Текст книги "Жена-девочка"

Глава XXVIII
В ПОИСКАХ ТИТУЛА

– Мне до смерти надоела Англия – да, надоела!

– Но, кузина, ты говорила то же самое про Америку!

– Нет, только про Ньюпорт. И даже если я говорила, какое это имеет значение? Я жалею, что вернулась сюда. Куда-нибудь в другую страну, только не сюда, не к этим быкам и бульдогам. Нью-Йорк – лучший город в мире.

– Ах! Как я с тобой согласна! В Штатах самые лучшие города.

Первой говорившей была Джулия Гирдвуд, а ее собеседницей – Корнелия Инскайп.

Они находились в прекрасных апартаментах лондонской гостиницы «Кларендон».

– Да, – отвечала первая собеседница, – там каждый может найти для себя подходящее общество, пусть не принадлежащее элите, но достаточно изысканное, в котором можно найти друзей. Здесь нет никого – абсолютно никого – вне пределов аристократического круга. Эти жены и дочери лавочников, с которыми мы постоянно имеем дело, богатые и важные, – я не выношу их. Они думают только о своей королеве.

– Да, это так.

– И я говорю тебе, Корнелия, что если только супруга пэра, или кто-то еще с титулом «леди» встретится им на пути, они запомнят об этом на всю жизнь и каждый день будут говорить о своих связях. Вспомни хотя бы этого старого банкира, о котором рассказывала мама и у которого мы обедали на днях. Он хранит одну из тапочек королевы в стеклянной коробке, и эту коробку поместил на видном месте в гостиной, на каминной полке! И с каким удовольствием старый сноб рассказывает об этом! Как он пришел, чтобы приобрести это, сколько заплатил и какую замечательную и ценную семейную реликвию он оставил своим детям – такую же снобистскую, как он сам! Тьфу! Это поклонение вещам невыносимо! У американских лавочников нет ничего подобного. Даже самые скромные владельцы магазинов не опустились бы до такого!

– Верно, верно! – согласилась Корнелия, которая вспомнила своего отца, скромного владельца магазина в Поукипси4949
  Город в штате Нью-Йорк.


[Закрыть]– она знала, что он действительно не опустился бы до такого.

– Да, – продолжила Джулия, возвращаясь к основной теме, – из всех городов мира мне нравится только Нью-Йорк. Я могу сказать о нем, как Байрон говорил об Англии: «Несмотря на все его недостатки, я все же его люблю!» – хотя я думаю, что когда великий поэт сочинял эту строку, он, возможно, очень устал от Италии и от глупой графини Гвиччиоли5050
  Возлюбленная Байрона.


[Закрыть].

– Ха-ха-ха! – засмеялась кузина из Поукипси. – В этих словах я узнаю тебя, Джулия! Но я рада, что ты так любишь наш дорогой НьюЙорк.

– Кто же его не любит, с его веселыми, дружелюбными, никогда не унывающими людьми? У него есть много недостатков, я допускаю, что там плохой мэр и процветает коррупция. Но это всего лишь внешнее – пятна на его лице, и они рано или поздно будут выведены. Его большое, щедрое ирландское сердце свободно от пороков.

– Браво! Браво! – закричала Корнелия, вскакивая с места и хлопая в свои маленькие ладоши. – Я очень рада, кузина, услышать от тебя такие добрые слова об Ирландии!

Стоит напомнить, что Корнелия была дочерью ирландца.

– Да, – сказала Джулия в третий раз. – Из всех городов больше всего мне по душе Нью-Йорк! Я убеждена, что это самый прекрасный город в мире!

– Не торопись со своими выводами, любовь моя! Подожди, ты еще не видела Париж! Возможно, после посещения Парижа ты изменишь свое мнение!

Это сказала миссис Гирдвуд, войдя в комнату и услышав от своей дочери последнюю из хвалебных фраз в адрес Нью-Йорка.

– Я уверена, что не изменю, мама. Так же, как и ты. Мы увидим в Париже то же самое, что и в Лондоне, тот же эгоизм, те же самые социальные различия, то же самое поклонение вещам. Я думаю, все монархические страны одинаковы.

– О чем ты говоришь, дитя мое? Франция теперь республика.

– Хороша республика, с племянником императора в роли президента – точнее говоря, диктатора! Ежедневно, как пишут газеты, он урезает права граждан!

– Хорошо, дочь моя, но с этим мы ничего не можем поделать. Ведь горячие революционные головы надо остудить, и Наполеон, наверное, сумеет это сделать. Я уверена, что Париж будет очень приятным пунктом нашего путешествия. Старинные титулованные семейства, чуть не уничтоженные революцией, снова поднимают голову. Говорят, новый правитель способствует этому. Мы должны постараться познакомиться с некоторыми из них. Во Франции это проще, чем в холодной аристократичной Англии.

Последняя фраза была сказана с горечью. Миссис Гирдвуд была в Лондоне уже несколько месяцев; она остановилась в отеле «Кларендон» – там, где останавливаются аристократы, но так до сих пор и не сумела войти в аристократическое общество.

В американском посольстве с ней были учтивы. И посол, и секретарь (секретарь особенно) отличались учтивостью ко всем, но особенно – к своим соотечественникам или соотечественницам, без различий в социальном положении. Посольство сделало все, чтобы американская леди могла путешествовать без бюрократических проблем. Но, несмотря на богатство и хорошее образование, несмотря на то, что ее сопровождали две красивые девушки, миссис Гирдвуд не могла быть представлена ко двору, поскольку ее родители и прародители не были известны там.

Безусловно, это препятствие могло было быть устранено при наличии протекции, но американский посол в те дни лебезил перед английской аристократией, намереваясь сам войти в клуб избранных, кроме того, он боялся скомпрометировать себя неудачной рекомендацией.

Мы не станем называть его имя. Читатель, знакомый с дипломатическими отчетами того времени, без труда поймет, о ком мы говорим.

Все эти обстоятельства сильно огорчали честолюбивую вдову.

Конечно, она без труда могла завести знакомства с простыми англичанами. Ее богатство легко расположило бы их. Но аристократы! С ними здесь было еще сложнее, чем в Ньюпорте с этими Дж., Л. и мисс Б. Она обнаружила, что простой сквайр5151
  Сквайр (эсквайр) – английский дворянский титул, которым обозначались все дворяне, не имеющие более значимого титула (такого как пэр или рыцарь).


[Закрыть]ей так же не доступен, как и пэр или соответствующий по положению граф, маркиз или герцог!

– Не принимайте это близко к сердцу, девочки мои! – утешала она дочь и племянницу, когда стало очевидно такое положение дел. – Его светлость скоро будет здесь и все устроит.

Под «его светлостью» понимался мистер Свинтон, который должен был прибыть следующим за ними пароходом.

Однако когда прибыл следующий пароход, никакого пассажира с именем Свинтон в его списках не оказалось, и тем более пассажира с титулом «лорд». И последующий, и пришедший следом за ним, и еще около полудюжины пароходов, – никакого Свинтона нет. Нет и в газетах информации о прибытии лорда, и в «Кларендоне» он не появляется!

Уж не произошла ли какая-нибудь неприятность с лордом, путешествующим инкогнито? Или он просто забыл свое обещание, что, конечно, было бы очень неприятно для миссис Гирдвуд? В любом случае он должен был написать. Джентльмен поступил бы именно так, если только он не мертв.

Однако никаких сообщений о смерти в газетной хронике также не появлялось. Подобное сообщение не было бы пропущено вдовой лавочника, которая каждый день читала лондонскую «Таймс» и обращала особое внимание на списки прибывших.

Она пришла к убеждению, что представившийся ей дворянин, случайно встреченный в Ньюпорте и затем посетивший ее на Пятой авеню в Нью-Йорке, либо никаким дворянином не был, либо в одиночку вернулся в свою страну под другим именем и теперь почему-то избегал продолжения знакомства.

То, что многие из ее знакомых соотечественников, путешествующих в одиночку, регулярно прибывали в Англию, было для нее слабым утешением. Среди них были мистер Лукас и Спайлер – такова была, кажется, фамилия друга Лукаса. Но ни один из них не мог удовлетворить интереса миссис Гирдвуд. Никто из них ничего не знал о местонахождении мистера Свинтона. Они не видели его со времени обеда в доме на Пятой авеню, и ничего о нем с тех пор не слышали.

Было совершенно ясно, что он прибыл в Англию и скрылся от них, – то есть от миссис Гирдвуд и ее девочек. Так думала мать.

Это был вполне достаточный повод, чтобы покинуть страну. Так она и решила, отчасти для того, чтобы продолжить поиски титула для своей дочери (с этой целью она и прибыла в Европу), отчасти для того, чтобы продолжить «тур по Европе», как это называли многие из ее соотечественников.

Дочь отнеслась к ее решению безразлично, а племянница, конечно, не возражала.

И они продолжили свое путешествие.

Глава XXIX
ПРОПАВШИЙ ЛОРД

Десять дней спустя после того, как миссис Гирдвуд покинула отель «Кларендон», некий джентльмен появился перед гостиничным портье и спросил:

– У вас остановилась семья по фамилии Гирдвуд – одна леди средних лет и две молодые – ее дочь и племянница, а также негритянка, их служанка?

– Да, у нас останавливалось семейство с такой фамилией – приблизительно две недели назад. Но они уже оплатили счет и уехали.

Портье сделал акцент на оплате счета. Этим он хотел подчеркнуть респектабельность уехавших постояльцев.

– Вы знаете, куда они уехали?

– К сожалению, у меня нет никаких сведений об этом. Они не оставили адреса. Скорее всего, они янки – точнее, американцы, я думаю, – сказал он, поправляя себя, чтобы ненароком их не обидеть. – Очень красивые леди, особенно молодые. Я могу предположить, что они вернулись в Штаты. Так они, я слышал, называли свою страну.

– В Штаты! Да, нет, разве это возможно? – воскликнул про себя посетитель, затем спросил: – Как давно они покинули гостиницу?

– Около двух недель назад, что-то вроде этого. Я могу посмотреть в книге регистрации и сказать вам точно!

– Прошу вас, посмотрите и скажите!

Цербер «Кларендона» – со скромными просителями он был строг, как семиглавый дракон – открыл ящик регистраций и начал изучать его содержимое. На него произвел впечатление внешний вид господина, обратившегося к нему с просьбой, и он не мог отказать этому «важному джентльмену».

– Выехали двадцать пятого, – сказал он, глядя на регистрационную запись. – Лорд С. И Леди С.; Хон. Аугуст Стэйшен; герцогиня П.; миссис Гирдвуд и ее семья – это они. Они уехали двадцать пятого, сэр.

– Двадцать пятого? В котором часу?

– О нет, я этого не запомнил. Вы сами видите, как много было въезжающих и отъезжающих. Но, судя по тому, что их имена в списке одни из первых, я полагаю, они уехали утренним поездом.

– Вы уверены, что они уехали и не оставили ни для кого сообщения?

– Я могу спросить. Как ваше имя, сэр? – Свинтон. Мистер Ричард Свинтон.

– Кажется, они спрашивали это имя, несколько раз. Да, пожилая леди спрашивала вас – она мать молодых леди, я полагаю. Я узнаю, не оставила ли она сообщения.

Портье покинул свое место и направился внутрь отеля, оставив растерянного мистера Свинтона одного.

Лицо экс-гвардейца, который совсем было пал духом, снова просветлело. По крайней мере, ему было приятно узнать, что о нем спрашивали. И можно надеяться, что ему оставили сообщение, которое наведет его на их след.

– Нет, они ничего не оставили, – с таким разочаровывающим ответом вернулся портье. – Никакого сообщения.

– Так вы говорили, что они искали мистера Свинтона? Можно узнать, они спрашивали обо мне непосредственно у вас? – задавая этот вопрос, мистер Свинтон предложил гостиничному слуге сигару.

– Спасибо, сэр, – ответил польщенный портье, принимая подарок. – Вопросы насчет вас присылали мне из их комнат. Они спрашивали, не прибыл ли мистер Свинтон и не оставил ли свою визитную карточку? Они также спрашивали о лорде. Они не назвали его имя. Но у нас не было никаких лордов, ни до, ни после них.

– Какой-нибудь джентльмен посещал их за это время? Вы можете убедиться, что эти сигары – одни из лучших – я привез их с другой стороны Атлантики. Желаете еще одну? Таких вы не найдете здесь, в Лондоне.

– Вы очень любезны, сэр. Спасибо! – и гостиничный слуга взял себе еще одну сигару.

– О, да! Было несколько господ, которые их навещали. Я не думаю, что кто-то из них был лордом, хотя все может быть. Леди производили впечатление респектабельных. Я бы сказал, довольно респектабельных.

– Вам известен адрес хотя бы одного из этих джентльменов? Я спрашиваю потому, что эти леди мне близки, и я мог бы расспросить у посещавших их джентльменов, куда они могли уехать.

– Они были совершенно мне не знакомы, и никто в отеле их не знает. Я работаю здесь уже десять лет, и никогда не видел их прежде.

– Вы могли бы вспомнить, как выглядит кто-то из них?

– Да, один из них появлялся здесь часто и выходил из отеля вместе с дамами. Коренастый джентльмен со светлыми волосами и округлым полным лицом. Иногда также появлялся джентльмен с худым лицом, более молодой. Они сопровождали двух молодых леди на прогулку на лошадях – на Роттен Роу и, я думаю, также в оперу.

– Вам известны их имена?

– Нет, сэр. Они приходили и уходили, не оставляя визитных карточек. Только в самый первый раз оставили, но я не обратил внимания, что на них было написано. Они спросили миссис Гирдвуд и затем поднялись по ступенькам в их комнату. Они выглядели как их близкие друзья.

Свинтон понял, что этим исчерпывается вся информация, которую он мог получить от портье. Он развернулся, чтобы уйти, и портье предупредительно открыл ему дверь.

В это время он задал еще один вопрос.

– Миссис Гирдвуд говорила что-либо о возвращении назад, в эту гостиницу?

– Не знаю, сэр, но если вы подождете минуту, я могу спросить. И снова портье направился внутрь отеля, и снова принес отрицательный ответ.

– Вот невезение! – прошипел Свинтон сквозь зубы, когда спустился по лестнице вниз и вышел из отеля. – Вот невезение! – повторил он, подавленный, когда медленной, нерешительной походкой направился к улице с «нашими лучшими магазинами».

– И Лукас, и дамы были в полной уверенности, что я прибуду следующим пароходом! Я говорил об этом при их отъезде из Нью-Йорка, когда советовал им, где остановиться. Они должны были отплыть ближайшим пароходом, и, пусть меня повесят, но я думаю, что меня завлекли в этот игорный дом специально, чтобы лишить возможности последовать за ней. И они преуспели в этом! Я потратил несколько месяцев, чтобы собрать деньги на билет! И вот, их уже нет, бог знает, где они! Проклятое невезение!

Из сказанного нам становится понятно, почему мистер Свинтон не давал знать о себе в отель на Бонд-стрит, – миссис Гирдвуд ошибалась, думая, что он прервал связь с ними.

Тысяча долларов, которые он просадил в игорном доме Нью-Йорка, были все его деньги; после этого всего, что он смог выручить за драгоценности своей жены, большинство из которых и так уже были заложены, хватало для оплаты поездки на океанском пароходе только за одного человека.

Поскольку Фан не желала оставаться одна – Бродвей подходил ей меньше, чем Регент-стрит, – оба они вынуждены были остаться в Америке, пока не отыщется сумма, достаточная для покупки двух билетов за океан.

При всем таланте мистера Свинтона в карточном шулерстве потребовалось несколько месяцев, чтобы собрать нужную сумму.

После того как друг Лукас уехал, он не мог больше найти в Америке голубей – остались только ястребы!

Страна свободы не подходила для него. Ее символом был сокол – люди, которых он встречал, были отмечены этим символом; поэтому как только Свинтону удалось собрать деньги, достаточные для оплаты билетов второго класса на пароходе «Канард», он поспешил отплыть в страны, более благоприятные для него и его возлюбленной.

Когда Свинтон и его супруга прибыли в Лондон, у них было ненамного больше средств, чем стоимость их одежды; так что пришлось остановиться в дешевом отеле для полуджентльменов, в районе, где почти каждая улица, площадь, парк, дом или терраса назывались одинаково – Вестборн.

К этому кварталу и направился мистер Свинтон, после того как покинул Бонд-стрит; взяв экипаж за два пенни, он вскоре оказался в Роял Оак, недалеко от своего нынешнего места жительства.

* * *

– Они уехали! – воскликнул мистер Свинтон, входя в снятые ими комнаты и обращаясь к красивой женщине, единственной, кто кроме него жил там.

Это была Фан, в шелковом платье, несколько потертом и перекрашенном, но все же очень идущем этой женщине. Фан, с вновь отросшими прекрасными волосами, одетая теперь не как слуга, снова выросла до титула жены!

– Уехали? Покинули Лондон? Или только гостиницу?

Эти вопросы говорили о том, что она все еще участвовала в делах мужа.

– И то и другое.

– И ты не знаешь куда?

– Да, я не знаю.

– Ты думаешь, они покинули Англию?

– Я не знаю. Они выехали из «Кларендона» двадцать пятого числа прошлого месяца – десять дней назад. И знаешь, кто был там, встречал и провожал их?

– Не знаю.

– Но кто, как ты думаешь?

– Не знаю, нет.

Она могла кое-что предполагать. У нее была мысль, но она не высказывала ее, так же как и прочие свои мысли об этом человеке. Если бы она все же высказалась, прозвучало бы имя Майнард.

Но она ничего не сказала, предоставив мужу возможность объяснить все.

Он так и сделал, не оправдав догадку супруги.

– Хорошо, я скажу. Это был Лукас. Та самая тупоголовая скотина, которую мы встретили в Ньюпорте и затем в Нью-Йорке.

– Да, лучше бы мы не встречали его ни там, ни здесь. С этим человеком не следовало иметь никаких дел, Дик.

– Мне это хорошо известно. Возможно, у меня еще будет шанс отплатить ему за все вдвойне.

– Итак, они уехали; и, я полагаю, на них можно поставить крест. Хорошо, пусть будет так, меня они больше не интересуют. Я вполне довольна, что вернулась в старую и дорогую мне Англию.

– И в эти дешевые комнаты?

– Мне все равно. Лачугу здесь я предпочитаю дворцу в Америке! Я лучше бы жила на чердаке в Лондоне, здесь, в этих дешевых комнатах, чем стала хозяйкой того дома на Пятой авеню, где мы так вкусно пообедали. Я ненавижу их республиканскую страну!

Неудивительно, что эта женщина произносит такие слова.

– Я получу все это, – сказал в ответ Свинтон, имея в виду, конечно, не страну, а дом на Пятой авеню. – Я завладею всем этим, даже если мне потребуется десять лет.

– Ты по-прежнему намерен продолжать это дело?

– Конечно, почему я должен отступить?

– Но, возможно, ты упустил свой шанс. Может быть, мистер Лукас уже завоевал расположение леди.

– Да что ты! Я не вижу в нем ничего такого, что могло бы понравиться ей, – он обычная, ничем ни примечательная скотина. Он сейчас вертится вокруг нее, без сомнения. Но что с этого? Я не думаю, чтобы у него что-нибудь вышло с мисс Джулией Гирдвуд. Кроме того, я знаю, что ее мать будет против этого. Если я и потерял шанс добиться ее, так только благодаря тебе, милая.

– Благодаря мне? И как же это, хотела бы я знать?

– Если бы не ты, я был бы здесь несколько месяцев назад, и я мог бы предотвратить их отъезд, или, еще лучше, сумел бы поехать вместе с ними. Я смог бы это сделать. Мы потеряли время на то, чтобы собрать деньги на второй билет.

– Замечательно! И я одна виновата в этом, как я понимаю? Я думаю, что я внесла свою долю. Ты, наверное, забыл, что были проданы мое золото, мои кольца и браслеты, и даже моя великолепная шкатулка?

– А кто подарил тебе все это?

– Замечательно! Вполне достойно тебя – напомнить мне об этом сейчас! Я жалею, что принимала у тебя эти подарки!

– А я жалею, что дарил их тебе.

– Негодяй!

– Ах! Ты, как всегда, знаешь как меня назвать, ты всегда можешь подобрать для меня гадкое слово!

– Я буду называть тебя жалким ничтожеством, трусом!

Последнее слово задело его за живое. Возможно, это был единственный обидный для него эпитет, и тем обиднее, что у нее были основания так говорить, и она знала об этом.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, внезапно покраснев.

– Что я имею в виду? Что ты трус, и ты это знаешь. Ты герой безнаказанно оскорблять женщину, но когда мужчина встанет у тебя на пути – нет! Ты ничего не можешь ему сказать, только шипишь как гусь! Вспомни Майнарда!

В первый раз за все время такой упрек был брошен открыто, хотя уже не раз после памятных сцен в Ньюпорте она высказывала разнообразные намеки по поводу того, как он сумел избежать дуэли. Ранее он предполагал, что для нее это не более чем подозрения, ведь она никак не могла знать о послании, доставленном якобы слишком поздно. Он приложил немало усилий, чтобы скрыть это обстоятельство. Однако из того, что она сейчас сказала, было ясно, что она знает все.

И это было действительно так. Джеймс, официант и другие слуги рассказали ей обо всех сплетнях и слухах, ходивших в гостинице; все это, дополненное ее собственными наблюдениями, составило цельную картину. И если ее подозрение только неприятно беспокоило Свинтона, то ее уверенность просто взбесила его.

– Повтори, ну-ка еще раз повтори свои слова! – закричал он, вскакивая со стула. – Повтори это снова, и я, клянусь богом, достойно отвечу на эту клевету!

Подтверждая свою угрозу, он схватил деревянный стул и занес его над головой своей супруги. Во всех их многочисленных перепалках никогда еще не доходило до такого – сейчас их отношения дошли до критической точки.

Она не была высокой или сильной – ее единственным оружием была красота. А вот вспыльчивыми были они оба. Она не верила в то, что он способен ее ударить; и в то же время чувствовала, что если она сейчас дрогнет, тем самым признает себя побежденной. Поэтому она постаралась еще сильнее оскорбить его и ответила с особенной издевкой:

– Говоришь, повторить? Помнишь Майнарда? Впрочем, зачем я спрашиваю? Ты не мог его забыть!

Едва эти слова успели слететь с ее губ, как она горько пожалела об этом: стул опустился на ее красивую головку, и от сильного удара она рухнула на пол как подкошенная!