Текст книги "Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!"

Войны Мономаха и его сыновей

На следующий год Глеб Полоцкий подошел к левым притокам Припяти и поджег Слуцк. Он захватывал людей между Припятью и Двиной. Глеб по-прежнему не подчинялся Киеву, и теперь это уже имело смысл.

Шестидесятитрехлетний Мономах, все еще способный держаться в седле и руководить войском, отправился воевать против Глеба вместе с двумя сыновьями – смоленским князем Вячеславом и переяславским князем Ярополком. Поддерживали Мономаха и Олеговичи, сыновья Олега Святославича.

Вячеслав взял Орск и Копыс, а Ярополк, мстя за Слуцк, опустошил Друцк и вывел его жителей в новый деревянный город Желди, специально для них построенный. Сам Мономах взял Вячеславль и осадил хорошо знакомый ему Минск.

Тогда Глеб Полоцкий (любивший, кстати, играть в шахматы) сделал совершенно неожиданный ход. Пользуясь отсутствием князя Вячеслава Владимировича, Глеб захватил Смоленск.

Мономах срочно оставил в покое Минск и отправился к Смоленску. Ему пришлось вести переговоры с Глебом, который соглашался оставить Смоленск, но при одном условии: его собственное княжество не тронут. Тогда шел Великий пост, и это дало Мономаху возможность заявить, что он не хочет проливать кровь в такие дни. Глеб откровенно усмехнулся: ведь пост уже шел, когда Мономах начал эту войну.

– Это Полоцкое княжество какое-то заколдованное, – сокрушенно говорил Мономах. – Неужто никогда оно не присоединится к Руси?

Мстислав не участвовал в этом походе, потому что вместе с новгородцами и псковитянами ходил против чуди, называвшейся потом чухонцами и эстонцами. Он захватил город Оденпе, или Медвежью Голову. А впереди… впереди было Балтийское море, открывался путь к столь далеким и милым для Мстислава странам, где он никогда не бывал, но где жили две его дочери и внук Вольдемар.

Мстислав, конечно, рассказал отцу о предсмертных признаниях Олега Святославича. Мономах сильно возмутился наглостью Алексея Комнина, да и покойному Гориславичу от него досталось.

– Русь хотел продать грекам ради власти, – повысив голос, говорил Мономах. – Но нет, не вышло. Не продал и даже не развалил. Слишком сильна Русь, чтобы ее развалить.

Уже почти забылась, да и не была широко известна печальная судьба ослепленного Девгеневича, но оставался у бывшего императора Романа Диогена, кроме Константина, еще один сын, настоящий, – зять Мономаха Леон, живший на Руси.

Получив от Мономаха войско, усиленное на берегах Черного моря, Леон успешно захватил несколько дунайских городов. Однако пятнадцатого августа Леон был подло убит в Доростоле двумя сарацинами, которых подослал император.

Мономах отправил воеводу Ивана Войтишича учредить посадников в сдавшиеся Леону дунайские города. Его сын Вячеслав вместе с Фомой Ратиборовичем пытался захватить Доростол, однако вынужден был отойти от города.

Все же напугали Алексея Комнина, очевидно, сильно (ходили уже слухи о том, что Мономах пошлет Мстислава с огромным войском завоевывать Фракию). И вот в Киев приехал Неофит, митрополит эфесский. Митрополит привез с собой роскошные дары – крест животворящего дерева, чашу сердоликовую, а также венец, златую цепь и бармы Константина Мономаха, деда великого князя. Больше того, склонив Мономаха к миру с Ромеей, Неофит венчал его в Софийском соборе императорским венцом и провозгласил кесарем Руси. Венец, скипетр, цепь и древние бармы хранятся вместе со знаменитой шапкой Мономаха в Оружейной палате. Русские цари надевали их в день своего торжественного венчания.

Мономах, конечно, был доволен тем, что император Алексей, собиравшийся сделать Русь областью Ромеи, готов теперь объявить его кесарем (русские говорили – царем). Но сам он продолжал называть себя великим князем и приказывал называть только так. Больше того, Мономах говорил, что он первый, а не единственный князь Руси.

Захваченные Леоном дунайские города после мирных переговоров вернулись в состав Ромеи.

Вдова Леона Мария, дочь Мономаха и сестра Мстислава, стала монахиней, а ее сын Василий верно служил Руси.

Ярополк Владимирович, став переяславским князем, должен был продолжать вечное дело своего отца и бороться с половцами. Вначале в Переяславле правил его брат Святослав, переживший ребенком в этом городе сильное потрясение, но он умер, не дожив до тридцати пяти. Ярополк занял его место.

Он сражался с половцами в окрестностях Дона и захватил три их вежи, ставшие потом городами, – Сугров, Чешлюев и Балин. Ярополк взял в плен много живших тут ясов, а дочь ясского хана так понравилась ему, что он на ней женился.

Побежденные русскими половцы в ответ разбили берендеев, печенегов и торков (не тех торков, что уже жили на Руси, а торков-язычников). Изгнанные половцами с Дона племена пошли к Переяславлю, но Ярополк при помощи отца избавился от них. Впрочем, избавился только от тех, кто грабил. Многие (да и половцы, как ни странно) остались, не имея княжеств, но подчиняясь киевской власти. Называли их по-разному – свои поганые (поскольку почти никто не принял христианство – их и не заставляли это делать), черные клобуки, черкесы. Так впервые появилось в русском языке слово «черкесы».

Тогда же охотно были приняты Мономахом беловежцы-хазары, жившие когда-то в Козарской крепости на Дону – ее взял Святослав I. Они тоже спасались от половцев и построили в верховье реки Остёр, в ста двадцати верстах от Чернигова, город с каменными стенами, башнями и воротами, который, как и старый, назвали Белая Вежа.

Начиналось то, что было характерно для Руси, а потом и для России – единение разных народов.

Но и войны еще не прекращались. Ростово-суздальский князь Юрий, которому было двадцать три года, единственный сын Мономаха от второй жены, уже показал свои способности и не уступал старшим братьям. Он по Волге плавал в землю казанских болгаров, победил их и вернулся с добычей.

«Повесть временных лет»

В конце бурного этого года Мономах велел Сильвестру, который переехал вместе с ним из Переяславля и стал игуменом в монастыре святого Михаила, довести до нынешнего времени оборванную когда-то летопись, а также разобраться с летописью Нестора, завершенной в 1106 году, еще до смерти Святополка. За несколько месяцев Сильвестр довел современные события, описанные им, напомним, совсем не так, как у Нестора, до 1110 года, но в общей части несторовской летописи почти ничего не исправил и откровенно признался великому князю, что запутался в своей работе.

– Если бы только собственную летопись дописать, это, княже, нетрудно. Но Нестором написанное… Не знаю, что и делать, – сказал Сильвестр.

Мономах отобрал у Сильвестра обе рукописи, будучи разгневанным на монаха, но никак того не наказав. Нестор уже умер, не было в живых и Ивана Турского, чью летопись, видимо, сожженную Святополком, Мономах очень хотел бы прочитать.

Он рассказал обо всем этом Мстиславу, как раз приехавшему в Киев. Мстислав неожиданно почувствовал, что, кажется, возникла возможность выполнить главное дело своей жизни.

– Слышал я от нашего игумена, – сказал Мстислав, – что есть в ладожском монастыре монах Григорий, очень умный человек, прекрасно знающий русскую историю. Живой летописью прозвали его. Может быть, у него получится? А я готов помогать ему и направлять его. Не жалко мне на это времени.

Мономах призадумался.

– Что ж, попробуй, – сказал он наконец и отдал сыну обе рукописи.

Мстислав приехал в Ладогу, любуясь практически новым каменным городом, который был заложен по его приказу меньше трех лет назад. Чуть раньше Мстислав сильно увеличил Новгород и построил в княжеском дворе церковь святого Николая.

Игумен местного монастыря привел гостя в келью монаха Григория. Тот уже явно был готов ко встрече с новгородским князем. Григорий встал из-за своего стола, на котором лежали рукописи, – невысокий, полноватый, с длинными, пышными, гладко расчесанными темно-русыми волосами (где немного пробивалась седина), с густыми усами и широкой бородой. На вид он был немногим старше Мстислава.

Они поздоровались. Мстислав объяснил ситуацию и протянул Григорию обе полученные у отца рукописи.

– Я изучу их, – обещал монах.

На следующей неделе Мстислав снова приехал в Ладогу. На этот раз он шел в келью один, хорошо запомнив дорогу, но, подойдя, постучал.

– Входи, князь, – раздался голос Григория.

– Как ты узнал, что это я? – спросил Мстислав, войдя и поздоровавшись.

– Монахи никогда не стучат. Князья, я думаю, тоже, но ты… Я, как нетрудно догадаться, много слышал о тебе. Наша встреча подтвердила то, что я о тебе думал.

– Что же?

– Ты не такой, как все, – ответил Григорий. Мстиславу нравилось, что монах свободно ведет себя.

– Не такой, как все… Это хорошо?

– Очень хорошо. Будь ты таким, как все, я думаю, ты бы никогда не взялся за это дело… С рукописью игумена Сильвестра все просто. Он писал то, что было нужно твоему отцу. Владимир Всеволодович – наш великий князь; пусть все так и останется. Но вот Нестор…

– Нестор тоже выбил тебя из колеи? Как и Сильвестра, – усмехнулся Мстислав.

– Ничуть. Я знаю, где он врет; знаю, где он говорит правду. Первого, к сожалению, больше… Значит, моя работа за один год не закончится.

– Наша работа, – заметил Мстислав. – Я, конечно, не смогу сделать столько, сколько ты, и у меня достаточно других дел, но то, что я смогу, я сделаю.

Он протянул Григорию руку, и они обменялись рукопожатием.

– Я же говорю, ты не такой, как все, – улыбнулся монах. – Твой отец – великий человек, и он снова объединил Русь, но я не могу представить, чтобы он помогал игумену Сильвестру работать над летописью.

– И еще пожал бы ему руку, – заметил Мстислав.

Они оба рассмеялись.

– Я очень рад, князь, – сказал Григорий, – что ты говоришь: наша работа.

– Только не надо хвалить меня, Григорий. – Мстислав впервые назвал монаха по имени. – Мне просто хочется это делать.

– И прекрасно! Начать же разговор о нашем деле я предлагаю… с самого начала и с самого главного. Ты ведь новгородец, князь.

Мстислав прекрасно знал, что не только в Новгороде, но и во всем княжестве его считают своим.

– Тебе, конечно, известно, что родился я не в Новгороде. Но столько лет! Боже мой, почти тридцать лет! На словах я пришел сюда князем. В двенадцать, мальчиком, у которого еще не сломался голос? Нет, я стал здесь князем. Ты прав, Григорий, я – новгородец.

– А я – ладожанин. Не потому, что я сейчас в местном монастыре; я и родился здесь. Но ведь Ладога недалеко от Новгорода. И как же мне (да и тебе, я думаю) после этого читать такое – Кий, Щик, Хорив и сестра их Лыбедь? Кий был перевозчиком через Днепр, отсюда и название города. И Нестор вынужден это упомянуть (слишком известно), хотя и называет обидной для киевлян мыслью. Мол, не мог Кий быть перевозчиком, а то не ходил бы к Царьграду. Кто его в Царьграде видел? Нет, не нужно добавлять недоказанное, если на то нет необходимости.

Григорий не мог подозревать, что он на два столетия предвосхитил знаменитую фразу Уильяма Оккама: «Не умножай сущностей без необходимости».

– Велик же был город, название которому дал перевозчик через Днепр! – иронизировал Григорий. – А к перевозчику добавили двух братьев, ведь в сказке должно быть три брата. Сестра тоже из сказки – княжна Лебедь. И мы должны относиться к этому серьезно?

– Ты предлагаешь это убрать? – спросил Мстислав, не удержавшись от смеха.

– Ни в коем случае, – неожиданно возразил сам себе Григорий. – Это все известно очень многим. Я думаю, что в этом куске из Нестора не нужно убирать ни слова. Не знаю, как ты, но я не удержался бы и убрал слишком много. Пусть сказочка останется. Имеющий глаза да прочитает.

Но есть и другое, о чем тоже знают многие, пусть даже только в здешних местах. И о чем Нестор молчит.

– Я понимаю, о чем, – кивнул Мстислав. – Призвание варягов. Рюрик, Синеус и Трувор.

– Тоже три брата, кстати, – качнул головой Григорий. – Но это уже не сказка, это просто ошибка. «Синехус» по-шведски «свой род», а «труворинг» – «верная дружина». То есть Рюрик пришел со своим родом и верной дружиной. А это завоевание, между прочим. Вовсе не призвание. Поэтому лучше помолчать и оставить трех братьев. Остальное-то все здесь правильно – Рюрик пришел и основал Новгород, новый город. Да, о многом приходится умалчивать… Ты согласен, князь?

Мстислав несколько растерянно кивнул. Он явно уступал Григорию и понимал это, нисколько не обижаясь. Уже все больше и больше людей в разных странах уходили в монахи, чтобы заниматься наукой. Другой возможности еще не было. Перед Мстиславом сидел ученый. Который огорошил его словами о Синеусе и Труворе.

Григорий снова коснулся этой темы:

– В Изборск и на Белоозеро, где якобы княжили Трувор и Синеус, я думаю, Рюрик просто посылал сборщиков дани. Нет, завоевание; конечно, завоевание… Ты когда-нибудь задумывался о значении слова «варяг»?

– Нет, – покачал головой Мстислав.

– Ворог, враг, – уверенно объяснил Григорий. – С ними, с разными северными народами, приплывавшими из-за моря, воевали еще до Рюрика.

Это явно не была мысль, осенившая его сейчас; он, конечно, считал так уже давно.

Мстислав, еще больше ошарашенный, продолжил беседу:

– Я узнал об этом еще мальчиком. Не о завоевании, конечно, – о призвании. В Новгороде от дружинников. Но я только слышал. Есть летописи, где можно прочитать об этом?

– Есть одна такая летопись, – кивнул Григорий, беря ее со стола и протягивая Мстиславу. – Закончена она в 1050 году, когда мы с тобой еще и не родились, а написана новгородским посадником Остромиром. Почитай ее, князь. А когда прочитаешь, тогда и обсудим. Подлинная рукопись хранится в Киеве, однако я переписал слово в слово.

На прощание Григорий с улыбкой рассказал:

– Ходил я сегодня в город, игумен послал по делу. Говорил там с одним горожанином. Чудные вещи он мне поведал: «Здесь, когда заслоняет небо туча великая, находят наши дети стеклянные глазки, и большие, и маленькие, а другие у Волхова их собирают, когда вода выплескивает». Вот только не показал этих глазок – мол, все дома хранятся. Около ста у него вроде бы там лежит. Усомнился я в этой околесице, а горожанин мне сказал: «Неудивительно мне это; живы еще старики, что ходили за Югру и за Самоядь и видели в тех северных странах, как спустится туча и из нее молоденькие белки выпадут, словно только что они родились, а когда вырастут, расходятся по земле. В другой же раз из тучи маленькие олени падают и тоже, когда вырастают, по земле расходятся». Ссылался на посадника Павла и вообще на всех ладожан. Увидев мое неверие, говорил: «Ты человек грамотный, так читай Хронограф. Там ведь сказано, что в царствование Прова во время дождя из тучи падала пшеница, с водою смешанная, которую собирали и засыпали в большие закрома. И при Аврелии падали на землю серебряные крупинки, а в Африке три громадных камня упали». То ли книгочей, то ли научили его хорошо, но правильно все говорит. Правильно, да неправду. Это ересь дохристианская.

– Когда три года назад, – отозвался Мстислав, – перестраивали Ладогу и был я тут, меня другое интересовало – древние бусы, которые из земли вода вымывала. Любопытно было, как отличаются они от нынешних.

– Ты правильно понимаешь, князь, чем надо интересоваться, – одобрил его Григорий. – Может быть, эти бусы и есть их глазки.

Выходя из монастыря, Мстислав сказал игумену, что Григорий занят очень важным для Руси делом, что исполняет он поручение великого князя. Поэтому, велел Мстислав, не нужно посылать Григория с какими-то поручениями и вообще обременять его какой-то другой работой. А вот если сам Григорий захочет выйти в город, мешать ему не надо. Игумен в ответ лишь послушно кивал головой.

Остромирову летопись Мстислав прочитал за одну ночь и, проспав лишь несколько часов, снова отправился в Ладогу. По приезде Григорий благодарил его за данные игумену приказы:

– Свободен я теперь, как птица в небесах. Только Господу подчиняюсь и тебе.

– Если хочешь мне подчиняться, – произнес Мстислав, – так объясни, как все это понимать. Пишет Остромир, что Новгород не Рюрик построил, а сами словене. А затем то, к чему привык я с детских лет.

– Ну да, – усмехнулся Григорий. – «Наша земля и велика, и обильна, но порядка в ней нету. Приходите к нам княжить и править нами». Веришь ты, князь, в такое призвание?

– Удивляюсь, что раньше верил, – ответил Мстислав.

– Оставим, как написано. Пусть и Новгород был до Рюрика, хотя я уверен, что, завоевав эти земли, Рюрик построил новый город. Ему нужен был свой город, чтобы править там. Рюрик, видимо, называл его по-своему. Это славяне называли новым городом – так в итоге и осталось. Думаю, вначале он правил в Ладоге. По крайней мере ладожане толкуют об этом. Но ведь нельзя же говорить о завоевании… Это повредит самолюбию народному, князь. Все давно минуло, и мы едины. Извини, князь, за такой вопрос, но есть ли в тебе хоть капля славянской крови?

– Как же ты забыл? – улыбнулся Мстислав. – Есть одна тридцать вторая часть этих капель через ключницу Малушу. На одну шестнадцатую с половиной я варяг, на восьмую – свей (что, в общем, одно и то же), на четверть – грек, наполовину – англосакс.

– А я – чистокровный славянин, словенец, – сказал Григорий. – Хоть и ношу греческое имя, да ведь это христианское имя. А славянское, прости, и называть не буду. Негоже это монаху.

– Что же, мы совсем разные с тобой? – спросил Мстислав.

– Отнюдь нет. Мы говорим и думаем на одном языке, а это главное. Это, а не кровь. Кто начнет думать о крови, тут же Сатане служить начнет. Наше главное различие в том, что ты – князь, а я – монах. Так зачем же напоминать о том, что князья у нас не той крови?

– И однако мы пишем о Рюрике, – заметил Мстислав.

– А как же нам быть? – покачал головой Григорий. – О нем все равно не забудут. Или начать летопись нашу со Святослава, первого князя со славянским именем. Забыть о матери его славной, первой нашей христианке Ольге-Хельге. Уж с нее и с мужа ее Игоря все равно пришлось бы начинать, как начал Нестор. А знаешь ли ты, что имя Игорь в некоторых летописях пишется как Ингвар?

Мстислав этого не знал.

– Ингвар – свейское имя, – пояснил Григорий.

Мстиславу стыдно стало, что он, знавший четыре иностранных языка (греческий, латинский, половецкий и англосаксонский), так и не выучил шведский. Не выучил, имея в жилах шведскую кровь и будучи женат на шведке. Английский он выучил благодаря матери, но мать была очень близка к нему, любила его. Мечтала, кстати, что саксы свергнут норманнов и пригласят ее сына, старшего наследника короля Гарольда, стать английским королем. Вместо этого в двенадцать Мстислав расстался с ней, уехав в Новгород, а вскоре она умерла. Если бы Кристина не отделилась от него с самого начала?.. Но разве вправе мужчина обвинять жену за то, что она не полюбила его? Кристина не изменяла Мстиславу (как и он ей), а любить… любить насильно не заставишь.

– Надо отдать должное Остромиру, – продолжал Григорий. – Он прошел между Сциллой и Харибдой (так греки называли два острова в далеком южном море, разделенных узким проливом, по которому очень трудно проплыть, и превратили эти острова в сказочных чудищ). Лучше, чем он, тут не сделаешь… Изгнали варягов, стали воевать между собой и снова призвали варягов. Зачем народу знать, что варяги нападали, были изгнаны, но потом войны между славянскими племенами помогли Рюрику захватить наши северные земли? И три брата, пусть по ошибке они получились, очень кстати.

– Хотя я англосакс по матери, – произнес Мстислав, – не могу не признать, что когда-то саксы завоевали принадлежавшую бриттам Англию (Британией она тогда называлась). Ведь саксы – германское племя, и есть в Германии герцогство Саксония. Англы, соединившиеся с ними, тоже германское племя. Часть бриттов погибла, часть – была изгнана, хотя многие, конечно, продолжали жить там, где раньше. Но досталась мне от матери рукопись «Деяния саксов», привезенная ей из Англии. Написана эта рукопись на латыни. Там говорится, что на бриттов постоянно нападали враги, и, узнав о победоносной славе саксов, бритты направили к ним послов. Все так же, как и у нас, – призвание, просьба о помощи. И саксы якобы послали три корабля с тремя князьями.

– Как похоже! – воскликнул Григорий. – Но ведь никто у нас не знал «Деяния саксов».

– Откуда? – рассмеялся Мстислав. – На всей Руси есть только одна рукопись, о которой мало кто слышал. И появилась она после Остромира, а он ведь не придумал то, о чем писал. Рукопись эту читали трое – моя мать Гита, мой дед Всеволод и я. Ее не читал мой отец – он не знает латыни.

– Я знаю латынь. Дай прочитать, князь, – попросил Григорий. – Согласись, это надо прочитать. Хотя… главное ясно даже с твоих слов. Те, кто придумал легенду о призвании завоевателей-варягов, уж конечно, не слышали легенды бриттов и саксов. Просто когда творятся одинаковые события, их и объясняют одинаково. Победителям приятно показать себя миролюбивыми, если они соединяются с побежденными. Ведь, как я слышал, язык англосаксов близок к германским языкам, но достаточно далек от языка германских саксов.

– Мне известен только один из этих языков, – не стал скрывать Мстислав, – и, я думаю, понятно какой – англосаксонский. Но я тоже слышал, что он достаточно далек.

– И не только из-за англов ведь, – сказал Григорий. – Значит, бритты повлияли на саксов. А когда норманны завоевали прибрежный север Франции и основали свою Нормандию, уже через век они говорили по-французски.

– Но сейчас, – с горечью проговорил Мстислав, – я знаю, что они ведут беседы с саксами при помощи толмача. Это уже почти через полвека после завоевания.

– Потому что они по-прежнему слишком привязаны к Франции, – объяснил Григорий. – Но вернемся к нашей стране. Игорь-Ингвар и Ольга-Хельга назвали своего сына славянским именем. Сами они наверняка уже говорили по-славянски. А вспомни первый договор русских с греками. «Мы от роду Русского»… И дальше, – Григорий стал читать по памяти, как любил делать Мстислав, лишний раз убедившийся, сколько у них общего с этим монахом, – Карл Ингелот, Фарлов и другие. А спустя тридцать семь лет, и тоже от рода Русского?… Вначале – Вуефаст, Слуду, Прастен Акун и другие. Все как прежде, причем Слуду и Прастен Акун – племянники князя Игоря. Потом начинается ославянивание в концовке, и часто очень сильное – Прастен Тудоров, Либиар Фастов и в таком духе. Наконец купцы. Сначала варяжские имена – Адунь, Адулб и остальные. И вдруг совсем славянские – Вузлев, Синко, Борич. Скорее всего, ни одного славянина там не было (разве что трое последних). Но ославянивание началось. Вот такие победители и хотят показаться миролюбивыми. А побежденные, теша свое самолюбие, хотят показать, что они просто призвали победивших.

– А считаешь ли ты, что слова «Русь», «русский», «росс» пришли из других стран? – спросил Мстислав, сам давно уже в этом убежденный.

– Конечно, – ответил Григорий. – Есть же на севере Германии такой народ, как пруссы. Есть в Швеции город Руслаген, в Норвегии – город Русенборг, на севере Германии – город Росток. У нас же, заметь, слово «росток». А откуда появились в нашем славянском языке такие слова, как «русый», «роса»? Реку Рось так назвали, когда она вошла в состав нашей земли при Ярославе Мудром. Конечно, многие слова и названия появились уже позже, когда страну все называли Русью, а народ – русскими и россами. Но ни одно не появилось раньше. Зато те же пруссы называли северный рукав Немена Руссою. Отсюда, возможно, и название их земли – Пруссии. Мы сейчас называем окрестности этой Руссы Порусьем – не похоже ли? И наконец, я точно знаю, что за двадцать лет до прихода в наши края варягов был в Швеции народ россы. Не те ли варяги, которые пришли к нам?

Мстислав остался вполне удовлетворен.

– А три брата, три друга часто встречаются в сказках, – продолжил Григорий прежнюю тему. – Вообще, число три очень ценили в языческие времена. Как видно, души этих язычников чувствовали Святую Троицу.

– Не только три брата – три сестры тоже, – сказал Мстислав. – Моя мать рассказывала мне легенду об одном из бриттов, королей Англии, – короле Леаре и трех его дочерях. Легенду, очень похожую на сказку. Леар будто бы вступил на престол больше двух тысяч лет назад. Две его старшие дочери были хорошими, а третья – плохой, но потом, конечно, все оказалось совсем наоборот. Как это похоже на сказки о трех братьях.

– Очень похоже! Вот, я говорю, и оставим трех братьев.

– А как быть с Вадимом? – спросил Мстислав.

– Не стоит о нем, – покачал головой Григорий. – Хоть и велика память почти через два с половиной века, не стоит. Рюрик убил Вадима Храброго и его соратников, а потом много новгородских мужей бежали из Новгорода в Киев. Это, конечно, правда, но не должно такого быть после призвания. Не будем поминать и деда его Гостомысла… Кстати, не узнаем мы никогда их настоящих имен. Не удивляйся, ведь это не имена, а прозвища. «Вадим» от слова «вадить», то есть подстрекать – подстрекать к восстанию. «Гостомысл» – тот, кто мыслил в пользу гостей, купцов. Ведь после завоевания приплывающие сюда варяги были уже не грабителями, а купцами.

Мстислав и Григорий не могли, конечно, представить, что имя Вадима не забудется и станет христианским, из-за чего придется придумать какого-то ромейского святого со славянским именем, якобы жившего за много веков до этого.

– Что же до Аскольда и Дира, то раз мятежные новгородцы бежали к ним, то, значит, эти два варяга отделились от Рюрика. Надо сказать об этом, но не слишком резко.

– Может быть, так, – предложил Мстислав, – Рюрик раздавал своим мужам Ростов, Полоцк, Муром, Аскольд же и Дир, не родственники ему, но тоже варяги, отпросились со своей родней в Царьград, а по дороге оказались в Киеве и остались там.

– Спасибо, князь, – поблагодарил Григорий. – Знал я, что ты поможешь мне. К тому же Аскольд и Дир действительно ходили к Царьграду, хотя удачи там не снискали.

– Можно еще сказать, что Рюрик сначала жил в Ладоге, а через два года переехал в Новгород. Вроде бы и не говорится о том, что город построили, но…

– Имеющий глаза… Еще раз спасибо, князь. А дальше – главное, то, что было на самом деле. Одного мы так и не узнаем, были споры между Рюриком и Олегом или нет. Думаю, что были, не могло их не быть. Рюрику хватало завоеванных земель, а Олегу хотелось большего. Но раз не знаем, так и промолчим. И без того хватает правдивых событий. Легенду о смерти Олега тоже оставим, как и его торжественные похороны в Киеве на Щековиче. Хотя посадник Павел (и не только он) уверен, что Олег похоронен в Ладоге. Я думаю, что, подписав договор с греками, на следующий год он решил вернуться на родину, оставив править уже взрослого князя, но по дороге, неподалеку от Ладоги, его укусила змея. Отсюда и возникла известная нам легенда.

– Вот что меня смущает, – продолжил Григорий. – Написано, что был у Рюрика сын Игорь, которого Олег при взятии Киева показывал Аскольду и который до смерти Олега женился на Ольге. Этот Ингвар, как ты знаешь, погиб, когда второй раз пришел к древлянам за данью. Жадность погубила Ингвара… Все эти истории про сжигание бани, про раздачу воробьев и голубей кажутся мне сказкой. В отравление опоенных медовухой древлян я верю, но, опять-таки, не будем ничего менять (не зная к тому же, что там было на самом деле). Одно ясно – отомстила Хельга за своего мужа и ходила, конечно, воевать на древлянскую землю. И, конечно, не могла она не взять с собой своего сына Святослава, нового великого князя. Только он ведь был еще ребенком! Но, поскольку Олег княжил тридцать один год, а Игорь – тридцать три, Игорю в год его гибели было больше шестидесяти четырех лет. Ладно, маленького ребенка можно иметь и в такие годы (хотя поздновато, конечно). Да и не его это может быть ребенок – прости меня, Господи. Старшие же сыновья могли, допустим, умереть. Но ведь читаем мы, что в 6411 году привели ему из Пскова невесту Ольгу. Она могла быть псковитянкой, но, уж конечно, не славянкой (со своим-то именем Хельга). Допустим, в том году ей было пятнадцать лет. Значит, в пятьдесят восемь (или около того) у нее был маленький ребенок (что невозможно). За год до этого к ней сватался древлянский князь Мал. Это, конечно, можно объяснить его желанием стать великим князем. Но зачем через восемь лет (то есть когда ей было приблизительно шестьдесят четыре) к ней сватался император Константин? Умерла же Хельга примерно в восемьдесят лет. Такое возможно, женщины живут дольше мужчин, но невозможно все остальное.

Обрати внимание, князь, и на то, что с 6429 по 6448 год мы находим только два сообщения, притом довольно коротких и касающихся одной Ромеи. То есть за целых девятнадцать лет у нас ничего не отмечено. Следующий подобный пропуск мы находим между 6456 и 6463 годами – всего семь лет.

Я думаю, что было два Ингвара – сын Рюрика и его внук. Отсюда и упоминание у Остромира об Игоре Старом. О первом Ингваре сказано мало, и совсем необязательно его жену, упомянутую только раз, звали Хельгой. Это жену второго, безусловно, звали именно так.

И почему так много о Ромее? Не была ли Русь тогда областью Ромеи? А летописцы потом вымарали все. Если так, становится понятно, почему в 6449 и в 6452 годах Ингвар Второй нападал на Царьград, и об этом уже летописцы писали подробно.

– Но ведь, если Русь была областью Ромеи, мы должны были принять христианство, – заметил Мстислав.

– Его мог принять Ингвар Первый, и, если так, он, конечно, крестил своего сына. А Ингвар Второй, как позже Всеслав Полоцкий, от христианства отрекся. Сколько лет было во время сражения с древлянами Святославу? Судя по тому, как он бросил копьем в древлян, лет пять, я думаю. Если так, он родился в тот год, когда его отец первый раз напал на Царьград. Он не мог крестить своего сына, тот и родился, и погиб язычником. А вот Хельга была крещена и оставалась христианкой. Быть может, она ездила в Царьград именно для того, чтобы подчеркнуть это. И я верю в то, что она призывала своего сына принять христианство, но сын уже управлял дружиной.

– Почему же она не сделала этого, когда он еще был маленьким? – спросил Мстислав.

– Быть может, влияние мужа отторгло ее от веры, – ответил Григорий. – Но затем вера вернулась, и потому Хельга поехала в Царьград. А сыну уже было (возможно) четырнадцать лет – на него, конечно, влияла дружина.

Мстислав не забыл, каким он сам был в четырнадцать лет, и кивнул.

Но снова все осталось так же, как у Нестора. Мстислав уже начал разочаровываться в Григории – не в Григории-человеке (как человек тот был ему очень даже симпатичен) и не в Григории-ученом, выдавшем столько интересных предположений, а в окончательном авторе летописи. Однако это разочарование сразу прошло, когда Григорий заявил, что о князе Владимире хочет писать чистую правду.