. Больше занимаюсь бумагами, чем хирургическими операциями, но ведь на мне целое отделение. – Сэм положил ладонь на кипу папок на столе. Он чувствовал себя обеспокоенным этим светским разговором. Ему казалось, что его друг что-то скрывает. И хотя он понимал, что Келли чем-то занят, не зная точно чем именно, хирург находил в этом оправдание для своей совести. – Скажи, ты не мог бы оказать мне услугу?

– Конечно, доктор.

– У Сэнди сломалась машина. Я собирался отвезти ее домой, но у меня совещание, которое продлится до четырех часов. Ее смена кончается в три.

– Теперь она работает у вас только в дневную смену? – с улыбкой спросил Келли.

– Иногда, когда не ведет занятия.

– Если Сэнди не возражает, я готов помочь.

Ему пришлось ждать всего двадцать минут, которые он провел в кафетерии больницы, где решил немного перекусить. Сэнди О'Тул застала его там сразу после конца смены в три часа.

– Теперь больничная пища нравится тебе больше? – спросила она.

– Даже тут невозможно слишком уж испортить салат. – Келли, однако, так и не смог понять интереса больницы к желе. – Мне сказали, что у тебя сломалась машина.

Она кивнула, и Келли увидел, почему Розен перевел ее на менее напряженную работу. Сэнди выглядела очень усталой, кожа на лице казалась вялой и пожелтевшей, а под глазами были отекшие темные круги.

– Что-то со стартером – наверно, проводка. Сейчас она в ремонтной мастерской. Келли встал.

– Экипаж мадам подан, – провозгласил он. Эта шутка вызвала улыбку, но скорее вежливости, чем веселья;

– Я никогда не видела тебя так хорошо одетым, – сказала она по пути к площадке для стоянки автомобилей.

– Не стоит обращать на это внимания. Я все еще могу валяться в грязи не хуже других. – И снова его шутка повисла в воздухе.

– Я не это имела...

– Успокойтесь, мадам. У вас был тяжелый день в больнице, а чувство юмора у вашего шофера сильно хромает. Сэнди остановилась и повернулась к нему:

– Это не твоя вина, Джон. Просто плохая неделя. К нам привезли ребенка, пострадавшего во время автомобильной катастрофы. Доктор Розен сделал все, что мог, но травмы были слишком тяжелыми, и девочка умерла во время моей смены, позавчера. Иногда я ненавижу свою работу, – закончила она.

– Понимаю тебя. – Келли открыл дверцу и придержал ее, пока Сэнди садилась в машину. – Хочешь, я скажу тебе, в чем наша беда? Трудно найти себе пару, да и время нам выпало неудачное. Оно делает все бессмысленным.

– Милый взгляд на вещи. И ты так пытаешься подбодрить меня? – Тут, как ни странно, она улыбнулась, однако не такой улыбкой, на которую надеялся Келли.

– Мы все стараемся исправить что-то по мере сил, Сэнди. Ты воюешь со своими драконами, я – со своими, – не думая, ответил Келли.

– И много драконов тебе удалось прикончить?

– Да парочку насадил на копье, – механически произнес Келли, не сразу осознав, что говорит. Его удивило, как трудно стало следить за собой. Разговор с Сэнди располагал к откровенности.

– Потому и почувствовал себя лучше, Джон?

– Мой отец был пожарным. Он умер, когда я воевал там. Во время пожара. Горел жилой дом, он вошел в пылающее здание и нашел там двух детей, потерявших сознание от дыма. Отец вынес обоих из огня, но затем у него произошел сердечный приступ, и он тут же умер. Мне говорили, что он упал на землю уже мертвым. Это что-нибудь да значит, – ответил Келли, вспоминая, что сказал ему адмирал Максуэлл в санчасти авианосца «Китти Хоук»: смерть должна иметь какой-то смысл, подобно смерти твоего отца.

– Ведь тебе приходилось убивать людей? – спросила Сэнди.

– На войне это обычное явление, – согласился Келли.

– Что это значит? Что это значило для тебя?

– Если ты ждешь вразумительного ответа, у меня его нет. Но те, кого я убил, больше не смогут никому причинять боль. – «Нежный цветок» уж точно относился к этой категории. Майор и его подручные больше не станут мучить деревенских старейшин и их семьи. Возможно, кто-то другой взялся за эту работу, а может быть, и нет.

Сэнди смотрела на проносящиеся мимо машины, пока Келли вел свой автомобиль на север по Бродвею.

– А те, что убили Тома, тоже думали так, как ты?

– Может быть, и думали, но тут есть разница. – Келли едва не сказал, что никогда не видел, чтобы кто-нибудь из его людей убивал не на войне, но теперь он не мог говорить этого, верно?

– Но если все верят этому, то в каком положении мы оказались? Ведь это и болезни – не одно и то же. Нам приходится бороться против того, что наносит вред всем. У нас нет политики и нет лжи. Мы не убиваем людей. Вот почему я занимаюсь своей работой, Джон.

– Сэнди, тридцать лет назад жил парень, которого звали Гитлер. Он получал удовольствие от того, что убивал людей вроде Сары и Сэма лишь потому, что у них такие имена. Его нужно было прикончить и его прикончили, но чертовски поздно. – Разве это недостаточно убедительный урок? – подумал Келли.

– У нас хватает и своих проблем, – напомнила ему Сэнди. Это было очевидно, судя по тротуарам, мимо которых они проезжали, потому что больница Джонса Хопкинса находилась отнюдь не в лучшем районе города.

– Я понимаю это не хуже тебя. Разве ты забыла? Ему показалось, что она съежилась прямо на глазах.

– Извини меня, Джон.

– Я тоже чувствую себя виноватым. – Келли запнулся, подыскивая слова. – Да, есть разница. В мире много хороших людей. Полагаю, что большинство относится к этой категории. Но есть и плохие. Нельзя рассчитывать на то, что они исчезнут, если их не замечать, так же как нельзя рассчитывать на то, что они станут хорошими, потому что большинство плохих людей останутся такими навсегда. Поэтому кто-то должен защитить хороших людей от плохих. Этим я и занимался.

– Но что удерживает тебя от опасности превращения в одного из них?

Келли задумался над этим вопросом, сожалея, что Сэнди оказалась сейчас рядом с ним. Он не хотел слышать этого, не хотел разговора со своей совестью. На протяжении этих дней все было так ясно для него. Стоит решить, что у тебя есть враг, и дальнейшие действия заключаются всего лишь в применении своей подготовки и опыта. О таких вещах не думают. Трудно заглянуть себе в душу и убедить свою совесть, правда?

– У меня никогда не возникало такой проблемы, – произнес он наконец, избегая прямого ответа. И в это мгновение он понял, в чем заключается разница. Сэнди и такие, как она, ведут борьбу против чего-то неодушевленного, и ведут ее смело, рискуя собственным рассудком, сопротивляясь действиям сил, с причинами которых они не могут бороться. Келли и такие, как он, воюют против людей, они способны искать и даже устранять своих врагов. У одной стороны – абсолютная чистота намерений, но отсутствует ощущение удовлетворенности от результатов своих действий. Другая сторона получает такое удовлетворение, но только подвергаясь опасности стать слишком похожими на тех, против кого они воюют. Воин и целитель, параллельные войны, сходные цели, но зато какая разница в их действиях. Болезни тела и болезни самого человечества? Разве не интересно смотреть на это таким образом?

– Может быть, ответ на вопрос звучит так: мы воюем не против кого-то, а за.

– А за что мы воюем во Вьетнаме? – Сэнди снова спросила Келли, поскольку задавала себе этот вопрос не меньше десяти раз в день с момента получения той страшной телеграммы. – Там погиб мой муж, и я все еще не понимаю почему.

Келли начал говорить и тут же замолчал. По сути дела невозможно ответить на такой вопрос. Невезение, неудачное решение командования, плохой расчет на различных уровнях боевых действий, являющийся результатом случайных событий, – и вот тогда солдаты гибнут на далеком поле боя, и даже если ты находишься там, тебе далеко не всегда это понятно. К тому же Сэнди слышала, наверно, каждое оправдание из уст человека, смерть которого она оплакивала. Возможно, это и не должно иметь никакого смысла. Не исключено, что поиски подобного смысла вообще бесполезная трата усилий. Но даже если это и правда, как можно жить, не скрывая ее от себя? Он все еще раздумывал над этим, сворачивая на улицу, где жила Сэнди О'Тул.

– Твой дом нуждается в покраске, – сказал ей Келли, довольный тем, что дом действительно нуждался в косметическом ремонте.

– Я знаю. Но маляры мне не по карману, а сделать это самой нет времени.

– Сэнди, можно дать тебе совет?

– Какой?

– Вернись к обычной жизни. Мне жаль, что Том погиб, но ведь он погиб. Я тоже терял там друзей. Перед тобой целая жизнь.

Усталость на ее лице надрывала сердце Келли. Ее глаза окинули его профессиональным взглядом, скрывающим все, о чем она думала или что чувствовала внутри, хотя уже то обстоятельство, что она заставила себя что-то скрывать от него, о чем-то говорило Келли.

Что-то изменилось в тебе. Интересно, что и почему, подумала Сэнди. Он принял какое-то решение. Джон всегда был вежливым, почти забавным в своей чрезмерной учтивости, но печаль, которую она видела, которая почти равнялась ее собственному глубокому горю, теперь исчезла, и на смену ей пришло что-то, в чем Сэнди не могла разобраться. Это было странно, потому что раньше он никогда не стремился отдалиться от нее, спрятаться внутри собственной скорлупы, и она не сомневалась в своей способности видеть Келли насквозь, несмотря на любую выбранную им маскировку. В этом она ошибалась или, может быть, просто не была знакома с правилами игры. Сэнди смотрела ему вслед, видела, как он вышел из машины, обогнул ее и открыл дверцу с той стороны, где сидела она.

– Мадам? – Он сделал жест в сторону дома.

– Почему ты такой любезный? Или доктор Розен..?

– Честное слово, Сэнди, он просто сказал, что тебя нужно подвезти? К тому же ты выглядишь ужасно усталой. – Келли пошел рядом с ней к дому.

– Не понимаю, почему мне так нравится говорить с тобой, – заметила она, подходя к ступенькам крыльца.

– Я что-то не заметил этого. Тебе это действительно нравится?

– Да, пожалуй, – ответила Сэнди, почти улыбнувшись, но уже через секунду улыбка ее погасла. – Джон, для меня это слишком скоро.

– И для меня тоже, Сэнди. Но разве слишком скоро быть друзьями?

Она задумалась.

– Нет, для этого не слишком скоро.

– Поужинаем когда-нибудь? Помнишь, я уже спрашивал?

– Ты часто бываешь в городе?

– Теперь чаще. У меня появилась работа – ну, мне нужно кое-что сделать в Вашингтоне.

– Что именно?

– Так, ничего особенного. – И хотя Сэнди почувствовала запах лжи, она, по-видимому, не имела своей целью причинить ей боль.

– Может быть, на следующей неделе?

– Я позвоню тебе. Я не знаком со здешними хорошими ресторанами.

– Я знакома.

– Отдохни как следует, – посоветовал ей Келли. Он не попытался поцеловать ее на прощанье или даже взять за руку. Всего лишь дружеская заботливая улыбка, прежде чем направиться к машине. Сэнди наблюдала, как Келли уехал, пытаясь угадать, что в нем такого, что отличает его от других. Она знала, что никогда не забудет выражение его лица там, в больнице, но каким бы ни был его взгляд, Сэнди знала, что ей нечего бояться.

Келли тихо ругался про себя, уезжая от ее дома. Теперь у него на руках снова были матерчатые перчатки и он протирал ими все внутри машины, до чего мог дотянуться. Нельзя было рисковать, принимая участие в подобных разговорах. О чем шла речь? Как, черт побери, он мог знать это? В поле все было гораздо проще. Ты опознал врага или, что того чаще, кто-то сказал тебе, что происходит, кто враг и где он находится, – подобная информация часто оказывалась неверной, но она по крайней мере определяла тебе позицию, с которой нужно начинать действовать. Однако в инструкциях по проведению операции никогда, вообще-то, не говорилось, каким образом она может изменить мир или закончить войну. Об этом ты прочтешь в газетах – информация, повторяемая репортерами, которым на все наплевать, полученная от офицеров, которые мало что знают, или от политиков, не потрудившихся выяснить это даже для себя. «Инфраструктура» и «кадры» были там любимыми словами, но он преследовал людей, а не инфраструктуру, что бы это слово ни значило, черт побери. Инфраструктура это что-то неодушевленное, против чего ведет борьбу Сэнди. Это не человек, совершивший гнусные поступки, за которым теперь охотятся, как за крупным опасным хищником. И каким образом все это применимо к тому, чем он занимается сейчас? Келли напомнил себе, что ему нужно взять под строгий контроль свои мысли, помнить, что он охотится за людьми точно так же, как он делал это раньше. Он не собирался изменять весь мир, просто хотел сделать чистым его маленький уголок.

* * *

– У тебя еще не прошла боль, мой друг? – спросил Гришанов.

– По-моему, у меня сломаны ребра.

Закариас опустился на стул, явно испытывая острую боль и тяжело дыша. Это начинало беспокоить русского. Такая травма могла привести к воспалению легких, а воспаление легких могло убить человека в таком ослабленном физическом состоянии. Охранники проявили излишнее рвение, избивая американского офицера, и хотя, это было сделано по просьбе Гришанова, он рассчитывал всего лишь на то, что они причинят боль американцу, не больше. Мертвый военнопленный не сможет сообщить русскому полковнику то, что он стремился узнать.

– Я говорил с майором Вином. Эти маленькие дикари заявляют, что у них нет лишних лекарств. – Гришанов пожал плечами. – Это может вполне оказаться правдой. Тебе действительно очень больно?

– Да, каждый раз, когда я делаю вдох, – ответил Закариас, и было ясно, что он говорит правду. Его лицо казалось даже бледней обычного.

– Извини, Робин, но у меня только одно средство от боли, – смущенно произнес Гришанов, протягивая фляжку.

Американец покачал головой, и даже это, по-видимому, причиняло ему боль.

– Нет, я не могу.

Гришанов заговорил с разочарованием человека, пытающегося убедить друга:

– Тогда ты поступаешь глупо, Робин. Боль никому не приносит пользы – ни тебе, ни мне, ни твоему Богу. Пожалуйста, разреши помочь тебе хоть немного. Ну, пожалуйста, а?

Я не должен, сказал себе Закариас. Поступить так – значит, нарушить заповедь. Его тело является храмом, который нужно поддерживать в чистоте, не допуская в него такие вещи. Но храм уже рухнул. Больше всего Закариас боялся внутреннего кровотечения, Сможет ли его тело исцелить себя? Должно, и при обстоятельствах, даже только приближающихся к нормальным, оно без труда осуществило было это, но сейчас он понимал, что его физическое состояние ужасно, травма спины так и не прошла, и вот теперь сломанные ребра... Боль стала его постоянным спутником, она помешает сопротивляться при допросе, и потому ему придется отдать чему-то предпочтение – религии или долгу противостоять вопросам. Теперь все вокруг казалось не таким ясным. Может быть, ослабив боль, он ускорит свое выздоровление и облегчит выполнение своего долга. Итак, как же ему поступить? Этот простой вопрос казался сейчас более запутанным, и его взгляд устремился на металлическую фляжку. Внутри нее скрывалось облегчение. Не такое уж большое, но все-таки облегчение, а ему требовалось облегчение, чтобы держать себя в руках. Гришанов отвинтил крышку.

– Ты катаешься на лыжах, Робин? Закариаса удивил этот вопрос.

– Да, научился еще мальчишкой.

– По равнине?

Американец покачал головой.