Текст книги "История Германии в ХХ веке. Том II"

С начала 1960‑х годов стала заметна последняя фаза восстановления и на рынке жилья. Но вопреки мнению большинства экспертов в области жилищного строительства, спрос на жилье не снизился, а продолжал расти. С одной стороны, это было связано с ростом числа браков и рождений. Но помимо этого, долгосрочные тенденции сочетались с новыми потребностями и желаниями: пожилые люди все чаще переезжали в собственные квартиры, чтобы преодолеть несущую конфликты тесноту в квартирах детей. Это значительно ускорило пространственное разделение между поколениями. Кроме того, теперь, когда самые тяжелые трудности были устранены массовым строительством жилья в послевоенные годы, вырос спрос на лучшие и большие квартиры. Средняя площадь квартиры для семьи из четырех человек в 1950 году составляла менее пятидесяти квадратных метров, к 1960 году она выросла до семидесяти, а к 1970 году – до 86 квадратных метров99
  Schildt, Sozialgeschichte. S. 39 ff.; von Beyme/Berger (Hg.), Neue Städte aus Ruinen; Flagge (Hg.), Geschichte des Wohnens. Bd. 5; Kramper, Neue Heimat.


[Закрыть]. В 1950‑х годах среди экспертов и политиков существовало единодушие относительно принципов, в соответствии с которыми следует проектировать массовое жилье: «город-сад» 1920‑х годов предлагал идеальную модель. В нацистскую эпоху она была дополнена специфическими национальными элементами, но основные принципы были сохранены и теперь служили примером. В противоположность натиску большого города, доходным домам и высотным зданиям, новые районы должны были планироваться по принципу «структурированного и негустонаселенного» города – в пригородах, с большими зелеными пространствами, вблизи природы, с большим количеством света и солнца. Многие планы строительства новых городов 1950‑х годов следовали планам развития, разработанным в годы войны, в которых разрушения, вызванные воздушными налетами союзников, рассматривались как возможность для «органической» реконструкции. Освобожденные от идеологического балласта нацистской эпохи, но в значительной мере спланированные теми же архитекторами, многочисленные крупные новые жилые районы 1950‑х годов были спроектированы и построены за пределами центров городов в соответствии с принципами «децентрализации» и «озеленения».

Это было полностью в духе правительства Германии; канцлер Аденауэр также неоднократно подчеркивал, насколько высотные здания «способствуют обезличиванию человека, особенно потому, что они делают невозможным столь необходимое соединение семьи, мужа, жены и детей, с природой, с уходом за садом». Многоэтажные жилые дома, в частности, многократно усиливали опасность «превращения большого города в место, где сгинет настоящий человек». Напротив, собственный дом он считал лучшей формой жилья, поскольку он был наиболее удобным для семьи. И наоборот, съемные квартиры, по словам Люке, многолетнего министра жилищного строительства, препятствовали тому, чтобы семьи обзаводились детьми и тем самым способствовали «контрацепции, абортам и развращению нравов, а значит, биологической смерти народа»1010
  Adenauer im Jahre 1957, цит. по: Kramper, Neue Heimat. S. 180; Lücke, 22.09.1951, цит.: ibid. S. 201.


[Закрыть].

Критические идеи в отношении большого города были широко распространены в это время и в СДПГ, а еще больше – в профсоюзах, которые в строительстве социального жилья рано обнаружили важное поле общественно-политической деятельности, и принадлежащая профсоюзам компания «Нойе Хаймат» вскоре превратилась в одну из крупнейших компаний по строительству жилья в ФРГ. Сочетание жилищной политики с профсоюзными идеалами и социальным видением будущего особенно ярко проявилось в строительной деятельности «Ное Хаймат».

Одним из первых новых крупных жилых районов «Нойе Хаймат» стал гамбургский проект Хонеркамп, реализованный Хансом Бернхардом Райховом в середине 1950‑х годов. Во время войны Райхов участвовал в разработке «Генерального плана Ост», а после войны пропагандировал ставший вскоре очень влиятельным принцип «органичного урбанизма». В Хонеркампе 1500 квартир были построены на большой территории за пределами центра города, более половины участка было благоустроено, с домами на одну и две семьи, а также трех-, максимум шестиэтажными зданиями – «озелененное поселение», «оазис покоя» вдали от опасностей большого города и промышленности. Подобное поселение, которое долгое время пропагандировалось как «городской шедевр» и образец современного строительства, появилось в Зеннештадте недалеко от Билефельда. Такое поселение, как утверждало в 1958 году правление «Нойе Хаймат», не только удовлетворяет потребность в жилье, но и «возвращает людей к самим себе из массы, тем самым служа социальному порядку и давая семье настоящую родину». Наконец, в 1961 году в Бремене было торжественно открыто поселение «Нойе Фар», которое стало «самой систематической реализацией программы структурированного и негустозаселенного города в Германии, даже во всей Европе», с 10 тысячами квартир для 25 тысяч человек, с низкой плотностью застройки, масштабными зелеными зонами и планированием дорог, которое удерживает движение транспорта за пределами жилых районов1111
  Harro Iden, Vorstandsmitglied der Neuen Heimat, 1958, цит.: ibid. S. 201; Kramper, Neue Heimat. S. 176.


[Закрыть].

Однако эти парадные жилые комплексы были лишь вершиной развития, которое выманивало, прежде всего, молодые семьи из все еще сильно разрушенных или лишь временно и дешево восстановленных городских центров в зеленые пригороды, в результате чего все меньше и меньше людей, в основном пожилых, оставалось жить во все более пустеющих центрах городов. Несомненно, новые городские поселения-сады пользовались большим спросом у тех, кто искал жилье. Однако, помимо преимуществ, вскоре проявились и недостатки пригородных поселений: поскольку они планировались как чистые, тихие жилые районы вдали от шума и суеты трудовой жизни, в них отсутствовала не только инфраструктура и деловые районы, но, зачастую, и транспортное сообщение с другими районами города. Кроме того, цены на землю в близлежащих районах вскоре значительно выросли, так что финансовые преимущества городских поселений-садов были утрачены как для застройщиков и муниципалитетов, так и для жителей.

С начала 1960‑х годов, с новым ростом спроса на жилье, но теперь уже ориентированным преимущественно на качество, усилилась критика пригородных поселений и связанных с ними семейных и социально-политических идеалов. Его кульминацией стал памфлет 1965 года франкфуртского социального психолога Александра Митчерлиха о «негостеприимности наших городов». В нем Митчерлих критиковал «стремление к природе», распростирающиеся пригородные поселения, связанную с ними изоляцию и одиночество жителей, а также разделение функций между работой и жизнью. Митчерлих призывал к восстановлению урбанизма путем интеграции жилых и рабочих пространств: «Высоко централизованный старый город функционально расслоился. Неуютность, которая распространяется по этим новым городским районам, удручает»1212
  Mitscherlich, Unwirtlichkeit. S. 9.


[Закрыть]. Эту критику разделяли многие градостроители и застройщики молодого поколения, иногда с явной ссылкой на первую фазу функционализма 1920‑х годов. Города-сады во внешних округах лишили города их идентичности, которая описывается такими терминами, как взаимосвязанность, интеграция и коммуникация. Для того чтобы вернуть эти утраченные функции городского сосуществования, необходимо прекратить «воздержание» и форсировать плотность застройки и «интенсивное заселение». Поэтому необходимы были «проекты в рамках высотных жилых комплексов» с целью собирания города «на минимально возможном пространстве, чтобы таким образом дать возможность большому количеству живущих людей улучшить внутригородские коммуникационные пути»1313
  Ibid. S. 60.


[Закрыть]. «Общество через плотность» и «возвращение городского пространства» были новыми идеалами, которые понимались как маркеры прогресса и уже с середины 1960‑х годов стали преобладающей градостроительной доктриной. «Современное строительство» означало высотные здания и серийное производство, лифты, стеклянные фасады, встроенные кухни, мусоропроводы и централизованное отопление, в общем: функционалистская архитектура в «интернациональном стиле».

С этим трендом, который с начала 1960‑х годов начал развиваться с удивительной скоростью, было связано политическое осознание, что таким способом архитекторы и градостроители, а также политики в области жилищного строительства могли дистанцироваться от градостроительных идеалов 1950‑х годов и предшествующих лет. Таким образом, новое городское строительство также понималось «как часть „денацификации“ и „депровинциализации“, как отказ от критики консерваторами модерна и цивилизации, от содержащегося в ней презрения к жизни в метрополии и ориентации исключительно на семью с детьми как модель совместной жизни». Пригородные жилые массивы «на природе» теперь рассматривались как свидетельство индивидуалистического и антигородского, даже асоциального образа жизни, дом – как «концепция городской безответственности», как «проявление частного эгоизма», домовладельцы – как «садовые гномы – капиталисты»1414
  Цитата: ibid. S. 13; Wulf Tessin: Die Entstehungsbedingungen der Großsiedlungen // Herlyn/von Saldern/Tessin (Hg.), Neubausiedlungen. S. 75–101, здесь S. 88; Mitscherlich vor dem Bundestagsausschuss für Raumordnung, Bauwesen und Städtebau, 19.09.1973, цит. по: Kramper, Neue Heimat. S. 287.


[Закрыть].

Новая основная линия городского планирования, направленная на «реурбанизацию» и плотность застройки, быстро и надолго нашла отражение в строительной практике. Многочисленные крупные жилищные проекты, построенные с середины 1960‑х годов, теперь планировались преимущественно в черте города и как комплексы зданий с большим количеством этажей, чтобы обеспечить «интеграцию и коммуникацию», одновременно целью было строить дешево, быстро и при этом по высоким стандартам. В Гамбурге был построен большой жилой массив Мюммельмансберг, в Гейдельберге – жилой массив Эммертсгрунд, в Мюнхене – «разгрузочный город-спутник Ной-Перлах» – с 25 тысячами квартир, один из самых больших жилых комплексов, когда-либо построенных. В 1960‑х годах в более чем 100 городах было построено в общей сложности около 600 тысяч квартир в таких многоэтажных и сильно уплотненных жилых комплексах.

Приверженность к городскому прогрессу и функционализму преобладала и в постройках целевого назначения. Новый стиль преобладал в школьных зданиях, больницах и ратушах, но прежде всего в зданиях университетов. Для того чтобы как можно быстрее восполнить апострофированное отставание в образовательной политике, в частности охватить малообразованные регионы и слои, в короткие сроки были возведены многочисленные новые университетские здания, часто огромные высотные комплексы на окраинах городов, в виде экономичных бетонных конструкций. Они должны были демонстративно выделяться на фоне традиционных университетов для элиты, расположенных во внутренних политических городах, таких как Гейдельберг или Гёттинген, и излучать своим внешним видом модерность, социальную открытость и оптимизм в отношении прогресса. Университет в Бохуме считается особенно ярким примером такой архитектуры. Он был создан по решению правительства земли, возглавляемого ХДС/ХСС, и открыт в 1965–1969 годах как первый университет в пролетарской Рурской области. Планировка и архитектура нового университета почти образцово выражали многие современные в тот момент идеи. Тринадцать одинаковых высотных зданий из стандартных сборных бетонных элементов, каждое длиной 200 метров, шириной 70 метров и высотой 12 этажей, окруженные автостоянками, развязками автомагистралей и жилыми кварталами, построенными в том же стиле, создавали впечатление промышленного комплекса, научной машины. Однако архитекторы ни в коем случае не считали такое впечатление чем-то устрашающим; напротив, они понимали Рурский университет как выражение функционального, даже демократического строительства. Исследования и преподавание должны были проводиться не в представительных зданиях императорской эпохи или резиденциях феодального прошлого, а в светлых, современных зданиях, в которых предполагаемое равенство всех факультетов отражалось во внешнем равенстве всех зданий. Даже соединение со специально построенной автострадой должно было символизировать не только пространственную, но и социальную доступность университета для всех: «Равенство, максимально возможная близость и человеческий и профессиональный обмен стали встроенными программами – в архитектурном стиле без символики господства, который стал известен как „интернациональный стиль“»1515
  Архитектура Рурского университета в Бохуме, http://www.ruhr-uni-boehum.de/universitaet/campus-und-kultur/campusentwicklung/architektur/ [17.04.2011]; ср.: Oliver Schmidtke: Die Architektur der Ruhr-Universität Bochum sowie der Universität Bielefeld und ihre Entsprechung im technokratischen Deutungsmuster von Wissenschaft // Franzmann/Wolbring (Hg.), Zwischen Idee und Zweckorientierung. S. 137–182.


[Закрыть].

Однако примерно через десять лет эта эйфория от чрезмерной модерности в городском строительстве начала угасать, когда стало ясно, что идеи планировщиков об интенсивной городской жизни, коммуникации и интеграции не оправдались, и вместо этого во многих новых жилых районах картина стала характеризоваться запустением, изоляцией и постепенным разрастанием трущоб. Однако интенсивность строительства в эти пятнадцать с лишним лет была настолько высокой, что оставила непоправимые следы в западногерманских городах. Реализация новых крупных жилых комплексов отнюдь не была обусловлена исключительно или главным образом экономическими интересами застройщиков, а следовала градостроительной тенденции постулатов плотности и урбанизации и связанным с ними социально-политическим представлениям и целям тех лет. Но это не было специфически западногерманским явлением: «интернациональный стиль» функционалистских, плотно застроенных больших жилых комплексов стал характерной чертой строительной деятельности во всей Западной Европе и в аналогичной, часто даже более чрезмерной форме в странах Восточного блока, не в последнюю очередь в ГДР.

Наряду с масштабным строительством, санация центров городов была вторым направлением строительной политики начиная с середины 1960‑х годов. Речь уже не шла о восстановлении разрушенных во время войны зданий в городах, поскольку к середине 1960‑х годов это было в основном завершено, хотя во многих случаях это были быстровозводимые дешевые строения. Интерес планировщиков теперь все больше сосредоточивался на оставшихся старых жилых и коммерческих зданиях в центрах городов, появление большинства из которых датируется десятилетиями до Первой мировой войны. Прежде всего, предметом ожесточенной критики стали «доходные дома имперской эпохи» – кварталы больших городов, в которых социально слабые слои населения жили в старых, часто технически немодернизированных домах. Однако на самом деле буржуазные здания вильгельмовского периода и начала века также попадали под пристальное внимание градостроителей, особенно когда они мешали модернизации центра города. Городские центры, возникшие на рубеже веков, теперь объединяли в себе все, что – вне зависимости от партий – считалось немодным и устаревшим, даже реакционным. Для социал-демократии и профсоюзов, в частности, эти городские районы символизировали Германию угнетения и ограниченности, против чего они выступали семьдесят лет назад. В ходе федеральной избирательной кампании 1965 года СДПГ выбрала в качестве своей эмблемы автомобильный регистрационный знак с надписью «SPD 1965», а в телевизионной рекламе впервые показала узкий старый город на юге Германии, который пощадила война – с разрушающимися вильгельмовскими фасадами и узкими городскими воротами, затрудняющими въезд грузовика со строительными материалами. Этому противопоставлялся новый город как видение лучшего будущего – с надземными автобанами, проходящими прямо через центры Берлина и Дюссельдорфа, как пример современного, уплотненного, удобного для движения города, который обещала построить СДПГ1616
  Фильм доступен по ссылке: http://www.bild.de/video/clip/spd/1965–8431290.bild.html [14.11.2011].


[Закрыть].

С нехваткой жилья и теснотой должно было быть покончено, старые здания, оставшиеся после войны от имперской эпохи и предшествующих веков, должны были быть убраны, а место, наконец, освобождено для современной жизни, в соответствии с распространенным в тот момент видением будущего. При перепланировке городов, как объяснил в 1967 году Фиетор, председатель «Нойе Хаймат», речь идет «не о восстановлении и сохранении города Средневековья, Ренессанса, барокко, построенного для пешеходов, и уж точно не об ужасном дегенеративном стиле эпохи Вильгельма, то есть не об удушении дальнейшего развития общества, культуры и экономики, жизни как таковой, а о строительстве новых областей жизни в новых формах и так, чтобы построенное обеспечивало возможность для дальнейшего развития»1717
  Albert Vietor, 23.02.1967, цит. по: Kramper, Neue Heimat. S. 349.


[Закрыть].

Какой радикализм был связан с такими представлениями, показательно отобразилось в Гамбурге, где в 1966 году был представлен как «предложение по преобразованию гамбургского района Санкт-Георг» проект «Альстерцентрум», также спроектированный «Нойе Хаймат». Согласно этому предложению, старый рабочий район, плотный клубок старых зданий с дешевыми квартирами, магазинами и заведениями красных фонарей, расположенный прямо рядом с железнодорожной станцией, должен был быть полностью снесен, а все жители переселены. На его месте должен был быть построен современный комплекс из пяти соединенных между собой высотных зданий высотой до 63 этажей, длиной 700 метров и шириной 300 метров, рассчитанный на 6 тысяч квартир и 20 тысяч жителей, многочисленные офисные и торговые помещения, а также 16 тысяч подземных парковочных мест. Это здание, которое после завершения строительства должно было стать самым большим зданием в мире, больше, чем Пентагон в Вашингтоне, было проведено градостроителями и местными политиками по всем инстанциям в Гамбурге и в конце концов не было построено только по финансовым причинам. Профсоюзная газета «Вельт дер Арбайт» описала свое видение нового центра в узнаваемо эйфорическом ключе: «Сразу за набережной Внешнего Альстера, где нуждающийся в перепланировке район Санкт-Георг доходит до задней части шикарного отеля „Атлантик“, возвышается охватывающий весь бывший район, современный жилой комплекс, белый и избавленный от впечатления тяжеловесности благодаря пирамидообразному сужению к вершине»1818
  Welt der Arbeit, Extradienst, Juli 1973, цит. по: Kramper, Neue Heimat. S. 348.


[Закрыть].

Пик перепланировки центров городов пришелся на начало 1970‑х годов и осуществлялся не только и не главным образом жилищными кооперативами, а следовал рыночному принципу, который выступал против дешевого жилья в дорогих районах. Однако основная идея утвердилась в середине 1960‑х годов и была связана с видением социального прогресса через реурбанизацию, плотность застройки и санацию. «Модернизация» была магическим словом, означающим победу прогресса над силами прошлого – и под этим подразумевался не национал-социализм (ведь не были снесены ни жилые комплексы, построенные в хайматстиле 1930‑х годов, ни представительная архитектура нацистского государства), а период кайзеровской Германии конца XIX века, а с ним изначальная социальная исходная конъюнктура индустриализации и рабочего движения. Консерваторы рассматривали строительство современных массовых жилых комплексов и снос старых рабочих кварталов внутри города как ликвидацию очагов социальных беспорядков, пролетаризации и безнравственности. Социал-демократы, напротив, видели в новых функциональных центрах городов, современных университетских зданиях и больших жилых комплексах с новым доступным всем жильем преодоление социальной непривилегированности рабочего класса и победу прогресса.

Связанный с прогрессом экономический и социальный оптимизм был еще теснее связан со второй крупной промышленной концепцией, которая перешла от планирования будущего к практической реализации в середине 1960‑х годов – снабжение энергией за счет электроэнергии от атомных электростанций. В 1962 году в Грундреммингене началось строительство первого ядерного реактора за пределами исследовательских центров, который был запущен в 1966 году. В последующие пятнадцать лет в ФРГ была построена в общей сложности 21 атомная электростанция, которые в 1980 году обеспечивали около 5,7 процента всей производимой в ФРГ энергии1919
  Hans Michaelis: Die Energiewirtschaft der Bundesrepublik Deutschland von 1970 bis 1990 // Hohensee/Salewski (Hg.), Energie – Politik – Geschichte. S. 51–74, здесь S. 53. Об этом: Radkau, Aufstieg und Krise. S. 196–258; Brüggemeier, Tschernobyl. S. 205–208; Keck, Der schnelle Brüter; Oetzel, Die geplante Zukunft; Rusinek, Das Forschungszentrum. S. 89–152.


[Закрыть].

В начале 1950‑х годов с «мирным использованием ядерной энергии» связывались почти фантастические ожидания. После первой международной атомной конференции в Женеве в 1955 году ученые, инженеры, политики и журналисты почти всех промышленно развитых стран с одинаковым энтузиазмом восприняли открывающиеся новые возможности. Под заголовком «Перед лицом нового этапа промышленной революции» физик Эдгар Салин предсказал, что «уже сегодня все крупные и малые предприятия коммунального хозяйства, угольной, сталелитейной и химической промышленности и т. д. должны привести свои долгосрочные планы и инвестиции в соответствие с этой новой ситуацией». «Нет абсолютно ни одной отрасли промышленности, ни одного завода и ни одной мастерской хотя бы среднего размера, которые не смогли бы добиться значительного сокращения трудозатрат, если бы их консультировал практикующий физик-ядерщик и физик изотопов», – заявил физик Паскуаль Йордан. Новая энергия, ликовал в 1960 году журнал «Атомвиртшафт», откроет «неисчерпаемую россыпь новых знаний, новых задач и новых возможностей для всей национальной экономики»2020
  Salin, Ökonomi k der Atomkraft. S. 4; Jordan, Atomkraft. S. 57; Atomwirtschaft 5 (1960). S. 155, цит. по: Radkau, Aufstieg. S. 78 f.


[Закрыть].

На этом этапе «атомной эйфории» в конце 1950‑х годов ни один проект не был ни слишком большим, ни слишком фантастическим, чтобы не быть описанным как возможность, которая может быть реализована всего через несколько лет: ядерная энергия позволит опреснять моря, согревать полярные регионы, орошать пустыни, открывать арктические районы, приводить в движение корабли, самолеты, локомотивы и автомобили, обогревать дома, производить новые пластмассы и даже обеспечивать «гигантскую коррекцию Земли». Другие, такие как мюнхенский физик Вальтер Герлах, оправдывали использование ядерной энергии более просто, говоря, что она скоро станет незаменимой в связи с надвигающимся дефицитом энергии, а вышеупомянутый журнал «Атомвиртшафт» уже в 1956 году подсчитал, что ядерная энергия скоро сможет покрыть восемьдесят процентов потребности в энергии.

Учитывая энергетическую ситуацию тех лет, это было маловероятно, поскольку отечественная угольная промышленность достигла пика добычи каменного угля в 1956 году – 156 миллионов тонн. Из-за значительно более дешевого импортного угля и быстро растущего значения дешевой нефти, избыточные мощности стали очевидными, и начался процесс сокращения и монополизации добычи угля на Руре, который в конечном итоге привел к основанию компании «Рурколе АГ» в 1968 году и постоянному сокращению рабочей силы и производственных мощностей. Действительно, было много голосов, в том числе из правительства Германии, которые считали зависимость от импорта нефти или угля проблематичной, особенно после Суэцкой войны 1956 года, и высказывались за хотя бы частичную энергетическую самодостаточность ФРГ. Но такие аргументы не оказали решающего воздействия на массовое продвижение ядерной энергетики государством2121
  Abelshauser, Deutsche Wirtschaftsgeschichte seit 1945. S. 200–214.


[Закрыть].

После полувека политических катастроф, экономического упадка и социального обнищания ядерная энергетика стала олицетворением оптимизма и надежды на будущее. Было широко распространено мнение, что она решит многие, если не все проблемы последних десятилетий или, по крайней мере, облегчит их решение. В американском справочнике о последствиях применения ядерных технологий 1957 года говорилось, что ядерная энергия будет означать «в ближайшем будущем промышленную, экономическую и социальную революцию, которая окажется важнее всех революций прошлого», революцию, сравнимую лишь с открытием Америки2222
  Wendt, The Prospects of Nuclear Power. S. 156, цит. по: Radkau, Aufstieg. S. 93.


[Закрыть].

Более того, использование ядерной энергии в гражданских целях также рассматривалось как мирный ответ на ужасы ядерного оружия. Его пропагандировали и те германские физики, такие как Гейзенберг или Герлах, которые работали над созданием немецкой атомной бомбы во время войны. Распространенное ранее мнение о том, что немецкие физики намеренно отказались от разработки бомбы для нацистского государства, сегодня можно считать опровергнутым. Однако, например, Гёттингенская декларация физиков 1957 года против немецкого ядерного оружия безоговорочно подтвердила их твердую убежденность в том, что немецкое открытие ядерного деления было новаторским актом на благо человечества, который теперь необходимо защищать от использования в военных целях2323
  Ср.: Rusinek, Das Forschungszentrum. S. 94; Walker, Die Uranmaschine. S. 217.


[Закрыть].

Тесная связь c объединением Европы также подтвердила такую политическую динамику ядерной энергии. Евратом и ЕЭС были созданы общими усилиями в 1957 году. Но если экономическое сообщество вскоре оказалось успешным, то новое ведомство по ядерной энергетике так и не приобрело какого-либо значения, выходящего за рамки декларативного, – национальный эгоизм стран-участников был слишком ярко выражен для этого, каждая из них хотела извлечь особую выгоду из новых чудо-машин. Однако, по крайней мере, Атомиум – монументальное схематичное изображение атомного ядра, отличительный знак Всемирной выставки 1958 года в Брюсселе, являлся символом объединения Европы и ясно демонстрировал перспективы будущего, которое в себе в равной степени несли ядерная энергия и объединение Европы2424
  Создатель Атомиума, британский инженер Андре Уотеркейн, вообще-то хотел изобразить молекулу железа как «дань уважения материалу промышленной революции», однако после завершения работы она была переосмыслена как символ атомного века; ср.: Kretschmer, Geschichte der Weltausstellungen. S. 221.


[Закрыть].

Кроме того, ядерная энергия ассоциировалась с далеко идущими социальными надеждами; не только у левых, но в их рядах особенно. Марксистский философ Эрнст Блох, например, рассматривал атомную энергию как окончательное решение проблемы энергии, да и вообще общественного богатства2525
  Bloch, Prinzip Hoffnung. Bd. 2. S. 775: «Нескольких сотен фунтов урана и тория хватило бы, чтобы исчезли Сахара и пустыня Гоби, чтобы Сибирь и север Канады, Гренландия и Антарктида превратились в Ривьеру».


[Закрыть]. Лео Брандт, ведущий мыслитель социал-демократов в области ядерной политики, предсказывал, что ядерная энергия («в три миллиона раз лучше угля») может также устранить голод в мире: «У этих людей теперь будут электростанции, на которые ежегодно самолетом доставляется от ста до двухсот килограммов [урана]»2626
  Leo Brandt: Wir werden durch Atome leben (30.05.1956) // Mittermaier/Rusinek (Hg.), Leo Brandt. S. 65–111, здесь S. 79 f.


[Закрыть].

В 1956 году СДПГ даже провела партийный конгресс, почти полностью посвященный ядерной энергии и ее возможностям. Лео Брандт выступил с основным докладом – программным текстом о соотношении экономического и социального прогресса. В нем он описал «вторую промышленную революцию»: автоматизация и рационализация, как и ядерная энергетика, были разработаны в военные годы. Но теперь, в мирное время, важно было использовать их огромный потенциал для прогресса человечества. Первая промышленная революция, напротив, по мнению Брандта, принесла не пользу, а вред большинству населения: обнищание, шестнадцатичасовой рабочий день, детский труд и высокий уровень смертности были ее отличительными чертами. Сейчас, во время второй промышленной революции, именно социал-демократия должна позаботиться о том, чтобы это не повторилось. Но если бы удалось использовать ядерную энергию планомерно и разумно, она могла бы умножить богатство народа, снизить социальную напряженность и даже предотвратить войны, которые велись в основном из‑за полезных ископаемых и источников энергии2727
  Brandt, Die zweite industrielle Revolution, прежде всего S. 3–6.


[Закрыть].

Сформулированные в этой программе убеждения стали основной линией политической деятельности германских социал-демократов в последующие годы – настолько, что они даже начали с них преамбулу Годесбергской программы 1959 года: «Противоречие нашего времени состоит в том, что человек высвободил первозданную силу атома и испытывает теперь страх от последствий этого; что человек добился высочайшего развития производительных сил и накопил огромные богатства и в то же время не обеспечил всем людям справедливой доли в результатах этого совместного достижения <…>. Но у нашего времени также есть и надежда, что человек в атомный век может облегчить свою жизнь, освободиться от тревог и создать благосостояния для всех, если он направит только на мирные цели свою повседневную растущую власть над силами природы». Однако это может быть достигнуто только через новый и лучший порядок, демократический социализм2828
  Grundsatzprogramm der Sozialdemokratischen Partei Deutschlands // Flechtheim (Hg.), Dokumente zur parteipolitischen Entwicklung in Deutschland. Bd. 3, Nr. 187. S. 209–226.


[Закрыть].

Буржуазные партии также были убеждены в эпохальном значении атома. Зримым выражением этого стало создание отдельного Министерства по атомным вопросам под руководством молодого и чрезвычайно амбициозного министра Франца Йозефа Штрауса, который призвал немецких ученых и предпринимателей «внести реальный вклад в соответствии с нашей традицией, чтобы слово „атом“ перестало так пугать людей»2929
  Strauß am 19.07.1956, цит. по: Rusinek, Forschungszentrum. S. 94.


[Закрыть]. Это был выпад в сторону американцев, которые, в отличие от немецких изобретателей, использовали атомную энергию в качестве оружия против Японии. Однако на деле технические и финансовые проблемы оказались гораздо серьезнее, чем ожидалось. В 1957 году была запущена первая «ядерная программа», но из пяти запланированных в ней электростанций были реализованы только две, поскольку энергетические компании, учитывая кризис сбыта каменного угля, чрезвычайно дешевую нефть и уже вполне конкретные перспективы природного газа, не видели рыночной необходимости в производстве электроэнергии с помощью дорогих атомных электростанций, которые технически находились еще в стадии разработки. Только благодаря огромной инвестиционной помощи и гарантиям возмещения убытков со стороны государства, которые практически освобождали компании от риска неудачи, стало возможно строительство первых экспериментальных реакторов за пределами исследовательских центров в Карлсруэ, Юлихе и Мюнхене.

В силу этих обстоятельств «атомная эйфория» вскоре несколько поутихла, но убежденность в том, что ядерная энергия – это энергия будущего, сохранялась. В первую очередь, именно государство продолжало поддерживать интерес к разработке ядерных реакторов. В рамках второй ядерной программы 1963 года на исследования, разработку, строительство и эксплуатацию ядерных реакторов было выделено 3,8 миллиарда марок; четыре года спустя, в рамках третьей ядерной программы, эта цифра составила уже 6,1 миллиарда. Количество коммерческих ядерных реакторов, по-прежнему в основном финансируемых государством, постепенно увеличивалось начиная с середины 1960‑х годов, в то же время общественный интерес к ядерной программе и ядерной энергетике явно снизился, а в центре внимания оказался кризис в угольной промышленности, вызванный избыточными мощностями.

В эти годы также был разработан новый тип ядерного реактора, технические возможности которого казались еще более захватывающими, чем у старых тяжело– и легководных реакторов: «реактор на быстрых нейтронах», или «реактор-размножитель», в котором в процессе ядерного деления образуется больше расщепляющегося материала – плутония, – чем теряется при работе реактора. Этот тип реактора, согласно быстро распространяющемуся в науке и политике убеждению, мог бы производить больше энергии из очень небольших немецких урановых месторождений, чем можно было бы получить из всех запасов угля Германии3030
  Radkau, Aufstieg. S. 161, 221 f.; Keck, Der schnelle Brüter; Rusinek, Forschungszentrum. S. 74–78.


[Закрыть]. Однако ни одна из крупных компаний, ни строители электростанций, ни энергоснабжающие компании, не были готовы финансировать эти станции, поскольку на рынке не было спроса на новые виды энергии. Энергетический концерн РВЕ занимался расчисткой огромных территорий для открытой добычи бурого угля, другие вступали в перспективный газовый бизнес. Кроме того, частный сектор по-прежнему скептически относился к техническому развитию таких электростанций, что влекло за собой огромные затраты – тем более что получить соответствующую страховку для таких электростанций оказалось очень сложно, поскольку крупные страховщики отказывались заключать такие контракты ввиду трудно прогнозируемых рисков. Однако, по словам историка Йоахима Радкау, «эксперты по страхованию с самого начала предполагали, что риск, связанный с ядерной энергией, не может быть рассчитан частнохозяйственным образом, и поэтому обратились к государству; а поскольку государство обычно быстро помогает в ядерных вопросах, страховым компаниям даже не пришлось долго размышлять о количественной оценке этой новой области риска»3131
  Radkau, Aufstieg. S. 289.


[Закрыть].