Текст книги "История Германии в ХХ веке. Том II"

На Западе, как в США, так и в Великобритании, тогда высказывались соображения о возможности пойти здесь навстречу советским требованиям, поскольку расположение Западного Берлина, открытые границы и массовый исход из ГДР воспринимались как элементы опасной дестабилизации. Канцлер Аденауэр, напротив, указал, что если Запад проигнорирует хотя бы один пункт правовых основ, созданных в послевоенный период в отношении Германии и Берлина, то вся западная концепция права быстро рухнет. Новая администрация США при президенте Кеннеди, вступившая в должность в начале 1961 года, определила свою позицию по Берлину в «трех основных положениях» (Three Essentials) и гарантировала «во-первых, свободу народа Западного Берлина выбирать свою собственную политическую систему; во-вторых, присутствие западных войск до тех пор, пока народ хочет и нуждается в них; в-третьих, беспрепятственный доступ в город»3232
  «Three Essentials», цит. по: Schroeder, SED-Staat. S. 163; Loth, Helsinki. S. 81–84; Stöver, Der Kalte Krieg. S. 135 f.


[Закрыть].

Таким образом, статус-кво Западного Берлина был подтвержден, но совместная ответственность четырех держав за весь Берлин не была эксплицитно упомянута. США признали – как это было в 1953 и 1956 годах – право Советского Союза принимать решения в сфере своих интересов, что включало регулирование доступа между восточной и западной частями города.

Но риски оставались. После ультиматума Хрущева конфронтация между двумя сверхдержавами вновь усилилась. Военные угрозы со стороны советского партийного лидера, сбитый американский военный самолет над территорией СССР, неудачное вторжение американцев на Кубу – количество и острота столкновений росли. В этой ситуации излишняя настойчивость руководства СЕПГ по берлинскому вопросу была бы опасной, чем можно объяснить его колебания, равно как и сдержанную реакцию западных держав. С другой стороны, экономическая ситуация в ГДР с 1960 года снова стала более сложной: динамика реформ быстро исчерпалась, темпы роста в ГДР оказались ниже, чем ожидалось. Поэтому СЕПГ призвала Хрущева и правительства других стран Восточного блока к быстрому исправлению ситуации: драматические трудности экономики ГДР были вызваны не только недостаточными поставками сырья, долгами и нехваткой рабочей силы, но и прежде всего последствиями «открытых границ». Чтобы удержать население в стране, пришлось пойти на значительные уступки: «Открытые границы заставили нас повышать уровень жизни быстрее, чем с этим могли справиться наши экономические силы». Поэтому необходимо найти пути их закрытия3333
  Ulbricht an Chruschtschow, 19.01.1961 und 04.08.1961, цит. по: Schroeder, SED-Staat. S. 164 f.


[Закрыть].

На самом деле, продолжение бегства в тех же масштабах, что и последние десять лет, когда страну покинули почти три миллиона человек, то есть шестая часть населения, поставило бы под угрозу существование самой ГДР. Это, в свою очередь, отразилось бы и на других странах Варшавского договора, которые не в последнюю очередь зависели от импорта из ГДР, особенно машин и промышленного оборудования. Для СССР существование ГДР было необходимо не только по экономическим и стратегическим причинам. В политическом плане социалистическая ГДР служила доказательством того, «что коммунизм является высшим, лучшим общественным строем даже для промышленно развитых стран, – как заявил в июне 1961 года Анастас Микоян. – Если социализм не восторжествует в ГДР, если коммунизм не докажет здесь свое превосходство и жизнеспособность, значит, мы не победили»3434
  Слова заместителя председателя Совета министров СССР Микояна, июнь 1961 года, см.: Lemke, Berlin-Krise. S. 161.


[Закрыть].

Тем не менее еще в марте 1961 года лидеры стран Восточного блока отказались перекрыть границы в Берлине, опасаясь резкой реакции Запада. Но быстро распространившиеся слухи о таком перекрытии границ привели к дальнейшему увеличению потока беженцев, и к концу июля почти 150 тысяч человек уже снова уехали на Запад. Теперь руководители партий изменили свое мнение. В начале августа они согласились на предложение ГДР преградить доступ между Восточным и Западным Берлином путем строительства барьера. В ночь с 12 на 13 августа военные подразделения ГДР закрыли колючей проволокой границу сектора, проходящего через Берлин, и колонны строителей начали возводить стену через Берлин, которая была укреплена в последующие недели и месяцы.

Те, кто не покинул ГДР к 13 августа, теперь оказались заперты внутри и должны были волей-неволей смириться с этим. Одни преуспели лучше, другие хуже. «Человек был лишен возможности решать, бежать или остаться, – писал в своих воспоминаниях писатель Гюнтер де Бройн. – Временное приобрело твердые очертания; временное вдруг стало выглядеть постоянным. Поэтому пришлось надолго остепениться, потому что в постоянной политической шизофрении живется плохо»3535
  Bruyn, Vierzig Jahre. S. 110.


[Закрыть]. Но это имело и последствия. «Строительство стены 13 августа 1961 года, – вспоминал Йоахим Гаук, – неизбежно оказало особенно длительное воздействие на настрой и ментальность людей в стране: объективное бессилие, которое навязывал населению подавляющий государственный аппарат, теперь превратилось в субъективное бессилие. А поскольку народ был лишен институциональных возможностей участия во власти, он постепенно утратил способность действовать под свою ответственность»3636
  Gauck, Winter im Sommer – Frühling im Herbst. S. 73.


[Закрыть].

Для руководителей же СЕПГ строительство Стены было триумфом: «Мы были опьянены и находились в состоянии триумфа», – писал в автобиографии член ЦК Герман Осин3737
  Axen, Ich war ein Diener der Partei. S. 228.


[Закрыть]. Теперь, наконец, они могли делать в своей стране все, что хотели, не считаясь с согласием населения, для которого бегство на Запад перестало быть вариантом.

И в самом деле, задним числом можно сказать, что строительство Стены было своего рода вторым основанием ГДР. После этого страна стабилизировалась как экономически, так и политически, возросло ее значение в кругу государств восточного блока. В конце концов ее признали и западные государства, и даже ФРГ. Стратегия руководства ФРГ, заключавшаяся в простом игнорировании ГДР и ожидании ее, казалось бы, неостановимого распада, потерпела неудачу. Для переориентации нужен был принципиально иной подход к немецкому вопросу, и для его формирования в западногерманской политике должны были пройти годы. Наконец, западные державы воздержались от реакции. Поскольку СССР не вышел за рамки соглашений четырех держав и ограничился своей сферой влияния, у Запада не было причин вмешиваться, как это и было 17 июня или во время венгерского восстания. Многие западные дипломаты уже за несколько месяцев до этого предполагали, что ГДР закроет пути отхода, и многие, конечно, ожидали, что это стабилизирует ситуацию в одной из горячих точек холодной войны.

В то же время Берлинская стена стала открытым символом поражения коммунизма, который для сохранения своего правления был вынужден запирать свое население и расстреливать тех, кто хотел сбежать. Этот режим не мог быть стабилизирован никаким другим способом, кроме как силой; лидеры СЕПГ прекрасно понимали это. Официальное обозначение Стены как «антифашистского оборонительного вала» было лишь тщательным сокрытием собственной политики насилия режима и, более того, делегитимировало антифашизм. Хотя постоянная пропаганда СЕПГ о том, что ФРГ является прибежищем фашизма и милитаризма, при всех искажениях не была полностью надуманна, не осталось никого, кто всерьез бы верил, что Стена построена, чтобы сдержать натиск западногерманских нацистских батальонов. По сути, СЕПГ продемонстрировала лишь верность своему убеждению: легитимация социализма проистекает не из одобрения большинством народа, а из исторической правильности идеи.

Поэтому первыми мерами режима после возведения Стены были идеологическая борьба и репрессии. С лета и до конца 1961 года общее число заключенных в ГДР выросло более чем на пятьдесят процентов. Во второй половине 1961 года почти двадцать тысяч человек были заключены в тюрьму за политические преступления. Кроме того, в качестве новой формы наказания был введен «трудовой лагерь», куда «тунеядцев» отправляли для «трудового воспитания». «Врагам социализма» открыто угрожали законом силы: «С провокаторами дискуссии не ведутся. Их следует сначала избивать, а затем передавать органам», – приказывало вечером 13 августа руководство Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ/FDJ). Пограничным войскам было приказано применять огнестрельное оружие против «нарушителей границы». В частности, необходимо было бороться с влиянием западных СМИ; каждый, кто смотрел западное телевидение, подвергался преследованию. ССНМ организовала акцию «Блиц-акция против натовских антенн», в ходе которой активисты ССНМ уничтожили или выкрутили телевизионные антенны, направленные на запад, с крыш домов3838
  Werkentin, Politische Strafjustiz. S. 250 ff., 267; Staritz, Geschichte. S. 199 f.; Schroeder, SED-Staat. S. 168 f.


[Закрыть].

Эта политика запугивания и насилия со стороны СЕПГ определяла повседневную жизнь до ноября 1961 года, после чего террор ослаб. Власть государственной партии была консолидирована. Со строительством Стены и возобновлением борьбы с внутриполитическими «врагами», казалось, были созданы все условия для построения реального социализма.

Импульс к тому, чтобы с новой силой начать всеобъемлющие реформы и активизировать усилия по преодолению экономических проблем последнего десятилетия, был двоякий. С одной стороны, он исходил от Советского Союза: здесь коммунистическая партия вновь усилила критику Сталина и сталинизма и пропагандировала в качестве важнейших целей модернизацию экономики, мирное сосуществование и системное соревнование между социалистическими и капиталистическими государствами. Партия считала теперь, что фаза обострения классовой борьбы осталась позади, СССР теперь был государством всего народа, а не только одного класса; переход к коммунизму было суждено осуществить уже нынешнему поколению. На этот раз импульсы из СССР были восприняты СЕПГ с большей готовностью, чем в период оттепели после смерти Сталина. Впервые газеты ГДР рассказали о преступлениях сталинизма, а предложения о далеко идущих экономических реформах, обсуждавшихся в Советском Союзе, встретили внимательный интерес3939
  Hildermeier, Geschichte. S. 788 ff.


[Закрыть].

Второй импульс пришел изнутри. По сравнению с 1960 годом экономическое положение страны вновь ухудшилось, цели семилетнего плана не были достигнуты, показатели роста снижались. Хотя руководство ГДР теперь могло повышать трудовые стандарты и цены, не опасаясь увеличения числа эмигрантов, уже заметное падение реальной заработной платы в 1962 году и явная нехватка потребительских товаров вызвали явное недовольство, особенно среди рабочего класса, о чем сообщала Штази: на листовках уже можно было прочитать: «Коммунисты, дайте нам больше еды, или вы уже забыли 17 июня?» или «Как накормишь, так и поедешь!»4040
  Steiner, Plan. S. 128.


[Закрыть]. Про обещание вскоре догнать ФРГ уже никто не вспоминал. Провал прежней экономической политики был очевиден.

Экономическая система, которую СЕПГ создала в ГДР в послевоенный период, во всех существенных моментах копировала народное хозяйство СССР, страны, которая все еще была в основном аграрной по своей структуре и с помощью сталинской командно-административной экономики за тридцать лет завершила догоняющую индустриализацию. Если ГДР хотела обогнать ФРГ по производительности и уровню жизни, а это было заявленной целью, ей, очевидно, нужны были другие методы, специально разработанные для высокоиндустриальной страны.

Из этих импульсов выросла «Новая экономическая система планирования и руководства» (NÖS), которая определяла дебаты об экономической политике страны в течение почти десяти лет и привела к всесторонней модернизации экономического управления и значительному росту производительности. Она была основана на осознании того, что централизованное экономическое планирование, которое распространялось на решения по продукции каждой отдельной компании, оказалось неэффективным и негибким. Поэтому централизацию экономического планирования решено было сократить, а головным управлением должен был предписываться лишь «среднесрочный перспективный план». Вместо этого предприятиям и, прежде всего, Союзу народных предприятий (VVB), который теперь функционировал как отраслевая ассоциация или холдинговая компания, было предоставлено значительно больше самостоятельности. Главным критерием стало не выполнение плана, а прибыль – не слыханная дотоле в экономике ГДР идея. Прежде всего, это потребовало пересмотра цен для их большей ориентации на спрос. Заинтересованность работников в повышении производительности труда больше не должна была проистекать исключительно из сдельной системы и политической сознательности. Напротив, работники должны были быть материально заинтересованы в результатах деятельности компании – через бонусы, поэтапную заработную плату и другие льготы4141
  Steiner, Plan. S. 129 ff.; André Steiner: Von «Hauptaufgabe» zu «Hauptaufgabe». Zur Wirtschaftsentwicklung der langen sechziger Jahre in der DDR // Schildt u. a. (Hg.), Dynamische Zeiten. S. 218–247; Meuschel, Legitimation und Parteiherrschaft. S. 181 ff.


[Закрыть].

Руководители экономики ГДР считали, что нашли в Новой экономической системе способ реализовать на практике теоретически выведенное превосходство социализма над (по их мнению, исторически устаревшим) капитализмом, и таким образом впервые в истории создать социалистическую экономическую систему развитого индустриального государства. Эта историческая перспектива всегда была понятна как экономическим плановикам, так и политикам СЕПГ, особенно Ульбрихту, который теперь поставил себя во главе реформаторов и тем самым на время заглушил возражения скептиков.

Экономические реформы Новой экономической системы встретили одобрение и даже энтузиазм на заводах и среди плановиков. В партийном аппарате, однако, многие кадры оставались скептиками – если доминирует экономическая рациональность и мышление эффективности, как это можно совместить с приматом политики и претензией партии на лидерство? Ответ был: на основе науки. Так же как социализм не является волюнтаристской конструкцией, а основан на научных категориях, то есть имеет «объективный» характер, так и социалистическая экономика должна управляться в соответствии с научными принципами. Фундаментальные исследования, кибернетика, теория систем, новые технологии, организационная наука – это были новые, часто используемые термины, которые говорили о том, что экономический успех социализма в ГДР основывался на последовательно научно обоснованной политике, а значит, был неизбежен. «На смену капиталистической экономической анархии, – формулировала СЕПГ в своей партийной программе января 1963 года, – приходит плановое управление и развитие социалистической экономики в соответствии с высочайшим уровнем науки <…>. Это требует применения передовой науки и техники, освоения самых современных методов производства и квалифицированного управления и организации национальной экономики»4242
  Programm der SED. 18.01.1963, цит. по: Weber, DDR, Dok. Nr. 153.


[Закрыть].

Соответственно, смена курса экономической политики сопровождалась существенным и ускоренным расширением образования. «Всестороннее строительство социализма в ГДР требует овладения технической революцией и развития социалистической общины, – подчеркнул ЦК СЕПГ. – Техническая революция, новая экономическая система планирования и управления народным хозяйством и единая социалистическая система образования образуют неразрывное единство во всестороннем созидании социализма»4343
  Neues Deutschland. 14.02.1965, цит. по: Klessmann, Zwei Staaten. S. 349.


[Закрыть]. Дошкольное образование, десятиклассная политехническая средняя школа, профессиональная переподготовка взрослых, расширение сети техникумов и университетов – здесь разворачивались основные усилия, причем с несомненным успехом: если в 1951 году только 16 процентов учеников посещали школу более восьми лет, то к 1970 году этот показатель составил 85 процентов, что является очень высоким показателем даже по международным стандартам4444
  Weber, DDR. S. 65; Oskar Anweiler, Bildungspolitik // CSD. Bd. 9. S. 582 ff.


[Закрыть].

Реформы в экономике и системе образования сопровождались и другими изменениями. Молодежь, от которой руководство партии ожидает таких больших достижений, следует не запугивать, а поощрять, говорилось теперь. К «неудобным вопросам молодежи» следует относиться серьезно и не отмахиваться от них как от провокации, говорилось в «Молодежном коммюнике» СЕПГ в 1963 году. ГДР нужны были не «мелкие душонки, выскочки и карьеристы», а «независимые и уверенные в себе граждане с устойчивым характером, с социалистическим мировоззрением, основанным на передовых научных знаниях, приобретенных благодаря собственному мышлению и в противостоянии с отсталыми взглядами и реакционными идеологиями»4545
  Jugendkommuniqué der SED. 17.09.1963, цит. по: Weber, DDR, Dok. Nr. 156; Ohse, Jugend nach dem Mauerbau. S. 64–82.


[Закрыть].

Для достижения этой цели необходимо было мобилизовать не только рабочих, но и все слои и классы общества. Строгие критерии социального отбора при поступлении в вузы были смягчены, в 1966 году почти треть студентов составляли представители «интеллигенции», в 1960 году их было менее пятнадцати процентов. Реформы наконец дошли до политики и культуры: статуи Сталина исчезли с городских площадей, амнистии 1962 и 1964 годов принесли свободу более чем 16 тысячам политических заключенных. Произведения критически настроенных писателей печатались и привлекали огромное внимание. В рассказе Кристы Вольф «Разделенное небо» критически обсуждались утечка людей на Запад и строительство Стены, роман Эрика Нойча «След камней» описывал конфликты между рабочими и начальством. Ощутимое изменение атмосферы в ГДР в 1963–1964 годах оценили прежде всего интеллектуалы. Для рабочих же более решающим фактором было улучшение материальных условий, и действительно экономические показатели пошли вверх: в 1964 и 1965 годах национальный доход вырос на пять процентов в год, производительность труда – на семь процентов. Уровень жизни рос медленнее, чем надеялись и предсказывали, и значительно отставал от уровня ФРГ, но все же был заметен. Даже дорогостоящие потребительские товары, символы бытового благосостояния, теперь стали доступны многим: в 1966 году в ГДР имели телевизор 54 из 100 семей, стиральную машину – 32, холодильник – 31; всего десятью годами ранее это была привилегия единиц4646
  Steiner, Plan. S. 151–159.


[Закрыть].

Несмотря на такие показатели, вскоре стало очевидно, что основные проблемы экономики ГДР не были решены даже Новой экономической системой. Конечно, производственные результаты предприятий теперь должны были рассчитываться не на основе чистого объема производства, а больше на основе цен, но поскольку рыночные цены не могли быть использованы в качестве основы, успех предприятия по-прежнему зависел от выполнения плана. Заработная плата все еще не была связана с ростом производительности. Стимулы для инноваций оставались слабыми. Повсюду экономические, ориентированные на эффективность меры вступали в противоречие с политической гегемонией партийной власти. СЕПГ хотела провести экономическую реформу на основе научно-технической революции, но не могла позволить экономической сфере стать независимой, поскольку это противоречило бы претензиям партии на управление всем обществом, а особенно экономикой4747
  Meuschel, Legitimation. S. 191; Steiner, Plan. S. 132 f.


[Закрыть].

Более того, оказалось, что задуманная демонстрация силы оказалась непосильным грузом для экономики ГДР. Уже Хрущев подозревал, что ГДР сможет победить в соревновании с ФРГ, только если будет получать дешевое сырье из Советского Союза. В долгосрочной перспективе, однако, это оказалось проблематичным, поскольку СССР субсидировал ГДР, поставляя сырье по ценам ниже мировых, и поэтому был вынужден сокращать поставки во время кризиса. Тот факт, что ГДР при Ульбрихте попыталась активизировать торговлю с Западом, вызвал у некоторых советских руководителей подозрение, что в перспективе ГДР хочет использовать экономические реформы для разрыва с СЭВ4848
  Przybylski, Tatort Politbüro. Bd. 2. S. 149 f.


[Закрыть].

В декабре 1965 года Новая экономическая система была пересмотрена. Индивидуальная ответственность предприятий и полномочия экономических реформаторов были снижены, централизованное планирование вновь усилено, был снова подчеркнут примат политики над экономикой, а значит, партийного руководства над экономической экспертизой. Новый лозунг – «Экономическая система социализма» (ÖSS) – по сути означал концентрацию финансовых средств и ресурсов в тех областях, где технологические изменения считались особенно выраженными, а перспективы – особенно радужными: электроника, прежде всего новейший сектор обработки баз данных, автоматизация производственных процессов, химия, особенно нефтехимия, а также машиностроение и строительство заводов. Задача центрального планирования заключалась в инициировании и ускорении инновационных процессов и структурных изменений. Фабрики и заводские ассоциации должны были получить больше автономии в своих областях, чтобы повысить производительность труда, качество и эффективность. Таким образом, экономика ГДР должна была совершить не только количественный, но и качественный скачок, что позволило бы ей не позднее 1980 года достичь главной цели – экономически догнать ФРГ. Все усилия были направлены на достижение этой цели, и именно она придавала усилиям экономики ГДР такой специфически национальный тон4949
  Steiner, Plan. S. 142–164; Staritz, Geschichte. S. 218–229; Meuschel, Legitimation. S. 181–220.


[Закрыть].

В этом контексте возникла и знаменитая многократно высмеянная формула Ульбрихта о том, что ГДР «обгонит Запад, не догоняя его». Однако мысль, лежащая в его основе, была не такой уж и надуманной. Она восходила к идеям одного советского кибернетика, который, ссылаясь на развивающиеся компьютерные технологии, утверждал, что превосходство социалистической системы нельзя доказать, соревнуясь с Западом его средствами и на одном уровне. Напротив, по его мнению, необходимо перепрыгнуть через нынешний этап научно-технического развития и доказать превосходство социализма с помощью технологий следующего поколения. С началом цифровой революции несколько лет спустя это видение в определенной степени стало реальностью – хотя и в совершенно других условиях: не в контексте социалистического экономического планирования и государственных инновационных кампаний, а в среде одержимых новыми медиа технооптимистов, творивших в квазихипстерском, крайне либеральном климате калифорнийских университетов.

Но даже эта последняя версия социалистической экономики вскоре показала свои противоречия и недостатки. Правда, теперь стали прислушиваться к экспертам, прежде всего к техникам и инженерами, а лозунгами стали современность, эффективность, инновации. Но поскольку масштабы экономических проектов, считавшихся инновационными и перспективными, превышали возможности экономики ГДР, пришлось создавать координационные центры, прежде всего крупные исследовательские центры, в которые в среднем вкладывалось в три раза больше средств, чем в другие отрасли промышленности. В результате другие области, не в последнюю очередь в сфере производства потребительских товаров, остались без внимания. Кроме того, потребности в финансировании расширяющегося военного аппарата и аппарата безопасности постоянно росли, поэтому средства становились еще более скудными. Для достижения цели – к 1980 году догнать Западную Германию – был необходим рост производительности труда не менее девяти процентов в год. Фактически было достигнуто около пяти процентов – что было отличным показателем по сравнению с другими государствами СЭВ, но не сократило отставания от ФРГ.

Таким образом, итог политики реформ в конце 1960‑х годов вновь не оправдал ожиданий. Уровень жизни населения ГДР в самом деле значительно повысился и был явно выше, чем в других странах СЭВ. В особо развитых отраслях экономики, прежде всего в области химии и строительства заводов, ГДР обогнала все другие страны СЭВ, хотя по техническому уровню и качеству продукции ей было еще далеко до пресловутого «мирового уровня». В то же время инфраструктуре, производству потребительских товаров, энергетике и хронически отстающему сектору услуг не уделялось должного внимания. Предполагалось, что такие отсрочки будут временными, пока модернизация ключевых секторов не придаст динамизма всей экономике. Но недостатки и узкие места в снабжении становились все заметнее и приводили к постоянному недовольству населения.

Оказалось, что экономическое творчество и эффективность не могут быть просто приказаны правящей партией. СЕПГ просто не смогла представить практические доказательства превосходства рационального социалистического управления экономикой над анархическим, иррациональным характером капитализма. Но это было связано в первую очередь не с тем, что партия постоянно мешала полным наилучших намерений технократам. Скорее, централизованное планирование само по себе было главным препятствием на пути экономического прогресса. Отсутствие плюрализма концепций и подходов, открытых дискуссий, стимулов к работе и конкуренции оказалось решающим препятствием на пути к динамичной и конкурентоспособной национальной экономике.

Конечно, распространение Новой экономической системы в начале 1960‑х годов сопровождалось и характерными идеологическими сдвигами. Подобно СССР, считавшему себя «государством всего народа», СЕПГ теперь описывала ГДР как такое «социалистическое общество, для которого характерны товарищеское сотрудничество и взаимопомощь. При социализме начинает становиться реальностью сообщество свободных людей, объединенное общим, свободным и творческим трудом»5050
  Parteiprogramm der SED. 18.01.1963, цит. по: Weber, DDR, Dok. Nr. 153.


[Закрыть]. Понятие «сообщество» здесь вновь выражение стремления к целостности и против противоречивой реальности индустриальной эпохи модерна, ориентированной на различия интересов, конфликты и разнообразие. По словам Ульбрихта, искусство должно передать «героизм мирного труда», «людей, которые строят великие промышленные гиганты» или выполняют сварочные работы «на стальных опорах головокружительной высоты». ГДР была одной из самых промышленно развитых стран в мире, с баснословной 57-процентной долей промышленности в валовой добавленной стоимости, а промышленность, технологии и наука считались выражением истинного гуманизма, в то время как критика технологий и прогресса считалась выражением буржуазного декаданса и «капиталистического культурного разложения»5151
  Ulbricht auf der 2. Bitterfelder Konferenz, 24–25.04.1964, цит. по: Meuschel, Legitimation. S. 216.


[Закрыть].

Здесь таилась почва для новых противоречий. Более либеральный климат, который стал заметен в культурной и научной политике после начала экономических реформ 1962 года, повлек за собой более открытые дебаты и новые формы искусства. Ученые-естественники жаловались, что им приказывают выйти на мировой уровень, но не разрешают обмениваться идеями с передовыми западными учеными. Юристы указывали на недостаточное развитие правового государства в ГДР. Писатели описывали деформации личности при социализме. Артисты кабаре, такого как лейпцигская «Пфеффермюле», высмеивали перекосы в планировании и дефицит: неудивительно, что через некоторое время СЕПГ отреагировала на это резкой отповедью. Поводом стала критика политической системы ГДР со стороны Роберта Хавемана. В 1943 году этот знаменитый физик-коммунист был приговорен к смертной казни нацистским судом, затем казнь была отложена из‑за «деятельности, полезной для военных нужд»; до 1945 года он просидел в бранденбургской тюрьме. Это обеспечило ему почти сакральное положение в ранней ГДР. Однако после ХХ съезда КПСС Хавеман превратился в критика сталинизма и с тех пор призывал к соединению социализма и демократии. Хотя он видел в ГДР «решающий шаг вперед в истории Германии», он считал, что некоторые тенденции ГДР «выглядят как воспроизведенные фашистские поведенческие нормы и способы мысли». Снова есть [главная] партия, скучная, полностью подмятая пресса, всевластная тайная полиция, парламент без оппозиции, официальная культурная политика, вмешивающаяся во все вопросы искусства и литературы, навязанное государством мировоззрение и государственное подавление любых отклонений от правящей „идеологии“»5252
  Havemann, Fragen – Antworten – Fragen. S. 300.


[Закрыть]. Это были неслыханные слова, за которые другие, менее заметные критики были бы упечены в тюрьму на долгие годы. Но Хавемана сперва лишь исключили из СЕПГ и уволили с должности профессора Университета имени Гумбольдтов, и только в 1966 году поместили под домашний арест. Руководство партии увидело в критике Хавемана, которую он опубликовал и в западных СМИ, подтверждение своей убежденности в том, что оно зашло слишком далеко со своей «мягкой волной» в культурной политике ГДР.

В результате в декабре 1965 года либеральная линия культурной политики была отменена, и было принято решение об ужесточении контроля над наукой и культурой в соответствии с линией партии. «Некоторые деятели культуры, – сказал Ульбрихт, – поняли большую творческую свободу, которая существует в нашем общественном строе для писателей и художников, как отказ уполномоченных органов общества от любой направляющей деятельности и как предоставление свободы нигилизму, полуанархизму, порнографии или другим методам [!] американского образа жизни»5353
  Probleme des Perspektivplans bis 1970 [Referat Ulbricht auf 11. Plenum des ZK der SED, 16–18.12.1965] // Schubbe, Dokumente. Bd. 1. S. 1081–1088, здесь S. 1087.


[Закрыть]. Реакцией стала жесткая культурная политика, разрушившая на долгие годы все надежды на более открытую дискуссию, культурный динамизм и творческую свободу в ГДР.