Текст книги "Преторианец"

– Отлично, – кивнул Лобанов, припоминая – «Публий Корнелий… и так далее» тоже числился в «черном списке». – Акун! Кадмар! Поможете мне…

Вексель обналичили на счет «раз». Рабы поволокли тяжелые мешочки с ауреями, а Лобанов распорядился заносить обстановку в таберну. Толпа миллионщиков у дверей синхронно выдыхала, когда рабы втащили ценнейший стол-моноподию из цитрусового дерева красивого «леопардового» окраса – волокна завивались вихорьками и спутками. Уахенеб, с тяжелой золотой пекторалью на шее, занес в таберну роскошное кресло из черного дерева, инкрустированное слоновой костью и лазуритом. Миллионщики зашептались. И застонали, когда Регебал – все пальцы в перстнях – водрузил на стол драгоценную мурринскую вазу, выточенную из агата. Такой сосуд стоил триста тысяч сестерциев – двадцать пудов серебра!

– Я вижу, – проговорил Скрофа, – дела у вас действительно идут неплохо!

– Не жалуемся, – усмехнулся Лобанов и обернулся к Оресту: – Ты векселя подготовил?

Фрументарий услужливо поклонился.

– На какую сумму?

– На сто двадцать миллионов сестерциев, доминус.

– Ну и хватит пока… – успокоенно кивнул Лобанов. – Больше нам в этом году не потребуется…

– А город, доминус? – подсказал Орест, хорошо выучивший роль.

– Заложим в следующем году!

Публиканы, аргентарии и прочие акулы бизнеса переглянулись.

– Я бы, пожалуй, вложил в ваши рудники миллионов… пять, – протянул Лентул Сура.

– На сколько? – спокойно спросил Лобанов. – На месяц, на два?

– М-м-м… А на полмесяца если?

– Ровно через пятнадцать дней получишь свои деньги обратно плюс три миллиона сверху.

– Тогда я вложу десять! – зажегся в глазах Лентула Суры бледный огонь алчности.

– Получишь пятнадцать.

Миллионщики зашевелились.

– Я вкладываю десять! – быстро сказал Скрофа.

Еще один из «черного списка», иссохший от скупости Эльвий Лонгин Кассий, пробился вперед.

– Выпишите вексель на пятнадцать! – нервно выпалил он.

Лобанов хладнокровно распорядился:

– Орест, обслужи!

– Да, доминус! – сложился пополам фрументарий.

Расталкивая публиканов, к Лобанову пробился Эдик в тоге, увешанный золотыми побрякушками, как ходячая витрина ювелира.

– Благодетель! – возопил Чанба, ломая руки. – Прошу! Хоть один векселек! Я собрал почти девяносто тысяч!

– Послушай, Ардус, – нахмурился Лобанов, – я же предупреждал уже – меньше ста тысяч не принимаю. Почему я должен тебе потакать? Чтобы потом босяки набежали?

– Один векселечек! – простонал Эдик, исполнявший роль Лени Голубкова.

– Тебе же выплатили уже десять миллионов, – сказал Сергей с оттенком неприязни.

– Да! – признал Эдик. – Я виллу купил в Иллирии. Но не везет мне! Виноградник посох, поле сгорело, зерно проросло… Один векселечек!

– Ты меня утомил.

– А если мы с Элием сложимся? – родилась у Эдика идея. – И принесем тысяч двести? Тогда дадите?

– Тогда дам.

– Завтра же! – горячо заверил Эдик «благодетеля». – Прибегу, примчусь, прилечу на крыльях!

И убежал, умчался, улетел.

К вечеру первого дня «великой комбинации» Лобанов заложил в подножие финансовой пирамиды пятьдесят два миллиона сестерциев. Заговорщикам-консулярам не перепало и ломаного асса…

* * *

Стало темнеть, и рабы-лампадарии запалили огромные бронзовые светильники, спущенные на цепях с потолка. Дрожащий свет озарил колоннады, сгустил полутьму в углах, и уже не с вокзалом ассоциировалась базилика Ульпия, а с церковью.

Галерея почти опустела. Лобанов стоял, прислонясь к перилам, поджидал сторожей-фрументариев и бездумно пялился вниз, на разукрашенный мозаикой пол.

– Сергий… – зажурчал нежный голосок, и усталый Роксолан воспрял:

– Авидия!

Девушка подходила к нему, кутаясь в палий.

– Ты меня совсем забыл… – надула она губки.

– Что ты, маленькая! – Сергей крепко обнял дорогое ему существо. – Я и домой-то еще не заходил! С коня в термы и сюда. Служба!

– А тебе тога идет… – заметила Авидия.

– Знаешь, я в ней себя дураком чувствую. Как ты?

– Вернулась домой… – вздохнула девушка. – Отец не сразу меня заметил, а когда разглядел, буркнул: «Вернулась?» И опять в свои дела с головой… Я Киклопа каждый день гоняла на Альта Семита, и он, бедный, всякий раз возвращался ни с чем и огорченно разводил руками…

Лобанов прижимал девушку к себе и вдруг почувствовал незнакомое дотоле ощущение – это прекрасное создание, которое доверчиво жалось к нему, было не только волнующим и желанным, оно стало родным. Родненьким…

– Я по тебе соскучилась уже! – прошептала Авидия.

Девушка извернулась в его объятиях, став к Сергею спиною, и откинула голову ему на плечо. Лобанов погладил мягкий животик Авидии и тут же добрался до грудей, ощущая, как под его ладонями напрягаются, деревенеют соски. Услада холодком прошла по хребтине.

– В тоге удобно… – прошептала Авидия Нигрина. Опустив глазки, она пальчиками собирала складки туники, задирая подол, открывая все выше и выше стройные ножки. «Может, я и святой Сергий, – подумал Лобанов, – но уж точно не Антоний!» И не стал противиться искушению.

Глава 36
Виктория без баталии

Предместье Рима, роща Юпитера

Если ехать по виа Латералис на север, к Остии, то сразу после Акв Сернистых слева, на берегу моря, покажется храм Венеры. Потом, через милю-полторы, будет речушка, вытекающая из источника Анны Перенны. Тут надо с дороги свернуть, уходя от моря, и вы приблизитесь к роще Юпитера.

Именно туда и направлял коня Лузий Квиет. Он настороженно поглядывал по сторонам, прикрывая лицо плащом и прислушиваясь ко всякому подозрительному звуку.

Если бы он знал, что переворот такая хлопотная затея, то, наверное, не ввязался бы в это дело. Начиналось все просто замечательно и шло легко. Золото открывало любые двери, подкупало всех подряд – от грязного наемника до напыщенного сенатора. Из Александрии в Путеолы стали прибывать арабы Пальмы, дикие и невоздержанные головорезы. Из Карфагена приплыли нумидийцы Орцила, через Испанию добирались его родичи мавры. Сила копилась, все шло по плану, и вдруг отлаженный механизм заговора начало клинить.

Пальма до сих пор в себя прийти не может – две арабские алы вышли из Капуи… и пропали! Растаяли, как дым погашенного костра! Нигрин возлагал большие надежды на Попликоллу, но эти его варвары, бородатые азиаты, все испортили. Лукий убит, а время потеряно! И, как назло, проклятый иудей пропал! А без золота никуда! Только ауреи придадут храбрости трусам, только ауреи поднимут лентяев, только они, золотые кружочки с профилем императора, одних заставят промолчать и отвести глаза, других приневолят изменить Адриану, а третьих бросят в бой!

Нигрин кидается к Скрофе, но сквалыга-публикан мелет всякую невнятицу о срочных вложениях и о нехватке наличности. И другие аргентарии не лучше – жмутся, кряхтят, руками водят… Пр-роклятое золото! Где ж его взять? Они прозакладывали все, что у них было – свои дома, свои земли, но мало этого, мало! Может, ограбить кого? Не успев обдумать эту мысль, Квиет въехал под сень дубовой рощи Юпитера. У старого храма Громовержца его уже поджидал Богуд, черный великан, приведший в Италию три алы мавританской конницы.

– Приветствую тебя, – пробасил Богуд, поднимаясь с замшелых ступеней.

– И тебе привет от меня, – сказал Квиет. – Где твои люди?

Богуд закаменел лицом.

– Мы верны тебе, – пророкотал он, – мы согласны биться, мы готовы пролить свою кровь! Она солона, как море, но кровь не вода и стоит дорого.

– Скоро я найду деньги и расплачусь! – заверил Богуда Квиет.

Мавр хмуро покачал головой.

– Мои люди не поймут меня, – пробурчал он, – они живут сейчас, а не потом и хотят получить обещанную плату. Золотом!

– Пусть подождут десять дней! – процедил Квиет.

– Это слишком долго, – покачал головой Богуд.

– Неделю!

– Нет.

Богуд приблизил лицо к Квиету и выдохнул:

– Сегодня!

От ярости стало тепло голове, красный туман застил Квиету глаза. Выхватив кривой кинжал, Лузий всадил его в печень Богуду и провернул. Мавр вздрогнул, заклекотал, захлебываясь темной кровью, и рухнул к ногам Квиета.

Тот обтер кинжал о грязную тунику Богуда, постоял, остывая, полнясь горечью поражения и сладостью расплаты. Грязная, вонючая гиена! Квиет вздернул голову и обратился к Юпитеру, чья статуя глядела из темноты целлы:

– Тебе приношу жертву! Кушай на здоровье!

* * *

В святилище царила тишина и плавала тяжелая пелена воскурений. Где-то далеко, за чередой тяжелых, словно расплывшихся колонн, брякал систр.

Уахенеб внимательно оглянулся – никого. Что ж, подождем… Волкаций Тулл дознался, что сюда, в обитель Изиды и Сераписа, подойдет посланец от мавров. С кем у него назначена встреча, точно не известно. Предположительно, с одним из тех азиатов, что опередили его хозяина в Биолиндуме. Хозяин наказал ему перехватить посланника. И перетащить мавров на свою сторону. Доброе решение!

Уахенеб трепетно сложил перед собой руки и стал молиться многоименному и многоликому.

– О Амон, – взывал он, – царь всех богов, владыка вечности, властитель истины, творец всего сущего, расточитель благ, судья над сильными и убогими, ты, кому поклоняются все боги и богини и весь сонм небесных сил, ты, сотворивший сам себя до сотворения времен, дабы пребыть во веки веков, – внемли мне! О Амон-Осирис, принесенный в жертву, дабы оправдать нас в царстве смерти и принять в свое сияние; всемудрый и всеблагой, повелитель ветров, времени и царства мертвых на западе, верховный правитель Аменти, – внемли мне! О Исида, великая праматерь-богиня, мать Гора, госпожа волхвований, небесная мать, внемли мне! Даруйте нам силы, извечные боги, дабы отвести меч и ударить мечом, защитить и наказать, уберечь и воздать! Прострите ко мне руки, о премудрые, могущественные! Услышьте, о услышьте меня!

Уахенеб низко поклонился и покосился в сторону главного входа. Там топтался темнокожий человек. Он нервно оглядывался. Уахенеб быстро подошел к нему и спросил:

– Ты послан теми, кто услышал зов вождя?

– Да! – вздрогнул мавр.

– Ступай за мной.

Уахенеб провел посланника за чащу колонн и поднялся с ним на узкий балкон. Отсюда были хорошо видны термы Траяна.

– У вождя больше нет золота! – сообщил Уахенеб.

Лицо мавра исказилось.

– Он обещал! – прошипел посланник.

– Квиет не выполнит обещанное! – отрезал Уахенеб. – Но вы можете получить золото у тех, кто верен императору Адриану.

– Мне все равно! – гневно сказал мавр. – Наши мечи служат тому, кто платит! Но почему я должен верить тебе?

– Потому что золото у меня с собой, – усмехнулся Уахенеб. – Посмотри вон туда! Видишь? Это термы. А на углу стоят две лошади. Их груз тяжел, они навьючены золотыми монетами.

На губах мавра заиграла слабая улыбка.

– И когда я… когда мы получим их? – спросил он.

– Присягнете в верности императору Адриану, и одна из лошадей – ваша!

– А другая? – насторожился мавр.

– Как только одержите победу в первом бою с врагами императора.

– Справедливо… – протянул мавр и скуксился: – Все равно, принимать решение буду не я, а Богуд, он над нами главный.

Уахенеб холодно усмехнулся и выложил то, что хозяин называл странным словом «сюрпрайс».

– Богуд не примет решения! – четко произнес он. – Квиет зарезал Богуда.

Черный мавр посерел лицом.

– Поклянись! – выдавил он.

– Клянусь священной девяткой[119]119
  Девять главных богов Египта.


[Закрыть], – твердо сказал Уахенеб, – это правда!

– Богуд был мне как брат… – глухо проговорил мавр и гордо вскинул голову. – Я возьму лошадь и ее груз. Но не для себя, для своих воинов! А мне заплатит Квиет!

– Я не требую с тебя клятвы верности, – молвил Уахенеб, – но дай мне слово чести, что ваши клинки не будут искать нашей крови.

Мавр помотал головой и поднял правую руку.

– Обещаю, – сказал он торжественно, – что эта рука не нанесет удара воинам императора римлян! Клянусь здоровьем своей матери, лоном жены своей, жизнью сына своего!

– Я принимаю твою клятву, – сказал Уахенеб потеплевшим голосом. – Как мне звать тебя?

– Имя мое – Сетх!

– Удачи, Сетх. И – добычи!

Глава 37
Опергруппа

Первый раз в жизни Лобанов миновал ворота Кастра Преториа. Лагерь напоминал разворошенный муравейник. Или общий зал редакции женского журнала, куда хохмачи подбросили мышек. Преторианцы носились, как наскипидаренные, пешие и конные, в чинах и рядовой состав. Ворота охранялись усиленно, но «аусвайсс» не дал осечки – Сергея, Эдика, Искандера и Гефестая пропустили без разговоров.

– Явились! – хмыкнул Аттиан при встрече. – Не запылились!

Лобановцы молча построились, внимая непосредственному начальству.

– Ругать вас совесть не позволяет, – проворчал префект, – хотя руки чешутся всыпать вам плетей.

– За что?! – горько спросил Эдик, малость перебирая в трагичности.

– За самовольство! – рявкнул префект. – Вы с блеском выполнили два задания подряд, но ни одного из них я вам не давал!

– Времени не было, – спокойно объяснил Лобанов.

– Знаю, – буркнул префект.

– Мы больше не будем! – преданно вытаращился Эдик.

Аттиан хмыкнул и рассмеялся.

– Клянусь Юпитером! – сказал он. – Таких, как вы, у меня еще не было! – Помолчав, префект добавил: – Могу поздравить. Вам удалось перекрыть почти все золотые ручейки, консуляры остались без средств! Но это еще не конец. – Подойдя к окну, Аттиан протянул: – Да, это еще не конец… Принцепс прибудет в Брундизий еще до июльских ид, а на носу уже календы![120]120
  То есть времени осталось чуть более двух недель.


[Закрыть] Короче говоря, вот вам третье задание – и мой первый приказ: вы должны взять живьем всех четверых консуляров и доставить сюда! Я лично посажу эту банду за решетку.

– Разрешите идти? – по-строевому гаркнул Лобанов.

– Не торопись… – проворчал Аттиан, роясь в груде цер. – Ага, вот… Молодцы, фрументарии! В общем, так… Нигрин и Пальма сегодня в десять часов встречаются с каким-то типом на Марсовом поле, в портике Октавии. Там их и берите! Цельс не выходит из домуса Гая Авидия, сидит и пьет. А вот где Квиет, мне неведомо. Ищите!

– Будет исполнено!

– Марш отсюда!

Гладиаторы последовали команде.

* * *

Марсово поле… С чем его сравнить? Какое соответствие найти в веке атомном и космическом? Может, с Центральным парком Нью-Йорка? С лондонским Гайд-парком? С московским Нескучным садом? Как ни сравнивай, все будет неверным. Жители Рима обитали в вечной сутолоке, в духоте и шуме, для большинства «прописанных» в Городе зелень ограничивалась луком и салатом в миске или цветами в горшке.

А Марсово поле, что раскинулось от Тибра до Садового холма, весело зеленело, его покрывала мягкая трава и тенистые рощи. Сады переходили в парки, тенистые аллеи уводили к храмам и прудам, и повсюду статуи, фонтаны, виноградные лозы…

Лепота! Римляне отдыхали здесь душой и телом – устраивали скачки, играли в мяч, боролись. В портике Юлиевой Загородки торговали ценными рабами, дорогой мебелью, ложами, выложенными черепаховой костью, коринфской бронзой, хрусталем, пурпурными заморскими коврами. В портике Аргонавтов свободно висели десятки ценнейших картин, изображавших в красках подвиги экипажа «Арго». А портиков этих было… Уйма! И что интересно, повсюду в портиках стояли великолепные статуи работы Фидия и Антифила, Лисиппа и Праксителя, Мирона и Скопаса. Стояли открыто, стражи их не охраняли, однако никому даже в голову не приходило обломить палец Артемиде Кефисодота или нацарапать похабщину на ее мраморной попе.

Впрочем, недолго осталось изваяниям воспевать в камне красу жен и мужей – лет через триста Церковь науськает христиан, и те ринутся крушить Венер и Гераклов, будут дробить произведения искусства кувалдами и пережигать на известь. Прекрасные картины, писанные на кипарисовых и кедровых досках, «возлюбленные братья во Христе» станут ломать об колено и бросать в костер, туда же полетят книги великих поэтов и ученых. На долгую тысячу лет вся Европа совершит погружение во тьму изуверства и невежества, нетерпимости и мракобесия, дикости и варварства…

Но когда это еще будет! А пока что в разгаре лето 118-е от Рождества Христова.

* * *

Гладиаторы переоделись в привычные им штаны и рубахи, обули мягкие галльские башмаки и отправились «на задержание». Свернув с Альта Семита за храмом Верина, они прошли воротами Салютария и спустились к полю Агриппы – обширному парку, заставленному статуями. Отсюда, со склонов Квиринала, и начиналось Марсово поле. По аллее, обсаженной буками, Сергей, Эдик, Искандер и Гефестай вышли к Гекатостилону – Стоколонному портику. Это была прямая дорожка, мощенная каменными плитами с мраморными розетками для стока воды. По краям дорожки тянулись колоннады, несущие плоскую крышу, истинное спасение и в дождь, и в зной.

– Место встречи изменить нельзя! – пробурчал Гефестай, завидев шагавших навстречу батавов.

Германцы шли вразвалочку, шугая девушек, равно как и юношей, и глумливо похохатывая вслед поспешно ретировавшимся парочкам.

– Узнаете того, в центре? – негромко спросил Лобанов. – Рыжая борода веником?

– Ух и вонюч был! – хмыкнул Искандер. – Это он тогда на Клодия кидался.

Батав с бородой веником тоже признал давних обидчиков и оскалился, пихать стал товарищей: сами-де напрашиваются, младенцы! На избиение.

– Пустое! – фыркнул Эдик. – Их всего шесть рыл.

– Зато какие рыла! – хохотнул Гефестай. – За три дня не обгадишь! Наели хари на римских харчах.

Германцы пошли плотно, плечом к плечу, во всю ширину портика.

– Эй! – рявкнул Борода. – Отпрыгнули в стороны! Militis batavius[121]121
  Militis batavius (лат.) – батавские воины.


[Закрыть] идут. Дорогу, шпана!

– Тебе давно морду били, Чубайсик? – громко спросил Сергей. – Хочешь, я тебе освежу впечатления?

Батавы остановились напротив гладиаторов, перегородивших портик.

– Надо ему кошку подарить! – воскликнул Эдик. – В бороде уже мыши завелись!

– Живодер ты, – с укором заметил Гефестай. – Почто животину мучать? Ее ж в той бородище вши загрызут! Или блохи…

Германец с огненно-рыжей бородой, и впрямь смахивавший на «прихватизатора», зарычал, брызгая слюной, и выхватил меч. Товарищи последовали его примеру и бросились на гладиаторов, заревев:

– Хох! Хох!

Гладиаторы кинулись на батавов, и пошла сеча! Искандер с ходу прикончил одного и подколол другого – германец осел, обнимая колонну и пачкая белый мрамор красной кровью. Гефестай выбил у краснорожего батава длинный тяжелый меч и приложил «гвардейца кардинала» рожей об колонну. Колонна загудела.

Эдик едва не напоролся на клинок, но все же блокировал удар – мечи скрежетнули жестью – и ударил германца ногой по яйцам.

Лобанову достался «Чубайс». Дюжий батав изо всех сил старался сжить Сергея со свету, рубя мечом так, будто тот из дутой пластмассы и куплен в «Детском мире».

– Хана тебе! – хрипел германец. – К-клянусь Манном!

– Зигштосс… – стонал раненый батав. – Уходим…

– Спокойно, Церулей, – пыхтел «Чубайс». – Щас я этого сделаю, и пойдем!

– Жди! – бросил Сергей.

Он загнал Зигштосса за колонну, и тот заскакал, то с одного боку пытаясь провертеть дыру в Лобанове, то с другого. Колонна мешала, на долю секунды задерживая германцу удар, и Сергей воспользовался этой долей – перекинув меч в левую руку, он нанес молниеносный удар, проколов Зигштоссу ногу. «Чубайс» заревел от боли и злобы. Хлюпая кровью, выплескивая красную жижу из стоптанного сапога, он пошел еще пуще махать мечом.

Искандер в это время обезоружил большеносого германца и погнал его по платановой аллее. Гефестай хотел было ринуться на подмогу Лобанову, но тот управился сам – сделал выпад и пустил кровь из второй ноги. Подвывая, Зигштосс ляпнулся на мраморные плиты. Зазвякал, отлетая, меч. С ужасом батав следил за гладиусом в руке Сергея, ожидая смерти неминучей. Но Лобанов, потыкав мечом в песок и, очистив лезвие, вернул оружие в ножны.

– Если твои товарищи не окажут тебе первую помощь, – холодно сказал Лобанов, – передашь привет валькириям!

И гладиаторы потопали дальше, переступая через алые потеки.

Оставив справа храм Нептуна, они пересекли улицу Широкую, прошли между театром Помпея и цирком Фламиния и попали как раз к портику Октавии. За главным входом стояла карруха, запряженная четверкой. Это был коробчатый фургон, наглухо заделанный темной кожей, потертой на сгибах. «Черный ворон!» – мелькнуло у Лобанова. Он медленно прошелся мимо каррухи. На козлах дремал Волкаций Тулл.

– Они еще не пришли, – сказал он, не поворачивая головы.

– Ждем-с! – обронил Лобанов и вернулся к друзьям. – Пошли унутрь, – сказал он.

Гефестай кивнул, Искандер промолчал, а Эдик выразился в своей манере:

– Как говорил мой дед Могамчери: «Чтобы поймать оленя, надо думать, как олень!»

– Топай, кладезь мудрости… – проворчал Гефестай.

Миновав помпезный вход-наос, они оказались в саду, замкнутом в прямоугольник белых колоннад. Тут хватило места и для аллей, проложенных в зарослях платана и лавра, и для библиотек, и для храмов Юноны и Юпитера. А на заднем плане вздымался Капитолий.

– Сколько времени, интересно? – прищурился Эдик.

– Время-то у нас еще есть, – протянул Искандер. – Ты мне лучше скажи, где эту хунту искать?

– Разделяемся, – скомандовал Сергей. – Но так, чтобы друг друга видеть. Ты давай к храму двигай, – сказал он Гефестаю, – Эдик во‑он к тому фонтану. Искандер дежурит у входа, а я к Юпитеру поближе стану. И не светитесь!

Лобанов фланирующей походкой приблизился к величественному храму, поднялся по ступеням и встал, прислонясь к колонне. В святилище никого, кроме дежурного жреца, не было, а вот наискосок от храма, в зале для собраний, уже толпились любители пустопорожних умствований – философы доморощенные, риторы-словоблуды и их благодарные слушатели.

Искандер поднял руку и задумчиво почесал в затылке, подавая знак: «Они здесь!» Лобанов глянул на Эдика – тот кивнул. Гефестай погладил щеку – сигнал принят! Сергей потянулся и потер руки – сходимся!

Гая Авидия Нигрина он увидел на аллее, обсаженной красиво подстриженными платанами. Рядом с сиятельным стоял Авл Корнелий Пальма и что-то втолковывал напыщенному гражданину в белой тоге с широкой пурпурной каймой – видать, тоже сенатор. Сенатор кивал, словно бодался шишковатой головой, и брал в горсть вялый подбородок. Вскоре он вскинул руку в знак прощания и важно удалился, тряся телесами. Двое заговорщиков остались одни.

Лобанов поймал себя на том, что пальцем ищет усик микрофона рядом со щекой, чтобы дать команду «Плюс!».

Усмехнувшись своим чужевременным мыслям, он кивнул Искандеру и быстро подошел к Нигрину.

– Гай Авидий Нигрин? – сказал он железным голосом. – Пройдемте!

Он подхватил ошарашенного консуляра с одного боку, Искандер помог с другого.

– Что происходит? – гневно воскликнул Пальма, зажатый между Эдиком и Гефестаем.

– Вы задержаны! – ухмыльнулся Эдик.

Вся «опергруппа» двинулась напрямик, через портик, между Эротом Праксителя и Африканцем Фидия. «Воронок» быстро подкатил, кожаная дверь открылась. Двое крепких фрументариев помогли взобраться консулярам. В дверях Нигрин оглянулся.

– А ты живуч, Сергий, – процедил он. – Но не бессмертен!

– Это точно! – легко согласился Лобанов.

Дверца, скрипя кожей, захлопнулась, и Тулл хлестнул лошадей. «Черный ворон» заскользил по аллее, пятная крышу тенями.

– На Палатин! – приказал Сергей.

* * *

До Палатинского холма было рукой подать. У стены, ограждавшей владения Нигрина, сидел на корточках босяк-пролетарий и сам с собой играл в «корабль – голову». Подкидывал затертый асс и ловил грязной ладонью. Монета то падала той стороной, где был отчеканен нос корабля – ростр, то другой, с профилем императора.

Завидев гладиаторов, босяк лениво поднялся и двинулся мимо, обронив на ходу:

– Квиет в доме!

– Цельс? – спросил Лобанов.

– Не выходил.

– Звери в парке?

– Аж на ворота прыгают!

– Отлично… Карруха где?

– В переулке стоит.

Сергей поманил друзей за собой.

– А… куда? – не сообразил Гефестай.

– Зайдем с тылу, – ухмыльнулся Лобанов.

По памяти он вышел к хилой платановой рощице, где в небольшом холмике прятался вход в гипогей.

– Похоже на бомбоубежище, – прокомментировал Эдик.

– Это катакомбы, – пояснил Лобанов. – Выдвигаемся!

Запасливые христиане держали в коридоре просмоленные факелы. Минут пять Искандер чиркал огнивом, пока не высек достаточно искр. Задымил трут, вспыхнул пучок соломы, разгорелись факелы.

– Вперед, и с песней! – бодро сказал Эдик.

В путанице галерей Лобанов едва не заблудился. Помог брат во Христе, лысый старичок с кротким выражением лица, сморщенного, как скорлупа грецкого ореха.

– Святой Сергий! – воскликнул он. – Радость-то какая!

– Не проведешь ли нас в капеллу? – поспешно сказал Лобанов, завидя счастливое лицо Эдика.

– Конечно, конечно! – засуетился старичок и повел всю четверку за собой.

– Босс! – прошипел Эдик за спиной. – Почем опиум для народа?

– Получишь щас.

– Дай к мощам приложиться! – не унимался зловредный сармат. Искандер тихонько хихикнул.

Лобанов сердито засопел.

– Братья недовольны папой Сикстом, – балаболил старичок. – Диакон Виталий на последней трапезе предложил выбрать тебя епископом епископов!

– Только этого мне еще и не хватало! – процедил Лобанов.

– О-о! – выдохнул Эдик. – Просветите нас, уважаемый! – обратился он к старичку. – Сами мы не местные, и стыдно нам шагать рядом с человеком, отмеченным святостью, и не ведать, как он… э-э… сподобился!

– Скромный он очень, – прогудел Гефестай, – молчит!

– Кроткий такой… – выдавил Искандер и ткнулся ртом в ладонь. Глаза его вылупились, а плечи затряслись от сдерживаемого смеха.

– Сергия бросили в яму к леопардам, познавшим вкус человечины, – торжественно заговорил старичок, – но дух его был свят, и укротили звери плоть свою, и лизали Сергию руки, аки кошки ласковы!

– М-да… – растерянно вякнул Гефестай.

Искандер смущенно потер ухо, и даже Эдик не нашел слов.

– Пришли! – объявил старичок.

Лобанов и сам узнал капеллу.

– Все, спасибо, – сказал он, – дальше мы сами. Прощай, добрый человек!

Не обращая внимания на вновь оживившегося Эдика, Лобанов поднялся на верхний ярус и приблизился к выходу. Вот и поворот… Вверх потянулись крутые ступени.

– За мной!

Приподняв крышку люка, Лобанов сперва осмотрелся. Клетка была пуста, Зара и Бара гуляли.

– Вылазим! Только тихо! Леопарды – киски конкретные!

На выходе из грота Лобанов столкнулся с Киклопом.

– Сергий! – грянул великан. – Р-рад!

– Я тоже! – улыбнулся Лобанов. – Вот, пришли консуляров брать.

– Будет нужно, поможем! – ухмыльнулся Киклоп.

– Авидия здесь?

– Ага! Позвать?

– Н-нет… Не надо. Лучше мы по тихой…

Пробравшись в дом, гладиаторы проскользили через атриум к экседре. Там, развалясь на ложе, храпел Цельс, изрядно перебравший вина.

– Этого потом подберем, – решил Лобанов. – Ищем Квиета!

– А он здесь, варвар! – послышался насмешливый голос.

Лобанов резко обернулся и увидел Лузия Квиета, тянущего меч из ножен. В левой руке мавр сжимал кривой нож.

– От варвара слышу, – холодно ответил Лобанов. – Бросай оружие!

Тут из-за колонн показался Эдик. В правой руке он держал сеть-рету.

– Ты повинен в преступлении перед народом римским и принцепсом! – проговорил Лобанов, отвлекая внимание Квиета.

– Переживу как-нибудь! – усмехнулся Квиет.

В этот момент Эдик набросил сеть. Свинцовые шарики грузил развернули ее, накидывая на Квиета этакий сачок, и Чанба резко дернул за шнур, затягивая рету. Квиет взвизгнул, забился, орудуя ножом и мечом, но многоопытный полководец и палач не имел навыка гладиатора-мурмиллона. Гефестай подскочил и обрушил на черную шею удар кулака. Квиет сник, упал на колени, растянулся на мозаичном полу.

– Берем и выносим, – распорядился Лобанов. – Искандер! Эдик! Захватите Цельса. Киклоп, веди к выходу! К тому, что через погреба.

– Щас я…

Киклоп живенько открыл тяжелую дверь в подвал и прошел вперед, отпирая створки наружных ворот. Застучали колеса каррухи, подбежала пара фрументариев.

– Держите! – передал им Квиета Сергей. – Следите за этим в оба. А еще лучше – свяжите!

– Заноси! – прокряхтел Искандер, выволакивая пьяного Цельса. – Ну и туша!

– Пьян? – осведомился фрументарий.

– Ни бе, ни ме, ни кукареку!

– Все! Расходимся! – скомандовал Лобанов, сопротивляясь силе влечения, тянущей его вернуться. – Киклоп! Остаешься за хозяина!

– Понято! – ухмыльнулся великан и аккуратно прикрыл ворота.

Щелкнул бич, и тронулась карруха.

– Еще светло совсем, – прищурился Гефестай на облака, чуть подкрашенные заходящим солнцем. – Пойдемте, завалимся в ха-арошую харчевенку. Это дело надо обмыть!

* * *

Ночью Ацилий Аттиан спал хорошо. Консуляры сидели в эргастуле, в подвале принципария. Золотой поток заговорщикам перекрыли наглухо. Арабов уничтожили, предателя Попликоллу убили, мавры перешли на сторону императора. Все, можно спать спокойно!

Префект заночевал прямо у себя в кабинете, по-походному, постелив на деревянном диванчике. Закряхтев, он поднял голову и глянул на окно. Синее небо едва светлело. Часика два еще можно поспать…

Аттиан прикрыл глаза. Почему-то в голову лез Децим Юний. С какой злобой смотрел он на Сергия Роксолана! Можно было подумать, что ревновал Децим. Идиот…

Преторианский кентурион завидует гладиатору! Вот же ж… Непонятная тревога проникла в сердце. Аттиан беспокойно ворохнулся, попытался успокоиться, но не смог. Сев, он свесил ноги на пол и раздраженно откинул одеяло. Что его гложет? Все же хорошо!

Нащупав сандалии, Аттиан запахнулся в плащ и прошмурыгал к дверям. Трибун Квинт Апроний встал по стойке «смирно».

– Проводи меня, Апроний, – ворчливо сказал префект. – Кто охраняет узников?

– Децим Юний, досточтимый!

– Ясно…

Вот почему у него сердце не на месте!

Спустившись по ступенькам в подвал, трибун отпер железную дверь и шагнул в коридор. Это был тупик, сносно освещенный факелами. Коридор упирался в бронзовую решетку.

– Досточтимый…

– Молчи, Апроний, – сказал Аттиан слабым голосом.

Эргастул был пуст. Решетчатая дверь стояла распахнутой, на полу, в неудобной позе лежал Децим Юний. В откинутой руке он сжимал связку ключей, а в груди торчал его же гладий, выпустивший лужу липкой черной крови.