Текст книги "Преторианец"

Глава 14
Заговор четырех консуляров

Иберия, Питиунт

Пока легионы пробирались горами и долами Северной Колхиды, Гай Авидий Нигрин успел притомиться. И не столько телом, сколько душой. Он извелся весь в думах об упущенном венце императора, все нервы себе повымотал бесконечными сожалениями да рефлексиями.

На дорогах Иберии (хотя какие это дороги? Тропы!) к каравану прибился туземный князек, Радамист сын Фарнабаза. Местная знать прозывалась и вовсе непроизносимо – царчинебулни, и Радамист был как раз из этих, которые на «цар»…

Младшим питиахши числился сын Фарнабаза. Правил он какой-то зачуханной долиной и склоном какой-то зачуханной горы, где спокон веку стояла какая-то зачуханная деревушка. Только вот случилось поветрие, и вся тамошняя чернь – цврили эри – переселилась на кладбище. Некому стало кормить Радамиста, а у царька Фарасмана и своих питиахши девать было некуда. Вот и вознамерился Радамист приискать себе нового патрона. И Нигрин пригрел младшего питиахши, как когда-то Мир-Арзала с его головорезами.

Это была давняя и проверенная практика. Вот кто сторожит родовой дом Нигринов в Риме? Германец Малфой по кличке Киклоп. Киклоп верен, как пес, он придушит любого, на кого укажет хозяин, а на Авидию чуть ли не молится. А почему? А потому, что помнит добро! Правда, Киклоп честен, а Мир-Арзал подл, как хорек… Вот и пусть всю эту шушеру строит и школит Радамист! На кого будет зуб точить Мир-Арзал? На Радамиста! А у кого станет справедливости искать? Верно, у хозяина! Вот вам и баланс…

…Солнце еще не встало над горами, скалистые вершины на востоке чернели, а снега отливали розовым, в долинах стаивал туман.

Легионы перевалили горушку и спустились в мрачное ущелье, сырое и узкое. Тропа была набита давно, еще отрядами Гнея Помпея. Ущелье раздвинулось и вывело в самшитник. С веток деревьев, обвитых лианами, свисал мох-бородач, похожий на водоросли, и доставал до самой воды, журчащей в каменном ложе ручейка.

А потом римляне зашагали по настоящему храму природы – вокруг вздымались громадные тисы и буки, забираясь кронами куда выше десятого этажа. В лесу царил особый зеленоватый полумрак, а под деревьями уживались только папоротники и зеленчук.

– И все равно, – сказала Авидия Нигрина, покачиваясь рядом с отцом в дорогом седле, – я рада, что ты взял меня в поход! Я столько всего увидела!

Нигрин хмыкнул только. Попробовал бы он не взять… Консуляр поморщился. Как же его измучила эта дорога! Подъемы, спуски, подъемы, спуски… Бесконечной чередой. С сырого донышка долин на солнечные склоны. По каменному крошеву осыпи – в «пьяный лес». Деревья, пробыв зиму под тяжестью привалившего их снега, так и не выпрямились, росли вкривь и вкось, гнулись дугою и утыкались в землю верхушками.

– Все! – крикнул Радамист, взявший на себя функции проводника, хотя никто его об этом и не просил. – Это последний переход!

Нигрин кивнул только. Говорить не хотелось, да и окружающий пейзаж не настраивал на праздную болтовню. Горы волнами уходили вдаль – лесистые склоны прикрывали скалистый хребет, а из-за каменистых кряжей выглядывали вечные снега. Море отсюда тоже было видно – тонкая синяя ленточка, прерывистая там, где выступали особенно высокие пики.

Лес тянулся и тянулся, взбираясь на склоны и спускаясь в долины. Широколистые вязы возносились в небо, от них не отставали высокоствольные буки, могучие тисы и клены, даже каштаны и те были в обхват.

«Возраст дает о себе знать… – подумал Нигрин и вяло рассердился: – Рано тебе еще с палочкой шаркать!»

Лес бурлил жизнью. Еще на опушке Нигрин приметил двух барсов, игравших как домашние кошки, – бивших пушистыми хвостами по пятнистым бокам, скаливших зубастые пасти и шипевших. А на берегу ручья здоровущий черный медведь ловил форель – цап рыбину когтями, и на бережок. И ну лакомиться!

Лес гремел и звенел птичьими голосами, взревывал и подвывал.

Внезапно все стрекоты и взвизги перебил громкий рыкающий звук, похожий на хриплое, харкающее «А-у-ум!».

Нигрин замер. Что за зверь? Медведь? Да какой там медведь… Впереди, на прогалине, заросшей высокой травой, замелькало гибкое тело, желто-оранжевое в черную полоску. Тигр?!

Тигр остановил свое бесшумное стекание по склону и поднял усатую морду, обнажил клыки.

– А-у-умм!

– Ки-иса… – прошептала Авидия Нигрина и нервно хихикнула. – Ки-исонька…

– Как даст такая «кисонька» лапкой, – проворчал Нигрин, – голову махом оторвет…

Но, видать, усатый-полосатый был сыт и доволен жизнью. Зверь зевнул, ощеривая пасть, тряхнул головой и потек дальше, змеясь по траве.

За прогалиной лес поредел, рос отдельными чащами, предоставляя травоядным обширные луговины. Шумно сопя и косясь круглыми коровьими глазами, прошествовала семейка зубров. Зубры окунали косматые слюнявые морды в густую траву, срывали ее пучками и громко хрупали, задумчиво глядя вдаль. Поодаль паслись олени, бдительно посматривая вокруг. Щипанут травы и вскидывают головы, вертят рогами – все чисто? Сжуют в спешке, и опять – нырь в траву. Мимо пугливых оленей, даже не глядя в их сторону, пробрел давешний тигр. А может, это другой был.

– Счастливой охоты! – шепнул Нигрин и шлепнул коня, понукая.

Богатая, нерастраченная природа этих мест подействовала на него как легкое вино. Все путем!

И вот последний склон. По правую руку, за зеленевшими макушками гор невозмутимо белела вершина Стробил[54]54
  Эльбрус.


[Закрыть], а впереди во всю ширь открывалось море.

– Понт! – прошумело по рядам и шеренгам. – К Понту вышли!

– Как тут красиво! – воскликнула Авидия Нигрина.

– А воздух какой, чуешь? – с гордостью спросил Нигрин, будто он хозяин тому воздуху. Питиунтские сосны наполняли воздух дивным ароматом, и Авидия глубоко вдохнула дурманящий хвойный дух.

– Да-а… – признала она, и отец довольно хмыкнул.

Питиунт[55]55
  Питиунт располагался на месте нынешней Пицунды.


[Закрыть] поднимался от гавани вверх, террасами по склону. Белые и желтые домики с красными черепичными крышами тонули в зеленых садах. На берегу видна была строящаяся кастелла – квадратная крепость с башнями прямоугольными и шестигранными по углам и у ворот. На валу плавно кланялись стрелы подъемных машин и суетились мураши-строители, облицовывая плитняком закругленный массивный фасад. Но одно большое каменное здание уже «сдано в эксплуатацию» – это претория, где разместилось центральное командование группы гарнизонов Северной Колхиды и Южной Сарматии.

– Метелл! – кликнул Нигрин. – Разместишь легионы, накормишь, потом доложишься. Кто там сейчас в командирах?

– Фавст Медуллий! – подсказал трибун.

– Вот ему… И свободен. Да! Узнаешь еще, какие корабли стоят в порту и какие ожидаются.

– Все исполню, сиятельный!

– Я буду в городе, в доме Леонтиска, что напротив фонтана Нимф.

– Я понял, сиятельный!

– Исполняй…

* * *

Леонтиск Афинянин был легионером-ветераном, прошедшим с Нигрином все Дакийские войны. И сирийцев бивший, и парфян гонявший, и германцам внушавший страх и уважение к римскому орлу. Выйдя в отставку, Леонтиск удалился в Питиунт. Прикупил домик с садиком, обжился, женился, а на следующий год собирался выдвигать свою кандидатуру в городские магистраты.

– Командир! – просиял он, выйдя на порог. – Клянусь Белой Собакой Геракла! Сам Гай Нигрин!

– Сальве, сальве, старый мошенник, – добродушно бурчал консуляр. – Эк тебя разнесло!

– Зато ты, сиятельный, никак жирком не обрастешь!

Нигрин захохотал.

– Познакомься, Леонтиск, – сказал он, – дочь моя, Авидия Нигрина. Таскалась со мной на войну, представляешь?

– Ай-ай-ай… – с укором покачал головою Леонтиск. – Война не для женских глаз и не для женского сердца. Проходи, Авидия, в гинекеум, отдохни хоть… Таис! – трубно взревел он. – Приветь гостью!

Полная эллинка выплыла из дверей, позыркала на гостей, на галлов, набранных в охрану, и подбоченилась.

– И что теперь? – спросила она прохладным голосом. – Мне кормить всю эту ораву? Может, у тебя в Афинах твоих так принято – кормить стольких проглотов, а у нас для этих делов харчевни имеются!

– Таис, успокойся! – побагровел Леонтиск. – Не позорь меня перед гостями.

Женщина даже обрадовалась, получив отпор.

– Ах, гостями… – протянула она. – А я лично никого не звала! Ты их пригласил? Вот сам и готовь для них! Убирай потом за ними! Вонь разгоняй! О боги! Кого вы послали мне в мужья? Чем я заслужила это наказание? Пойдем, девочка…

Таис гордо удалилась, ведя за собою растерянную и смущенную Авидию. Авидий Нигрин едва сдерживал смех.

– Да, Леонтиск, – выговорил он, – попал ты в окружение!

– А-а! – сморщился афинянин и сказал таинственно: – У меня в доме и другие гости… Думаю, сиятельный, ты рад будешь встрече.

– Попробовал бы он не обрадоваться! – донесся до Нигрина знакомый голос, и из вестибула шагнул темнокожий человек, покрытый татуировкой, невысокий и сухопарый, в роскошном белом хитоне, перехваченном золотым шнуром.

– Лузий?! – воскликнул Нигрин. – И ты здесь?

– Как видишь! – ухмыльнулся темнокожий.

Да, это был Лузий Квиет, неподражаемый Квиет, вождь мавров, герой Дакийской войны, один из любимчиков императора Траяна. Великий варвар, выбившийся в сенаторы и даже достигший консульского звания. Жестокий варвар. «Палач Кирены»!

Его нумидийские эскадроны всюду сеяли смерть, а когда Траян велел примерно наказать восставших жителей Кирены, Эдессы и Селевкии, черные всадники стали карателями, и даже видавшие виды содрогнулись, став свидетелями их злодеяний.

– Это случайная встреча? – сощурился Нигрин. – Или…

– Или! Мы ждали тебя.

– Мы?

Квиет улыбнулся так, как мог лишь он один, – зловеще.

– Со мною Пальма и Цельс, – сообщил Лузий.

– О-о! – только и смог вымолвить Нигрин. – Верно, сами боги свели нас! Как тебе наш новый принцепс?

Черное лицо Луция посерело от ненависти.

– Принцепс? – прошипел Квиет. – Адриан первым же актом распустил мои нумидийские отряды! Лишил меня поста в Иудее! Когда он охотился в Мизии, в тамошних густых лесах, я попытался превратить его в ежа с помощью стрел, но у меня ничего не вышло. За что мы боролись, Гай?

– За что боролись… – угрюмо повторил Нигрин. Лицо его вдруг исказилось. – Это я, я должен быть на его месте! Я, а не этот выскочка из Иллирии!

Нигрин закрыл глаза и глубоко вдохнул, стараясь взять себя в руки.

– Адриана нужно убить, – четко и ясно проговорил он и пристально посмотрел на Квиета. – Ты со мной, Лузий?

Мавр протянул ему темную руку.

– До конца! – твердо сказал он. – Пойдем.

Выбравшись во внутренний дворик ауле, что открывался по центру мужской половины – андрона, они поднялись по внешней лестнице на второй этаж и попали в просторную комнату. Эллины не любили заставлять дом мебелью. Обстановка была простой и изящной – большой деревянный ларь с росписью, у окна стол на трех ножках в виде звериных лап, пара легких стульев с изогнутыми остроконечными ножками. Посреди комнаты стоял низенький переносной столик трапедза, его окружали три ложа-клинэ. Трапедза была заставлена кувшинчиками с вином, а на клинэ возлежали Луций Цельс Публилий и Авл Корнелий Пальма Фронтониан, завоеватель Аравии.

– Хайре! – взревел Луций по эллинскому обычаю и визгливо рассмеялся – видимо, уже испытав веселящее действие вина. Авл лишь улыбнулся, показав выбитый зуб, и поднял кубок.

– С приездом, Авидий! – воскликнул Луций. – Присоединяйся. Еле их уговорил остановиться у Леонтиска. Представляешь, не верили, что ты сюда заглянешь!

– Замечательно! – заулыбался Нигрин. На сердце у него потеплело. И вообще полегчало – он теперь был не один.

– Давайте не будем ходить кругами и говорить намеками! – по-кавалерийски рубанул Лузий. – Все мы – сенаторы и консуляры. Все храбро сражались и не щадили жизней, ни своих, ни чужих. И с чем мы остались теперь? Ни с чем! Траян всегда выделял нас, мы были лучшими его полководцами! И кто мы теперь? Никто!

– Это все Плотина, старая подстилка! – выцедил Луций Цельс. – Это она устроила усыновление Адриана, зуб даю! Траян умер в Силене в шестой день до августовских ид[56]56
  9 августа.


[Закрыть]. На другой день было объявлено об усыновлении Адриана Траяном. Как это вдруг? А о смерти Траяна не сообщали еще два дня!

– Никого из нас не было рядом с принцепсом[57]57
  Принцепс – так титуловали императоров в I–III веках нашей эры.


[Закрыть], вот что плохо! – подал голос Авл. – Некому было помешать случиться тому, что произошло!

– Насколько я помню, – сказал Луций, – Траян называл своим преемником Наратия Приска…

– Меня он называл своим преемником! – сердито возразил Нигрин. – Меня! При чем тут Приск?

– Это уже неважно… – слабо отмахнулся Луций.

– Нет, важно! – рявкнул Лузий Квиет. – Нельзя терпеть! Адриана следует убить, и пусть Гай правит Римом! Я помогу ему в этом. А вы? Решайте!

Авл сел и отставил кубок.

– Я согласен! – сказал он.

– И я, – кивнул Луций.

– Отлично! – потер руки Нигрин. – Где Адриан сейчас?

– В Дакии должен быть, – сказал Квиет. – На границе стычки с сарматами и аорсами, и еще он хочет замириться с царем роксолан, Элием Распараганом.

– Ну, разумеется! – усмехнулся Авл. – Замириться, а как еще?! Не станет же он воевать во славу римского оружия! Отдать Месопотамию, Армению, Ассирию… Эх!

– Сарматы? – выговорил Нигрин. – Это хорошо… Это задержит Адриана до холодов.

– Не ждите его в Риме раньше будущей весны, – заявил Луций.

– Ручаешься? – сощурил глаза Нигрин.

– Головой.

– Короче! – рубанул Квиет. – Двигаем в Рим и собираем бойцов! Я кликну своих мавров и нумидийцев.

– А я призову арабов! – сказал Пальма.

– Нужно будет сыскать золота в достатке, – заметил Цельс, – дабы покупать и подкупать.

– В сенате у Адриана недругов хватает, – задумался Нигрин и решительно тряхнул головой: – Сделаем их нашими друзьями!

– Клянусь Юпитером! – захохотал Квиет. – Мне нравится это дело!

– Клянусь сандалиями Зевса, – послышался сдержанный голос Леонтиска от дверей, – мне тоже.

Консуляры внимательно посмотрели на эллина, переглянулись.

– Ты нам подходишь! – вынес вердикт Нигрин. – Собирайся тогда, и едем.

– Куда? – уточнил Леонтиск, расцветая на глазах.

– В Рим!

* * *

Выйдя к порту Питиунта, Лобанов понял, что его понятия об античном времени требуют поправки. В гавани, прикрытой двумя молами с башнями, стоял под погрузкой всего один корабль. Но какой! Огромный многопарусный зерновоз – ситагога – возвышался над пристанью. Метров шестьдесят в длину, прикинул Лобанов, в ширину свыше четверти того. Покойным полукругом возносилась его корма, выставляя золотой изгиб-хениск. Задирался и нос, неся с обеих сторон изображение богини Исиды.

По четырем трапам топотали рабы, сгибаясь под тяжестью амфор с зерном. Такая громада спокойно примет в трюмы тыщи две тонн. Да ну, больше…

– Ни хрена себе! – впечатлился Гефестай. – Вот это я понимаю – корыто!

– Нам не сюда, – оборвал его речь Волтацилий Пилут. – В военную гавань, быстро!

Четверо гладиаторов подхватили багаж сиятельного Гая Нигрина и понеслись в военную гавань. Там стояла декирема… Как описать ее? С виду она была похожа на обычную трирему, только вдвое больше ее. Мощный корпус вытягивался на семьдесят метров вдоль и на двадцать метров поперек. Борт возвышался над водою метра на три, по всей длине его прострачивали лючки-скалмы для двух рядов гигантских весел – каждое метров в семнадцать. Гребли им впятером, а всего гребцов требовалось семьсот человек! А три высоченные мачты? А двенадцать баллист и катапульт? А четыре башенки-турриты для стрелков?

– Крейсер! – оценил Искандер.

– Линкор! – поправил Эдик.

– Это декирема, – вмешался в разговор Волтацилий Пилут. – Заносите вещи! Сиятельный разместился в диаэте, это на корме, третья дверь справа. И живее давайте!

Лобанов поднялся на обширную палубу и прошел на корму. Там возле надстройки-диаэты стояли четверо. Одного из них Сергей узнал сразу, это был Нигрин, остальных он видел впервые. А скажи ему тогда, как туго переплетутся нити судеб его и этой четверки, так не поверил бы ни за что…

Глава 15
Шопинг

Остия, Рим

Море спокойно голубело, словно умасленное. Ветерок еле задувал, и декирема шла на веслах – огромные дерева переносились по воздуху, взблескивая мокрыми лопастями, погружались в прозрачный аквамарин пологих волн и мощно загребали бурлящую, пенную воду. Изумительная равнобежность, почти музыкальная синхронность гребли завораживала.

Лобанов стоял у фальшборта и бездумно следил то за ритмическим возвратно-поступательным движением весел, то за восходяще-нисходящим кружением чаек в линялой лазури. А впереди, прямо по курсу, зеленела и синела земля. Декирема поднималась и опускалась на мелкой волнишке, и чудилось, будто сам берег колышется, попадая в размеренный такт вечной любовной игры воды и суши.

– Любуешься?

Лобанов оглянулся. Позади стоял босой Эдик в набедренной повязке и щурился на солнце.

– Загораешь? – в тон ему спросил Сергей.

– Ага!

– Надо тебе обрывком леопардовой шкуры разжиться, – присоветовал Лобанов.

– Зачем? – озадачился Эдик.

– А помнишь, в чем ты шлялся по санаторию?

– А-а…

Эдик погрустнел маленько. Подошел к борту, послушал скрипучие и плещущие рулады, издаваемые кораблем, и цвиркнул слюной в море, словно отрекаясь от прошлого.

– Прибываем, говорят, – подошел Гефестай. – И чего там, на берегу? Брундизий?

– Двойку тебе по географии! – с удовольствием вывел Эдик. – В Остию следуем.

Сын Ярная лениво отмахнулся:

– Да мне по фигу, лишь бы опять на твердую землю! Надоело мне это ваше качание хуже горькой редьки.

– Ваше! – возмутился Эдик. – А кто стонал: «Под парусами хочу, под парусами!»

– Мы не под парусами, – пробурчал Гефестай, – мы – на веслах.

– Скоро уже… – прищурился Лобанов. – Вон, забелело что-то… Остия!

– Подгребаем, значить! – удовлетворенно подытожил Гефестай.

* * *

Остия была городом-стотысячником, по размеру она уступала лишь Риму да Капуе. Еще бы! Главный порт, «уста Рима»!

Сощурившись, Лобанов огляделся. По правую руку он увидел башню остийского маяка-фаруса; ближе к городу, на холме, высился громадный храм Нептуна, отливавший белоснежным мрамором. Крышу храма попирали четыре бронзовых слона, запряженные в квадригу морского бога. Город-порт защищала мощная внешняя стена с крепкими воротами, фланкированными сигнальными башнями. Слева на рейде стояли военные триремы – в Остии была летняя база части Мизенской эскадры. С палуб трирем донеслись приветственные вопли фанфар, трубач с декиремы выдул пронзительный ответ.

– Суши весла! – раздался окрик, и гигантские лопасти зависли в воздухе, роняя струйки брызг.

Декирема прошла по каналу с перекинутыми через него мостами и вплыла в колоссальную шестиугольную акваторию гавани Траяна. Просторная набережная была переполнена множеством лавок, ларьков, навесов, к воде спускались широкие ступени с колоннами для швартовки кораблей, а в стену, ограждавшую набережную с суши, были вделаны большие железные рымы. На заднем плане тянулась аркада акведука и возвышались огромные, в несколько этажей, зерновые склады. Закрома Родины.

К Лобанову приблизился мрачный Искандер, волоча за собой длинную цепь.

– Давайте, – пробурчал он, – заковывайтесь!

– Ты записался в кружок «Юных друзей рабовладельцев»? – невинно удивился Эдик.

Тиндарид сверкнул на него глазами.

– Тебе будет лучше, – сказал он агрессивно, – если на нас кузнец железяки наденет?

– Не ссорьтесь из-за ерунды, – посоветовал Лобанов, защелкивая на запястьях наручники.

– Да я не ссорюсь… – увял Искандер.

– Короче, – поправил дело Гефестай, – храните гордое терпение, товарищи гладиаторы. Никуда не денется ваш скорбный труд и дум высокое стремление. Плавали – знаем!

Декирема подвалила к пристани, и на причал полетели концы крепких канатов, с кормы – ретинакул, с носа – анкорале. Портовые рабочие живо окрутили швартовы вокруг мощных гранитных колонн. Матросы-классиарии забегали по палубе, их подбадривал карабит, щедро раздавая пинки неповоротливым.

Из каюты поднялся Гай Авидий Нигрин с дочерью. Авидия заметила Лобанова и улыбнулась ему. Лобанов неловко поклонился. Улыбка девушки, углядевшей цепи, несколько поблекла.

– На берег! – дернул за цепь Волтацилий Пилут.

Лобанов сжал зубы и зашагал куда сказано.

– Как идут! – послышался издевательский голос Мир-Арзала. – Как пишут.

Шавкат с Давроном загоготали, довольные своей долей – и волей.

– Дождешься ты у меня… – процедил Эдик.

– Не связывайся, – одернул его Лобанов.

В порту было людно. Слышались крики, разноязыкие голоса, смех и ругань; щелкали бичи погонщиков, ревели ослы, глухо стучали по деревянным настилам пятки рабов-грузчиков. Тут же увивались толпы кладовщиков, смотрителей доков, канатчиков, счетоводов, лодочников, мелких уличных торговцев, нищих и проституток. Подвалили деловитые таможенники-портиторы; чиновники из канцелярии квестора мелко кланялись Гаю Нигрину, заверяя, что грузы консуляра вне подозрений.

– Идем, идем! – потянул за цепь Пилут.

– Иду, иду, – ответствовал Лобанов, теряя из виду Авидию Нигрину. Свидятся ли они еще хоть раз?..

– И мы с ним! – не утерпел Эдик. Как словечко не вставить?

Полдесятка стражников потопали сзади, вежливо поддавая гладиаторам древками копий.

Четверку вывели на улицу Кардо Максимус, прямую и не шибко широкую, застроенную инсулами – добротными многоэтажками – с балконами, с обширными парадными, с колоннами и портиками. Нарядные толпы обтекали гладиаторов, как некую помеху на пути, как деревья или столбы, и взгляда не бросая на отверженных, влекомых на продажу. Лобанов усмехнулся – на лицах прохожих он узнавал то же выражение, по которому угадывал на московских улицах пришельцев из Люберец или Клина: мы, дескать, «центровые»! Хоть и не столица, но и не какая-нибудь там вшивая провинция…

За портиком, примыкавшим к зданию театра, Пилут свернул в деловой квартал. Там, внутри двойной колоннады были устроены «офисы» публиканов и прочих воротил, лавки менял и – конторы «оседлых» ланист[58]58
  Ланиста – занимался содержанием и перекупкой гладиаторов, сдавал их внаем и т. д.


[Закрыть].

Волтацилий Пилут повертел головой и направил стопы к дверям, над которыми было выложено мозаикой изображение двух гладиаторов, дерущихся на мечах.

– Сюда!

Пилут затащил всю четверку в полутемное помещение и поднял свободную руку, здороваясь с коренастым мужиком, гладко выбритым, стриженным «под горшок», но облаченным в нестираную тогу, от которой несло потом и рыбным соусом.

– Приветствую, Веррий Флакк!

– И я тебя, уважаемый Волтацилий! – поклонился ланиста, выходя из-за стола.

– Сиятельный Гай Авидий Нигрин предлагает тебе хороший товар, – с выражением проговорил Пилут, – и просит за каждого десять тысяч денариев!

Ланиста внимательно оглядел товар, посапывая и близоруко щурясь.

– С виду хороши… – протянул он, сбивая цену. – Не больны ли? Бледные какие-то… Квелые…

– Прирожденные бойцы! – нахваливал Пилут. – Самому Марсу составят достойную компанию. Кого хошь уделают!

– Если они такие непобедимые, – усмехнулся ланиста, – чего ж они здесь оказались? Ладно, даю по тысяче денариев за каждого.

– Четыре! – быстро сказал Пилут.

– Полторы, – надбавил Веррий Флакк.

– Три!

– Две и ни ассом больше!

– Орк с тобой, две!

Ланиста кивнул, отпер, оглядываясь, сундучок и отсчитал восемь увесистых мешочков с серебром.

– Забирай! – выложил он денежки на стол.

– Продано! – сказал с удовлетворением Волтицилий, сгребая плату, и протянул конец цепи Веррию Флакку.

– За мной! – сказал ланиста, заводя купленных гладиаторов в тесную каморку с топчанами. Переднюю стену каморе заменяла крепкая решетка. – Располагайтесь. Кормежка – в восемь часов.

Лобанов присел на топчан и откинулся к стене. Умом он понимал, что свершился акт купли-продажи. Продали его, Сергея Лобанова, живым весом, за две тысячи денариев. И все равно, в сознании это не умещалось. Как это так – взять и продать человека? Как мебель, как породистую собаку…

– Как дойную корову! – фыркнул Эдик, перебивая Серегины мысли.

– О темпора, – вздохнул Искандер, – о морес…

– Темпора как темпора, – проворчал Гефестай. – Думаешь, в нашем времени рабами не торгуют? Да только так, сплошь и рядом!

– Ладно, – махнул рукой Лобанов, – переживем и это…

* * *

Часа в два пополудни рабам-гладиаторам принесли поесть – сунули за решетку четыре миски с полбяной кашей, по хвосту жареной камбалы каждому голодающему, плюс кувшинчик разбавленного виноградного сока на всех.

Ланиста обедал у себя за столом – наворачивал луканскую копченую колбасу и бледные бобы с красноватым салом. Дух витал… Божественный!

– Вот выйдете на арену, – проговорил ланиста, цыкая зубом, – покажете класс, тогда вам еще и не такая жратва достанется!

– Мы будем очень стараться, – мягко проговорил Лобанов.

Ланиста, ковыряя в зубах, посмотрел на Сергея подозрительно и кивнул:

– Правильно…

Скрипнула дверь, и в контору ланисты прошмыгнул маленького росточка человечек. Два верхних резца, острый нос и редкая седая щетина на голове делали его похожим на крысу.

– Веррий! – пропищал мужчинка, слащаво улыбаясь. – Сальве, Веррий!

– О, приветствую тебя, Севий! – залучился деланой улыбкой ланиста. – Какими ветрами?

– Попутными, Веррий, – хихикнул Севий, – попутными!

Они разговорились, пустились в воспоминания… Из отрывочных сведений Лобанов уяснил, что Севий Никанор Пот служит препозитом в Большой императорской школе гладиаторов «Лудус Магнус», что находится в Риме, на виа Лабикана.

Друзья-партнеры раздавили полкувшинчика хиосского, цедя его по-варварски, не разбавляя водой, и скоро захорошели. Громкость беседы усилилась, жесты стали свободней и шире, препозит выудил деревянный стаканчик и загремел костяшками.

– Сыграем? – предложил он. – Ставлю двадцать денариев!

– Давай! – икнул ланиста. – Ты первый.

Севий потряс стакан и выбросил на стол четыре продолговатые кости.

– Ха-ха-ха! – развеселился Веррий Флакк. – Все по очку! У тебя «собака», друг!

– Не везет! – вздохнул Севий, как Лобанову показалось – притворно.

Ланиста подхватил стаканчик размашистым движением, сгреб в него костяшки, потряс и как-то хитро, с заворотом, вытряхнул.

– О! – восхитился Севий. – Один, три, четыре, шесть! Все разными очками! «Венера»!

– А то! – подбоченился ланиста. – Бросай!

Севию Никанору Поту подозрительно не везло. Он опять выбросил три единицы и двойку.

– Не везет, так не везет! – сокрушался он, отсчитывая серебряные денарии.

– Ничего! – добродушно утешал его Веррий. – Повезет еще!

Игра шла долго. Веррий Флакк оказался азартным игроком, а Севий – опытным психологом. Он играл в поддавки до определенного момента, а после повел в счете. Горка серебра растаяла, Веррий запустил руку в заветный сундучок… Волосы ланисты растрепались, дыхание сбивалось, по бледному лицу стекал пот, пальцы подрагивали. Доведя игру до нужного ему проигрыша, препозит заботливо спросил:

– Может, хватит, а?

Веррий Флакк запротестовал.

– Да отыграюсь я, чего ты! – махнул он рукой, сшибая стаканчик со стола. – Сколько я тебе проиграл? Много уже?

– Как сказать… – на тонких губах препозита заиграла улыбочка. – Семь тысяч пятьсот денариев, друг мой Веррий.

Ланиста ошеломленно глянул на Севия.

– Да не может быть! – промычал он.

Севий принял оскорбленный вид и показал записи на куске пергамена.

– У меня все записано! – сказал он с обидой.

– Да я верю, верю… – Ланиста тяжело задумался. – У меня деньжат-то… Так, мелочь одна…

– Понимаю, понимаю… – покивал Севий и подсказал ланисте выход: – А ты продай что-нибудь!

Лицо Веррия Флакка просветлело.

– Слушай, друг мой Севий! – воскликнул он. – А забирай-ка ты моих гладиаторов! Погляди только, какие молодцы!

Веррий суетливо вылез из-за стола и потащил Севия к решетке. Препозит упирался не сильно.

– Посмотри! – с жаром сказал ланиста. – Опытные, зрелые бойцы! Молодые, здоровые. Сильны, как Геркулес! Красивы, как Адонис! Бери! Тебе как другу отдам… за пятнадцать тысяч денариев! Вычтем долг… За семь с половиной тыщ. А? Бери, не пожалеешь!

Севий внимательно осмотрел Лобанова со товарищи и медленно, словно нехотя кивнул.

– Ну ладно уж, сделаю тебе послабление… – сказал он милостиво. – Так и быть! Забираю всех за четыре тысячи!

Ланиста сморщился так, будто у него заболели все зубы разом.

– Ну давай хоть за шесть! – стал он канючить.

Сторговались на пяти. Ланиста отпер решетку, и новый хозяин потянул цепь за собой.

– Ну и долго это будет продолжаться? – пробурчал Эдик. – Так и будут нас отфутболивать?

– Не разговаривать! – оборвал его Севий, выйдя на улицу.

– Молчи, крысоид! – ответил Эдик.

Севий оскалился и поманил к себе крепких, накачанных парней, отдыхавших в тени колоннады. Восемь человек в коротких туниках подошли враскачку, молча ухватились за цепь и дернули – топайте, дескать, и поменьше рот раскрывайте!

На улице, ближе к форуму, Севия ждали две повозки. На одну усадили «покупки», на другую запрыгнули качки.

– Трогай! – велел Севий рабу-вознице, и тот щелкнул бичом.

– И ждет нас длинная дорога, – пробормотал Искандер, свешивая ноги, – и казенный дом…