Текст книги "Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. Том 1. Перманентная революция и футуризм. Eritis sicut deus! Том 2. Советское авторское право в 1917–1930-х годах. «Честный» плагиат. Прецеденты"

На судебном допросе подсудимый Василь Колдра заявлял, что то, что русины суть часть русского народа, есть установленный факт, который не может быть обвинением, как и то, что «православная вера есть верой наших отцов».

Обвинение предоставляло на обозрение суда вещественные доказательства его вины: 25 иллюстраций к повестям Н. Гоголя «Тарас Бульба», «Майская ночь», «Ночь перед Рождеством», портреты самого Николая Гоголя, Богдана Хмельницкого, Петра Могилы, великого гетмана литовского князя Осторожского и пр. Жандармы утверждали, что Колдра демонстрировал эти картины, выступая перед студентами.

Освещавший процесс корреспондент «Нового времени» язвительно заметил, что на скамье подсудимых оказались «украинские казаки старых времён… сегодняшнее заседание было посвящено разбору классической литературы».

На вопрос председателя суда «Чувствуете ли вы себя виновным?» подсудимый ответил: «Нет!»

Священники обвинялись в шпионаже (статья была расстрельная): свидетели обвинения показывали, что в ночь на 28 марта 1912 года они измеряли шагами мост через реку Черемош в районе села Залучье.

Этот мост, как говорилось в обвинительном акте, «с военной точки зрения представляет собой очень важный предмет, ибо река Черемош, как это подтверждает заключение генерального штаба, составляющая границу между Восточной Галичиной и Буковиной, имеет только несколько искусственных переходов; а так как в случае войны России с Австрией восточная Галичина и Буковина составляли бы очень важную операционную базу, то российское государство заинтересовано в том, чтобы сделать невозможным сообщение между Восточной Галичиной и Буковиной устранением этих искусственных переходов через Черемош – значит, также и этого моста, составляющего один из таких искусственных переходов». Далее говорилось: «Так как, согласно заключению генерального штаба, предпринятое Игнатием Гудымой и Максимом Саидовичем измерение этого моста касалось меры, относящейся к военной обороне государства, […] то на них тяготеет также обвинение в шпионстве, причём следует отметить, что их защита, состоящая в отрицании виновности, опровергается приведёнными выше результатами следствия».

При этом следствие основывало свои выводы на показаниях сторожа моста Александра Бойчука, который якобы видел обоих священников.

Большинство свидетелей показывали, что подсудимые действительно бывали в России, встречались с Бобринским, митрополитом Антонием, другими активистами Галицко-русского общества, однако о каких-либо антигосударственных действиях со стороны подсудимых им известно не было.

Эффектным оказалось появление в зале суда четырёх депутатов российской Государственной думы: протоирея о. Вячеслава Якубовича, протоирея о. Михаила Ми-Троцкого – активного функционера «Союза Русского народа», – крестьянина Павла Макогона – октябриста и харьковского адвоката Валериана Лашкевича, которые, по свидетельству журналистов, аккредитованных на процессе, вошли в судебное присутствие со словами, обращёнными к подсудимым: «Мы целуем ваши вериги!»

С точки зрения выработанной стратегии защитники были безупречны и в буквальном смысле слова уничтожили все доводы обвинения, но прежде всего ими была проведена тщательная работа по отбору присяжных. В числе 12 членов коллегии были исключительно поляки и евреи, и ни одного галицкого русина, что позволило исключить прорусскую или проукраинскую ориентацию присяжных. Также благодаря усилиям адвокатов в процессе были заслушаны показания более чем 100 свидетелей, в том числе по их требованию, несмотря на возражения обвинения, в суд были вызваны прихожане православных приходов из села Гроб и Залучье.

Защитник С. Бендасюка доктор права Солянский начал своё выступление с экскурса в историю русских земель и высказал мнение, что нет отдельного народа малорусского ни в Австро-Венгерской монархии, ни в России. После чего обратил внимание суда на то, что русский язык является литературным языком всех русских, а значит, и малороссов – следовательно, его подзащитный, распространяя этот язык, не совершил ничего предосудительного. Также адвокат заявил, что С. Бендасюк действовал совершенно открыто, а его деятельность была обусловлена исключительно идейными мотивами.

Кирилл Черлюнчакевич, адвокат Игнатия Гудымы, отметил, что настоящий процесс является политическим, а обвиняемые являются «жертвами борьбы не на жизнь, а на смерть двух национальных направлений, которые развились в этом крае…» Он доказывал, что уже давно русские в Галиции чувствовали своё единство с русским народом за её пределами. Относительно основного обвинения подзащитных в шпионаже защитники сумели доказать безусловное алиби священников.

Депутат Галицкого сейма, доктор права Владимир Дудыкевич отметил, что обвиняемые не совершали заслуживающих наказания действий, а выполняли свой национальный долг, так, как они его понимали, веря в единство русского народа и в единство русской культуры.

Перед тем как присяжные должны были отправиться в совещательную комнату для вынесения своего вердикта, к ним обратился председатель судебной коллегии Роман Левицкий: «Принимая во внимание, что нынешний процесс был действительно исключительным, что отозвался громким эхом за границами нашего края и является принципиально важным для интересов Династии, Государства и края, вы должны оценить, была ли деятельность обвиняемых для Династии, Государства и края полезной или такой, которая могла причинить им вред и подвергнуть опасности. Надеюсь, что ваш вердикт будет отвечать вашему высокому призванию как судей присяжных, и в этом убеждении вручаю вам акт». После многочасового совещания глава скамьи присяжных доктор права, профессор Верещицкий зачитал вердикт: по 20 пунктам обвинения он был единогласным оправданием, по 4 – из 10 голосов 8 высказались за оправдание. На вопрос о виновности обвиняемых в преступлении государственной измены все 12 присяжных единогласно ответили: «Нет». После оглашения позиции присяжных председательствующий на процессе советник Р. Левицкий огласил оправдательный приговор[52]52
  После оправдательного приговора священники Максим Саидович и Игнатий Гудыма возвратились в свои приходы, где застали начало Великой войны. Отец Максим (Сандович) был арестован и по решению военного суда расстрелян в польской Горлице, о. Игнатий Гудима после длительного нахождения в немецких концлагерях сошёл с ума.


[Закрыть].

Посол России в Австро-Венгрии, действительный тайный советник Н.Н. Шебеко доносил в МИД, что «самый вердикт присяжных (…) многими объясняется как сознательный политический манёвр присяжных заседателей-поляков (…) вердикт этот будто бы главным образом основан на расчёте, что оправдательный приговор наносит удар слишком усилившемуся [в] последние годы мазепинству и, усилив русскую партию, служит службу полякам, закрепив раскол среди галичан. Он равным образом будто бы послужит на пользу полякам в пределах России».

В такой нездоровой обстановке 28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила Сербии войну, результат которой заранее был предрешён. Германская армия перешла границу с Бельгией и вторглась во Францию.

1 августа 1914 года с балкона Зимнего дворца в Петербурге император Всероссийский Николай II объявил подданным империи о вступлении России в войну с Германией. Императорский Манифест объяснял мотивы начавшейся войны тем, что Россия заступилась за братский сербский народ, за что и подверглась вероломному нападению врага. Царь призывал своих поданных забыть внутренние распри и объединиться во имя будущей победы: «Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования» (Высочайший Манифест. ФКУ «РГИА» Ф. 1329. On. 1. Д. 1005. Л. 250–250 об.).

Война объявлена. Почтовая карточка, 1914

К.С. Малевич. «У союзников-французов…»

Бумага, литографский оттиск, тушь, акварель. 1914. ГММ

В первые месяцы войны (в августе-сентябре 1914 года) в ходе Галицкой битвы войска Юго-Западного фронта под командованием генерала от артиллерии Н.И. Иванова разгромили группировку австро-венгерской армии. Львов был взят, под контролем русских оказалась вся Галиция, правда ненадолго.

 
Сдал австриец русским Львов —
Где им, зайцам, против львов!
Да за дали, да за Краков
Пятить будут стадо раков!
Австрияки у Карпат
Поднимали благой мат.
Гнали всю Галицию
Шайку глуполицую.
 

(Маяковский В. В.

Тексты для издательства «Сегодняшний лубок»)

В апреле 1915 года император Николай II посетил оккупированный город. Львовские газеты писали: «Посещение великим хозяином всея Руси отвоёванной Галиции, коренной русской вотчины, знаменует монарший привет освобождённому от швабского ига краю; бесповоротную потерю Австрией Галиции». К собравшимся по торжественному случаю галичанам самодержец обратился с одной фразой: «Да будет единая, могучая нераздельная Русь!» Вдохновлённый тёплым приёмом монарх описывал в письме к императрице свои впечатления от Львова: «Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей».

* * *

19 сентября 1939 года в городе снова зазвучала русская речь – в него вошли советские войска. Правда, в этот раз освободительный поход РККА на Галичину освещали всего две газеты: «Вільна Україна», которая выходила на украинском, и «Червоный Шандар» – на польском языке. Прежние львовские газеты «Новий час» и «Діло» закрыли редакции сразу после начала Второй мировой, да и особой популярностью они не пользовались – украиноязычное население города составляло чуть более 7 %, и в основном это были рабочие и «занятые в сфере услуг». Польское большинство горожан традиционно предпочитало «Варшавский вестник».

В. Маяковский. «Хвастал кайзер на параде…» Бумага, тушь, перо, акварель, карандаш. По низу лубка стихотворная подпись рукой В.В. Маяковского.

1914. ГММ

В первом номере «Вільной» от 25 сентября 1939 года было опубликовано обращение народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова к жителям Западной Украины, в котором нарком рассказывал о «руке помощи советского правительства братьям-украинцам». В следующем выпуске газеты были опубликованы рассказ о радушной встрече «братьев-красноармейцев» и фото экипажа танка и броневика, первыми вошедших во Львов: «Начинается новая жизнь! Без панов-помещиков, без гнёта и насилия».

30 июня 1941 года львовяне снова радостно встречали воинов-освободителей: теперь уже немецкие войска и первые украинские батальоны «Нахтигаль» и «Роланд» из полка специального назначения «Бранденбург 800».

В газете «Голос» были опубликованы фотографии общения военных со счастливым местным населением.

Газета «Вiльне слово» от 24 августа 1941 года обращалась к читателям в передовой статье: «Мы, украинцы, знаем, что армии Великой Германии несут нам свободу и освобождение от “брата” славянина – Красной Москвы и претензий польской шляхты… Ни шага назад! Украина выбрала путь и с него не свернёт! Не по дороге нам со славянской Москвой, ни со славянами Рачкевичами и Сикорскими. Хватит!»

«Львiвськi вicтi» (щоденник для дiстрiкту Галичини) от 22 августа 1941 года назвал Галичину «аванпостом Европейского фронту проти АзИ» и т. д.

Это отступление потребовалось для того, чтобы напомнить читателям следующее: участники описанных судебных процессов (я имею в виду адвокатов, присяжных и судей, которые продемонстрировали, несмотря на политическое давление, свою принципиальность, верность долгу и глубокое знание законодательства) счастливо пережили и 1915-й, и 1920-й, и 1939-й. Единственным пострадавшим из них был адвокат Кирилл Черлюнчакевич, который практически сразу же после львовского процесса был арестован, обвинён в государственной измене и приговорён к смертной казни, которая была заменена ему на каторгу, и то только после личного вмешательства испанского монарха Альфонса XIII.

Все остальные свободно продолжали юридическую практику, писали книги, преподавали во Львовском университете. Большинство из них окончили свою жизнь в ночь с 3 на 4 июля 1941 года во внутреннем дворе воспитательного дома им. Абрахамовичей на Вулетских холмах, когда по заранее составленным спискам 45 профессоров Львовского университета польского происхождения и члены их семей были арестованы и расстреляны. Комфортабельные квартиры казнённых заняли высокопоставленные чины СС и украинской полиции.

Ну что же, как видно, иногда бывает полезно полистать пожелтевшие газеты столетней давности. В этом случае ответ на главный вопрос сегодняшнего дня: «Почему?» становится не таким уж риторическим.

На самом деле стратегические цели России в войне были существенно шире декларируемых и, увы, не настолько благородны: империя в очередной раз планировала захват Константинополя и черноморских проливов:

 
Сцепилась злость человеческих свор,
падает на мир за ударом удар
только для того,
чтоб бесплатно
Босфор
проходили чьи-то суда.
Скоро
у мира
не останется неполоманного ребра.
И душу вытащат.
И растопчут там её
Только для того,
чтоб кто-то
к рукам прибрал Месопотамию.
 

(В. Маяковский. К ответу!)

Авантюрная идея заполучить Босфор, Дарданеллы и примкнувший в ним Константинополь давно не давала покоя патриотам-славянофилам. Российские войска во время Русско-турецкой войны 1878 года остановились в шаге от ворот Царьграда. Ф.М. Достоевский, один из апологетов этой вечной мечты, за два года до начала масштабных боевых действий писал в «Дневнике писателя»: «Золотой Рог и Константинополь – всё это наше, но не для захвата и не для насилия, отвечу я. И, во-первых, это случится само собой, именно потому, что время пришло, а если не пришло ещё и теперь, то действительно время близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы» [1, 75].

Ещё в 1910 году Генеральным штабом во главе с генералом от инфантерии А.А. Генгроссом был принят мобилизационный план № 18, в соответствии с которым Германия рассматривалась в качестве главного противника. В 1913 году разработана и начинает реализовываться программа перевооружения армии и флота, а также увеличения численности вооружённых сил на 480 000 человек, то есть на 39 %.

В феврале 1914 года Совет министров империи пришёл к выводу, что стратегическая операция на Черноморском направлении возможна только в контексте общеевропейской войны и Россия начинает её как одна из ведущих по темпам экономического роста мировых держав, обладающая к тому же самыми большими после Германии мобилизационными ресурсами. К сожалению, императорский Генеральный штаб, как обычно, не успел завершить начатые преобразования к началу боевых действий. Однако благодаря внятной финансовой политике премьер-министров С. Витте, П. Столыпина и В. Коковцова, ни один из которых не пользовался доверием государя, страна находилась на невиданном ранее экономическом подъёме. Не случайно официальная советская пропаганда предпочитала сравнивать успехи социалистической экономики именно со статистическими данными промышленного роста царской России в предвоенном 1913 году.

После объявления о вступлении России в войну патриотически настроенные граждане не только выстроились в очередь на призывные пункты, но и вдохновенно участвовали в традиционных погромах магазинов и торговых лавок, принадлежавших этническим немцам, которые тут же попали во враги России.

Вместе с погромами началась беспрецедентная пропагандистская кампания в СМИ. Огромной популярностью пользовались брошюры с «говорящими» названиями «Почему нельзя верить немцам» (Езерский Н. Почему нельзя верить немцам. М., 1917), «Чем силён немец и как его победить», «Победа или рабство». Так, в книжке с лаконичным названием «Немец», изданной в 1914 году, рисовались характерные для тевтонов национальные черты: «Любит заваливать рынки посредственного качества дешёвкой, но сам всему знает цену и на дешёвку не бросается» (Немец. М., 1914. С. 7).

Помощник военного прокурора Петроградского военно-окружного суда полковник А.С. Резанов в 1910 году представил в Главное управление Генерального штаба проект об изменении действующих законов о шпионаже, ставших законом 5 июля 1912 года, а затем опубликовал трактат о германской разведсети, в котором утверждал, что «только война показала, какое количество немецких офицеров было водворено в России под видом различного рода служащих на заводах, фабриках, в конторах и т. п. промышленных предприятиях».

В своей брошюре «О немецком засилии» (за полтора года выдержавшей шесть изданий) отставной генерал-майор Николай Дмитриевич Поливанов настаивал, что подлинная угроза России – не на фронте, а «в болотной тине иных германофильствующих канцелярий (…) Современный немец, где бы он ни проживал, – к Востоку или Западу от нашей границы, – в одинаковой степени нравственный выродок, дегенерат, физическое существо без моральной подкладки, без чести, благородства и сердца. И горе тем, кто не верит этому, кто всё ещё говорит о несуществующей немецкой лояльности и верит, что немец всё-таки культурный человек» (Поливанов, Николай Дмитриевич. О немецком засилии ⁄ Н. Поливанов. – 2-е изд. – Пг.: Общество 1914 год, [1916]. – [2], 8 с.) и т. д.

Иными словами, широкой общественности настойчиво подсказывался однозначный вывод о том, что российские немцы «по своей природе сознательно враждебны к Российскому государству и вели против него беспощадную войну изнутри, особенно это касалось немецких фирм, магазинов и заводов».

Так, депутат III–IV Государственной думы «октябрист» С.И. Шидловский писал в своих воспоминаниях, что «администрация свирепствовала вовсю и изгоняла без всякого повода каждого, кто только мог быть заподозрен в прикосновенности к немецкой национальности, много было совершено при этом вопиющих несправедливостей. Каждый администратор старался найти у себя немца и изгнать его» [1, с. 282].

Маяковский в автобиографии «Я сам» написал о Великой войне: «Принял взволнованно. Сначала только с декоративной, с шумовой стороны. Плакаты заказные и, конечно, вполне военные. Затем стих – “Война объявлена”.

 
Морду в кровь разбила кофейня,
зверьиным криком багрима:
“отравим кровью игры Рейна!
Громадами ядер на мрамор Рима!”»
 

Или высказывание Велимира Хлебникова о начавшейся мировой катастрофе:

 
– Где как волосы девицыны
Плещут реки там в Царицыне,
Для неведомой судьбы, для неведомого боя,
 
 
Нагибалися дубы нам ненужной тетивою.
В пеший полк 93-й
Я погиб, как гибнут дети.
 

Тем не менее вчерашние пацифисты оказались в первых рядах сторонников войны до победного конца. Леонид Андреев писал Ивану Шмелёву: «Для меня смысл настоящей войны необыкновенно велик и значителен свыше всякой меры. Это борьба демократии всего мира с цесаризмом и деспотией, представителем каковой является Германия… Разгром Германии будет разгромом всей европейской реакции и началом целого цикла европейских революций». Звучало вполне по-троцкистски.

Владимир Маяковский, как и абсолютное большинство петербургских интеллигентов, встречает известие о начале боевых действий с воодушевлением, с не меньшим энтузиазмом начинает редактировать литературно-критический отдел в патриотической газете «Новь», сотрудничает с издательством «Сегодняшний лубок».

 
Боишься?!
Трус!
Убьют?!
А так
полсотни лет ещё можешь, раб, расти.
Ложь!
Я знаю,
и в лаве атак
я буду первый
в геройстве,
в храбрости.
О, кто же,
набатом гибнущих годин
званый,
не выйдет брав?
Все!
 

(Маяковский В.В. Война и мир).

В военном 1914 году он написал несколько статей «Штатская шрапнель. Вравшим кистью», «Как бы Москве не остаться без художников» и «Бегом через вернисажи». Позиция поэта более чем патриотична: Отечество в опасности, его надо защищать!

«Как русскому, мне свято каждое усилие солдата вырвать кусок вражьей земли, но как человек искусства, я должен думать, что, может быть, вся война выдумана только для того, чтоб кто-нибудь написал одно хорошее стихотворение». В статье «Штатская шрапнель. Вравшим кистью» Владимир Маяковский писал: «А ну-ка возьмите вашу самую гордящуюся идею, самую любимую идею вас, ваших Верещагиных, Толстых – не убивай человека, – выйдите с ней на улицу к сегодняшней России, и толпа, великолепная толпа, о камни мостовой истреплет ваши седые бородёнки» (Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1955. Т. 1. С. 309.).

По его словам, война стала временем, «когда плеяда молодых русских художников – Гончарова, Бур люк, Ларионов, Машков, Лентулов и др. – уже начала воскрешать настоящую русскую живопись, простую красоту дуг, вывесок, древнюю русскую иконопись, безвестных художников, равную и Леонардо и Рафаэлю». Лубок отразил и некоторые поиски новых художественных средств, соответствующих времени, среди которых прежде всего можно выделить лаконизм и выразительность. «Мы должны острить слова, – писал в эти дни Маяковский. – Мы должны требовать речь, экономно и точно представляющую каждое движение. Хотим, чтоб слово в речи то разрывалось, как фугас, то ныло бы, как боль раны, то грохотало б радостно, как победное ура» [1.134].

Немного позднее поэт перешёл в издательство «Парус», созданное Максимом Горьким, которое в революционно-патриотическом экстазе массовыми тиражами выпускало пропагандистские плакаты типа «Царствование Николая последнего», «Кого солдат защищал раньше…» и лубочные открытки, снабженные афористичными подписями типа:

 
Жгут дома, напёрли копоть,
а самим-то неча лопать…
 

(это о немецких солдатах, естественно. – Авт.).

 
Неужели немец рыжий
Будет барином в Париже?
Нет уж, братцы, – клином клин,
Он в Париж, а мы в Берлин…
 
 
У Вильгельма Гогенцоллерна
Размалюем рожу колерно.
Наша пика – та же кисть.
Если смажем – ну-ка счисть.
 

В этих стилизованных под фольклор строчках Владимира Маяковского выразилась традиционная всеобщая уверенность первых месяцев войны в непременной и, что существенно важнее, скорой победе, известная ещё как «к Рождеству управимся!» В статье «Будетляне» поэт писал: «Ещё месяц, год, два ли, но верю: немцы будут растерянно глядеть, как русские флаги полощутся на небе в Берлине, а турецкий султан дождётся дня, когда за жалобно померкшими полумесяцами русский щит заблестит над вратами Константинополя».

В архивах сохранилась бухгалтерская выписка о том, что за каждый лубочный эскиз Владимир Владимирович получал от издателя З.И. Гржебина, который сам когда-то был популярным художником-карикатуристом, по 250 рублей, за рисунок с текстом – 350. За июль 1917 года им получено от издательства 775 рублей. Деньги не весть какие – путиловский рабочий получал в два раза больше, а в Петербурге уже действовала карточная система на основные виды продовольствия, так что особо не разгуляешься.

В числе тысяч заявлений с просьбой о направлении в действующую армию было и его. По данным полиции, в первые дни войны на призывные пункты по всей стране явились 96 % (!) подлежащих обязательному призыву мужчин. Однако 12 ноября 1914 года в столичную призывную комиссию поступает справка Петроградского Охранного отделения о политической неблагонадежности Владимира Маяковского, где упоминаются его предыдущие аресты и содержание в тюрьме по политической статье[53]53
  Полномочия охранного отделения Департамента полиции были достаточно широкими: активная борьба с революционным движением, сбор информации о настроениях в различных слоях общества, наблюдение за рабочим движением, статистика ежедневных происшествий, регистрация населения, охрана Высочайших особ. Сотрудники отделения работали и по недопущению революционно настроенных элементов в армейскую среду, такие попытки предпринимались различными политическими партиями.
  Доклады об общественных настроениях направлялись по команде министру внутренних дел, его товарищу (заместителю), столичному градоначальнику, командующему Петроградским военным округом и дворцовому коменданту генерал-майору свиты Е. И. В. В.Н. Воейкову.


[Закрыть].

В призыве Маяковскому отказано по причине неблагонадёжности, Пастернаку – из-за состояния здоровья (у него плохо срослась нога после старой травмы), Давиду Бурлюку – по той же причине, но тот, несмотря на инвалидность, настаивал на его отправке на передовую.

Однако огромные людские потери на фронте, понесённые в первый военный год (по сведениям из разных источников, действующая армия потеряла убитыми, ранеными и попавшими в плен около 1 350 000 солдат и офицеров), довольно скоро заставили военные власти пересмотреть принципы призывной политики – теперь уже под ружьё пытались поставить всех. В мобилизационных планах стоит задача увеличить численность армии и флота до 6,5–7 миллионов человек.

Чудовищные военные жертвы существенно повлияли и на ура-патриотические настроения интеллигенции – теперь она, как и политические противники самодержавия, выступает против империалистической войны. Такие общественные настроения были отмечены во всех воюющих странах. Военные журналисты писали о невиданном ранее уровне озверения солдат на боевых позициях с обеих сторон, особенно это проявлялось в рукопашных схватках. Многим людям творческих профессий казалось, что в окопах нет места искусству, но в это же время 25-летний венский художник, воспользовавшись короткой передышкой между обстрелами на участке фронта во французской Фландрии, написал в линованной тетрадке стихотворные строчки:

 
…кто нас будил от наших снов,
Ничтожны оказались этой ночью.
Их души свет настиг в стальном, огне,
Свет разорвал тела их в клочья.
И блёклый блеск, укрывший пепел городов,
Застыл навек во мгле,
Как капли-слёзы сталагмитов.
 

Спустя всего десять лет имя их автора, отказавшегося от живописи и поэзии во имя политической карьеры, – Адольф Гитлер – станет всемирно известным.

В результате объявленной в России мобилизации «под ружьём» оказывается более 5 000 000 человек. Повестку на призывной пункт получил и Владимир Маяковский, а 8 октября 1915 года он был направлен для прохождения службы в 1-ю запасную роту Императорской военно-автомобильной школы (приказ № 273 п. 13 от 19 сентября 1915 года), специально созданную для подготовки командного состава автомобильных частей и кадров военных шофёров. Учебная часть располагалась в специально построенном для неё комплексе зданий в Подъездном переулке. Командовал школой один из лучших выпускников Николаевского инженерного училища и Киевского политехнического института генерал-майор Пётр Иванович Секретёв (звания полковника и генерал-майора присвоены ему вне очереди за особые отличия).

Императорская военно-автомобильная школа вместе с Петроградской авиашколой являлись самыми современными учебными заведениями российской армии[54]54
  Совсем скоро знания и навыки, полученные в первых военных автошколах, позволят сотням русских офицеров-эмигрантов найти себе работу шофёрами и таксистами. В Париже язвили, что было бы справедливо поставить русских таксистов командовать армией республики, а французских генералов пересадить за руль такси.


[Закрыть].

В автошколе проходил службу полковник сапёрных войск В.А. Крит, который был счастливо женат на родной сестре актрисы Московского художественного театра Марии Фёдоровны Андреевой. Мария Андреева – гражданская жена А.М. Горького, хорошо известна среди российских революционеров по партийному псевдониму «товарищ Феномен», который ей придумал В.И. Ульянов (Старик), и очевидному таланту пополнять партийную кассу немалыми спонсорскими деньгами.

Алексей Максимович, по всей видимости, попросил свояка пристроить талантливого поэта и художника Владимира Маяковского подальше от фронта. По другой версии, протекцию составил довольно известный художник-карикатурист Алексей Радаков – он хорошо знал Максима Горького, иллюстрировал издаваемый им детский журнал «Северное сияние». По словам Виктора Шкловского, Владимира просто «спрятали от войны». Сам Шкловский, впрочем, как и офицер российской военной разведки Николай Гумилёв, заслужил Георгиевский крест IV степени за проявленную на передовой личную храбрость.

 
Долетают редко вести
к нашему крыльцу,
подарили белый крестик[55]55
  На самом деле у прапорщика Николая Гумилёва не офицерский «белый крестик», а два «солдатских» Георгиевских креста III и IV степеней, а также орден св. Станислава IV степени.


[Закрыть]
Твоему отцу.
Было горе, будет горе,
Горю нет конца,
Да хранит святой Егорий
Твоего отца.
 

– писала о своём муже А.А. Ахматова (Ахматова А.А. Колыбельная 1915).

Своей отчаянной отваге Николай Гумилёв в столь неоднозначное время мог бы найти, конечно, лучшее применение. Свою первую награду унтер-офицер, «охотник» (т. е. доброволец) Гумилёв получил за ночную разведку в тыл германцев приказом № 181 по Уланскому полку Гвардейского Кавалерийского корпуса от 13 января 1915 года.

Однажды, уже в новое время, на вечере поэзии у революционных матросов-балтийцев он чеканным голосом продекламировал:

 
Жирный негр восседал на персидских коврах
В полутёмной неубранной зале,
Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
Лишь глаза его дивно сверкали.
Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
По плечу меня с лаской ударя,
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
 

Матросам понравилось – они аплодировали. Чекистам – нет.

Из автобиографии Маяковского: «Забрили. Идти на фронт не хочу. Притворился чертёжником. Ночью учусь у какого-то инженера чертить авто…» [1. 40].

«Опытному» чертёжнику, прикомандированному к технической части Управления школы, пришлось на ходу учиться изготавливать автомобильные схемы, заниматься размещением прибывавших для обучения военнослужащих, работать в «судной части» – выезжать для оформления дорожно-транспортных происшествий (уже были и такие). При этом вместо казармы солдату разрешено было продолжать жить в номере 126 гостиницы «Пале Рояль» на улице Пушкинской. А. Радаков, который служил здесь же, вспоминал: «Служба у нас была довольно странного порядка, несколько даже юмористического».

Автомобильные войска были новым, одним из самых современных формирований, где, помимо подготовки командного и технического состава авточастей, с началом войны комплектовались маршевые автомобильные подразделения.

В числе прочих «блатных» здесь проходил службу и сын состоятельного московского ювелира Осип Брик – тот сознательно «косил» от передовой. Ему удалось устроиться в столице за взятку в 50 рублей в сочетании с различными мелкими услугами, оказанными местному писарю. По другой, более благородной версии, протекцию молодому юристу оказал знакомый семьи бывший адвокат, а ныне солист Большого театра Леонид Собинов.

Здесь нам вновь потребуется некоторое отступление.

Еврею Осипу Брику действительно лучше было бы находиться в тылу. И это не связано с тем, что фронтовая передовая – это всегда риск гибели, и не всегда героической.

С началом военных действий, несмотря на то что еврейские юноши в едином патриотическом порыве пришли на призывные пункты (в РИА служило более 400 000 евреев), Верховное военное командование постоянно подпитывало официальную версию об иудейской нелояльности и склонности «избранного народа» к измене всё новыми и новыми фактами. Первую скрипку здесь играли Главнокомандующий армией Великий князь Николай Николаевич и начальник его штаба генерал от инфантерии Н.Н. Янушкевич, который за свою блестящую военную карьеру ухитрился ни одного дня не покомандовать войсками. Эти подозрения основывались не просто на традиционной для царской фамилии юдофобии, а на современных «научных» теориях, прежде всего «теории населения». В военных училищах и академиях слушателям преподавали военную статистику и географию, в учебниках по которым говорилось о вредных и полезных элементах населения Российской империи в контексте неизбежности очередной войны. Особое беспокойство Генерального штаба вызывали окраины империи, где проживали в основном инородцы и иноверцы – иудеи, мусульмане, католики и т. д. Точку в достоверности этого подхода поставил известный факт передачи военной разведке Германии планов российской мобилизации предпринимателем Пинкусом Урвичем – факт действительно имел место. Помимо цензурных ограничений общего порядка, Кабинет министров Российской империи с подачи жандармского ведомства запретил употребление иврита и идиша, и не только в СМИ, но и в частной переписке, что должно было облегчить сотрудникам «чёрных кабинетов» процесс перлюстрации. В результате первыми начали покидать империю еврейские писатели и журналисты, лишившиеся возможности работать по специальности, а неизбежным следствием описанного положения дел было то, что тысячи желающих эмигрировать даже не пытались получить официальное разрешение на выезд и предпочли ему нелегальный переход государственной границы. Официальная стоимость заграничного паспорта составляла 15 рублей, но в условиях стихийно возросшего спроса она увеличилась в разы, что для многодетных еврейских семей стало просто непреодолимым препятствием, особенно в сочетании с необходимостью получения дополнительного документа – справки об освобождении от призыва, тоже недешёвой.