Текст книги "Волошинов, Бахтин и лингвистика"

И в этой в книге в числе немногих предшественников упоминается Бахтин. Методологически важным признается тезис о том, что язык – не нейтральное средство, в нем представлены мнения и точки зрения других.[860]860
  Auerbach 1995: 21—22


[Закрыть]

Отметим и работы социолингвистов, посвященные вопросам грамотности. Показателен обзор,[861]861
  Hall 1999


[Закрыть] в котором рассмотрены вышедшие в 1996–1997 гг. пять книг по вопросам грамотности и владения стандартными языками в современном мире. Книги далеко не едины по подходам, материалу и выводам, однако любопытно, что в четырех из них[862]862
  Clark, Ivanic 1997; Literacy 1996; Johns 1997; Vernacular 1997


[Закрыть] так или иначе используются идеи МФЯ (при этом в трех из них она считается книгой Бахтина, но в[863]863
  Clark, Ivanic 1997


[Закрыть] – книгой Волошинова). В частности, там используются идеи о связи языка с идеологией, о языке как социальной борьбе (впрочем, указывается, что этот образ не всегда подходит к реальным ситуациям), о том, что законы порождения языка не сводятся к индивидуально-психологическим, о центростремительных и центробежных силах и т. д. Используются и идеи Бахтина о многоголосии. В большинстве авторы данных книг также отличаются левизной взглядов, ссылаются помимо Бахтина и на Грамши и рассматривают грамотность и стандартизацию языков как орудие власти. См. также статью испанского исследователя,[864]864
  Ramirez 1994


[Закрыть] специально посвященную применению идей Бахтина (учитываются МФЯ и РЖ) и Л. С. Выготского в методике преподавания родного языка в школе для взрослых. Автор стремится разработать программу, основанную на диалоге учителя с учеником. Рассматриваются также проблемы внутренней речи и речевых жанров в связи с обучением языку.

Впрочем, идеи МФЯ и поздних работ Бахтина могут использоваться не только для критики капиталистического общества. Например, в посвященной советской Бурятии статье[865]865
  Humphrey 1989


[Закрыть] говорится об угнетении бурят властью, в том числе через советские дискурсы, внедрение русского языка и стандартизацию бурятского языка. В результате, по мнению автора статьи, почти уничтожена национальная культура и буряты вынуждены смотреть на мир сквозь призму официальной советской идеологии. Единственным спасением, как она считает, может стать полный отказ от всех советских дискурсов. В том числе надо отказаться и от сформированных в советское время норм бурятского языка, вернуться к диалектам и традиционной картине мира, в которой нет места классам, линейному представлению о времени с образом «светлого будущего» и другим «неприятным добавлениям». В связи с процессами перестройки она выражает надежду на осуществимость этого. При этом К. Хамфри также активно опирается на идеи Волошинова, который назван ранним «материалистическим семиотиком»;[866]866
  Humphrey 1989: 146


[Закрыть] используются идеи о знаке как фокусе для различных оценок.

Все указанные авторы независимо от собственных идейных позиций признают МФЯ и примыкающие к ней работы относящимися к марксизму. Например, в предисловии к сборнику, где опубликована статья К. Хамфри, говорится о значительном воздействии марксизма на всех ученых, которые концептуализируют политику, язык и отношения между ними; в качестве примеров приводятся «Немецкая идеология» самих Маркса и Энгельса и МФЯ.[867]867
  Grillo 1989: 14—19


[Закрыть] Там же упоминается «знаменитое» место из МФЯ с анализом однословного высказывания из Достоевского как образец дискурсного анализа (впрочем, выше говорилось, что это место восходит к Л. П. Якубинскому). Трактовка МФЯ (и других работ круга Бахтина, включая «Формальный метод») как попытки построить семиотическую культуру на марксистских принципах принимается и в статье «Марксист ские теории языка» в международной лингвистической энциклопедии.[868]868
  Meninni 1994: 2391—2392


[Закрыть] Ср. оценку «Формального метода» как марксистской, хотя и далекой от советской ортодоксии книги.[869]869
  Tihanov 2004: 68


[Закрыть]

Итак, современная западная социолингвистика (точнее, некоторые ее направления, связанные с изучением отражения в языке социальных процессов), по-прежнему работающая в той или иной степени в пределах марксистской парадигмы, охотно принимает и использует различные теоретические идеи, содержащиеся в МФЯ и других работах круга Бахтина.

VII.4. Школа языкового существования в Японии

Рассмотрим еще одно направление мировой социолингвистики, мало известное у нас и на Западе, но, как мне представляется, интересное в связи с разработкой некоторых проблем, близких к тем, которые были поставлены в МФЯ. Речь идет о так называемой школе языкового существования (по-японски gengo-seikatsu) – одном из ведущих направлений (количественно, безусловно, преобладающем) японской науки о языке с 40-х гг. ХХ в. и до наших дней.

Школа языкового существования сложилась в первые послевоенные годы (примерно на десять лет раньше, чем вышли и стали знамениты «Синтаксические структуры» Хомского). Она по своим теоретическим посылкам не основывалась на каких-либо западных концепциях и имела собственно японские корни. Всегда отмечается роль теории языка как процесса Токиэда Мотоки, рассмотренной нами в пятой главе, в становлении данной школы. Как мы помним, этот ученый в книге 1941 г. призывал изучать не языковую систему, а деятельность говорящего (пишущего) и слушающего (читающего).

Другим ученым, значительно повлиявшим на формирование школы, стал Нисио Минору (1889–1979), которому принадлежит и сам термин «языковое существование», предложенный им еще в 1937 г..[870]870
  Ishii 1983: 1


[Закрыть] В отличие от Токиэда, более теоретика, чем практика, идейно влиявшего на исследования языкового существования, но прямо в них не участвовавшего, Нисио стал не только идейным, но и организационным лидером школы. Он был первым директором Государственного института родного языка (Kokuritsu-kokugo-kenkyuujo, ККК) в Токио, созданного в 1948 г. и ставшего ведущим центром исследований языкового существования. Вводная глава книги Нисио 1957 г. тоже имеется в русском переводе.[871]871
  Нисио 1983


[Закрыть] Об идеях этого ученого см. также.[872]872
  Неверов 1982: 26—28


[Закрыть]

Концепция Нисио, во многом сходная с концепцией Токиэда, имела и некоторые отличия. Он не столько отрицал необходимость изучения языка в смысле Ф. де Соссюра, сколько считал его лишь первым, предварительным этапом лингвистического исследования. Им предложена такая аналогия: «Сущность воды в том, что она представляет собой соединение водорода и кислорода. Истинность этого проверяется на практике. Следовательно, такое знание стимулирует химические исследования. Однако здесь речь идет о химически чистой воде, не существующей в природе. Та же вода, которая используется в приготовлении пищи, вода, которой орошают поля, вода, в которой живут рыбы, – это колодезная, водопроводная, речная и др. вода, представляющая собой сложное соединение многих элементов. Если провести аналогию, прежние исследования языка можно сравнить с исследованием химически чистой воды. Ныне нас не удовлетворяет только анализ строения химически чистой воды и структурные описания. Мы достигли уровня, когда необходимо выявить функции колодезной воды, воды для орошения, речной воды и создать исследования, рассматривающие эти проблемы… Язык при понимании его как сущности, структуры или процесса, подобно химически чистой воде, не может быть реализован на практике… Если мы стараемся рассмотреть не тот „язык“, который рассматривало прежнее языкознание в Японии, а язык как живой и функционирующий социальный феномен, то его нельзя, конечно, рассматривать как абстрактное явление, соединяющее звучание и значение, это и не просто структура, воспринимаемая слухом, в которой значение выражается в звуках. Кроме того, языковое значение находится в нерасторжимой связи со временем произнесения, местом произнесения, с тем, кто является говорящим и кто слушающим».[873]873
  Нисио 1983: 125—126


[Закрыть]

Требование изучать «язык как живой и функционирующий социальный феномен», учитывать, «кто является говорящим и кто слушающим», – это также сходно с идеями МФЯ. Но в отличие от Токиэда абстрактное, структурное изучение языка не отрицается, но признается лишь недостаточным, как и изучение воды в виде ее химической формулы. Если подход Токиэда по своему максимализму можно сопоставить с МФЯ, то подход Нисио напоминает то, к чему пришел Бахтин в Саранске.

К 1957 г. Нисио, безусловно, исходил из уже богатого опыта конкретных работ школы языкового существования. А они, кроме всего прочего, показывали необходимость опоры на некоторые структурные описания языка. Если выяснялось, например, сколько слов произносит человек в тех или иных ситуациях, как эти слова распределяются по частям речи и пр., то надо было принять некоторое членение устного или письменного текста на слова (в частности, уметь разграничивать аффиксы и служебные слова), некоторую классификацию частей речи и т. д. При этом надо учитывать, что в японском языке нет такого критерия деления на слова, как пробел. Исследователи школы языкового существования обычно брали за основу наиболее влиятельную структурную схему описания японского языка (фонологии и грамматики), предложенную в довоенные годы Хасимото Синкити. Он был последователем Соссюра, с ним более всего спорил Токиэда, но его описание было наиболее строгим и давало однозначные результаты.

Нисио считал, что этап структурного описания японского языка уже пройден и можно переходить на более высокий уровень изучения социального функционирования языка. Система фонем, критерии членения на слова, система частей речи, набор грамматических категорий – все это уже было выделено Хасимото и другими учеными. С точки зрения Нисио и его последователей, мы уже можем на этом не задерживаться, принимая имеющиеся фонологические и грамматические описания в готовом виде. Безусловно, их современники-структуралисты в Европе и Америке думали совсем иначе, шлифуя и совершенствуя фонологические и грамматические подходы.

Специалистов школы языкового существования волновали совершенно другие вопросы, в большинстве, наоборот, тогда игнорировавшиеся на Западе и у нас. Видный представитель второго поколения этой школы Сибата Такэси писал в 1951 г.: «До сих пор почти неизвестно, сколько слов в день произносит японец, какие слова он употребляет в повседневной жизни, сколько времени в день он читает газеты или пишет письма и многое другое».[874]874
  Сибата 1983: 134


[Закрыть] Такую информацию начали получать Сибата и другие исследователи, в том числе так называемым методом изучения языкового существования в течение 24 часов. Его описание – тема еще одной японской работы, имеющейся и в русском переводе.[875]875
  Сибата 1983


[Закрыть]

Для исследования отбирались типичные информанты, представительно характеризующие ту или иную социальную и / или возрастную группу (стандартный торговец, стандартный банковский служащий, стандартная домохозяйка и др.). Каждый из них исследовался в течение, разумеется, не 24 часов, но все время, исключая период сна. От пробуждения до отхода ко сну каждого информанта сопровождал исследователь, фиксируя его устную и письменную речь, а также процессы чтения и слушания в течение целого дня. Например, в одном из первых исследований группы информантов в городе Сиракава под руководством Сибата ставились «следующие задачи…

1. Статистические данные о том, как говорят: а) число разговоров, число предложений, число словосочетаний; б) распределение речи по времени; в) число разных слов, употребляемых за день.

2. Какие единицы языка часто употребляются в течение дня: а) частота употребления слов и словосочетаний; б) индивидуальные различия в употреблении частотных слов.

3. Сколько времени в день читают и пишут?

4. Какова длина предложения в разговорном языке?».[876]876
  Сибата 1983: 140


[Закрыть]

Такой метод используется для получения этой и подобной ей информации в самом трудном случае – спонтанной устной речи. Проще, разумеется, выяснять все это для письменных текстов, где постоянно статистически обрабатываются (с 50-х гг. с помощью компьютеров) большие массивы текстов, или же для записываемых на видео телепередач. Помимо этого, ККК и другие институты и университеты многократно проводили и проводят массовые обследования информантов, также группируемых по социальному статусу, уровню образования, полу, возрасту. Эти обследования обычно охватывают либо целиком небольшой город или группу деревень, либо часть крупного города. У информантов выясняют, во-первых, то, как они говорят или пишут в тех или иных ситуациях, во-вторых, их отношение к тем или иным языковым явлениям. За более чем полвека накоплен огромнейший материал. В ряде исследований удавалось повторять исследования в тех же самых местах, а иногда и с теми же самыми информантами через 20–25 лет. Например, в городе Цуруока 107 человек отвечали на одни и те же вопросы в 1950 и 1972 гг..[877]877
  Nomoto 1975: 35—39


[Закрыть] Такие исследования показывают динамику развития тех или иных процессов.

Очень значительное место в публикациях школы языкового существования занимают вопросы методики полевых исследований, отбора представительных информантов, разработки статистических методов и др. Все это, разумеется, очень важно. Но важно и другое: что именно выясняется при всех этих исследованиях.

В основном получаемая информация сводится к данным двух типов. Во-первых, это то, о чем говорится в приведенной выше цитате из статьи Сибата. На поставленные им более полувека вопросы получено немало ответов. Известно, сколько времени «средний» японец вообще или «типичный представитель» той или иной возрастной или социальной группы говорит с родственниками, смотрит телевизор, читает газету, читает журнал, пишет деловое или частное письмо, говорит по телефону и т. д. Известна средняя длина предложения в телевизионных новостях, в рекламном тексте, в газетной информации, в бытовом разговоре и пр., а также соотношение в них слов разных частей речи или разных членов предложения. Рассматривается также динамика всех этих показателей за несколько десятилетий. Получаемая информация иногда любопытна, но зачастую оказывается не совсем ясным, что она, собственно говоря, дает.

Второй тип информации, в особенно большом количестве получаемой из массовых опросов, связан с территориальной и социальной стратификацией японского языка. Япония—страна большой этнической однородности (более 99 % населения – японцы), все население говорит по-японски, однако язык до сих пор весьма неоднороден. Наряду со стандартным (литературным) языком функционируют традиционные диалекты, «новые диалекты», совмещающие черты традиционных диалектов и стандартного языка, социальные варианты; кроме того, язык значительно варьируется в связи с полом и возрастом говорящего. Сейчас под влиянием школы и СМИ практически каждый японец как-то владеет стандартным языком, но степень этого владения весьма неодинакова. Все эти вопросы активно изучаются школой языкового существования. Большинство массовых опросов связано с выявлением функционирования стандартного языка, традиционных и «новых» диалектов, их распространения в тех или иных возрастных и социальных группах, степени распространения тех или иных литературных и нелитературных слов и грамматических форм, особенностей женской речи и т. д. Одна из любимых тем – изучение функционирования японских форм вежливости, вскользь упомянутых в «Слове в жизни и слове в поэзии» и рассмотренных в Экскурсе 3 данной книги. Многотомные исследования и бесчисленное множество статей посвящены тому, как на употребление тех или иных форм вежливости влияют пол, возраст, уровень образования, социальный статус говорящего, насколько они употребительны в тех или иных районах Японии, какие изменения происходят в их употреблении за последние полвека и т. д. Другая популярная тема, особенно в последние 30–40 лет – функционирование заимствований из английского языка, их роль в текстах того или иного содержания. Помимо массовых опросов, существуют специальные службы слежения за языковой нормой: путем массового просмотра газет и телевизионных передач, выборочных исследований живой речи выявляются типичные отклонения от нормы.

Если статистика языкового существования часто не находит прямого практического выхода, то исследования стратификации японского языка имеют прямое практическое содержание. ККК и другие центры школы языкового существования очень тесно связаны с практикой и языковой политикой японского государства. Недаром при малом развитии в Японии системы государственных научно-исследовательских институтов ККК – государственное учреждение. Другой лингвистический центр такого рода—научно-исследовательский институт при полугосударственной теле– и радиокомпании NHK. Указанные выше исследования тесно связаны с поддержанием и частичным изменением языковой нормы.

Нетрудно видеть, что школа языкового существования занимается проблемами, которые сейчас принято называть социолингвистическими. Если Токиэда учитывал и психологическую сторону речевых процессов, то представители данной школы, начиная от Нисио, не проявляли к ней интереса, целиком сосредоточившись на общественном функционировании языка. Через индивидуальные опросы изучаются массовые явления, а индивидуальная речевая деятельность сама по себе не составляет предмета изучения. Информанты всегда отбираются как «типичные представители» какой-то группы. Нередко исследователи ставят знак равенства между этой школой и японской социолингвистикой. Полного равенства, безусловно, нет, поскольку в Японии существуют и социолингвистические исследования в американском духе, публикуемые обычно по-английски. Одна из особенностей школы языкового существования – интерес исключительно к функционированию своего родного, то есть японского языка; соответствующие проблемы для иностранных языков изучают по американским образцам.

Школа языкового существования достаточно специфична по тематике. Только для нее специфично, например, изучение языка в течение 24 часов. А столь важные для западной или отечественной социолингвистики проблемы двуязычия и языков меньшинств там не разрабатываются (они не очень актуальны для Японии). Но главное – не это. Школа языкового существования отличается от современной западной социолингвистики не столько по темам, сколько по общему подходу. Об этом писал советский исследователь данной школы: «Термин „языковое существование“ понимается как бытие человека, проявляющееся в его действиях, связанных с речевым общением, которые и составляют полноценность человеческой жизни и противопоставляют его как существо социальное животному миру. В этом термине исходным является не понятие языка, что было бы естественным для европейской лингвистики, а идея жизни человека, и наиболее удачным переводом, хотя и очень далеким от прямого смысла термина, было бы, пожалуй, слово „антрополингвис-тика“ при понимании антропологии как науки о человеке вообще».[878]878
  Неверов 1982: 8


[Закрыть] Впрочем, предлагаемый С. В. Неверовым термин занят: в США под антропологической лингвистикой понимает ся совсем другое. А мы помним, насколько важно для МФЯ изучение языка в жизни людей.

Однако не надо преувеличивать степень теоретичности школы языкового существования. Для японской науки вообще характерен определенный разрыв между достаточно там распространенными общими философскими рассуждениями (которых немало и у Токиэ-да, и у Нисио) и чисто конкретными и узкими по тематике исследованиями (многочисленными и достигающими совершенства в рамках школы языкового существования). «Середины» очень часто не бывает. К тому же, что признают и сами представители школы,[879]879
  Shibata 1982: 346


[Закрыть] общая концепция школы была разработана примерно к середине 50-х гг., а затем теоретические исследования почти исчезают. Идеи основателей школы дали лишь некоторое общее направление исследованиям, которые затем стали посвящаться, как правило, очень узкой и конкретной проблематике. Противники школы языкового существования главными ее недостатками считают низкую теоретичность, эмпиризм, отказ от абстракций.[880]880
  Shiba-moto 1985: 5, 37—40


[Закрыть]

Тематика исследований школы языкового существования где-то соприкасается с проблемами, интересовавшими Волошинова и Бахтина. Особенно это относится к исследованиям по структуре диалога. Они занимают заметное место в работах данной школы. Изучаются способы поддержания, развития или прекращения диалога и употребляемые для этих целей разнообразные языковые средства. Особо привлекают внимание японских исследователей так называемые аидзути – вербальные средства воздействия на собеседника с целью поддержания диалога; см., например,.[881]881
  Mizutani 1981: 82—95


[Закрыть]

Например, японские слова Hai, E считаются эквивалентами рус. Да или англ. Yes, хотя смысл их иной: они значат не «Вы правы, я согласен с Вами», а «Я понял (расслышал) Вас и прошу продолжать». Исследуются также социальные роли в диалоге. Например, описано распределение диалогических ролей между!мужчинами и женщинами: почти всегда мужчина в Японии определяет тему диалога и смену темы, только он перебивает свою собеседницу, роль женщин в основном (помимо ответов на вопросы) сводится к аидзути.[882]882
  Yamazaki, Yoshii 1984


[Закрыть] В то же время такая тематика, как, например, изучение жанров (как и функциональных стилей), не нашла значительного от ражения в данной школе.

Школа языкового существования сравнительно подробно описана в литературе на русском языке. Первым ее заметил и оценил Н. И. Конрад.[883]883
  Конрад 1959


[Закрыть] Позднее вышла специальная книга.[884]884
  Неверов 1982


[Закрыть] См. также.[885]885
  Алпатов 2003: 122—138


[Закрыть] Некоторые работы, связанные с этой школой, изданы по-русски в сборнике переводов.[886]886
  Языкознание 1983


[Закрыть] Однако представляется, что за пределами японоведения она известна все же недостаточно.

Большинство лингвистов данной школы мало интересуются иностранными работами, особенно теми, которые не переводились на японский язык. Впрочем, МФЯ впервые была издана по-японски уже через три года после первого английского издания, в 1976 г.[887]887
  Worooshinofu, Bafuchiin 1976


[Закрыть] в переводе и с комментариями Кува-но Такаси; это – одно из очень немногих изданий книги под двумя именами авторов. В Японии МФЯ, как и другие работы Бахтина и его круга, весьма популярна. Существует уже довольно многочисленная литература по бахтинистике, некоторые из этих публикаций учтены в этой книге. В Токио сейчас функционирует Бахтинское общество, начало публиковаться полное собрание сочинений Бахтина на японском языке (пока вышло два тома), куда войдут и все нам известные сочинения круга Бахтина.

Однако японская бахтинистика относится к той части науки этой страны, которая ориентирована на западные идеи и теории (русская наука для японцев—всегда часть западной). Более связанные с национальной культурой школы и направления, в том числе и школа языкового существования, мало учитывают то, что сделано в других странах. Свойственная, видимо, любой науке о своей собственной культуре замкнутость и самодостаточность (вспомним, что книга Бахтина о Рабле при огромной популярности во Франции менее всего учитывается французскими специалистами по Рабле) в Японии достигает крайних пределов. Тем не менее, представляется, что некоторая общность между МФЯ и школой языкового существования существует.