Текст книги "История Германии в ХХ веке. Том II"

Во внешней и внутренней политике Германии начала 1950‑х годов события также диктовались тремя западными державами и Советским Союзом. Отправной точкой здесь стало желание западноевропейских государств более прочно объединиться перед лицом старых и новых угроз и в то же время как можно крепче привязать к себе США. В экономическом плане это нашло отражение в создании ОЕЭС (апрель 1948 года), в военном – в Брюссельском пакте (март 1948 года) и в политическом – в Совете Европы (май 1950 года). Брюссельский пакт, в частности, по-прежнему имел четкую направленность против Германии: усиливающаяся и, возможно, реваншистская Германия должна была увидеть объединенные западноевропейские государства. Но вскоре ситуация начала меняться: холодная война, обострившаяся после свержения коммунистов в Праге в феврале 1948 года, и страх Запада перед дальнейшей советской экспансией все больше выходили на первый план и ускоряли усилия по интеграции Западной Европы. Тем не менее недоверчивое отношение к Германии сохранялось в Западной Европе даже после образования двух немецких государств, и не только во Франции, где безопасность по отношению к восточному соседу оставалась главной целью государственной политики1212
  О нижеследующем см.: Herbst, Option für den Westen; Hildebrand, Integration und Souveränität; Stöver, Der Kalte Krieg; Feiken, Dulles und Deutschland; Rupieper, Besetzter Verbündeter; Loth, Ost-West-Konflikt; idem, Teilung der Welt; idem, Helsinki.


[Закрыть].

Однако создание НАТО в апреле 1949 года уже было направлено в первую очередь против Советского Союза, а Германия отошла на второй план, по крайней мере с точки зрения американцев. По словам первого генерального секретаря Альянса лорда Исмея, основание НАТО было направлено на то, чтобы «не давать русским прийти, американцам уйти, а немцам подняться»1313
  Lord Hastings Ismay, 1949, цит. по: Hennessy, Whitehall. S. 412. Как пишет Хеннеси, согласно распространенной в британском Министерстве обороны легенде: «Ismay produced this unforgettable job description while explaning NATO’s functions to a private meeting of conservative backbenchers in 1949».


[Закрыть]. Для правительства США приоритетом была как можно более тесная и бесповоротная интеграция ФРГ в единую Европу. От этого зависело многое: нейтральная, объединенная Германия, учитывая численность ее населения, ее экономическую мощь, геополитическое положение и потенциальное военное значение, могла бы вновь стать фактором угрозы в Европе. Однако, будучи частью советского силового блока, она, вероятно, стала бы решающим фактором в холодной войне в пользу СССР.

Это привело к возникновению двух частично конкурирующих интересов США: с одной стороны, добиться от правительства Германии быстрой и бесповоротной интеграции в западный блок, в том числе институциональной; с другой стороны, учесть антигерманские настроения западноевропейцев и создать гарантии против националистического отката Западной Германии. Таким образом, американская политика в отношении Германии представляла собой процесс политического обмена: в той мере, в какой ФРГ политически и экономически интегрировалась в Запад и стабилизировалась как либеральная демократия, США были готовы постепенно предоставлять элементы суверенитета немецкому правительству.

Если США и Великобритания были в основном согласны с этим, то реакцию Франции, западногерманского правительства и, конечно, Советского Союза на эту концепцию было труднее предсказать. Для Франции огромная экономическая мощь Западной Германии, особенно в угольной и сталелитейной промышленности, имеющей отношение к производству вооружений, и потенциальное перевооружение ее восточного соседа все еще вызывали серьезные опасения. По этой причине меняющиеся французские правительства пытались замедлить процесс обретения Западной Германией суверенитета или, когда это уже невозможно было поддерживать в условиях эскалации холодной войны, направить его в русло исключительно двусторонних, но не равноправных связей с Германией.

Для Советского Союза интеграция Западной Германии в формирующийся западный блок означала вопиющее смещение вектора силы в пользу США и серьезную угрозу, поскольку, казалось, повторялся сценарий, которого больше всего боялось советское руководство до 1939 года: общий фронт США, европейских западных держав и Германии против СССР. Поэтому предотвращение этого было главной целью советской внешней политики в Европе. Для достижения этой цели СССР при определенных обстоятельствах был готов даже отказаться от ГДР и проглотить горькую пилюлю в виде объединенной, экономически сильной и, предположительно, вооруженной Германии, если только она не станет частью западного потенциала угрозы. Вопрос о том, будет ли, и если да, то в какой степени нейтральная объединенная Германия находиться в советской зоне влияния, был, конечно, открытым; но для Советского Союза это был, безусловно, вариант, а для Запада – кошмар.

Однако несомненным было то, что такая объединенная Германия нарушит, если не остановит, процесс интеграции в Западной Европе, хотя бы потому, что западноевропейские государства захотят защититься от такого колосса. В этих условиях, однако, экономический подъем Германии, которым ФРГ во многом была обязана своей интеграции в мировую торговлю, также находился под угрозой; повторение веймарского развития со слабой экономикой, нестабильной внутренней политикой и внешнеполитической изоляцией казалось возможным или даже необратимым.

В ФРГ лидеры двух основных партий, Аденауэр от ХДС и Курт Шумахер от СДПГ, несмотря на все яростные споры по поводу отдельных шагов в немецкой политике, были в основном согласны с основной целью: ФРГ должна интегрироваться в Запад экономически, политически и, возможно, в военном отношении. Существовали разногласия по поводу того, как должны складываться отношения с западными державами, и по поводу соотношения между западной интеграцией и воссоединением. В этом отношении Аденауэр был полностью согласен с правительством США: западная интеграция имела первостепенное значение. Воссоединение было для него второстепенным. Учитывая политическую нерешительность немцев, которую он неоднократно подчеркивал, и глобальную советскую угрозу, у Аденауэра не было альтернативы: воссоединенная, полностью нейтральная Германия отдалилась бы от Запада, породила бы новый национализм внутри страны и неизбежно попала бы под влияние советской политики. Поэтому для Аденауэра единая Германия имела смысл и была желательна только как интегрированная часть Запада. Но поскольку в долгосрочной перспективе условий для этого не существовало, приоритетной задачей канцлера было быстро связать Западную Германию с Западом и тем самым как можно скорее восстановить права суверенитета. С учетом политического баланса сил это могло быть сделано только в соответствии с американской политикой: немцы должны были предпринять предварительные усилия и доказать свою политическую состоятельность – тогда они постепенно получили бы права суверенитета. Приняв это как данность, Аденауэр быстро завоевал доверие США.

Шумахер, напротив, был гораздо более самостоятелен в отношениях с западными союзниками. Для него интеграция с Западом тоже была важной целью, но не так, как для Аденауэра, и, прежде всего, не на условиях западных держав. Он отвергал необходимость предварительно что-то доказывать Западу. Скорее, западные державы должны сначала предоставить суверенитет немцам – тогда федеральное правительство по собственной воле примет решение в пользу Запада. Таким образом, для него воссоединение имело приоритет перед интеграцией с Западом. Нейтральная единая Германия его не пугала.

Теперь такую позицию можно было отстаивать, вероятно, только в роли оппозиции, поскольку она в значительной степени сводила на нет глобальный баланс сил и реальное пространство для маневра западных немцев. Убежденность Шумахера в том, что социал-демократическая Германия не может нести ответственность за политику нацистского режима, также не встретила понимания на Западе. В этом отношении линия Аденауэра была более реалистичной, вероятно, также в отношении восприятия Германии в соседних европейских странах и оценки политической зрелости его соотечественников. Он понимал, что повторение веймарской ситуации навсегда исключит примирение с Западной Европой и что послевоенное положение дел, несмотря на все трудности, дает шанс добиться прочной и бесповоротной западной интеграции Германии. Но в этом заключалась проблема Аденауэра, интеграция только западной части, в то время как от Восточной Германии пришлось отказаться и, вероятно, надолго. На тот момент это можно было компенсировать только пропагандистскими средствами, и его неоднократные заявления о поддержке воссоединения звучали соответственно громко, в то время как его реальная политика исключала такую возможность.

В результате начальные политические условия изменились парадоксальным образом: если после 1918 года правые партии отстаивали национальные интересы против Версаля и политики исполнения обязательств и при этом вели себя все более националистически, то социал-демократы и политический центр проводили политику последовательного завоевания суверенитета в отношениях с западными державами. Теперь все было наоборот: правоцентристы проводили курс на уступки и приоритет западной интеграции над воссоединением, в то время как социал-демократы строго подчеркивали национальные интересы в отношении с западными оккупационными державами – возможно, также потому, что они сделали свои выводы из травмы 1918–1919 годов, когда их политика исполнения и постепенного пересмотра означала, что они мало что могли противопоставить всплеску национального акцента и должны были выслушивать обвинения в предательстве родины. Такое распределение ролей стало важной предпосылкой для западной интеграции ФРГ. Ведь социал-демократам в правительстве было бы очень трудно продвигать этот курс западной интеграции против национального лагеря, который в то время, предположительно, быстро рос.

Следствием подобного положения дел стали бесчисленные конференции и переговоры по договорам в период с 1948 по 1957 год. Уже начальная ситуация молодой ФРГ указывала на распределение интересов: федеральное правительство и правительства земель находились под контролем верховных комиссаров, которые обосновались в Петерсберге под Бонном. Даже иностранные послы были аккредитованы там, а не при федеральном правительстве. Петерсбергское соглашение от 22 ноября 1949 года, которое определяло договоренности между Верховной комиссией и вновь созданным федеральным правительством, также почти не предусматривало уступок со стороны союзников. Вопреки настоятельным пожеланиям Аденауэра, демонтаж немецкой оружейной промышленности не был остановлен этим соглашением, а только сокращен. В то же время, однако, правительство Германии должно было стать членом Международного Рурского управления. Это обезопасило рурскую промышленность от дальнейшего демонтажа, но в то же время она оказалась под международным контролем, что означало потерю немецкой стороной самостоятельности в экономической политике в этом регионе. Высказывание Шумахера о том, что Аденауэр был «канцлером союзников», было не совсем ошибочным в этом отношении, но он не понимал, что ничего нельзя было добиться без таких предварительных уступок союзникам, которые были настроены очень решительно.

Федеральное правительство столкнулось с такой же вынужденной ситуацией во время переговоров о вступлении в ОЕЭС. Де-факто оно было лишено права принимать решения по внешнеэкономической политике, но в то же время получило возможность реинтегрироваться в мировую торговлю. Аналогичная картина возникла в ходе переговоров о приеме в Совет Европы: федеральное правительство стремилось к вступлению, рассматривая это как признание государственного суверенитета, но была одна проблема. Саар, временно переданный под французский контроль, также должен был стать членом этого органа. По мнению Шумахера, это узаконило бы отрыв Саарского региона от немецкой территории. Тем не менее Аденауэр согласился – и, как оказалось, был прав.

Если в качестве отправной точки и мерила взять прежде гораздо более далеко идущие цели Франции, то становится ясно, что политика уступок, безусловно, принесла ФРГ свои плоды. Франции не удалось ни отделить Рур от Германии, ни помешать созданию западногерманского государства. Даже ограничение производства стали в Германии не могло долго сохраняться в условиях усугубляющегося международного кризиса. Международное Рурское управление также не оправдало французских надежд; более того, оно настолько вопиющим образом ущемляло интересы немецкой стороны, что это соглашение не могло просуществовать долго. Однако, прежде всего, американцы оказали сильное давление на французское правительство и в конце концов убедили его отказаться от сдерживающей политики и способствовать быстрой и окончательной интеграции ФРГ в Западную Европу.

Если Франция хотела помочь в формировании путей интеграции ФРГ в Европу, она должна была взять на себя ведущую роль – такова была основная идея так называемого «Плана Шумана». Он предусматривал, что Франция, ФРГ, страны Бенилюкса и Италия образуют общий рынок угля и стали. Это должно было стать первым шагом к более масштабной координации и интеграции европейских экономических отношений, а также, возможно, к политической интеграции. Нет сомнений, что первоначально план соответствовал, прежде всего, французским интересам, в частности обеспечению поставок угля Германией. Но поскольку таким образом были бы устранены дискриминационные положения Международного Рурского управления, такая интернационализация всего угольного и металлургического сектора в шести европейских странах – а не только в Рурской области – могла подходить только для немецкой стороны. Но и здесь правительство Германии отказалось от суверенных прав, хотя и не пользовалось ими ранее. Это облегчило утверждение проекта, несмотря на то что СДПГ настаивала на необходимости отклонить его.

Несомненно, соглашение о создании Европейского объединения угля и стали, подписанное 18 апреля 1951 года, ознаменовало собой новый, революционный путь в европейской политике. Европейская интеграция, начатая ОЕЭС (созданной под давлением Америки), теперь, казалось, стала реальностью и не была лишь пустыми словами, хотя и в форме органа экономической координации, выполнявшего исключительно прагматические задачи. Это, конечно, явно противоречило честолюбивым планам относительно Европы, не в последнюю очередь среди молодого поколения – от панъевропейцев до сторонников оксидентализма, которые пропагандировали своего рода общеевропейский национализм или «каролингскую» Европу под влиянием католицизма. Но в перспективе это было скорее преимуществом»1414
  Bührer, Westdeutschland in der OEEC; Gillingham, Coal, Steel; Lüidem, Das Ruhrkontrollsystem.


[Закрыть].

После вторжения северокорейских войск, поддержанных Советским Союзом и Китаем, в Южную Корею 25 июня 1950 года, военно-политическая ситуация в мире резко изменилась. Корейская война подтвердила точку зрения, которая признавала непрерывную линию агрессивной экспансионистской политики Советского Союза или коммунистов во всем мире – от установления советской власти в Восточной Центральной Европе, через государственный переворот в Праге в феврале 1948 года, испытание первой российской атомной бомбы 29 августа 1949 года, победу коммунистов в гражданской войне в Китае 1 октября 1949 года и теперь нападение на Южную Корею. Есть веские причины не интерпретировать эти различные события в строгих рамках, предполагающих единую стратегию, а понимать советскую политику скорее как реакцию на успешные действия американцев. Тем не менее восприятие мировой советской угрозы стало важным политическим фактором и в Западной Европе – не в последнюю очередь потому, что коммунистическая сторона также подтверждала наличие такой угрозы, как, например, заявил Вальтер Ульбрихт вскоре после нападения Северной Кореи: «Корея учит, что такое марионеточное правительство, как в Южной Корее, или можно еще назвать правительство в Бонне, рано или поздно будет сметено волей народа… И патриотические силы народа будут всеми силами [sic!] бороться за ликвидацию очагов военных провокаций, как это сейчас происходит в Южной Корее». В ФРГ еще весной 1950 года на вопрос, беспокоит ли их возможность начала новой мировой войны в этом году, три четверти опрошенных граждан ответили отрицательно. В июне того же года 53 процента ответили утвердительно1515
  Ульбрихт на Берлинском радио, 03.08.1950, цит. по: Steininger, Deutsche Geschichte seit 1945. S. 149; Noelle/Neumann, Jahrbuch der öffentlichen Meinung, 1947–1951. S. 354. В мае 1954 года 84 процента опять ответили отрицательно.


[Закрыть].

В такой конфронтации, по мнению Запада, Советский Союз, имеющий значительный перевес в обычных вооружениях, будет иметь преимущество, тем более что у Великобритании в Малайзии и у Франции во Вьетнаме мощные военные группировки были заняты в колониальных оборонительных войнах. Поэтому неудивительно, что в этой ситуации возникла мысль об усилении западных войск немецкими солдатами. Черчилль был первым, кто открыто призвал к этому в марте 1950 года. В сентябре 1950 года британцы и американцы быстро договорились о том, что ФРГ должна участвовать в европейской обороне в рамках НАТО с двадцатью дивизиями. Только при этом условии американцы были готовы увеличить численность своих войск в Европе1616
  Militärgeschichtliches Forschungsamt (Hg.), Anfänge westdeutscher Sicherheitspolitik. Bd. 2; Bald, Die Bundeswehr. S. 18–69.


[Закрыть].

Аденауэр, который до этого неоднократно высказывался категорически против создания немецкой национальной армии, увидел здесь возможность сделать большой шаг вперед в вопросе о правах суверенитета и разработал концепцию, в которой Западная Германия заявила о своей готовности «внести вклад в виде немецкого контингента в случае создания международной западноевропейской армии» – но при условии отмены Оккупационного статута и восстановления полного суверенитета ФРГ. Населению Западной Германии должна была быть предоставлена «такая степень свободы действий и ответственности, чтобы выполнение этих обязательств представлялось им разумным»1717
  Memorandum zur Frage der Neuordnung der Beziehungen der Bundesrepublik zu den Besatzungsmächten vom 29.08.1950 // von Schuberg (Hg.), Sicherheitspolitikder Bundesrepublik Deutschland, Teil I. S. 79–83, здесь S. 83.


[Закрыть].

В первую очередь Франция оказалась под давлением, поскольку создание западногерманской национальной армии не принималось здесь ни при каких обстоятельствах. В точной параллели с созданием «Плана Шумана» весной того же года (и разработанный той же группой людей вокруг Жана Монне, главы французской Генеральной комиссии по планированию), «План Плевена», представленный 24 октября 1950 года и названный в честь министра обороны Франции, предусматривал создание европейской армии с участием Германии. Следует признать, что и в этом предложении немецкая сторона была явно дискриминирована – речь шла скорее о наборе немецких солдат для обороны Запада, чем о предоставлении немцам реальных возможностей для участия; «наемники», так вскоре прозвали немецких солдат. Тем не менее Аденауэр был готов согласиться на это предложение, но только при условии полного равноправия Западной Германии. Для него решающим фактором стало то, что создание Европейского оборонительного сообщества (ЕОС) и пересмотр Оккупационного статута были связаны друг с другом.

Начавшиеся переговоры проходили под знаком острой опасности войны после того, как в конце ноября 1950 года китайская армия с несколькими сотнями тысяч солдат вступила в Корейскую войну и оттеснила американские войска на юг. После этого президент США Трумэн объявил 16 декабря чрезвычайное положение в стране. Таким образом, переговоры по ЕОС и пересмотр Оккупационного статута в Западной Германии были сжаты по времени. Это устраивало немцев, которые под давлением США теперь получили полное равноправие, которого они требовали в рамках ЕОС. Тем не менее результат не удовлетворил немецкую сторону. Хотя Западная Германия должна была предоставить ЕОС более 400 тысяч военных, предложения по пересмотру Оккупационного статута содержали лишь несколько уступок со стороны союзников: в них ничего не говорилось о суверенитете, и союзники могли в любой момент объявить чрезвычайное положение и восстановить оккупацию. Немцы были нужны, но им не доверяли.

С другой стороны, для Советского Союза перевооружение Западной Германии в рамках западных вооруженных сил было поводом для тревоги. Поэтому незадолго до подписания договоров он предпринял еще одну попытку помешать политической и военной интеграции Западной Германии в западный блок. Уже в ответ на «План Плевена», а затем снова и снова, Советский Союз пытался предотвратить интеграцию Запада и перевооружение ФРГ, предлагая свободные выборы и перспективу скорейшего воссоединения. Западные державы, которые, как и Аденауэр, рассматривали это как попытку Москвы сорвать переговоры по договору, отказались, после чего советская сторона расширила свои предложения. Наконец, 10 марта 1951 года, в качестве широкого жеста, Советский Союз предложил воссоединение двух немецких государств после свободных выборов, мирный договор и даже создание немецкой национальной армии – хотя и при условии, что Германия не вступит ни в какой альянс, то есть будет нейтральной1818
  Schwarz, Die Legende von der verpassten Gelegenheit; Idem: Die USA und das Scheitern der EVG // Steininger (Hg.), Die doppelte Eindämmung. S. 75–98; idem, Eine Chance zur Wiedervereinigung?. S. 73–76.


[Закрыть].

Многочисленные дискуссии по поводу того, насколько серьезной была эта «нота Сталина», вероятно, не позволяют понять суть дела. Конечно, советская сторона относилась к этим предложениям «серьезно», поскольку военная интеграция Федеративной Республики в западный блок означала для СССР самое угрожающее из всех возможных развитий событий: союз врага, только что побежденного ценой невероятных жертв во Второй мировой войне, с мировой державой США и европейскими западными державами, находившимися в состоянии вражды с Советским Союзом практически на грани войны. Для того чтобы в последний момент не допустить подобного развития событий, советское правительство было готово пойти на значительные жертвы, возможно, даже отказаться от ГДР. Предположительно, объединенная нейтральная Германия не попала бы сразу в советскую сферу влияния, как это сразу же предсказывали политики на Западе и Аденауэр. Но в более отдаленной перспективе сближение единой Германии с Советским Союзом стало бы вполне реальным, особенно если бы США ушли из Европы. Неудивительно, что Аденауэр сразу и категорически отверг это предложение, поскольку оно разрушило бы основу его политики – интеграцию с Западом. Тем не менее советские предложения поставили его в сложное положение, поскольку вынудили открыто заявить о приоритете западной интеграции над воссоединением. Острая принципиальная дискуссия, вызванная планами перевооружения и отказом от «ноты Сталина», велась в западногерманской общественности вокруг вопросов «Западная интеграция или воссоединение?», с одной стороны, и «За или против перевооружения?», с другой. То, что в итоге возобладала позиция Аденауэра: «Западная интеграция и перевооружение», объяснялось прежде всего острым внешнеполитическим кризисом тех месяцев. В связи с «нотой Сталина» переговоры с западными державами теперь завершались в огромной спешке. 6 и 27 мая 1952 года в Париже были подписаны договоры о создании ЕОС и о пересмотре Оккупационного статута («Договор о Германии»). В ответ на это правительство ГДР в тот же день приступило к созданию пятикилометровой приграничной запретной зоны. Теперь раздел Германии был окончательно завершен. Во Франции идея равноправного членства Федеративной Республики в ЕОС с самого начала не встретила одобрения. Лишь неохотно и под давлением американцев правительство согласилось с ней. Когда после окончания войны в Корее и смерти Сталина весной 1953 года непосредственная угроза, казалось бы, миновала, голоса противников договора усилились, а когда в мае 1954 года французская армия потерпела сокрушительное поражение в колониальной войне во Вьетнаме, национальные силы во Франции получили дополнительный импульс. Французское правительство было свергнуто, и 30 августа 1954 года Национальное собрание – что было неудивительно – окончательно блокировало договор о создании ЕОС.

В результате не только утратили силу договор о ЕОС и «Договор о Германии», но и оказалась под угрозой вся тщательно выверенная политика западной интеграции ФРГ. Однако англичане и американцы не допустили этого, поскольку их первоначальный план, согласно которому в рамках НАТО должна была быть создана независимая западногерманская армия, теперь был реализован. В конечном итоге это оказалось более выгодным для федерального правительства, так как потребовалось пересмотреть «Договор о Германии», в новом варианте которого права суверенитета были значительно шире, чем в первом. Оговорки союзников теперь в основном касались Берлина и Германии в целом. Однако срыв создания европейской армии стал серьезным ударом по надеждам на продолжение европейской интеграции, связанным с ЕОС. Стало ясно, что интеграция в военной области затрагивает не только чувствительные интересы безопасности Франции, но и основную сферу национального суверенитета всех западноевропейских государств. Такой отказ от суверенитета был явно преждевременным ввиду сохраняющихся серьезных опасений относительно возрождения Германии. Гораздо более вероятным было развитие сотрудничества и интеграции в экономической сфере, и Европейское объединение угля и стали доказало, что зоны свободной торговли и экономическое сотрудничество могут принести ощутимые и выгодные результаты как для немцев, так и для других европейских стран1919
  О нижеследующем см.: Loth, Weg nach Europa. S. 113–133; Brunn, Die europäische Einigung von 1945 bis heute. S. 100–123; Herbst, Option für den Westen. S. 159–193; Herbst/Bührer/Sowade (Hg.), Vom Marshallplan zur EWG; Küsters, Die Gründung der Europäischen Wirtschaftsgemeinschaft.


[Закрыть].

Инициативы по продолжению интеграционного процесса возобновили прежде всего страны Бенилюкса. Они стремились к созданию более комплексного таможенного и экономического союза на базе угольного и металлургического союза с целью формирования общего рынка, что являлось базовым условием для дальнейшего роста национальных экономик трех небольших стран. Франция, напротив, выступала за «секторальное» решение, то есть последовательную интеграцию отдельных секторов экономики без создания всеобъемлющего экономического союза. В данном случае рассматривались транспорт и энергетика, особенно атомная, которая в то время считалась промышленным сектором с наибольшим потенциалом. Однако было очевидно, что Франция преследует и свою главную внешнеполитическую цель – поставить экономический и военный потенциал Германии под международный контроль. Правительство Германии соглашалось с целями экономической интеграции стран Бенилюкса. Однако на первый план для них выходили политические аспекты. С одной стороны, Аденауэр хотел расширить и углубить связи Германии с Западом через экономическую интеграцию. С другой стороны, только через политическую интеграцию Западной Европы можно было более или менее уравнять преимущественное положение двух сверхдержав – США и СССР. Это стало очевидным как никогда в 1956 году, когда попытка Великобритании и Франции силой оружия утвердить свои колониальные претензии на контроль над Суэцким каналом, проходящим по территории Египта, привела к военно-политической катастрофе и в конечном итоге была прекращена обеими сверхдержавами. «Суэцкая авантюра» произошла в контексте процесса деколонизации, который все быстрее шел после окончания Второй мировой войны, вынуждая две крупнейшие европейские колониальные державы обороняться по всему миру и втягивая их в военные сражения, заканчивавшиеся поражением.

В то же время подавление народных восстаний в ГДР весной 1953 года и в Польше и Венгрии осенью 1956 года показало, что Советский Союз готов железной рукой установить свое господство в оккупированных Советской армией странах, а западные державы, опасавшиеся начала третьей мировой войны, вынуждены были бездействовать и наблюдать.

В свете этих событий шаги по укреплению европейской интеграции были очевидны, особенно для Франции, которая после провала в Суэцком кризисе оказалась в значительной политической изоляции и система государственного управления которой характеризовалась нестабильностью и частой сменой правительств. В этой ситуации отношения с Федеративной Республикой неожиданно оказались одним из немногих перспективных направлений французской внешней политики. После войны, как говорили в то время острые языки, у Франции не было врагов, кроме немцев, но теперь у нее не было больше друзей, кроме немцев. После того как одна из главных проблем между Западной Германией и Францией была решена голосованием в Сааре, где избиратели однозначно высказались за присоединение к Федеративной Республике, на переговорах о продолжении европейской интеграции удалось сравнительно быстро найти приемлемый для обеих стран компромисс. В соответствии с ним в течение двенадцати лет должны были быть отменены все внутренние тарифы стран-участников и создан общий рынок, на котором устранялись бы барьеры для свободного перемещения товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Создание Европейского экономического сообщества было связано с созданием европейского Агентства по ядерной энергии, которое предусматривало европейскую интеграцию национальных атомных отраслей. Однако если последний вариант оказался менее жизнеспособным и вскоре был забыт, то Европейское экономическое сообщество быстро стало образцом успеха: гармонизация таможенных тарифов фактически была проведена менее чем за двенадцать лет, либерализация товарооборота привела к значительному расширению торговли внутри сообщества, а валовой национальный продукт шести членов Европейского экономического сообщества (ЕЭС) вырос значительно больше, чем у стран, не входящих в него. В этой связи были опровергнуты опасения министра экономики Эрхарда, который опасался, что небольшой европейский экономический союз будет проводить протекционистскую политику по отношению к странам, не входящим в него, что может нанести ущерб западногерманской экономике, ориентированной на мировой экспорт. Эрхард скорее выступал за британское предложение о создании широкой общеевропейской зоны свободной торговли на базе ОЕЭС.

Однако Аденауэр отверг этот вариант. Для него на первом месте стояли цели политической интеграции, а экономические цели были вторичны. Решающим фактором был политический характер европейского объединения, подчеркивал он, которое «должно привести не просто к техническому сотрудничеству, а к созданию сообщества, которое – также в интересах воссоединения – обеспечит такое же направление политической воли2020
  Europapolitische Direktive Adenauers, 19.01.1956 // Adenauer, Erinnerungen, 1955–1959. S. 253 ff.


[Закрыть].

В западноевропейских странах европейская интеграция привлекала мало внимания общественности, по крайней мере после неудачной попытки создания ЕОС. Хотя общая идея объединения Европы, безусловно, была встречена с одобрением в странах-участниках, ни переговоры о создании ЕЭС, ни подписание договоров 25 марта 1957 года в Риме не вызвали особого энтузиазма в присоединяющихся странах. В парламентах договоры были приняты быстро и без серьезных дебатов. В Федеративной Республике только партии национального крыла – Общегерманский блок и СвДП – проголосовали против, а СДПГ, которая после смерти Шумахера постепенно стала поддерживать интеграционную политику Аденауэра, выступила за принятие договоров, за которое бундестаг проголосовал 5 июля 1957 года. В западногерманской общественности проект европейской интеграции встретил соответствующий, но сдержанный интерес, что объяснялось прежде всего тем, что с самого начала он был делом элиты, а не широких слоев населения. Очевидно, что он был слишком сложным, слишком новым и слишком прагматичным, чтобы стать предметом политических дебатов. Детальная регламентация постепенной отмены таможенных пошлин не очень подходила для дискуссий, а тщательно бюрократизированный характер формирующихся брюссельских властей вызывал скорее незаинтересованность, чем заинтересованность, так что интеграция западноевропейских стран, 15 лет назад враждовавших друг с другом, не воспринималась как политическая сенсация.