Текст книги "История Германии в ХХ веке. Том II"

Но и слева к западногерманскому государству относились крайне критически. Как и правые, левые критиковали его за ориентированность главным образом на экономический рост и социальное обеспечение, но помимо этого их скепсис и неприятие новой республики обосновывались еще и тем, что она не разбиралась открыто с нацистским прошлым, а само ее создание не стало результатом революционного акта. По сути, эта претензия основывалась на их неверной оценке политической роли и позиции населения Германии в нацистский период, согласно которой германский народ – или рабочий класс – только и ждал падения национал-социализма и жаждал смести старые элиты, чтобы затем собственными силами и по собственному праву создать демократическое и социально справедливое общество, но этому помешали западные державы и боннские политики. Учитывая статистически заметный уровень одобрения Гитлера и его государства, такая картина истории была основана на чистом выдавании желаемого за действительное, и тем не менее она оказалась весьма живучей.

С другой стороны, после 1945 года широко распространенное ощущение, что теперь, после самой ужасной из всех катастроф, возникнет, даже не может не возникнуть, новая, настоящая демократия, очищенная от наносов прошлого, было столь же сильным, как и разочарование реальностью ФРГ, которая по сравнению с этим казалась серой и невзрачной. Однако стало очевидно, что, ввиду политической неопытности немцев, преимущественно институциональная концепция демократии и авторитарное понимание государства, которые были характерны для концепции Аденауэра, могут рассматриваться и как стадия развития в процессе обучения. Привыкание к функционирующей партийной демократии, постепенное изучение правил игры и функционирования парламентаризма и плюрализма оказались необходимым условием для постепенной трансформации, наконец, для расширения и критики модели демократии, установленной в 1949 году.

Но в конце 1950‑х годов до этого было еще далеко. После создания государства, организованного американцами, западные немцы добились огромного прогресса в политическом, экономическом и социальном плане. Стабильность западногерманского государства, тут Форстхофф был прав, была «позаимствована у индустриального общества» – ибо чем бы это государство было без экономического подъема? В конце 1950‑х годов еще не было предрешено, удастся ли, помимо экономического процветания, стабилизировать государство и общество на новой основе и установить в обществе новый консенсус, подтвержденный опытом и традициями.

Таким образом, страна в культурном отношении ориентировалась на фиктивную модель буржуазного прошлого, что позволяло, по крайней мере временно, компенсировать значительную динамику изменений в политике, экономике и обществе. Это было источником особой ригидности, которую позже описывали как важнейшую характеристику тех лет. Одновременно это общество укрыло свое собственное участие в массовых преступлениях Третьего рейха защитным лаковым слоем, предполагая нормальность и отсутствие предпосылок. Но было неясно, сможет ли эта стратегия сокрытия и маскировки сохраниться в долгосрочной перспективе. И наконец, вопрос о национальном будущем немцев также был открыт. И здесь можно было предвидеть, что на выбранном пути далеко не уедешь: постоянная холодная война вряд ли была приемлема, учитывая связанные с ней риски, а признание системы двух государств было явно политически неприемлемо для большинства.

Таким образом, с одной стороны, состояние в начале 1960‑х годов не было достаточно стабильным в плане внешней политики, общества и культуры, чтобы обеспечить долгосрочную стабильность. С другой стороны, новое государство было институционально стабильным и обеспечило западным немцам безопасность и экономическое благополучие, как никогда ранее с 1914 года. Учитывая политические альтернативы, которые уже были, а также те, которые можно было наблюдать в ГДР в то же время, сохранение достигнутого было наиболее очевидным вариантом. Лозунг предвыборной кампании Аденауэра в 1957 году – «Никаких экспериментов» – лаконично формулировал эту дилемму: благодаря умению трудиться и большому везению, вопреки всем ожиданиям, западные немцы добились большего, чем можно было себе представить. Поэтому вывод о том, что лучше ничего не менять, казался правдоподобным.

13. СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Строительство социализма в ГДР было не только элементом политики расширения и стабилизации Советского Союза в холодной войне. С точки зрения германских коммунистов, оно оправдало и надежды человечества, и историческую закономерность, и только на этом фоне можно понять развитие ГДР. Этот марксистский взгляд на историю основывался на трех положениях11
  О последующем см., в частности, Füret, Das Ende der Illusion; Koenen, Was war der Kommunismus?


[Закрыть].

История человечества протекает в классовой борьбе, а с момента индустриализации – в форме борьбы между буржуазией и пролетариатом. Такова отправная точка. В этом конфликте рабочего класса, то есть подавляющего большинства народа, с собственниками средств производства и их политическими и интеллектуальными помощниками рабочее движение выработало социализм как радикальную альтернативу буржуазному обществу. В Германии, как и в других промышленно развитых странах, кризис буржуазного общества на рубеже веков породил убеждение левых в том, что социализм может быть скоро достигнут, причем революционным путем. Борьба между революционным трудом и правящим классом обострилась во время Первой мировой войны, когда революционная партия коммунистов отделилась от германской социал-демократии после того, как та одобрила империалистическую войну, согласившись на военные кредиты. В то же время в России царская система была свергнута большевиками и было создано первое рабочее государство. Согласно марксистской концепции истории, классовая борьба приобрела мировые политические масштабы, поскольку во всех промышленно развитых государствах появились революционные коммунистические и социалистические партии, бросившие вызов капиталистическим обществам.

Первая попытка, в 1918–1919 годах, установить социализм потерпела неудачу в Германии, как и в других странах. Однако в ходе мирового экономического кризиса, начавшегося в 1929 году, ситуация вновь обострилась. Для подавления постоянно растущего революционного рабочего движения, экономические и политические элиты Италии, Германии и других стран отказались от прежней парламентской формы правления и прибегли к инструменту открытой диктатуры, которую они установили с помощью фашистских массовых партий – в Италии в форме фашизма Муссолини, в Германии в форме гитлеровского фашизма, под эгидой которого было разгромлено рабочее движение и развязана Вторая мировая война. Здесь, однако, оказалось, что советская власть уже достаточно сильна, чтобы противостоять нападению нацистской Германии и выиграть войну.

После победы над нацистской Германией СССР, вопреки сопротивлению западных держав, начал строить социализм на основе коммунистических движений в освобожденных Советской армией странах. В Германии это стало возможно только в оккупированной Советским Союзом зоне из‑за создания Соединенными Штатами западногерманского государства. Но поскольку победа социализма – это не проявление исторической случайности, а выражение исторической закономерности, то, по твердому убеждению коммунистов, пройдет совсем немного времени, прежде чем социализм одержит победу во всей Германии и Европе. Поэтому для коммунистов не имело решающего значения, получат ли они большинство на выборах. Они называли свое правление «демократическим», даже если против них было подавляющее большинство. Те, кто не пошел за ними, просто еще не понимали, по мнению коммунистов, что только при социализме могут быть представлены реальные интересы большинства людей. Ужасы национал-социалистического правления, по их убеждению, окончательно доказали, что капиталистический и империалистический порядок имеет ужасные последствия и должен быть уничтожен. И разве не коммунисты были единственными, кто распознал истинный характер нацистского варианта фашизма и кто заплатил самую большую цену кровью в сопротивлении? Кто выступает против фашизма, тот, следовательно, должен быть сторонником социализма, считали они, поэтому не может быть никаких веских причин против социализма – ведь он выступал не только за борьбу с фашизмом, но и за идеи освобождения людей от зависимости и нужды, справедливости, равенства и мира. Тот, кто выступает против такой идеи, выступает против всех добрых и благородных принципов, и ему необходимо любой ценой воспрепятствовать.

Для того чтобы установить социализм в Германии, необходимы были три вещи: во-первых, необходимо было стабилизировать власть рабочего класса, воплощенную в партии рабочего класса. Первоочередной задачей было устранить классового врага от власти. На момент создания ГДР, в восприятии германских коммунистов, многие из этих целей уже были достигнуты с помощью советской военной администрации. Денацификация уничтожила не только нацистских функционеров, но и, по мнению коммунистов, их сторонников и бенефициаров, и отбросила буржуазию далеко назад. И действительно, коммунисты в немецких администрациях повсеместно занимали решающие позиции; благодаря слиянию с СДПГ они имели также солидную массовую базу. Во-вторых, полная отмена частной собственности на средства производства была необходима для установления социализма, особенно в промышленности и сельском хозяйстве. Для этого к 1949 году уже были созданы важнейшие предпосылки: банки и бо́льшая часть частных промышленных предприятий были национализированы, крупные землевладельцы экспроприированы; дальнейшие шаги должны были последовать быстро. В-третьих, необходимо было изменить сознание народа – через просвещение, культурное образование и борьбу с вредными влияниями извне. Борьба на этих трех уровнях еще далека от завершения. Скорее, классовая борьба будет продолжаться до полной победы над врагом и достижения социализма.

Нужно примерно представлять себе эти (здесь очень грубо очерченные) взгляды убежденных коммунистов в 1949–1950 годах, чтобы понять многочисленные противоречия и разочарования, а также устремленный в будущее энтузиазм и фанатизм сторонников и кадров коммунистического движения в ГДР. Их уверенность в том, что посредством социализма они стремятся к исторически необходимой и неизбежной цели – обществу социального равенства и справедливости, – сочеталась с осознанием того, что они были единственными, кто понял природу национал-социализма уже на ранней его стадии и последовательно боролся с ним. Эта связь – социализм и антифашизм – была специфической легитимацией ГДР, а также причиной готовности кадров держаться за убеждение, что они преследуют правильную цель и знают путь к ней, несмотря на постоянные неудачи и неоднократные провалы. В патетически решительной манере, характерной для коммунистических поэтов, Йоханнес Бехер резюмировал эти основные убеждения следующим образом:

 
Вы знали, что́ это значит —
Выбрать трудный путь.
По обочинам этого пути
Лежало много трупов.
Но мы знали:
Мы должны воскреснуть.
Свободная немецкая земля
Была целью нашего чаяния.
 
 
И вот, великое свершилось.
Люди сами создают свою жизнь.
Пусть труден был путь,
Вздымается ликование.
Знайте, какова ваша власть!
Власть дана вам,
Чтобы вы никогда, никогда больше
не выпустили ее из рук!22
  Johannes R. Becher, Partei, du bist Friede auf Erden! [«Kantate des Jahres 1950»], Teil II // Becher, Gesammelte Werke. Bd. 6. S. 462–464, здесь S. 463.


[Закрыть]
 

Однако марксистская уверенность неоднократно смешивалась с краткосрочными расчетами и тактическими соображениями. Обобществление частной собственности на средства производства, отстранение классовых противников от власти, перевоспитание народа – коммунисты неуклонно следовали этим целям. Но, когда этого требовали обстоятельства, допускалось и замедление процесса общественного перерождения. Это привело к характерному для истории ГДР чередованию фаз идеологической и политической жесткости и фаз отступления.

Особое значение имела политика КПСС, которой германские коммунисты следовали беспрекословно и до самоотречения. Если вспомнить о чрезмерности сталинского культа личности и об экономическом и политическом абсурде, связанном с этой преданностью, то формирующая сила партийной преданности становится еще более очевидной. Хотя руководство СЕПГ и рассматривало систематическую экономическую эксплуатацию сначала советской зоны оккупации (СОЗ), а затем и ГДР Советским Союзом как исторически законную ввиду ущерба, нанесенного немцами СССР, ему было очень трудно объяснить это собственному населению. Кроме того, стабилизации ГДР в первые годы противостоял СССР, чья внешнеполитическая стратегия была нацелена на предотвращение появления на Западе Германии с американским доминированием больше, чем на укрепление социалистической части Германии. Это привело для руководства СЕПГ к шизофренической ситуации: с одной стороны, с помощью Советской контрольной комиссии в Германии (СКК), преемницы Советской военной администрации в Германии (СВАГ) после провозглашения государства, оно продолжало осуществлять социалистическую трансформацию общества ГДР. С другой стороны, ГДР была до 1955-го, если не до 1961 года, государством лишь условно – пока Советский Союз все еще считал создание нейтральной общегерманской республики перспективным или даже возможным вариантом. До этого момента политика СЕПГ обязательно ориентировалась, в том числе программно и пропагандистски, на воссоединение, что на разные лады варьировалось в ходе различных национальных кампаний. Причем это противоречие не было привилегией только восточногерманского государства. В ФРГ политика безоговорочной ориентации на Запад, исключающая воссоединение под иной, чем Запад, эгидой, также сопровождалась патетической риторикой о национальном единстве33
  Об истории ГДР см.: Staritz, Geschichte der DDR; Weber, Die DDR 1945–1990; Weber, Geschichte der DDR; Schroeder, Der SED-Staat; Dierk Hoffmann/Michael Schwarz, Politische Rahmenbedingungen // GSD. Bd. 8. S. 1–72; Idem, Gesellschaftliche Strukturen und Sozialpolitische Handlungsfelder // ibid. S. 73–157; Hoffmann, Die DDR unter Ulbricht; Christoph Kleßmann, Politische Rahmenbedingungen // GSD. Bd. 9. S. 1–76; Peter Hübner, Gesellschaftliche Strukturen und Sozialpolitische Handlungsfelder // ibid. S. 77–146; Kleßmann, Die doppelte Staatsgründung; Idem, Zwei Staaten, eine Nation; Idem, Arbeiter im «Arbeiterstaat DDR»; Fulbrook, Anatomy of a Dictatorship; Mitter/Wolle, Untergang auf Raten; Meuschel, Legitimation und Parteiherrschaft; Ihme-Tuchel, Die DDR; Halder, Von Ulbricht bis Honecker.


[Закрыть].

Экономические преобразования имели приоритет в строительстве социализма в ГДР и должны были проводиться строго по модели Советского Союза. Это означало, во-первых, централизованную плановую экономику; во-вторых, подавление и в конечном итоге ликвидацию частного предпринимательства, особенно в промышленности, но и в ремесле и торговле; в-третьих, упор на создание тяжелой промышленности, при этом отход производства потребительских товаров на второй план; и, в-четвертых, коллективизацию сельского хозяйства и создание крупных агропромышленных комплексов. Теперь эти цели активно преследовались, и примерно через десять лет они были в основном достигнуты. Однако для них были характерны сильные колебания, прежде всего политически продиктованные ускорения и замедления темпов преобразований в зависимости от того, насколько сильное сопротивление формировалось в обществе и какова была позиция советского правительства по отдельным мерам.

Экономические условия во время основания ГДР были чрезвычайно сложными. Оккупированная Советским Союзом часть Германии не только была отделена от своей восточной, сельскохозяйственной глубинки, но и не имела ни крупных центров тяжелой промышленности, ни необходимого сырья, прежде всего угля или руды. Кроме того, традиционные торговые отношения с Западом были прерваны, и в отличие от западной части страны, ГДР не имела на своей стороне богатой, хорошо финансируемой страны, такой как США, а только СССР, истощенный войной и ненасытный, что касается репараций. Бремя репараций в ГДР было почти в шестьдесят раз выше, чем на Западе, и составляло 1349 марок на душу населения. Значительная часть отраслей промышленности, существовавших в СОЗ к концу войны, была демонтирована, как описано выше, включая три четверти металлургии и автомобильного, инструментального и локомотивного производства. Кроме того, для товаров, производимых в ГДР, не существовало такого же восприимчивого рынка, каким была Западная Европа для ФРГ, поскольку страны восточного блока, объединенные в Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), в который с сентября 1950 года входила и ГДР, имели низкую покупательную способность и постоянно страдали от еще больших экономических проблем, чем ГДР44
  Karisch u. a. (Hg.), Sowjetische Demontagen in Deutschland; Idem, Umfang und Struktur der Reparationsentnahmen aus der SBZ/DDK 1945–1953. Stand und Probleme der Forschung // Buchheim (Hg.), Wirtschaftliche Folgelasten. S. 45–78; Buchheim, Kriegsfolgen. О дальнейшем см.: Steiner, Plan; Steiner (Hg.), Überholen ohne einzuholen. S. 218–247; Küchler, Die Wirtschaft der DDR; Staritz, Geschichte der DDR. S. 50–60; Weber, Geschichte der DDR. S. 213 ff.


[Закрыть].

Были, конечно, и положительные предпосылки. Например, во время войны в центральной Германии, защищенной от воздушных налетов, было построено множество новых оружейных заводов. Особенно в химической промышленности, точной механике и оптике здесь имелись высокотехнологичные промышленные предприятия. В свете этой исходной ситуации решение руководства СЕПГ сконцентрировать все силы на создании комплексной тяжелой промышленности по советскому образцу имело особенно далекоидущие последствия. Ведь таким образом и без того скудные ресурсы шли на строительство доменных печей и металлургических заводов, в то время как не осуществлялись необходимые инвестиции в современную и конкурентоспособную химическую и оптическую промышленность. Более того, основные материалы для запланированных центров тяжелой промышленности должны были импортироваться из социалистических зарубежных стран, поэтому их строительство оказалось чрезвычайно дорогостоящим.

Коммунистическая критика капитализма была нацелена не только на социальное неравенство и несправедливость, но и на отсутствии планирования в рыночной экономике: анархический, иррациональный характер современного капитализма был причиной регулярных кризисов перепроизводства, ввергающих миллионы людей в страдания, что недавно ярко продемонстрировал мировой экономический кризис, – это убеждение разделяли далеко не только коммунисты и им сочувствующие. Вывод о том, что экономика отныне должна планироваться и рассчитываться единообразно, как и все остальные сферы общественной жизни, нашел отражение и в партийных программах социал-демократических или христианских партий на Западе. И разве социалистическая плановая экономика не превратила отсталую Россию в СССР, одну из самых могущественных стран мира всего за одно поколение, в страну, чья экономика вооружений оказалась даже выше, чем у нацистской Германии? Введение плановой экономики в ГДР, начавшееся уже в первые послевоенные годы, не встретило значительного сопротивления в обществе, даже со стороны блоковых партий, чье и без того ограниченное политическое влияние, впрочем, все больше таяло. Согласно первому пятилетнему экономическому плану, объем промышленного производства должен был к 1955 году удвоиться.

Проблемы и противоречия в плановой экономике стали очевидны уже с самого начала. Во-первых, не существовало исторических прецедентов социалистической трансформации развитой индустриальной страны. Поэтому исход этой операции на живом пациенте был весьма неопределенным, тем более что эксперимент проводился политиками, не имеющими достаточных экономических знаний и хозяйственного опыта. Во-вторых, претензии СЕПГ на лидерство вскоре привели к появлению огромной бюрократии планирования, особенно в экономике, которая централизованно регулировала даже второстепенные индивидуальные вопросы и не оставляла отдельным предприятиям возможностей для гибких решений. В-третьих, целевые показатели, выполнение которых было обязательно, привели к приоритету чисто количественного роста, а поскольку интересы клиентов и потребителей в этой системе рассматривались только как подчиненные, то стимулы для качества продукции и технических инноваций отсутствовали. И в-четвертых, примат тяжелой промышленности был связан с игнорированием индустрии потребительских товаров, вследствие чего снабжение населения в течение многих лет оставалось совершенно недостаточным.

Голод послевоенных лет был преодолен и в ГДР, но дефицит, продовольственные карточки и черный рынок продолжали определять повседневную жизнь. Нормированные основные продукты питания в магазинах государственной торговой организации (Handelsorganisation) были очень дешевыми, зато цены на все остальные товары были весьма высоки. Проблемы со снабжением оставались отличительной чертой экономики ГДР и источником недовольства населения вплоть до конца существования государства. Но это был и вопрос сравнительных стандартов. Ведь по сравнению с другими государствами восточного блока и особенно с Советским Союзом, условия жизни в ГДР даже в начале 1950‑х годов оставались довольно благоприятными. Однако восточная половина разделенной Германии всегда соизмеряла себя с экономикой западной части, которая с 1953 года столь невероятно расцвела. Экономика ГДР так и не смогла выиграть это соревнование вплоть до 1989 года.

Тот факт, что цели роста вскоре оказались завышенными, можно объяснить недостаточным опытом работы с механизмами централизованного экономического планирования. Слишком низкая производительность труда, с другой стороны, в значительной степени была обусловлена устаревшим, неадекватным оборудованием и нехваткой основных материалов, но в не меньшей степени – слишком низкой трудовой отдачей. Идея заключалась в том, что готовность рабочего класса трудиться все усерднее должна была проистекать из убеждения, что они работают во имя социализма и собственных интересов. Но первые сдельные системы были созданы уже в 1947 году, и переход на сдельную оплату сопровождался масштабными пропагандистскими кампаниями по повышению производительности труда. В подражание советскому «стахановскому движению» шахтер Адольф Хеннеке пропагандировался как пример нового, социалистического отношения к труду: 13 октября 1948 года он перевыполнил норму труда на 387 процентов. С тех пор 13 октября отмечался как «День активистов», когда награждались рабочие, значительно перевыполнившие план. Однако на практике трудовые стандарты, навязанные централизованным экономическим планированием, то и дело становились предметом споров, тем более что недавно созданное Объединение свободных германских профсоюзов (FDGB) функционировало не как представитель рабочих, а как передаточный ремень партии в рабочих коллективах, и поэтому у рабочих практически не было возможности влиять на формирование стандартов55
  Kleßmann, Arbeiter. S. 215–226.


[Закрыть].

Широкомасштабный переход промышленности в «народную собственность» уже в 1952 году охватил около 75 процентов предприятий с примерно 85 процентами промышленного производства. Тем более сильное давление оказывалось на оставшиеся частными промышленные предприятия с целью передачи их бизнеса кооперативам или государству. Но частные ремесленные предприятия и торговые компании все же были пока пощажены. То же происходило и в сельском хозяйстве: пропагандируемое объединение индивидуальных хозяйств в сельхозкооперативы встретило сопротивление со стороны крестьян, многие из которых только что получили землю от «юнкеров» и крупных крестьян, экспроприированных после 1945 года. Поэтому коллективизация сельского хозяйства была пока отложена66
  Schöne, Frühling. S. 73–153.


[Закрыть].

Не только в экономической политике, но и в обеспечении и расширении власти СЕПГ в первые три года после основания государства, руководство режима во многом равнялось на советскую модель. Партия создала собственный инструмент власти в виде военизированной Народной полиции и агентурную сеть «Службы государственной безопасности» (Штази), которая, конечно, сначала была направлена на «врагов» в других западных странах, особенно в ФРГ, и только потом преимущественно на собственных граждан. Внутренние политические противники преследовались с максимальной жестокостью, а число политических заключенных держалось в секрете; в 1952 году оно, вероятно, составляло несколько десятков тысяч человек77
  Werkentin, Politische Strafjustiz in der Ära Ulbricht. S. 362–383; Weber, Justiz und Diktatur, S 163–252; Fricke, Opposition und Widerstand in der DDR. S. 15 f.


[Закрыть].

СЕПГ ужесточила свой курс и внутри партии. В 1948 году впервые была проведена масштабная «партийная чистка», в ходе которой искали в основном сторонников «социал-демократизма» – «людей Шумахера», которых исключали из партии, а иногда и преследовали по суду. Кроме того, была вновь реформирована партийная структура. Политбюро, центр власти, состоящий из нескольких человек, был поставлен над партийным президиумом. Многоголосие, инакомыслие, даже «фракции» больше не допускались. Вальтер Ульбрихт как генеральный секретарь СЕПГ был неоспоримым лидером; в этом отношении СЕПГ также взяла за образец сталинский Советский Союз. Собственно правительство играло в этой системе подчиненную роль. Министерства и ведомства были всего лишь исполнительными органами партийного руководства. Выборы в октябре 1950 года – с «единым списком» и «открытым голосованием» – дали 99,7 процента голосов за единый список Национального фронта при 98-процентной явке. Партии «блока» служили лишь псевдоплюралистической бутафорией и не имели влияния, парламент был чисто одобряющим органом, а судебная власть была полностью подчинена партии. Всего через год после основания ГДР новое государство было лишено всех демократических атрибутов и представляло собой диктатуру советского образца.

Уже летом 1950 года в СЕПГ началась очередная кампания внутрипартийной чистки, направленная против реальных и мнимых оппозиционных течений, аналогичная той, что проводилась в других странах Восточного блока. Главными противниками после разногласий между Советским Союзом и Югославией во всех странах советской сферы влияния стали «титовцы», но все чаще и партийные функционеры еврейского происхождения, так называемые «космополиты», которые в сталинском воображении боролись против советской власти как агенты сионизма мирового масштаба. Были подготовлены показательные судебные процессы в СССР, а также в Чехословакии, Болгарии, Венгрии и Польше – и в ГДР, где в центре нападок оказался еврейский коммунист Пауль Меркер, вернувшийся из изгнания. Он требовал возврата имущества, награбленного нацистами у еврейских владельцев, что противоречило главной цели – экспроприации частной собственности на средства производства. Эта кампания против Меркера и других была окрашена явными антиеврейскими обертонами, как это было в СССР и Чехословакии, где «заговорщики» из окружения еврейского коммуниста Сланского были отданы под суд. К осени 1951 года из СЕПГ было исключено 175 тысяч членов88
  Herf, East German Communists; Spannuth, Rückerstattung Ost. S. 71–260.


[Закрыть].

Вскоре эти непрекращающиеся подозрения и разоблачения вражеских агентов выказали явные признаки потери реальности и паранойи. Впрочем, сходно обстояло дело и в Америке, которую потрясли сенатские комитеты Маккарти против коммунистической деятельности; преследование коммунистов в ФРГ также приобрело в это время совершенно истерические черты. Очевидно, что в коммунистических системах тут сказывались не только особенности холодной войны, особенно во времена корейского кризиса, но и определенные структурные причины. Если что-то не получалось, если запланированные цели не достигались, если росло сопротивление, это объяснялось не неверной линией партии, по определению непогрешимой, а ошибками отдельных людей или кознями внутренних и внешних врагов. В этом отношении непрекращающийся поиск врагов и шпионов, как в СССР, так теперь и в ГДР, снова и снова подтверждал принципиальную правоту линии партии и необходимость устранения врагов, виновных во все еще имеющихся недостатках. Поэтому «ошибки» и «враги» были важнейшими легитимирующими фигурами для объяснения неудач и провалов.

Третий решающий шаг в становлении социализма – изменение сознания людей путем просвещения, культурного воспитания и борьбы с вредными влияниями извне – изначально был связан в первую очередь с образовательной политикой. Необходимо было воспитать новую, социалистическую интеллигенцию, которая бы вышла уже в основном из рабочего класса и крестьянства. Этой цели служили, например, «рабоче-крестьянские факультеты», студенты которых получали высшее образование на ускоренных курсах, а после учебы должны были занять руководящие должности, освободившиеся в результате денацификации, репрессий или бегства старой элиты. Детям буржуазии ставились дополнительные препоны, и уже в 1954 году дети рабочих и крестьян составляли 53 процента учащихся. В то же время преподавание профильных предметов и политическая подготовка ставились на один уровень, поскольку политическое перевоспитание и, в частности, идеологическая ориентация молодого поколения стали основой и центром всех усилий образовательной политики. Новые учебные программы ориентировали образование на научный социализм, школьные учителя должны были пропагандировать на уроках «ведущую роль партии», а основы марксизма-ленинизма стали обязательными в университетах99
  Oskar Anweiler, Bildungspolitik // GSD. Bd. 8. S. 553–588; Staritz, Geschichte. S. 66–75.


[Закрыть].

Культурная политика также была полностью подчинена этой цели: антифашизм являлся обязательным ориентиром при работе с демократическим культурным наследием. Помимо реакционной и фашистской культуры, главным врагом все чаще становилась американская «упадническая культура», к которой относились джаз, жевательная резинка и поп-музыка, а также абстрактная живопись и «формализм», под который подверстывались любые стилистические эксперименты. Летом 1950 года СЕПГ определила прогрессивную культурную политику как борьбу «против антинародных теорий космополитизма, буржуазного объективизма и американского культурного варварства». Этим вариантам устаревших культурных традиций противостоял социалистический реализм, который полностью отказался от формальных экспериментов и абстракций и должен был отображать реальность социалистического строительства1010
  Entschließung d. III. Parteitages der SED, 24.07.1950 // Weber (Hg.), Dokumente zur Geschichte der Deutschen Demokratischen Republik, Nr. 91. S. 176 f.; ср. Sabrow, Diktat des Konsenses. S. 342–464; здесь S. 442 ff.


[Закрыть]. Бросаются в глаза параллели между неприятием СЕПГ абстрактного искусства и американской повседневной и молодежной культуры и очень похожей критикой американизации и уплощения германской национальной культуры, которую в то же время практиковали консерваторы в Западной Германии. В обоих случаях гнев был направлен против тенденций плюрализации и индивидуализации, культурного экспериментирования и коммерциализации – в конечном итоге против культурной эпохи модерна, которой здесь и там противостояли понятия долга, субординации и воспитания.

Все эти меры по строительству социализма, однако, продолжали подчиняться советской внешней политике, которая в марте 1952 года с «нотой Сталина» предприняла еще одну отчаянную попытку предотвратить включение Западной Германии в западную экономическую и оборонную орбиту и создать нейтральную общенемецкую Германию. Хотя пропаганда СЕПГ преуспела в национальной фразеологии, было слишком ясно, что реализация советских предложений поставит ГДР под угрозу. Но когда Запад отверг советское предложение о воссоединении, это давление ослабло, и руководство СЕПГ решило, что пришла пора перейти в наступление. В июле 1952 года партия объявила о начале «планового строительства социализма в ГДР», что означало и демонстративное утверждение независимости восточной республики, и значительное ускорение преобразований. Этот рывок вперед следовало понимать и как реакцию на все еще низкое экономическое развитие, поскольку, по убеждению руководства СЕПГ, эта сложная ситуация была вызвана главным образом излишними компромиссами с осторожным, «народно-демократическим» курсом первых лет. Теперь борьба против «враждебных сил» должна ужесточиться, решило руководство СЕПГ, опираясь на Сталина с его курсом на «усиление классовой борьбы»1111
  Beschluss der II. Parteikonferenz der SED // Protokoll der Verhandlungen der II. Parteikonferenz der SED. S. 489–497, здесь S. 492.


[Закрыть].