Текст книги "Ложь напрокат"

– Спасибо, Ниночка, я сыт. С утра обедал. А вот выпить «за приезд» – выпью. Святое дело!

Допив дамский напиток, Витька заскучал и в гостях не засиделся: «Извините, милые дамы, вынужден вас покинуть – дела». И, едва не шаркнув ногой, откланялся.

– Слушайте, – обратилась я к Нине, – да у него прямо графские манеры!

– Ага, – согласилась Нина. – Прям граф. Монте-Витька. Ща закатится к Степе-носу, нажрется и всю ночь будет в бане матом крыть. Домой я его не пускаю. Драться лезет, а заодно перебьет, сволочь граф, всю посуду!

Выпив пять чашек чая с конфетами, Нина стянула с головы платок и, обмахиваясь им, выдохнула:

– Уф, жарко! Как из бани! Заварка у вас хорошая. А мы как заварим чайник, так неделю и пьем. Витька, если не пережравшись, дома ночует, а ночью вскакивает и всю заварку, гад, выдувает. Прям из носика. Рази напасешься? И конфеты мы не берем. Люська, продавшица, как привезла их в прошлом году, так и валяются, никто не берет. Мы с вареньем привыкли. И тоже сказать, зажрались. Банки с позапрошлого года стоят. В этом году одной смороды десять банок наварила.

– Литровых! – ужаснулась Наташка.

– Чего? Литровых! Ой, я валяюсь! – Нина посмотрела на нее, как на убогую, с жалостью. – Пятилитровых, конечно. Шурка мне крышки теперь купила – без хлопот. Вот в Николинском – все есть! Тамарка, завмаг, такая ходовая баба, а наша только на водке план делает. У нас ведь как: деньги завелись – пенсия там или получка, все к Люське бегут. Она эту водку и в долг ящиками дает. Так бабы, пенсионерки хреновы, впереди всех летят…

Я удивилась – водку ящиками? Это ж какую пенсию иметь надо?

– Дак она ж дешевая. В прошлом году Люська своего мужа схоронила – помогал ей разгружать, схренакнул две пол-литры и выжрал прям в подсобке. А третью ему Люська, того не зная, сама дала. Только он ее не одолел. Еще и во второй чуток оставалось, когда его, покойника, в больницу увозили. Как упал в коробку с конфетами – а их все равно никто не берет, так и скопытился. Милиция приехала… Да-а-а. Его приятели очень убивались, мол, если б на всех разлил, не помер бы. То, что во второй бутылке осталось, милиция забрала. Сказали – проверять будут. Только я думаю, сами по дороге вылакали. Участковый приезжал, запретил Люське торговать, сказал – самопал. Только ведь у нас везде самопал. А Евдокия самогонку гонит – не самопал? Никак на портянках настаивает. Ни у кого так не воняет, как у нее. Секрет не выдает. Говорит – коммерческая тайна. С ног уже после стакана сбивает!

– Мамка, – решительно вмешалась Шурка, – пойдем домой. Людям спать надо. Да я и сама спать хочу. Вдруг папка вперед нас вернулся и дверь закрыл? Я раму выставлять не буду.

– И то правда, – засуетилась Нина. – Вставать рано. Летом-то вообще в четыре часа, а щас – и в шесть можно. Только овец выгнать. Корову в прошлом году, слава богу, продала. Теперь совсем легко стало…

– Ну мамка! Пойдем же… – Шурка начала сердиться.

– Идем, доча, идем, – охотно согласилась Нина, не думая вставать с табуретки.

Но Шурка отступать не собиралась. Очевидно, девушка была основной движущей силой в доме, потому что легко подхватила мать под мышки и подняла. Нина взвизгнула, ругнулась на дочу матом, но сесть назад не успела. Сашенька ловко задвинула табуретку под стол. Мы поспешно покинули диван и принялись торопливо прощаться, сетуя на то, что гости мало посидели.

– Дак завтра соберемся, – утешила нас Нина. – У меня этой рябиновки много напрятано…

На улице было темно. Такой темноты я не видела ни на даче, ни тем более в Москве. Мы немного посидели на ступеньках крыльца, привыкая к абсолютной тишине, – даже собаки не подавали голос. Разговаривать не хотелось. Денька откровенно зевала, сопровождая это действие жалобным «а-у-у»…

Прогнал нас дождь. И откуда только взялся? Правда, моросил он недолго, но сидеть на улице расхотелось. В доме было тепло, светло и уютно. Изо всех неудобств, которые казались непреодолимыми, остались только очень низкие потолки и, соответственно, еще более низкие двери, войти и выйти через которые можно было только нагнувшись. Пару раз мы с Натальей об этом забывали… К слову сказать, впоследствии я, вернувшись домой, в течение года переступала любые пороги любых дверей с покорно согнутой головой…

Устроиться на ночлег с удобствами нам вначале не удалось. Сашенька была права. Несмотря на стойкое тепло в избе, кроватные матрацы источали жуткий холод, а старенькое белье, хранившееся в шкафу, напоминало влажные комплекты выдаваемого раньше проводниками железнодорожных вагонов. Среди пассажиров бытовало стойкое убеждение, что белье после каждой поездки в стирку не сдается. Просто сбрызгивается водой, аккуратно складывается и прессуется.

Пока мы с Танюшкой ахали и охали, Наталья выбрала из кучи привезенных с собой сумок и сумочек раздутый черный пластиковый пакет. Содержимое вылетело на диван, и Танюшка с радостным визгом опознала пару новых комплектов постельного белья из своей московской квартиры. Оставалось только удивляться Наташкиным способностям предвидеть все заранее. Заодно она прихватила для Татьяны и кое-какую одежонку, включая шерстяные носки.

Все бы ничего, но спать все равно было не на чем. Я сидела и ворчала, что слово «лежанка» никак не подходит к маленькой печке, отапливающей комнаты. Спального места там и в помине не было.

– Ну что ты все бубнишь себе под нос? – возмутилась Наташка, не знавшая, к чему прицепиться.

– Могу я, в конце концов, поговорить с хорошим человеком – сама с собой? – И тут меня осенило: – А давайте ляжем на полу! Одеяла у нас есть, простыни тоже…

– Точно, – обрадовалась Танюшка. – Сейчас покидаем все, что обнаружим сухим, и как-нибудь до утра дотянем. А завтра остальное просушим…

Сборы были недолги. Обнаружили мы не очень много. Тем не менее высохшие за печками старенькие телогрейки и душегрейки очень даже пригодились. Денька, не понимая, что происходит, с интересом наблюдала за происходящим. В конце концов свет был выключен, и мы улеглись. С озвученной мыслью, что наши предки спали на лавках и сундуках и ничего, выжили. Запоздало вспомнила, что не пристроила рядом с собой флакончик спрея для носа – отголоски простуды давали себя знать по ночам заложенным носом, – но вставать не хотелось. В комнате стояла такая густая темнота, что даже собственных рук не было видно.

– У вас тут привидения случайно не замечались? – не ко времени поинтересовалась Наталья у Танюшки.

Та поспешила успокоить, что у дома хорошая аура. Честно говоря, заснуть я не надеялась. Спать могу только на своем постоянном месте и в машине. Даже на даче с трудом привыкаю. Ну да это мои личные проблемы…

Заснуть все-таки удалось. Не знаю, надолго ли. Сквозь сон почувствовала, как трудно дышать, – нос опять заложило. Тихонько повозилась в тщетной попытке улечься поудобнее – болели бока и, открыв рот, попыталась дышать им… Проснулась оттого, что будто бы граф Монте-Витька старательно капал мне в рот спитой чай из носика заварочного чайника. Холодные брызги разлетались по всему лицу. Я возмущенно оттолкнула благодетеля, рывком села и закашлялась. Спавшая рядом Денька тяфкнула. Завозившиеся подруги оторвали от пола заспанные физиономии. В комнате ощутимо посветлело.

– Кто-нибудь выключите душ! Я же тут сплю, – обиженно попросила Танюшка.

– Кто ж меня под стол-то загнал? – с любопытством вопрошала Наталья.

– Инстинкт самосохранения, – подсказала я ответ, чтобы подруга зря не тратила силы на размышление. – Кажется, дождь начинается…

– Крыша поехала! – догадалась Наташка, вылезая из-под стола.

– Не-а, – зевнула Татьяна. – Просто потекла. Давайте отъедем с постелью туда, где посуше, а сюда миски и кастрюли поставим… Зато теперь буду знать, где крыша течет. Да-а-а, – вздохнула она тяжело. – Втянула я вас, девчонки, в авантюру!

– Не говори глупостей, – вмешалась я как самая проснувшаяся, – ты же не виновата в том, что на тебя покусились… покусались… В общем, ты ни в чем не виновата. Давайте-ка займемся спасением утопающих… Начинайте потихоньку без меня. Я ща. Быстренько, как говорит Сашенька.

– Спустись на двор! – прозвучало мне вслед Танюшкино наставление.

Вся беда в том, что я, вероятно, не совсем проснулась. Слово «двор» вызвало ассоциацию с улицей. Включив на кухне и в коридоре свет, я, позевывая и потягиваясь, вышла на крыльцо, отметив, что стоило мне встать, нос задышал как ни в чем не бывало. Дождь кончился, деревню окутала туманная предрассветная дымка. Холодно не было. Я еще раз потянулась, поежилась, представляя, как неприятно будет пройтись в шлепанцах по мокрой траве, и только тут поняла, что двор располагается с противоположной стороны. А там исключительно сухо. Стоит только пройти в другой конец коридора и спуститься по ступенькам. Я развернулась, машинально взглянула на соседский дом, и от страха перехватило дыхание: прислонившись к загородке палисадника, покрытого длинной полосой савана, стояла женская фигура в белом с длинными распущенными волосами. Она показалась мне огромной. Ужас сковал все тело. Я обреченно поняла, что умереть от страха не так уж и трудно. Стоило только привидению повернуться лицом и протянуть ко мне руки…

Время тянулось медленно. А может, мне просто так казалось. Я услышала, как открылась кухонная дверь, и Наташкино бормотание: «Главное – нагнуться… – Потом голос подруги решительно окреп: – Ну, думаю, провалилась! Мы там носимся, кастрюлями гремим, а она…» Тут Наташка заметила мою отрешенную от всего материального мира физиономию и осторожно повернула голову в сторону соседского палисадника.

Вот за что я обожаю свою подругу, так это за умение мгновенно принять правильное решение и не мешкая его осуществить. Ее испуганный крик «Мама!» раздался только тогда, когда мы с ней с разгону и в последний раз в этой избе врезались лбами в притолоку кухонной двери, после чего тихо осели на пол. Ей хватило и секунды, чтобы оценить привидение по заслугам, рвануть меня за руку и помочь впечататься… ну, не стоит вспоминать неприятное мгновение. Правда, напрашивался и один хороший вывод – раньше строили на века… Покосившийся двор не в счет. Он в таком состоянии еще триста лет и три года простоит.

Татьяна суетилась между нами с примочками. Очевидно, Наташкин лоб оказался крепче, поскольку именно от нее исходило мудрое решение – достать из сумки-холодильника мороженых кур.

– Как чувствовала, – похвалила себя подруга, – две штуки купила…

Этих кур и приложили к покрасневшим лбам. Денька совсем одурела. Слетав пару раз на двор, уселась на полу среди тазиков, мисочек, плошечек и кастрюль и глаз не отрывала от нас с Натальей. Переступая с лапы на лапу, тихонько повизгивала и потягивала носом воздух.

– Это она носом привидение чует, – простонала Наталья. – У животных на них глаз наметан.

Спорить с подругой не хотелось. Хотя если Денька унюхала привидение носом, то при чем тут глаз?

– Какое привидение? – озадачилась Танюшка.

Не хотелось ее пугать, но пришлось вкратце рассказать ей о неопознанном стоячем объекте. Лучше уж предупредить. На всякий случай. Танюшка неожиданно расхохоталась. У меня слетела со лба курица. Даже она возмутилась. Наташка обиделась. Вместе со своей сказочной птицей. Татьяна сразу оборвала смех, но он предательски давал о себе знать прорывавшимся хихиканьем.

– Да это ж Маруська! – воскликнула она так, как будто с этой Маруськой мы провели большую часть своей жизни. – Тети Лидина дочка. У нее это с детства. Про лунатиков слышали? – Мы молчали, догадываясь, что лететь на встречу… с морожеными курами столь поспешно, пожалуй, не стоило. – Она частенько во сне выходит на улицу с простыней и подушкой, расстилает простынку на изгороди в одном и том же месте, пристраивает подушку, прислоняется и стоя спит. Раньше, когда маленькая была, тетя Лида ее караулила по ночам, а теперь только резиновые сапожки у выхода ставит. Чтобы Маруська ноги не намочила. Она сама домой идет, как замерзнет… Тетя Лида замучилась ее по врачам таскать. Ничего не помогало. Только когда замуж вышла, закидонов поубавилось. Но муж с ней не долго прожил. Укатил в город. Еще бабушка говорила, что она его почти каждую ночь старалась взнуздать, как лошадь. Он, естественно, брыкался, а она с закрытыми глазами уговаривала: «Звездка, Звездка, тихо, милая, тихо…»

Я фыркнула первая. Курица поехала вниз и закрыла глаз. Потом затряслась от смеха Наташка. Вместе с курицей. Денька оживилась, вскочила и лизнула нас по очереди. Кур в том числе.

– А еще раз, тетя Лида сама жаловалась, к ним приехала в гости на недельку двоюродная сестра с мужем. Он занимал какой-то большой административный пост в Рязани. Точно не помню, да и не важно. Через три дня их как ветром сдуло. Потому что Маруську будто прорвало. Может, разволновалась с приездом почетной родни. Три ночи подряд большому начальнику на его начальственную мордофизию свой лифчик натягивала. И не один раз за ночь.

– Это будет почище твоей сбрендившей тети из Тамбова, – хохотала Наташка, толкая меня своей курицей. – Будет чем порадовать Димку. И шишки на лбу очень кстати. Представляешь, как легко можно сделать из себя героинь! Скажем, что тетя твоя оказалась буйной и по ночам дралась половником и кидалась курами. Ты не выстояла вахту и нечаянно уснула на своем посту.

– А ты? – ехидно спросила я, выразительно поглядывая на ее лоб.

– И я, естественно, пострадала, – не задумываясь, ответила подруга. – Заодно с тобой. Только мне обиднее.

Утро несколько затянулось. В семь часов, решив, что кровати достаточно просохли, мы с Наташкой перебрались на них. Проснулись около двенадцати от стука в дверь и громкого лая Деньки. Танюшка бросилась открывать.

– Ой, я думала, вы тут угорели! – донесся радостный возглас Шурки. – Ну вы и спите! – Девочка шустро оказалась в комнате. – А чей-то у вас везде куры валяются? Ой, смотрите, смотрите, как с ними собака играет! Ой, я валяюсь! Прямо в кастрюлю брякнула! – Сашенькин восторг бил через край. – Наша Чумка сразу бы сожрала. Прям с пакетом… Ой, говорила вам – надо с утра папку попросить крышу проверить. Ща он уже налакался. А хотите, теть Таня, я вас к Степе-носу провожу? Он тоже может починить. И недорого – всего за пару бутылок…

Танюшка искренне поблагодарила девушку. Она и сама прекрасно знала, где живет Степа-нос. Он был ее ровесником, когда-то вместе бегали на танцы в местный клуб подсматривать за взрослыми парочками. Потом, уже повзрослев, собирались в большую кучу на молодежные деревенские посиделки.

Шурка унеслась. Курица успешно сделала свое холодное и мокрое дело. Внешне шишка не стала моей слишком особой приметой, мне даже показалось, что я стала лучше соображать, хотя голова немного побаливала, а в районе приложения лба к… Ну опять-таки не будем о грустном. За неторопливым завтраком я получила от Танюшки ответы на интересующие меня вопросы. Танечка сказала, что у бабушки была подруга – Лариса Никифоровна. Живет в Николинском. Я удивилась – почему Лариса Никифоровна, а не бабушка Лара. Татьяна долго думала, размешивая чай без сахара (забыла положить в чашку), и наконец сказала:

– Надо же! Действительно. Ее никто из деревенских бабой Ларой не называл – только Ларисой Никифоровной. Может быть, потому, что она в свое время была учительницей и очень отличалась от местных…

Бабушка Татьяны тоже была педагогом – вела начальные классы в Николинской средней школе. Раньше они с бабушкой часто гостили у Ларисы Никифоровны, а потом, со смертью бабули, связь оборвалась.

Мама не любила бывать в Николинском. Если Лариса Никифоровна жива, то ей сейчас должно быть – Танюшка сосредоточенно уставилась в стол – …восемьдесят два года. Судьба обошлась с ней не очень милостиво. Единственная дочь, красавица и умница, погибла. Кажется, случайно утонула. Лариса Никифоровна никогда не затрагивает эту тему.

Меня очень интересовала история личной жизни Танюшиной матери. Хотелось отыскать хоть малюсенькое доказательство моей версии – существования еще одной дочери, похожей на Танюшу как две капли воды. Сама Танечка ничего не могла вспомнить кроме того, что ее папа был военным и геройски погиб при выполнении особо важного задания. Все ее детство и юность прошли в окружении любимых мамы и бабушки. Никаких фотографий взрослого отца или возможной сестры она не видела. Решили съездить в Николинское. Оставалась надежда, что Лариса Никифоровна жива. Но предварительно следовало наведаться к Степе-носу и решить вопрос о починке крыши. Небо оставалось подозрительно хмурым.

Дом Степы-носа оказался почти рядом. Провожаемые любопытными взглядами женщин, кошек и собак, мы вошли на старое крыльцо с подгнившей нижней ступенькой и громко постучали в дверь. Никто не хотел открывать, хотя изба была явно закрыта изнутри. Наталья отстранила Татьяну и потарабанила в дверь пяткой.

– Нету яво! – подсказала внимательно приглядывавшаяся к Татьяне старушка соседка. – Татьяна! Ты ли че? Не пойму. Черная кака-то!

– Я, я, бабуль. Неудачно покрасилась. Не сбривать же волосы под Котовского. Не знаете, где Степка?

– А пьеть небось в анбаре. Али на даче, – старушка махнула рукой в сторону огорода. – Дом закроить и через двор прям туды.

– На даче? – растерянно переспросила Танюша.

– Ну да. Он тама все время сидить, когда не пьеть. – И она опять махнула рукой в сторону огорода.

Через открытую настежь калитку мы гуськом прошли в огород, где, как ни странно, царил полный порядок. Яблони и вишневые деревья выглядели точно фотомодели. Дверь амбара была закрыта на щеколду. Мы остановились, раздумывая, где может находится дача Степы-носа. За забором сада-огорода начинался луг, на котором паслись три спутанные лошади. Луг заканчивался лесом.

– Эй, дачники, че потеряли? – раздался веселый голос откуда-то из поднебесья, заставивший нас разом задрать головы вверх.

Увиденное меня поразило: на самом верху сосны, раздвоившейся в трех метрах от земли в форме иностранной буквы U, был устроен настил из каких-то переплетенных веток. Помимо кроны, выполнявшей роль естественного навеса, он надежно защищался крышей из соломы. С настила, свесив ноги, на нас смотрел мужик неопределенного возраста, при взгляде на которого сразу становилось ясно, что зовут его Степа-нос. Эта необходимая часть лица была у Степы главной. Остальные просто не замечались. Нос имел вид большого шалаша бодрого нежно-фиолетового оттенка и жил самостоятельной активной жизнью. Когда рот излагал фразы, нос занимался сурдопереводом. Я, как завороженная, смотрела на это чудо природы. Наташка дважды протерла очки. В отличие от нас Танюшка была готова увидеть Степу таким, каков он есть.

Степа ее сразу не признал, а когда понял, кто перед ним, выдвинул предположение, что она полиняла. А темный ежик волос на голове не иначе как пробивающийся подшерсток. Они долго переговаривались по поводу объема работ, сроках и условиях оплаты. Кончилось тем, что будущий производитель работ спустился по приставной лестнице вниз и отправился изучать объект перестройки. Вслед ему отпускались веселые замечания любопытствующих односельчан. Юмор был достаточно своеобразным. Не только мы с Татьяной, но и Наталья покраснела.

Степа лихо забрался на чердак, перемахнув через ступеньку, сломанную «хрякнувшимся» графом Монте-Витькой. Мы стояли внизу и покорно ждали приговора. С ним Степа не задержался:

– Вся дранка прогнила на хрен! – Кончик его носа расстроенно поник. – Шифер бы надо…

Татьяна расстраиваться не стала:

– Степочка, миленький, посмотри своим хозяйским глазом, у бабушки было что-то завезено. На дворе складировано. Там, где у нее раньше коза жила…

Степа, осознавая всю важность своей персоны, достойно сиганул вниз и отправился на двор.

– Пойдет! – донесся из закутка его голос.

Он вылез, деловито отряхнул руки и изрек:

– Шиферные гвозди нужны. Здесь нет, в Николинское езжайте. Мне денег не давайте – пропью. – Нос с опозданием кивнул, подтвердив искренность Степы. – Сегодня купите, сегодня и начнем. Витьку Хохлова возьму. Одному не справиться.

– Степа! Слов нет, – растрогалась Татьяна. – Спасибо. Мы сейчас мигом – в Николинское и обратно.

– Ну если мигом… – Степа растрогался не меньше, – …тогда я – за Витькой. Будем шифер готовить.

Деньку оставили дома. Прихватив с собой московских деликатесов, покатили в Николинское. Шиферные гвозди дефицитом не были. Отхватили изрядное количество и еле доперли ящик до машины.

Домик Ларисы Никифоровны Татьяна не узнала. Мы проехали мимо него не один раз, подумав, что его, как и его владелицы, просто уже нет на свете. На том месте, где он когда-то стоял, расположился большой рубленый дом в стадии незавершенного строительства. Мы остановились и долго изучали сосновые бревна, понимая, что опоздали. Возможно, не на один год…

– Вы что-то ищете? – раздался доброжелательный женский голос.

Молодая женщина с хорошенькой девчушкой лет пяти остановилась рядом с нами. Татьяна с виноватой улыбкой принялась объяснять ситуацию. Мы с Натальей, как могли, помогали ее запутывать. Неумышленно. Женщина терпеливо слушала всех и, когда воцарилась тишина, спокойно сказала:

– Вы обойдите сруб справа, там удобнее. За ним сразу и увидите дом Ларисы Никифоровны. Я только что от нее, она в своем саду цветами занимается…

Мы даже не поблагодарили. Побежали в указанном направлении, забыв про деликатесы. Домик действительно располагался за новостройкой. На расстоянии не больше пяти метров.

– Это какой же козел так обидел интеллигентную сельскую учительницу? – взорвалась Наташка. – По сути, отрезал от всего мира! Смотрите: и забор ей сломал. А тут вот – вообще снес! – Она укоризненно покачала головой.

Пожилая худенькая женщина в очках действительно возилась с цветами. На деревенскую жительницу она не походила: темно-синий спортивный костюм, из воротника куртки выглядывает белейший кружевной воротничок, гладко зачесанные назад абсолютно седые волосы собраны в пучок, на ногах – спортивные тапочки, а на руках – желтые резиновые перчатки. При нашем появлении она выпрямилась и напряженно вгляделась в Татьяну.

– Лариса Никифоровна! Это я, Татьяна, внучка Елизаветы Семеновны. Меня просто трудно узнать. Сама себя в зеркале пугаюсь, – оправдывалась Танюшка.

Лицо Ларисы Никифоровны разгладилось:

– Боже мой, Танечка! Что ты с собой сделала! Да я еще и вижу-то плохо. Показалось…

Что ей показалось, она не досказала. Решительно стянула перчатки, сполоснула руки и пригласила нас в дом.

Внутри все убранство, включая старенькую мебель, радовало глаз.

– Лариса Никифоровна, это мои подруги, – запоздало представила нас Танюша, – Ирина и Наташа. А где Наташа?

Как выяснилось, последнее звено в нашей цепочке отпало целенаправленно: прихватить из машины пакет с деликатесами. Этот пакет заставил Ларису Никифоровну покраснеть, а нас – несказанно этому удивиться. Суетиться на кухне мы ей не позволили, решительно загалдев, что сыты по горло. Я поймала себя на мысли, что чувствую себя школьницей. Усевшись на диван, даже чинно выпрямилась. Впрочем, Наталья сидела так же.

– Я не видела у вас этой фотографии! Кто это, Лариса Никифоровна? – оживленно спросила Татьяна, разглядывая большую, явно увеличенную фотографию молодой, очень красивой девушки. Темные волосы. Яркая, прямо-таки артистическая внешность…

Пожилая женщина, убиравшая назад в сервант праздничные чашки, помедлила с ответом. Отвернувшись к полкам, поправила вышитую салфеточку и сказала:

– Это моя дочь, Софья. В молодые годы, естественно. Я повесила его давно, три года назад.

– Три года назад умерла моя мама, – грустно вздохнула Татьяна, и в голове у меня что-то щелкнуло – верный признак пробуждения интуиции. Я внимательно вгляделась в лицо на фотографии – определенно я его видела. Но совсем не таким молодым. Если предположить, что Лариса Никифоровна родила ее в двадцать один-двадцать два года, этой женщине сейчас могло быть около шестидесяти лет. Могло быть, но ведь она, кажется, умерла… Да нет, черты лица мне определенно знакомы… Мысли наперегонки носились, расталкивая и опережая друг друга, и мешали сосредоточиться.

– Лариса Никифоровна, – окончательно сбил меня с пути рассуждения голос Татьяны, – вы ведь хорошо знали нашу семью. Бабушка говорила, что даже учились вместе в педагогическом институте, дружили с первого курса. У меня могла быть сестра-близняшка?

Лариса Никифоровна медленно повернулась и посмотрела на Татьяну:

– Отчего возникло такое предположение, Таня? У тебя есть повод не доверять близким людям? Если ни бабушка, ни мама об этом тебе ничего не говорили, значит, ее не было. Вам здесь не душно, девочки? – обратилась она к нам. – Пойдемте в сад. Я вас яблоками угощу. Поздние сорта еще висят…

«Что-то очень быстро Лариса Никифоровна ушла от вопроса, – мелькнуло у меня подозрение. – Хорошая женщина, но придется идти напролом. Должна же я выяснить правду. Да не осудит она меня за это, даже если окажусь не права в своих предположениях».

Мы покорно встали и поплелись за пожилой учительницей в сад. По дороге она неожиданно присела на лавочку:

– Что-то голова закружилась. Сегодня магнитные бури обещали, а вы идите, идите к яблоням. Танечка знает…

Я вопреки желанию Ларисы Никифоровны решила остаться, мотивировав тем, что у меня аллергия на все яблоки, включая райские. Крепла уверенность, что головокружение у нее вызвано отнюдь не природными катаклизмами. Скорее, буря возникла в ее душе, и мне было искренне жаль старенькую женщину…

– Лариса Никифоровна, – некстати раздался рядом громкий возглас Татьяны, – у вас там ведра стоят. Это под яблоки? Мы вам сейчас соберем.

Получив в ответ благодарную улыбку учительницы, Татьяна исчезла.

– Ее жизнь, как и жизнь ее ребенка, в опасности, – тихо проронила я, не глядя на бывшую учительницу. Было очень трудно говорить, но выхода не было. – Татьяну пытались сбить автомашиной. Вместо нее погибла другая, как две капли воды похожая на нее женщина. Все это каким-то образом связано с историей ваших семей. («Господи, прости мне эту наглость и сделай так, чтобы я не ошиблась!») Боюсь, что в первую очередь с историей вашей дочери, которую вы вычеркнули из жизни много лет назад. Это было невыносимо больно, но честно по отношению к подруге, Таниной бабушке, и ее дочери, Таниной мамы. По-другому вы не могли…

Морщинистая рука Ларисы Никифоровны вцепилась в мою руку так сильно, что я испугалась – женщине совсем плохо.

Ей действительно было плохо. Бледное, с желтоватым оттенком лицо, полуприкрытые глаза… Она часто дышала, лоб и крылья носа покрылись мелкими капельками пота. Вторая рука безвольно свесилась вниз. Я охнула и что есть мочи заорала:

– Девчонки!!!

Перепуганная парочка прибежала мгновенно. Наташка сразу спросила, есть ли нитроглицерин. Татьяна унеслась в дом. Я попыталась встать, чтобы уложить Ларису Никифоровну на лавку, но она опять сжала мою руку ослабевшими было пальцами.

– Не надо, – тихо прошептала она посиневшими губами. – Таня… Сейчас… Коробочка… В шкафу…

Я ревела, размазывая свободой рукой слезы, и пыталась просить прощения. Она еще раз сжала мою руку, но пальцы были слабыми…

Я взвыла и заорала:

– Быстрее!!!

Наташка в одной кроссовке подскочила и буквально с лету закинула моей жертве нитроглицерин под язык.

– Тут есть «скорая», больница, на худой конец, ветеринар? – нервно поинтересовалась она у Татьяны, тащившей из дома ненужный стакан воды и вторую Наташкину кроссовку.

– Есть. Только врача так просто не найдешь. Он обход сделает и идет на прием, а поскольку народа нет – улепетывает непонятно куда.

– Сейчас… другой… врач… Хороший, – с расстановкой, но вполне четко произнесла Лариса Никифоровна. Ее лицо опять обрело живой вид. Даже щеки порозовели. Но она все равно выглядела лет на сто. – Вместе… у меня… Сейчас. Уже отпустило… Бури… магнитные…

Мы почему-то шепотом обсуждали дальнейшие действия. Я и Татьяна настаивали на срочной госпитализации, Наташка требовала повременить до того момента, когда больная окончательно придет в себя. Конец шипению положила молодая женщина с девочкой, которая некоторое время назад объясняла нам, как найти Ларису Никифоровну. «Чтобы я ее угробила…» – покаянно добавила я мысленно. Лерочка, так звали эту женщину, отстранила нас, деловито спросила, что давали из лекарств, кивнула в ответ на четкий рапорт Наташки и проверила у больной пульс. Затем зашла в дом, вернулась с чемоданчиком и сделала Ларисе Никифоровне какую-то инъекцию.

– Ну вот, все в порядке, – весело сказала она больной. – Сейчас отдохнем на кроватке и забудем про все неприятности.

Как выяснилось, Лерочка, или Валерия Львовна, была врачом местной больницы – единственным и неповторимым. Работать сюда напросилась по собственному желанию, сформировавшемуся из-за болезни дочери. Маленькая Дашутка страдала жестокими приступами астмы аллергического характера. Вот и решили покинуть пыльную Рязань и пожить «на воле». Год жизни в Николинском заставил забыть про астматические приступы и связанные с ними терзания.

Первоначально семья поселилась в помещении, служившем приютом для всей врачей, заведовавших маленькой сельской больницей. Но там было слишком неуютно и казенно. Приютила их Лариса Никифоровна. Они настолько сроднились, что по обоюдному согласию и при поддержке администрации села муж Валерии начал строить новый дом. Весной, а может, и раньше надеялись переселиться.

Лариса Никифоровна окончательно пришла в себя. Дашутка вскарабкалась на лавочку, обняла ее за шею и ткнулась носиком в морщинистую щеку. Глаза пожилой женщины светились такой любовью и радостью, что я очередной раз почувствовала себя гнусной убийцей.

– Лерочка, – раздался голос старушки, – по-моему, наша гостья слишком переволновалась, может, ей следует помочь?

Я не сразу поняла, что речь идет о моей персоне, а когда поняла, решила, что мне действительно плохо. Все с этим легко согласились, меня препроводили в дом, где я, окончательно перепугавшись, получила свою порцию внутримышечного лекарства. И посчитала это возмездием.

Прощаясь, Лариса Никифоровна спокойно сказала:

– Ирочка, мне бы хотелось продолжить нашу беседу. – Я отчаянно замахала руками, выражая решительный протест. – Ну не волнуйтесь вы так. Падать в обморок – совсем не мое хобби. Просто сегодня… магнитные бури. Хорошо, что вы оказались рядом. Только прошу вас держать в секрете тот способ черенкования роз, о котором мы с вами говорили.

Я ошалело кивнула головой – оказывается, пожилые интеллигентные учительницы тоже умеют врать. Впрочем, эта ложь, скорее всего, тоже во спасение.

– Завтра воскресенье, – спокойно продолжала бывшая учительница, – Андрей Васильевич будет свободен, он меня и подвезет. Не будешь возражать, Танюша?