Текст книги "Евангелие рукотворных богов"

– Есть множество точек в плоти бытия, где неосязаемые грани истончены и нестабильны, – аномалии, врожденные пороки или следствие ненамеренных повреждений, но исток, краеугольный камень, – это место для мира всегда одно. Там ищущий сможет познать себя, а страждущий просвещения может надеяться на откровенность правящих мирозданием.

– И вы пойдете туда со своими вопросами?

– Конечно.

– Ты знаешь, где это место?

– Я могу его описать.

– И?

– В центре великого материка, одинаково удаленная от четырех океанов, высится неприступная гора – двуглавая гора Спасения. Там небо сходится с землей, там царят вечная весна и молодость, там храмы из кристаллов и священный родник бессмертия, белый как молоко, а люди не знают чувственных страстей и физических страданий. Искрящиеся пики поражают девственной белизной, а величественные ледники струятся четырьмя кристальными реками, опоясывающими гору и достойными омывать ноги святых. Скорбные духом путники поднимаются вверх на ее седловину, но спускаются вниз пророками, обретшими великое знание.

– Хорошее место, – прокомментировал Рус, – а главное, координаты понятные – центр материка.

Только Большой Брат подозрительно молчит, широко раскрыв глаза.

– Откуда, откуда тебе известно об этом месте?

– Я его просто чувствую, – обыденно заявляет Кэт.

– А я, я знаю, где оно находится…

Теперь очередь философа рассказывать свои истории.

– В наше время можно было позволить себе беспечную молодость, – Брат уставился на свои большие ладони, – интересоваться эзотерикой, увлекаться нетрадиционными теориями. Мы были юными и любознательными, шли туда, куда вела нас наша душа. Центр материка есть. В месте, равноудаленном от всех океанов, действительно существует гора, покрытая белым снегом. Она так и называется – Белуха, и у нее на самом деле две вершины. Предмет священного почитания местного населения. Веды признают ее центром мироздания, согласно религии востока с ее склонов спустился Достигший Цели, основатель великого учения, а мистики всего мира считают, что у ее подножья расположена волшебная невидимая страна Шамбала или вход в нее. А в ледниках берут свое начало четыре реки – Катунь, Берель, Аккем и, кажется, Аргут. Вытесняемые с запада староверы искали там свою землю обетованную – Беловодие. Мы с друзьями тоже разыскивали ее.

– Нашли?

– Не нашли, но на горе, в седловине, были. Энергетика в том месте, скажу я вам… природа живописнейшая, воздух… Чувствуешь такую легкость, душа словно крылья расправила. Спускаешься вниз, радость до краев переполняет. Если это и есть просветление, то там оно снисходит. Святой край.

Брат поднял голову и посмотрел на Кэт:

– Я с вами.

Проняло старика. Рус теребит струны и начинает насвистывать что-то про то, что лучше гор могут быть только горы, что завидовать стоит тем, у кого впереди непокоренная вершина, а также про надежду на крепость рук и вбитые в стену крючья, мольбы о надежности страховки.

– Не юродствуй, – бросил Брат.

– А что? – Рус накрыл ладонью деку. – Чем я хуже? Что так в горы, что этак! Может, метнуться с вами, поговорить с богами без посредников? Когда еще предложат за мир постоять? А, сестренка, прогуляемся?

Стерва обвела всех взглядом. Отрешенная Кэт, невозмутимый Ключник, Брат со странным блеском в глазах, довольный Ванко и безалаберный Рус.

– Психи. Отпусти вас одних – пропадете!

Мертвое место, покинутый город. Пройдут тысячи лет, и он, так и оставшийся лишь нагромождением развалин, станет объектом паломничества поклонников древней легенды. Пилигримы будут следовать узкими тропами, проложенными среди гигантских стволов, между замшелых руин, больше похожих теперь на выходы скальных пород, сверяя свои маршруты с ветхозаветными текстами. Текстами, собранными по крупицам из разных источников, написанными гораздо позже реальных событий и крайне неоднозначно отражающими роль и мотивы тех Шести, кто назначил отправной точкой своего странствия именно это место. Это не будет массовым поклонением священным реликвиям – в том очень далеком будущем описываемые события станут лишь одним из вариантов предания о конце света. Однако из множества вероисповеданий упоминание о Шести будет с разной степенью значимости встречаться примерно в трети мифов. Самое интересное, что поступки упомянутых персонажей в разных учениях будут трактоваться как благие, как пагубные, а иногда – как и вовсе беспредметные. Чего стоят хотя бы притчи малочисленного племени, называющего себя новым, о Шести Демонах! Нет, беспредметная праздность – это, конечно, хуже всего.

Но, как бы то ни было, фразу Стервы «Отпусти вас одних – пропадете!» можно смело считать исходным моментом, после которого Шестеро стали Единым.

Девка, урод, пустозвон, рабыня, шут и ублюдок. Наемница, калека, философ, невольница, бард и ребенок. Воины света. Ставленники тьмы. Сокрушители драконов. Повелители собак. Демоны. Ангелы. Кровавые убийцы. Орудие господне. Апостолы и иуды.

Глава 11

Знаешь, что такое быть избранным? Находясь на вершине, благосклонно внимать кающимся и проповедовать заблудшим. Обнажать справедливую сталь, устремляя навстречу павшим сияющие легионы. При этом знать о милостивой протекции свыше. Черта с два! В грязи и холоде, даже не рассчитывая на мимолетное внимание. По щиколотку в крови правых и виноватых, а чаще вообще непричастных. Неся страдание в душе и щедро даря его окружающим. И может быть, потом, когда Все закончится, тебя назовут пророком.

Васильковые сапфиры глаз напротив. Черные точки зрачков – врата в бездну, окаймленные небесной синевой с завораживающе пульсирующими фиалковыми вкраплениями. Глаза – это мир, живущий своей жизнью, живущий вместе со мной. Я и она. И каждое из пяти чувств переполнено своими неповторимыми ощущениями. Глаза в глаза. Ее запах. Это не аромат цветов. Это воздух, море – свежесть, это испарина, пот – возбуждение. Плотское и возвышенное. Ее вкус. Тот, что собирают мои уста с ее влажных губ. Тягучий и томный, но резкий и сочный. Вкус жизни, достойный смерти. Мир, наполненный нашими звуками. Прерывистые стоны, сводящие с ума хриплые выдыхания, пульсирующая в висках канонада бьющихся слитно сердец. И бархатный шелест кожи под скользящими по ее телу пальцами. Чуткими пальцами, напрасно ищущими изъяны на безупречном шелке. Бесстыдными бродягами, заблудившимися меж холмов и впадин гибкого стана. Сверху вниз осязающими, читающими восторженную поэму ее форм. Упругие своды, созданные для моих ладоней, увенчанные, как церковные купола, священными символами, гордыми и твердыми, бесстыжими и вызывающими. Ниже. Пружинящая плоскость нежной замши, теплая и живая, податливая и зовущая. Центром мира, алтарной выемкой – идеальный оттиск, волшебное отверстие, куда проваливается, и где хочет остаться, и задерживается мой средний палец на своем пути. Еще ниже. В сокровенное. В источающее вожделение заповедное лоно. Где пальцы лишь гости, милые, желанные, но только гости – единственный господин этого места не нуждается в помощи. Прочь отсюда, шкодливые скитальцы! Ее руки, впившиеся в мои плечи ласковыми капканами в едином порыве с ногами, что плотно обхватили мою талию и скрещены на пояснице. Каждое движение – непрекращающийся экстаз. Мы пьем друг друга, слившись устами. Мы забываем дышать, ибо зачем нам воздух, мы давно выше всего материального, мы черпаем силу из нахлынувших эмоций и в состоянии довольствоваться этим малым, этим безграничным. Мы – обнаженная энергия и не нуждаемся в жалких людских атрибутах жизни.

Потому что я – монстр, чудовище, неизвестно какими силами удерживаемое в мире живых, а она, она совершенное существо и тоже не человек, она – Богиня.

Кэт присела на корточки у самой кромки и провела узким лезвием по покрытой зеленовато-желтым налетом глади. Тонкий слой мгновенно лопнул, обнажив черную грязную воду. Девушка описала кончиком стилета небольшую окружность и подняла клинок. С острия сорвалось несколько капель, породив волнение в образовавшемся водовороте. Закручивается галактической спиралью рваная пленка цветущих водорослей. Застоявшаяся вселенная, потревоженная вмешательством извне.

Стерва стояла рядом, наблюдая за движениями бывшей рабыни, как за магическим обрядом, призванным помочь в решении возникшей проблемы.

– Ну, и как переправляться будем? – не поднимая головы, обратилась она к спутникам.

Рус огляделся по сторонам. Скользкий покатый берег, сжимающий реку в каменных объятиях, остатки моста – три гигантские покосившиеся опоры и лишь один сохранившийся пролет из пяти, связывающих когда-то центр с предместьем. Почти пять сотен метров. И ничего пригодного для переправы.

– Это единственное место? – спросил он у Брата.

– Это самое узкое.

– А там? – Рус дернул подбородком, указывая на юг.

– Остров Юность. Не думаю, что там переправиться проще, да и река шире… Хотя постой-ка! Возможно…

– Что?

– Если там перебираться, с острова напрямую в парк попадем.

– Минуя центр?

– Точно. Если там торчат мутанты, обойдем по этому берегу – так безопаснее.

– А театр?

– Я говорил – театр находится в восточной части парка.

– Пойдем через остров, – прервал обоих Ключник.

– Так ли нам туда надо? – Стерва не испытывала энтузиазма по поводу их вылазки.

– Решили, – отрезал Рахан.

– Я думаю – нужно, – подтвердил Брат. – Стоит рискнуть. Да, и еще где-то на этой стороне, напротив острова, была лодочная станция.

– Идем.

И они двинулись вдоль русла на юг, где на расстоянии нескольких миль виднелся посередине реки чуть выступающий над уровнем воды, поросший редкой растительностью остров со странным названием Юность. Впереди отряда Ключник с Братом, посередине Кэт с Ванко и замыкающими Рус и Стерва, вполголоса проклинающая вчерашнюю безумную затею лезть прямо в логово уродов. Идею, родившуюся накануне вечером. Когда они, определившись с составом и конечной целью группы, начали уточнять детали.

Когда в общем-то понятная задача поиска конкретного места начала обрастать плотью подробностей.

– Это довольно далеко отсюда, – ответил тогда на чей-то вопрос Брат. – Но на самом деле проблема не в этом.

– А в чем?

– Во-первых, – он начал загибать пальцы, – места там дикие. По-настоящему. Там даже до войны никто не жил. Летом – только кордоны и паломники. Наперечет несколько стоянок – изб. Глухомань. Поэтому ни дорог, ни жилья, ни припасами разжиться. Тропы, что были, сейчас наверное заросли так – не сыщешь. Во-вторых – погода. В те времена проходимы были только три летних месяца, и то на вершине всегда морозы, а на подступах вечный дождь. Что там теперь творится – боюсь представить. В-третьих, как отсюда добраться, я толком не знаю. Мало того, что по прямой тысячи две верст, так еще и дорог нет. Если на Путь выбираться, так раза в два дальше получится. И опаснее. Не знаю. Карту бы найти…

– Всё? – лениво поинтересовался Рус.

– Ну, и горы – это горы. Для восхождения серьезная подготовка нужна – у вас ее нет. Впрочем, к счастью, это не так важно.

– Почему?

– Потому. – Брат заерзал, устраиваясь поудобнее. – Тут нам повезло. Белуха своими вершинами сориентирована строго с запада на восток, то есть на седловину можно подняться либо с севера, либо с юга. С севера ледовая вертикальная стена, там и опытным скалолазам несладко, зато с юга склон пологий и для новичков вполне даже проходимый. Оттуда и поднимемся.

– Хоть одна добрая весть, – хмыкнула Стерва.

– Да, – согласился Ключник.

– Нет, – возразила Кэт.

Все уставились на девушку.

– Шаги просветленного легки и воздушны, но поступь блуждающего тяжела и мучительна.

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурилась Стерва.

– Мы обретем ответы на горе, – пояснил Рахан, – и наш путь вниз не составит труда.

– А дорога к истине, вверх, должна быть сложной, – закончил Брат.

– Ритуал?

– Наверное.

– Дух должен быть готов к инициации, – пояснила Кэт.

Впрочем, это правильно. Не склонны боги делать доступные подарки. Легенды расскажут, как в ярком сиянии спускался среди скал Будда – Познавший истину. Как расцветала природа под ласковым излучением окружающей пророка ауры. Как дикие животные льнули к его рукам в надежде на мягкое прикосновение идущего вниз, словно по ступеням дивного храма. Золоченым ступеням центрального входа, меж двух подпирающих лазурное небо снежно-белых пирамид.

С этого момента началась история великого Сиддхартхи, Достигшего Цели, до этого бывшего лишь никому неизвестным принцем Гаутамой из рода Шакья. С момента сошествия. А историю непосильного восхождения, падений и неудач, отчаянного пути с черного хода не вспомнит ни один мудрец.

– И это значит…

– Что Силы услышат лишь того, кто придет по северному пути.

– Это невозможно, – замотал головой Брат, – мы не пройдем. Я слишком грузный, паренек – ребенок еще, женщины… женщины и есть, Ключник, вон хромой.

– Обо мне не беспокойся. – Рахан ухмыльнулся так, как улыбался своим противникам, которых привык побеждать.

Победит и гору. И спутников заставит ее победить.

– Тяжело, безумно тяжело.

– Будем думать, – остановил его Ключник.

– Хорошо. – Брат закрыл лицо руками, помассировал кончиками пальцев глаза и развел ладони, словно совершив омовение.

Испокон веков таким жестом отводили негативную энергию.

– Думать… начнем с того, что у нас есть максимум девять месяцев, чтобы туда добраться. Опоздаем – будем ждать еще год, без вариантов. Раньше придем – тоже особого смысла нет.

Девять месяцев – примерно две с половиной сотни дней. Две тысячи верст – это восемь верст в день – прогулка. Вот только семь месяцев из этих девяти – зима, два из семи – зима жестокая, когда странствие самоубийственно. А две тысячи верст – не по торной дороге, а неизвестным маршрутом, сквозь тайгу и сопки. Плюс проблема припасов и прочие перипетии пути.

– Раньше не успеем, – уверенно заявил Ключник, – опоздать можем.

– А звезда ваша дождется? – невинно поинтересовалась Стерва.

– Не знаю, – ответила Кэт.

– Карта нужна позарез, – продолжил Брат. – Белуха отсюда почти строго на западе, но по звездам на нее мы не выйдем.

У Ключника когда-то была карта. Прекрасная, бережно хранимая карта мира, толстый фолиант, мечта любого путника. Увы, она осталась где-то в лесу, на подступах к уничтоженному хутору Ванко, стала добычей дьявольской Стаи.

– Карту найдем, – пообещал он, – по школам брошенным поищем, не может быть, чтобы хоть завалящий атлас не сохранился.

Прежнюю он так и добыл, обшаривая какую-то полуразвалившуюся сельскую гимназию.

– Допустим, – согласился Брат. – Меня все же больше всего подъем волнует.

– Дойдем – разберемся, – заявил Рус.

– Не разберемся. – Большой Брат протянул ему рукоятью вперед свое оружие: – Видишь?

– Ну, ледоруб.

– Сюда смотри.

На пятке инструмента было выгравировано заморскими рунами «Grivel».

– И что?

– Собственно, это и значит – гривель, профессиональное снаряжение скалолаза. А еще нужны кошки, крючья, карабины, канаты. Без этого на Белую даже соваться не стоит.

– Да, в школах мы этого точно не найдем, – согласился Рахан.

– Есть мысль, – задумчиво протянул Брат. – Помню, был здесь один магазин. Как раз такой утварью торговали. Находился на том берегу, рядом с городским театром. Если там что-нибудь отыщется…

– Завтра пойдем, – быстро отреагировал Ключник.

– Там же уродов тьма! – напомнила Стерва.

– Завтра, – повторил Рахан.

– Кто пойдет? – оживился Рус.

Он прав – мероприятие опасное, но Ключник недоумевающе посмотрел ему в глаза:

– Все.

Нет желания разъяснять, что если они отряд, то учиться действовать совместно необходимо с первых шагов, и вообще, при проведении любых операций он всегда был противником идеи разделения сил. Как был сторонником принципов отсева и естественного отбора.

– И откуда ты все знаешь? – косо посмотрела на Брата Стерва, которой сразу не пришлась по душе эта затея.

– Я ЖИЛ, в отличие от вас. А еще это мой родной город…

Поэтому сейчас они бредут не спеша, экономя силы, по пыльной набережной, и каждый воспринимает окружающее по-своему. Рус, расслабленно положив глевию на плечо, посвистывает, наслаждаясь сухой и относительно теплой погодой. Ключник – сжатая пружина, он, наверное, даже будь город живым и изобилуй его улицы мирным населением, все равно настороженно зыркал бы по сторонам, предполагая неприятеля в каждом встречном. Стерва сегодня оправдывает свое прозвище, находясь в самом что ни на есть стервозном настроении. Ванко вообще ее такой видел впервые. Он, кстати, с мальчишечьей непосредственностью только и вертит головой, удивленно рассматривая окрестности. И Кэт, определенно изменившаяся после встречи с Раханом, уже не плетется отстраненно, как сомнамбула, а с почти детским любопытством присматривается, выискивает лишь ей понятные приметы. То возле пробившегося сквозь растрескавшийся камень синего цветочка присядет, то ржавую железку из обломков вытащит. Нет, она как была блаженной, так и осталась, но вкус к жизни у девушки проснулся, это все заметили. Большой Брат угадывает знакомые улицы, памятные места, угадывает, но не узнает. Это как картина, что была написана яркими мазками, насыщенная, радостная, и такой оставалась потом в памяти долгое время. Но прошли годы, и вот она лежит в пыли среди кучи мусора. Сломана, облезла позолоченная некогда рама, часть полотна намокла и обросла едкой плесенью, другая потрескалась на солнце, покрылась сетью морщин. Краски расплылись и потускнели, местами вовсе осыпались, обнажив гнилой холст. Очертания изображенного размыты, детали вовсе отсутствуют. Так и город. Восемнадцать лет – небольшой срок для домов и проспектов, когда они полны Жизни, и разрушительный возраст, когда в городе властвует Смерть. Брат бормочет еле слышно, но не спутникам, скорее сам себе: «А здесь раньше…», «Вот тут я впервые…», «Там когда-то…»

Слева грязные воды гложут обветренные, выщербленные камни набережной, скребя о скользкие плиты полузатопленным хламом, распространяя затхлое зловоние и оставляя после себя гнойные желтые разводы.

Справа на берег сползают с холмов руины, неся с собой прелый запах разложения. Истлевшие остовы, некогда бывшие блестящими стальными повозками, перегораживают дорогу, выжженные, оплавленные, страшные, словно скелеты выбросившихся на сушу чудовищ.

– Говенный город, – ругается Стерва и затем произносит длинную витиеватую фразу, никак не вяжущуюся с ее интеллектуальным видом, что не упускает случая отметить бард.

Пока девушка размышляет, стоит ли обижаться на бойкого на язык Руса, беседу прерывает Брат:

– Станция.

Станция представляла собой несколько крытых ржавыми листами сооружений, окружающих небольшую заводь, и врезающиеся в реку покосившиеся мостки. Среди пары десятков вытащенных на берег или затопленных на мелкой части посудин легко удалось найти одну достаточно сносную. Тяжелее, как ни странно, пришлось с веслами. Поиски ничего не давали, пока Рус не предложил порыться в постройках. Обитая рыжей жестью дверь оказалась запертой на тяжелый навесной замок.

– Подцепить бы чем. – Брат начал оглядываться в поисках инструмента.

– Гривелем своим ковырни, – посоветовала Стерва.

– Да неохота заточку портить.

Ключник подошел поближе.

– Заколку дать? – Наемница, похоже, старалась не оставить ни одного из своих спутников без шпильки.

Рахан как-то озорно, что вовсе не вязалось с его зловещим видом, глянул на девушку. В нем, так же как и в Кэт, все чаще угадывались нормальные человеческие черты.

– Этот запор легко открыть голыми руками.

– Да ну?!

– Пари?

– На что?

– Если я сделаю это, ты на сегодня станешь паинькой.

– Голыми руками?

Ключник протянул вперед безоружные руки. Брат в очередной раз отметил, как неестественно выглядят истертые кожаные перчатки, свободно болтающиеся на тонких кистях.

– Не напрягаясь, двумя пальцами.

– Ну-ка! – Стерва дотянулась до замка и изо всех сил подергала дужку. – Не откроешь – меня до театра на руках понесешь.

– Угу, – согласился Рахан и без труда, как обещал, вытащил пробой из трухлявого косяка.

Завеса вместе с замком под хохот Руса со скрипом повисла на крепко вбитой в дверь петле.

– Кто бы подумал, что ты у нас такой артист… – язвительно отреагировала Стерва.

– Договор, – напомнил Рус.

– Проехали, – неожиданно расслабилась и даже попыталась натянуто улыбнуться наемница. – Не мой день сегодня, мальчики.

– Нормально, – Брат тепло посмотрел ей в глаза, – все нормально.

И в самом деле, это прекрасно, что еще остались женщины, которые могут в вымирающем мире испытывать недомогание несколько дней в месяц. Те неприятные ощущения, что регулярно напоминают о способности женщины стать матерью.

Кэт молча подошла к Стерве, взяла за руку, вперила в нее свой синий безмятежный взор. Что там на этот раз – умиротворенность бескрайнего океана, колыбели жизни? Наемница почувствовала, как отпускает тянущая боль в основании живота и мягкая успокоенность рябью волн растекается по телу.

– Ох, – облегченно вздохнула она, – где ж ты, подруга, раньше была…

* * *

В помещении действительно оказались весла из легкого металла, не тронутого коррозией, лишь зеленоватым налетом. Лодку споро столкнули в воду, и меньше чем через полчаса она уже скребла дном желтоватый песок узкой полоски пляжа на противоположной стороне реки.

– Вперед, – поторопил Брат, – до полудня к театру выйти надо.

На вылазку сочли разумным отправиться утром, с таким расчетом, чтобы действительно к полудню добраться до магазина и вернуться обратно до начала сумерек. Ключник, всю предыдущую ночь наблюдавший с помощью подобранного на месте смерти Краба приспособления за перемигиванием огней на противоположном берегу, пришел к выводу, что наибольший период активности метаморфов приходится на темное время суток.

– Не спешим, – осадил Рахан спутников, чуть было не бегом устремившихся с открытого пляжа под защиту деревьев, – аккуратно идем.

Члены маленького отряда, обнажив оружие, двинулись в таком же порядке, как шли раньше. Кэт и Ванко в центре, авангард – Ключник с Братом и в тылу Рус со Стервой. По совету Рахана все держали в руках дальнобойные арбалеты: Рус свой изящный и смертоносный, солдат с наемницей – неуклюжие, но надежные самоделки и только Большой Брат извлек наружу тупоносый обрез.

– Не жалко? – вполголоса спросил его Рахан.

– Припасов пока хватает.

– Спрячь, шуметь будем только в крайнем случае.

Брат пожал плечами и сунул оружие за спину в узкий карман рюкзака. Возникнет необходимость – он так же молниеносно выхватит его.

– Маршрут знаешь?

Еще бы Брату не знать – чуть севернее парка, на одной из улочек старого города, в старинном трехэтажном доме с изящными шпилями и куполами-башенками, в уютной квартире с высокими потолками, когда-то давно, в другой реальности, обитал двадцатипятилетний перспективный адвокат. Высокий, худощавый, открытый миру и жадно старающийся жить насыщенно, словно чувствовавший, как скоро все изменится. Невидимым магнитом сейчас тянет его к тому месту. Но нельзя – Брат в курсе, какие жуткие шутки творит с сознанием человека вернувшееся прошлое.

– Все просто – по этой аллее выходим через полверсты к рукотворной дамбе, оттуда на набережную и, никуда не сворачивая, углубляемся в город. По прямой еще полверсты – и мы в парке.

– Застройка какая?

– Должно нормально просматриваться. По левую руку несколько двухэтажек кирпичных, а справа – частные дома с участками.

– Хорошо.

– Еще… Ключник, я там жил недалеко, ты это… если я вдруг…

– Понял. Не пущу.

Аллея раньше представляла собой достаточно широкую дорогу среди рощи стройных высоких берез. Возможно, когда за парком тщательно ухаживали заботливые садовники, стригли газоны, уничтожали сорняки, это было излюбленное место отдыха горожан. Теперь дорожки заросли, покрытие растрескалось, выдавливая из-под себя мохнатые клочья острой травы, а по сторонам, среди стволов, покрытых бурым лишайником и пластинами безобразных наростов, главенствующим видом растительности стали высоченные неопрятные заросли бурьяна. Маршрут через парк прошел без осложнений, узкую стометровку дамбы тоже преодолели легко, в два этапа, но лишь отряд оказался на городской улице, как Ключник шепнул что-то Брату и растворился в развалинах.

– А где Рахан? – через секунду опомнился Ванко.

– Везде, – емко ответила Кэт.

Брат подозвал к себе Стерву, и спутники продолжили путь впятером, имея замыкающим Руса.

А где-то рядом посланник смерти Рахан резал глотки паре наблюдателей, после чего, на ходу отирая лезвие, бесшумной тенью бросился вслед гонцу, несущему информацию о визитерах.

Благодаря невидимым действиям Ключника продвижение остальных протекало во внимательном ожидании, но не сложнее, чем через остров. Присутствия мутантов, да и вообще каких либо признаков жизни обнаружить не удавалось. Но если на тенистых запущенных аллеях безмолвие воспринималось настороженно, то безжизненные постройки по обе стороны улицы внушали тревогу и чуть ли не панический страх. Поэтому вынырнувший вдали из подворотни серый мохнатый силуэт вызвал сначала общий выброс адреналина, а затем синхронный вздох облегчения.

– Собачка! – тонко позвал Ванко.

– Надо же, еще не всех пожрали, – заметила Стерва.

А пес приближался, и чем ближе, тем страшнее, уродливее он становился. Достаточно крупный, с длинной шерстью, свалявшимися клочьями свисающей на боках, гноящимися пятнами язв и мертвенно болтающимся грязным хвостом. Пес передвигался, будто подпрыгивая, покачиваясь на невидимых пружинах – тело то выгибалось, как в приступах рвоты, то задняя часть, шатаясь и заваливаясь, пыталась обогнать переднюю. Облезшие тощие бока ходили ходуном, наполняя воздухом хрипящие легкие. Пасть, оскаленная в некоей сардонической усмешке, черные клыки, вывалившийся распухший язык и срывающиеся длинные капли желтой слюны. И глаза, полные боли и опасного безумия. Пес приближался, распространяя устойчивую вонь и почти осязаемую агрессию.

– Бешеный. – Стерва подняла самострел.

– Не надо! – Кэт не приказала, нет, она попросила, но только ли Брату показалось, что она обращается вовсе не к людям – к собаке?

Девушка оттеснила плечом наемницу и вышла вперед, присела на корточки. Пес все той же неровной походкой подошел вплотную, только выражение глаз несчастной твари изменилось. Теперь они излучали щенячью преданность и немую мольбу о прощении. Даже хвост нелепо дернулся в тщетной попытке вильнуть. Кэт, не гнушаясь, положила ладонь на изъеденную лишаем голову собаки, другой рукой почесала за рваным ухом, не отводя взгляда от гноящихся глаз. Несколько мгновений продолжался безмолвный диалог человека с псом, в течение которого девушка ласково поглаживала изуродованное существо, после чего понимающе кивнула. Пес почти по-человечески облегченно вздохнул, обошел Кэт, миновал стороной весь отряд и, покачиваясь, направился к небольшой каменной площадке.

На полпути бедняга обернулся, встретил мягкую, одобряющую улыбку, еще раз дернул хвостом, доковылял до площадки и улегся, положив голову на вытянутые лапы. Лишь только отряд скрылся за очередным изгибом улицы, глаза его подернулись мутной поволокой – легко и радостно душа пса унеслась в его щенячий рай. Чудеса.

По мере приближения к парку Стерва, обладающая в связи со своим теперешним состоянием повышенной восприимчивостью, первой заявила, что здесь что-то не так. Постепенно все начали ощущать некоторое неудобство. У Брата слезились глаза, Рус принялся нервно почесываться, Ванко недоуменно тер словно заложенные ватой уши, и буквально все испытывали колющие толчки в висках, усилившееся давление на плечи.

– Противное место, – заявила наемница, лишь оказалась на территории парка, – тишина гробовая, как на погосте.

– Нехорошее, – согласился Большой Брат, помолчал и добавил: – Всегда таким было.

Пока шли через заросший гигантским чертополохом парк, бывший горожанин вполголоса поведал мрачную историю этого района.

Более полутора веков большой участок в границах города использовался местными в качестве кладбища. Несколько поколений горожан нашли здесь свое упокоение. Тут хоронили знатных и безродных, величественные мавзолеи чередовались со скромными надгробиями, хоть и говорят, что двухметровый слой земли уравнивает и богатых и бедных. Но, чуть больше сотни лет назад, новые правители решили, что умиротворяющей тишине и немому напоминанию о вечном не место в центре города. И кладбище уничтожили. Гранитные плиты вырвали из почвы и использовали для облицовки зданий. Страшно? Страшно жить в доме, на стенах которого еще можно распознать остатки надгробных надписей. Памятники попроще, из песчаника, не мудрствуя завалили землей и засадили черемухой. А останки – останки никто не перезахоранивал, так и остались лежать гробы под разбитыми дорожками, напоминая о себе глубокими промоинами после сильных дождей. На бывшем кладбище организовали парк для отдыха и развлечений. Днем дети с радостными криками носились в каруселях над землей, в которой покоились их деды. Вот только матери, наблюдающие за играющими чадами, порой отгоняли наваждение – окружающее замирало, смех становился далеким, улыбки вымученно нарисованными, а движения, в нарушение законов мироздания, прерывистыми и замедленными. Матери отгоняли морок, украдкой осеняя себя знамением, а после недоумевали: отчего дети так надрывно плачут по ночам и боятся сомкнуть глаза? Вечером в парке отдыхали взрослые. Но странное дело – мирные, дружелюбные люди по ничтожнейшему поводу выходили из себя, неконтролируемо совершая ужасные поступки, а потом отчаянно рвали волосы в раскаянии, тщетно силясь понять, как такое могло произойти. Черные аллеи были полны насилия и трупов, став самым криминальным местом в городе. Нельзя беспокоить мертвых, пусть они в прошлом и добропорядочные граждане.

– Брр, – поежилась Стерва, – так что, мы сейчас могилы топчем?

– Да. Старики вспоминали, что первое время собаки по всему городу кости растаскивали.

Наверное, долгие годы аккумулируемая бывшим погостом негативная энергия, выплеснувшись, превысила допустимый предел и переродилась в новую, осязаемую форму. То, что раньше казалось поверьем, обретая власть только в периоды эмоциональной уязвимости, – дети и пьяные, кто может быть непосредственнее? – теперь получило силу, способную материально влиять на окружающее. Ближе к середине парка странное воздействие начало проявляться уже визуально. Природа подстроилась к изменившимся условиям и научилась довольствоваться коротким летом и мимолетной весной, многие растения успевали украсить себя зеленью листвы, а некоторые – худо-бедно плодоносить. Но здесь весны не было. Корявые сучья голых деревьев царапали небо, а лишенные кожи-коры стволы походили на уродливые человеческие фигуры, застывшие в мучительных позах.