Текст книги "История Германии в ХХ веке. Том II"

Таким образом, преследование коммунистов в Западной Германии продолжало усиливаться. Закон о внесении изменений в уголовное законодательство, принятый в августе 1951 года, вновь ввел положения о государственной измене, создании угрозы государству и измене родине, которые были исключены союзниками после войны: теперь они стали основой для начавшегося масштабного преследования коммунистов. В августе 1956 года компартия была окончательно запрещена Федеральным конституционным судом как неконституционная. Теперь политические контакты в ГДР также подвергались уголовному преследованию.

Борьба с коммунизмом в Западной Германии была частью холодной войны и не была делом только немцев. Рвение, с которым в США преследовали «красных» при сенаторе Джозефе Маккарти, было, конечно, не менее яростным, чем в ФРГ. В борьбе с коммунистами, однако, стало ясно, насколько непрочны еще конституционные принципы западногерманской демократии, как только дело дошло до борьбы с общим врагом. В период с 1951 по 1968 год против коммунистов было возбуждено около 125 тысяч дел о государственной безопасности, и примерно 6–7 тысяч человек были осуждены. Сами по себе эти масштабы являются политическим сигналом, поскольку количество судебных разбирательств за нацистские преступления было почти таким же: около 106 тысяч судебных разбирательств и 6000 обвинительных приговоров. Телефонная и почтовая слежка приобрела огромные масштабы. Ввоз «печатной продукции, представляющей угрозу государству», контролировался, и в период с 1955 по 1968 год более 100 миллионов почтовых отправлений из ГДР были задержаны и переданы в органы прокуратуры. Антикоммунистический фурор затронул также социал-демократов, профсоюзных деятелей и антиядерное движение, которых подозревали в том, что они являются замаскированными коммунистами или пятой колонной Москвы – атмосфера нелиберальности и подозрительности, которая еще больше накалилась в результате конфликта вокруг Берлина, разгоревшегося в конце 1950‑х годов4646
  Noelle/Neumann (Hg.) Jahrbuch der öffentlichen Meinung 1947–1955. S. 27 f.; о нижеследующем см.: Kessler, Abschied von der Revolution; idem, Kaderpartei oder Milieupartei?; Foschepoth, Überwachtes Deutschland; idem, Rolle und Bedeutung; Schildt/Siegfried, Deutsche Kulturgeschichte. S. 140 ff.


[Закрыть].

Подобно тому как союзники в самом начале объявили, что они накажут нацистских преступников, выплата немцами компенсаций жертвам нацистских преступлений была одним из первых и основных их требований, а после окончания войны – одной из первых мер, принятых оккупационными властями. Однако были и разительные отличия между странами-победителями. Советский Союз рассматривал компенсацию жертвам нацизма в первую очередь как элемент социального обеспечения. Различия возникли в результате разной оценки различных групп жертв: борцы Сопротивления, особенно из коммунистического его крыла, были на самом верху иерархии и получали не только бо́льшие денежные пособия, но и социальные и политические привилегии. С другой стороны, реституция имущества, награбленного у жертв нацизма, особенно реституция имущества евреев, «ариизированных» властями и частными лицами, была исключена. На этих принципах была основана и система компенсации жертвам нацизма, как в советской зоне, так и после образования ГДР4747
  Об этом подробно Spannuth, Rückerstattung Ost; Goschler, Schuld. S. 61–124; Olaf Groehler: Verfolgtenund Opfergruppen im Spannungsfeld der politischen Auseinandersetzungen in der Sowjetischen Besatzungszone und in der Deutschen Demokratischen Republik // Danyel (Hg.) Vergangenheit. S. 17–30.


[Закрыть].

На Западе ситуация была совершенно иной. Здесь жертвы нацизма должны были получить индивидуальную компенсацию в соответствии с размером их физических или материальных потерь, и три западные оккупационные администрации с самого начала ясно дали понять, что этому вопросу будет уделяться первостепенное внимание: люди, подвергшиеся преследованиям во время нацистской диктатуры по расовым, политическим или идеологическим причинам, должны были получить денежную компенсацию; награбленное у них имущество должно было быть полностью возвращено. Кроме того, лицам, преследуемым нацистами, должны были предоставляться преференции при выделении жилья, назначении на государственные должности и профессиональной интеграции.

Эти указания союзников были выполнены, но имевшиеся в казне для этого суммы были слишком малы, чтобы хоть приблизительно покрывать урон, понесенный жертвами нацистов. Более того, с 1947–1948 годов усиливалась общественная критика компенсационных выплат жертвам нацизма в западных зонах. В частности, те немцы, которые приобрели или как-либо еще получили во владение еврейскую собственность после 1933 года, сопротивлялись предписанной реституции первоначальным владельцам или их потомкам.

Поэтому на переговорах о замене оккупационного статута страны антигитлеровской коалиции придавали большое значение тому, чтобы германская сторона, когда возьмет на себя компенсацию и реституцию, не отступала от принципов компенсации, установленных союзниками до 1949 года. В «Переходном соглашении» – одной из составных частей «Договора о Германии» – это было подробно изложено, и германская сторона по договору была обязана «загладить ущерб» (wiedergutmachen) – именно этот термин, предполагающий дружеский жест, германская сторона предпочитала, чтобы не приходилось использовать слово «компенсация» или «репарации», которое подразумевает право тех, кому они причитаются, на судебное истребование их4848
  О нижеследующем см.: Goschler, Schuld; idem. Wiedergutmachung; Herbst/Goschler (Hg.), Wiedergutmachung; Hockerts/Kuller (Hg.), Nach der Verfolgung; Hockerts, Wiedergutmachung in Deutschland; Frei (Hg.), Die Praxis der Wiedergutmachung; Pawlita, «Wiedergutmachung» als Rechtsfrage.


[Закрыть].

Однако вписыванию в договор пункта о выплатах жертвам нацизма яростно воспротивилась германская сторона. Даже в федеральном правительстве звучали голоса, говорившие, что «союзники практически заставили нас принять созданные под их влиянием законы земель о компенсациях в рамках Переходного соглашения»4949
  Ernst Féaux de la Croix, 09.03.1964, цит. по: Goschler, Schuld. S. 151.


[Закрыть]. Часто критике подвергались и привилегии, предоставленные жертвам нацистских преследований, и даже обоснованность компенсаций в целом была поставлена под сомнение. «Сегодня мы уже дошли до того, – писал в начале 1949 года представитель организации помощи преследуемым по расовому признаку, – что пока самые убежденные нацисты, широко улыбаясь, с безопасных высот самых лучших должностей раздают свои заветные милости, преследуемый по расовому признаку человек вынужден снова оставить свою работу, чтобы уступить место возвращающимся нацистам»5050
  M. Mayer, 02.01.1949, цит. по: Goschler, Schuld. S. 128.


[Закрыть].

Конкуренция между требованиями тех, кого преследовали нацисты, и требованиями германских жертв войны становилась все более очевидной. Осенью 1951 года 96 процентов всех западных немцев высказались за помощь вдовам и сиротам германских военнослужащих, 93 процента – за помощь тем, кто пострадал от бомбардировок, 90 процентов – за выплаты беженцам и перемещенным лицам, 73 процента – за помощь родственникам участников покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, а 63 процента – за помощь евреям5151
  Merritt/Merritt (Ed.), Public Opinion. S. 146.


[Закрыть]. В то же время стало принято приравнивать друг к другу пострадавших от войны немцев и тех, кто пострадал от немцев: абстрактная категория «жертвы тирании» теперь включала в себя и беженцев из Восточной Пруссии, и евреев, переживших Холокост, и германских солдат, возвращавшихся домой из советского плена. Такое выдергивание судеб из исторического контекста не только позволило поставить виновных и жертв на одну доску, но и в ходе парламентских обсуждений законодательства о компенсациях неоднократно приводило к увязке льгот для обеих групп: льготы жертвам нацистских преследований были политически осуществимы только при условии одновременного утверждения льгот для германских жертв войны. Так, утверждение компенсаций для чиновников, вынужденных при Гитлере покинуть свой пост по политическим или расовым причинам, было связано с принятием постановлений для «131‑х».

Лишь косвенно с этими дебатами о западногерманском законодательстве о компенсациях был связан вопрос о том, может ли ФРГ предоставить компенсацию евреям, большинство из которых не проживали в ФРГ, и каким образом. Чрезвычайно тяжелое экономическое положение Израиля побудило израильское правительство, несмотря на значительное сопротивление в собственной стране, потребовать от немцев материальной компенсации, что вызвало преимущественно негативную реакцию в ФРГ. Уже хотя бы по этой причине было довольно удивительно, что Аденауэр принял израильские требования в размере миллиарда долларов США в качестве основы для переговоров и тем самым сделал возможным начало этих переговоров, которые сами по себе имели большое политическое значение5252
  Jena, Versöhnung mit Israel?; Wolffsohn, Deutsch-israelisches Wiedergutmachungsabkommen.


[Закрыть]. В то же время, однако, к правительству Германии также обращались иностранные кредиторы, особенно американские компании, с требованием выплатить коммерческие долги, накопленные за пред– и послевоенный период. Это было весьма важно для западногерманской экономики, потому что восстановление кредитоспособности Германии было связано с этим. Одним из самых примечательных и не поддающихся простому объяснению фактов раннего периода истории ФРГ является то, что переговоры о репарациях Израилю (в Вассенааре) и об урегулировании германского долга (в Лондоне) проходили в одно и то же время и координировал их один и тот же человек – германский переговорщик в Лондоне банкир Герман Йозеф Абс. Это позволило немцам ссылаться в Лондоне на тяготы, вытекающие из ожидаемых обязательств перед Израилем, а в Вассенааре еврейским представителям – на требования, согласованные в Лондоне. «Восстановление нашего авторитета в мире, – сказал Аденауэр своему кабинету министров, – зависит от успеха обоих переговоров. Но в этом и заключается цель всего этого»5353
  Adenauer am 16.05.1952, цит. по: Goschler, Schuld. S. 166; cp. Buchheim, Wiedereingliederung; Rombeck-Jaschinski, Das Londoner Schuldenabkommen.


[Закрыть]. По окончании переговоров ФРГ обязалась выплатить Израилю и Конференции по материальным претензиям евреев к Германии (JCC) – организации, которая представляла неизраильских евреев, – в общей сложности 3,45 миллиарда марок в течение 14 лет; треть этой суммы – в виде поставок германских товаров. На лондонской конференции совокупный долг Германии был зафиксирован на уровне около 15 миллиардов марок. Однако благодаря очень хорошему экономическому развитию ФРГ удалось погасить большую часть этого долга к концу 1950‑х годов.

Оба соглашения значительно улучшили положение ФРГ в мире. Лондонское соглашение открыло путь для возвращения западногерманской экономики на международные кредитные рынки и стало предпосылкой для свободной конвертируемости марки. Соглашение с Израилем и JCC также можно рассматривать как краеугольный камень западногерманской политики признания вины – хотя Аденауэру удалось провести это соглашение через бундестаг с трудом, вопреки общественному мнению (только 24 процента западных немцев высказались за соглашение) и только с помощью голосов СДПГ.

Кроме того, в Лондоне было принято серьезное фундаментальное решение, которое осталось почти незамеченным западногерманской общественностью: представители правительства США, по согласованию с правительством Германии, оговорили, что ФРГ первоначально должна будет погасить только долги – в основном перед западными банками – за довоенные и послевоенные годы. Долговые претензии периода войны, особенно со стороны стран, оккупированных немцами в те годы, должны были быть урегулированы только в мирном договоре, который должен был быть заключен позднее. Это было сделано для того, чтобы американские дотации в пользу ФРГ не утекали в качестве репараций третьим странам или в качестве компенсационных выплат в страны коммунистического Восточного блока – а ведь именно там проживало большинство тех, кто понес ущерб от рук немцев во время войны. Как следствие, несмотря на протесты небольших западноевропейских государств, это положение означало, что до подписания мирного договора к немцам нельзя было предъявить больше никаких требований, связанных с военными годами. А поскольку из‑за разделения Германии и глобального противостояния рассчитывать на заключение такого договора в долгосрочной перспективе не приходилось, это соглашение отложило на неопределенный срок все требования о выплате компенсаций со стороны иностранных узников концлагерей, подневольных рабочих и тех, кто подвергался другим преследованиям, то есть более 90 процентов всех выживших жертв национал-социализма5454
  Goschler, Schuld. S. 152 ff.; Ulrich Herbert: Nicht entschädigungsfähig? Die Wiedergutmachungsansprüche der Ausländer // Herbst/Goschler (Hg.), Wiedergutmachung. S. 273–302.


[Закрыть].

Через год был принят Федеральный закон о компенсациях (пересмотренный и дополненный четыре года спустя), но только после того, как правительство согласилось с требованием своих собственных членов объединить его с законом о компенсациях для немецких военнопленных. Положения о компенсациях жертвам национал-социализма не были столь щедрыми, как помощь от выравнивания бремени, но все же оказывали существенную поддержку пострадавшим, особенно если они были больны и не могли работать. Однако и на западногерманскую компенсацию распространялась основная оговорка, согласованная в Лондоне, которая резко ограничивала круг лиц, имевших право на ее получение: в соответствии с Лондонским долговым соглашением компенсация полагалась исключительно гражданам Германии. Г-н Брилль, депутат бундестага от СДПГ, сам когда-то бывший узником концлагеря, описал последствия этого на примере концентрационного лагеря Бухенвальд: в конце войны в лагере числилось 42 тысячи заключенных, из которых реально находились в нем 35 тысяч. 95 процентов из них составляли иностранцы, в том числе одних русских было 11 тысяч. Всего 1800 заключенных были гражданами Германии, причем из них 1100 были заключены в лагерь как гомосексуалы или асоциалы и потому не имели права на компенсацию впоследствии. 700 немцев были политическими заключенными. Только на этих 700 заключенных (1,6 процента) распространялся Закон о компенсациях; на всех остальных 41 200 заключенных он не распространялся5555
  Hermann Brill am 04.05.1953 vor dem BT-Ausschuss f. Rechtswesen u. Verfassungsrecht, цит. по: Goschler, Schuld. S. 193.


[Закрыть].

На исключение иностранных узников концлагерей и подневольных рабочих, особенно из Восточной Европы, из числа получателей компенсационных выплат общественность ФРГ обратила внимание лишь спустя сорок лет в связи с компенсационными выплатами бывшим подневольным рабочим со стороны немецкой промышленности. Группа немцев, имеющих право на компенсацию, также была ограничена относительно небольшими группами жертв нацистского беззакония. К ним не относились ни так называемые «цыгане», ни насильственно стерилизованные, ни заключенные в тюрьмы «асоциальные личности», ни жертвы медицинских экспериментов, ни многие другие. В общественном сознании того времени они рассматривались не как жертвы специфически нацистского беззакония, а как в чем-то даже справедливо преследуемые элементы. Прошло много лет, прежде чем определение жертв стало расширяться в восприятии немцев и эти группы тоже постепенно были признаны жертвами национал-социализма.

Еще более сильное сопротивление, чем компенсация, вызвала в Федеративной Республике Германия реституция имущества, отнятого у жертв нацизма, прежде всего у евреев. Новые владельцы-арийцы, как правило, отрицали, что когда-то незаконно приобрели дом, фирму, предметы обстановки или артефакты. Это приводило к целой волне судебных исков и процессов, часть из которых затягивались на долгие годы. Новые владельцы объединялись в организации и протестовали против «возмутительного, необоснованного обогащения и злостной наживы за счет того, что их заставляют вновь платить уже уплаченную покупную цену». Раздавались и голоса, оправдывавшие «ариизацию» при нацизме: ведь это, утверждали они, была не более чем «компенсация» за «огромные прибыли от недвижимости, полученные еврейскими «спекулянтами» в период инфляции5656
  Offener Brief an die Bundesregierung, 07.02.1951, Der Grundbesitz, Mai 1948, цит. по: Goschler, Schuld. S. 207; cp. Lillteicher, Raub, Recht und Restitution; Goschler/Lillteicher (Hg.), «Arisierung» und Restitution; Goschler/Ther (Hg.), Raub und Restitution.


[Закрыть]. Поэтому правительство Германии попыталось принять закон о компенсации «жертвам реституции», согласно которому государство должно было возместить бывшим владельцам «ариизированных» предприятий стоимость недвижимости, возвращенной исходным собственникам-евреям. Однако эта инициатива натолкнулась на твердый отказ американского верховного комиссара Макклоя.

В общей сложности сумма реституции составила около 3,5 миллиарда немецких марок. Многие судебные процессы были завершены только через много лет, и нередко ограбленным евреям приходилось годами бороться за возвращение своих домов, земель или предприятий. Тем не менее реституция в целом была успешным подходом к обеспечению справедливости для жертв и одновременно восстановлению привилегии собственности как краеугольного камня капиталистической экономики и демократической правовой системы.

Общая картина западногерманских компенсаций жертвам нацизма неоднозначна. С одной стороны, очевидно, что немцы, по сути, только реагировали на давление американцев, которые их буквально вынуждали принять на себя бремя выплаты компенсаций, назначенных в годы послевоенной оккупации. Без этого давления небольшая группа сторонников заглаживания ущерба в бундестаге не смогла бы провести эти положения через голосование. С другой стороны, через восемь лет после окончания войны, когда федеральный бюджет составлял менее 30 миллиардов дойчмарок в год, западногерманское государство взяло на себя столь масштабные финансовые обязательства, и это, безусловно, было не заурядным событием. Тот факт, что это было связано с политическими и экономическими намерениями, не умаляет значения этого достижения.

Динамика экономического чуда и акцент на долгосрочных и масштабных изменениях в социальной структуре заслоняют исходную ситуацию: в начале 1950‑х годов жизнь в Западной Германии была довольно бедной, и для большинства немецких граждан она оставалась таковой еще долгое время. Хотя в 1950 году уровень жизни примерно достиг уровня 1913, 1928 и 1938 годов, около трети населения и более половины беженцев и изгнанных лиц по-прежнему жили во временных, неадекватных или переполненных жилищах5757
  Schildt, Sozialgeschichte der Bundesrepublik. S. 14 f.; Oltmer, Migration im 19. und 20. Jh. S. 50.


[Закрыть]. Около половины занятых западных немцев были рабочими, жизнь которых характеризовалась тяжелым физическим трудом, продолжительностью рабочего дня восемь часов при одном выходном и низкой заработной платой. В первой половине 1950‑х годов среднестатистическая западногерманская семья тратила на предметы первой необходимости, такие как еда, жилье и одежда, две трети своего бюджета, в то время как семьи квалифицированных рабочих – около трех четвертей, а семьи неквалифицированных рабочих – более 80 процентов5858
  О нижеследующем см.: Mooser, Arbeiterleben; Geißler, Sozialstruktur. S. 23 ff.; Tenfelde (Hg.) Arbeiter im 20. Jahrhundert; Süß, Kumpel und Genossen. S. 127–176.


[Закрыть].

Жизнь промышленных рабочих по-прежнему была прочно привязана к пролетарской среде и оторвана от общества в целом. Хотя влияние социалистического и католического рабочего движения в послевоенные годы уже не было столь широким, как в десятилетия до их уничтожения нацистами, социальные контакты и тем более браки рабочих по-прежнему в большинстве случаев ограничивались своей, пролетарской средой. Мышление в терминах классовой борьбы сохранилось теперь лишь за небольшой частью рабочей силы, но представление о резком социальном разрыве между верхами и низами общества по-прежнему оставалось доминирующим. Вырваться из пролетарской среды и подняться в более высокий социальный слой все еще казалось практически невозможным. В 1951 году 80 процентов детей посещали только начальную школу. Гимназия, как и прежде, была царством буржуазии, и лишь около 3 процентов выпускников гимназий, получивших аттестат зрелости и право на поступление в высшие учебные заведения, составляли выходцы из рабочего класса.

Около четверти рабочей силы было занято в сельском хозяйстве, в том числе более миллиона сельскохозяйственных рабочих. Почти половина населения Западной Германии проживала в деревнях или небольших городах с населением менее 5 тысяч человек. Иностранные подневольные работники во время войны и беженцы в послевоенный период уже привнесли первые изменения в сельскую жизнь. Однако во многих регионах жизнь в сельской местности в 1950 году еще мало отличалась от жизни в 1900 году: в основном крестьяне вели хозяйство сами, силами собственной семьи; размеры их земельных владений были невелики; уровень механизации был невысок. Социальная стратификация, трудовые и бытовые привычки, инфраструктура мало изменились; в культуре также преобладали традиционные ориентации, особенно религиозные. Более 50 процентов всех католиков регулярно посещали церковь, а в сельских общинах – до 80. Эпоха модерна еще не пришла в немецкую деревню5959
  Exner, Ländliche Gesellschaft; Balcar, Politik auf dem Land; Kluge, Agrarwirtschaft. S. 36–61.


[Закрыть].

Судьба беженцев рассматривалась как самая крупная социальная проблема того времени, она также считалась и политически взрывоопасной. Большинство беженцев с восточных территорий пережили резкий социальный спад: если до войны менее половины из них были заняты в качестве рабочих, то теперь – три четверти. Кроме того, прибывшие нередко сталкивались с сильным ресентиментом местного населения, особенно в конфессионально и социально однородных сельских районах: многие старожилы, видимо, воспринимали переход от польских подневольных рабочих к изгнанникам из Восточной Пруссии как просто замену одних чужаков другими. Перспективы собственного будущего казались большинству беженцев неопределенными и мрачными – тот, кто рассматривает положение беженцев только с точки зрения 1960‑х годов и принимает за мерило успешные процессы интеграции и социального продвижения, легко упускает это из виду6060
  Ackermann, Der «echte» Flüchtling; Erker, Vom Heimatvertriebenen; Hoffmann/Schwarz (Hg.) Integration von Flüchtlingen.


[Закрыть].

В начале 1950‑х годов западные немцы были еще далеки от «общества потребления»; даже довоенный уровень во многих областях был достигнут лишь с опозданием. Например, потребление говядины и свинины в немецких домохозяйствах в 1950 году не превышало и половины уровня 1937 года; вместо зернового кофе до середины десятилетия в большинстве немецких семей пили суррогат под названием «Мукефук». Рабочий день был долгим, у людей оставалось не так много «досуга» для отдыха или культурных интересов. Особенно это касалось молодежи. В 1953 году 85 процентов мужчин и женщин в возрасте 18–20 лет работали; специфическая молодежная культура сформировалась лишь позднее, когда рабочий день стал короче, а финансовые возможности – больше. Типичными средствами передвижения в то время были трамвай и велосипед, хотя уже в 1940‑х годах увеличилось количество мотоциклов и мопедов. Лишь немногие имели автомобиль, а большинство людей были очень маломобильны, так что жилье и рабочее место обычно располагались недалеко друг от друга6161
  Andersen, Der Traum vom guten Leben; König, Geschichte der Konsumgesellschaft; Wildt, Am Beginn der Konsumgesellschaft.


[Закрыть].

Поэтому главной целью большинства людей в первые послевоенные годы было вернуть тот достаток, которым они когда-то обладали. Эталоном для сравнения служили предвоенные годы. Учитывая опыт предыдущих десятилетий и ощущение тревожного настоящего, особенно в условиях корейской войны, неудивительно, что стремление к миру и безопасности стало главным приоритетом для западных немцев с начала 1950‑х годов.

Таким образом, зарождение экономического чуда происходило в обществе, социальная структура которого была очень похожа на социальную структуру 1920–1930‑х годов, характеризующуюся бедностью, лишениями, низкой социальной мобильностью, а также традиционными гендерными ролями и жестким социальным неравенством. С другой стороны, опыт войны и послевоенного периода изменил понимание людьми своего положения. Границы социальных сред уже не казались такими нерушимыми, как прежде, а связь между собственной судьбой и судьбой своего социального коллектива в представлениях многих немцев ослабла.

На это общество наложился продолжающийся экономический подъем, изменивший его до основания. Прежде всего, это коснулось постоянной и долгосрочной гарантии занятости. Мужчина, которому в 1950 году исполнилось сорок лет, в среднем по статистике до этого момента имел постоянную работу лишь несколько лет подряд: сначала после окончания школы с 1924 по 1929 год, затем после экономического кризиса и безработицы примерно с 1934 по 1939 год. После службы в армии, фронта и плена последовал еще один этап нерегулярной занятости вплоть до 1950 года. Таким образом, за 25 лет, прошедших после окончания школы, он имел постоянную работу лишь около десяти лет, причем никогда более трех-четырех лет непрерывно. Теперь ситуация коренным образом изменилась: с 1950 года и до выхода на пенсию в 1975 году этот среднестатистический работник работал без перерыва в течение 25 лет.

Общая численность занятых в 1950‑х годах значительно увеличилась – почти на 20 процентов, с 23,5 миллиона человек в 1950 году до 26,8 миллиона человек в 1961 году; это было связано как с высокой рождаемостью в определенные годы, так и с притоком беженцев из восточных территорий и ГДР. Преобладал индустриальный труд: за период с 1950 по 1970 год численность промышленных рабочих удвоилась, а число занятых в промышленном секторе служащих увеличилось почти в три раза. В эти два десятилетия для ФРГ, как ни для одной другой западноевропейской страны, были характерны промышленность и индустриальный труд. Символами повседневной культуры в первой половине 1950‑х годов были заводская сирена и обед, принесенный из дома в судке, а не молочный бар и танцевальная музыка.

Именно чрезвычайный спрос на рабочую силу в бурно развивающейся промышленности позволил решить наиболее острые социальные проблемы. То, что в ФРГ находились миллионы беженцев, сначала воспринималось как тяжелое бремя для экономики, но теперь оказалось удачным обстоятельством и в значительной степени способствовало подъему. Беженцы не только обеспечивали «резервуар квалифицированной рабочей силы», в котором остро нуждалась растущая экономика. Они также обладали особенно сильным стремлением к продвижению и мотивацией, а также убежденностью в том, что они могут «справиться сами».

С увеличением срока пребывания беженцев, лишь небольшая часть которых работала в сельском хозяйстве, стали меняться и сельские регионы. В частности, на юге Германии в ранее чисто сельскохозяйственных регионах стали планомерно создаваться промышленные предприятия. В результате постепенно утрачивалась культурная и конфессиональная однородность этих регионов: если до войны в Баварии насчитывалось 1400 чисто католических общин, то после прибытия беженцев – только девять. Около 3,5 миллиона беженцев из ГДР к 1961 году также быстро интегрировались в западногерманский рабочий класс. Среди них доля молодых и профессионально подготовленных людей была выше среднего уровня, что стало огромным экономическим и политическим выигрышем для ФРГ, но не меньшим проигрышем для ГДР. К 1960 году процесс интеграции беженцев был в основном завершен. В 1964 году три четверти беженцев c восточных территорий уже заявили, что не вернулись бы на родину, если бы это было возможно6262
  Kielmannsegg, Nach der Katastrophe. S. 395.


[Закрыть].

Вторым фактором устойчивых изменений, помимо постоянной занятости, стал постоянный рост заработной платы и доходов населения. К 1962 году реальная заработная плата промышленных рабочих удвоилась, а к 1976 году – увеличилась в четыре раза. В начале 1960‑х годов «благосостояние» стало охватывать и рабочую силу. Одновременно постепенно сокращалась средняя продолжительность рабочего времени: в 1955 году она достигла своего максимума – 48,6 часа в неделю, в 1962 году впервые опустилась ниже 45 часов, а в 1975 году впервые – ниже 41 часа. Кампании профсоюзов за сокращение рабочего времени вскоре оказались успешными, а лозунг «По субботам папа – мой» стал одним из самых популярных требований в истории Объединения немецких профсоюзов, несмотря на то что на практике еще в 1960 году лишь треть работающих могла пользоваться субботним выходным. Кроме того, сокращение рабочего времени сопровождалось соответствующим всплеском рационализации: в период с 1950 по 1960 год производительность экономики в расчете на душу населения увеличилась на 157 процентов. Однако постоянный приток дополнительных работников – сначала беженцев с восточных территорий, затем из ГДР, а с 1961 года – «гастарбайтеров» из Южной Европы – не позволил еще больше усилить давление на работников, принуждающее их к повышению производительности6363
  Geißler, Sozialstruktur. S. 184–304; Bolte/Hradil, Soziale Ungleichheit. S. 111–278.


[Закрыть].

Особенно резкие изменения произошли в сельской местности. Сокращение сельскохозяйственного сектора было устойчивым процессом еще с начала века, но теперь этот процесс резко ускорился. Всего за десять лет доля занятых в сельском хозяйстве сократилась с 25 процентов (1950) до 14 процентов (1960); за это время из сельского хозяйства ушло около двух миллионов человек. Особенно быстро сокращалось число сельскохозяйственных наемных рабочих: батраки не оставались на своих низкооплачиваемых рабочих местах и шли работать на фабрики. В 1949 году в стране насчитывалось еще 1,9 миллиона крестьянских усадеб, а через 25 лет их осталось всего около 900 тысяч. Такие хозяйства становились все более крупными и все более рационализированными. Улучшение транспортного сообщения также теснее связало сельские регионы с городом, в который теперь ездила на работу все большая часть сельского населения. Менее чем за 20 лет сельские общества быстро и необратимо изменились – процесс, который не совсем точно описывается термином «революционный» только потому, что революции обычно ассоциируются со вспышкой социальных волнений, а в данном случае все было наоборот6464
  Geißler, Sozialstruktur. S. 152–155.


[Закрыть].

Изменилась структура и во вторичном секторе экономики. Численность шахтеров сокращалась уже с середины 1950‑х годов. Напротив, особенно резко возросла доля занятых в таких современных растущих отраслях, как химическая, нефтяная, машиностроительная и автомобильная. В квалифицированных профессиях уменьшилось значение таких традиционных специальностей, как пекари, маляры и портные, зато быстро выросло число строителей и автомехаников. В то же время изменилось соотношение рабочих и служащих. В 1950 году на каждого служащего приходилось три рабочих, в 1960 году – два, а в 1980 году – один. Разница между работниками физического труда и конторскими служащими, которая была характерна для индустриального классового общества на протяжении 80 лет, стала менее значимой. В сфере услуг быстро сокращалось число домашних профессий, особенно горничных. Все большее значение приобретали новые отрасли, такие как банковское дело, страхование и государственный сектор.

Хотя с 1950 по 1960 год число работающих по найму женщин выросло с 4,3 до 6,8 миллиона человек, их доля в общей численности рабочей силы практически не изменилась. Как и практически постоянно с 1920‑х годов, она оставалась на уровне около трети; даже в 1980 году она составляла 32 процента. Однако за этим скрывались существенные сдвиги: среди женщин в возрасте от 15 до 20 лет уровень участия в наемном труде резко снизился из‑за того, что девочки стали значительно дольше ходить в школу. А доля замужних женщин в возрасте до 30 лет, наоборот, выросла с 27 до 43 процентов. При этом характерно, что женщины все больше перемещались в ряды служащих, где они занимали преимущественно низкооплачиваемые должности: в 1962 году к двум самым низкооплачиваемым группам принадлежали 73 процента работающих женщин и только 22 процента мужчин. Постепенное социальное продвижение мужчин вверх происходило за счет того, что низшие ступени занимали женщины6565
  Geißler, Sozialstruktur. S. 365–400; Frevert, Frauen-Geschichte. S. 244–313; Budde (Flg.), Frauen arbeiten.


[Закрыть].