Текст книги "Гиперборейские тайны Руси"

Предания о первопредках того или иного народа широко распространены по всему миру. Есть они и у русских (рис. 55). Однако по ряду причин долгое время существовали только в устной форме и относились к разряду тайного знания. Еще М.В. Ломоносов называл дату начала человеческой истории, далеко выходящую за границы самой дерзкой фантастики – четыреста тысяч лет (точнее – 399 000). А опирался он, как мы помним, на вычисления вавилонских астрономов и свидетельства египтян, зафиксированные античными историками. Именно тогда произошел один из планетарных катаклизмов, приведший к гибели Арктиды-Гипербореи и вызвавший катастрофическое похолодание на Севере.

^{Рис. 55. Праотцы русского народа. С картины Николая Рериха}

В писаной же истории действуют совершенно иные исторические даты. В реконструированной Повести временных лет, которой открываются все главные русские летописи, первой реальной датой назван 852 год н. э. (или в соответствии с древнерусским летосчислением – лето 6360-го), когда появился у стен Царьграда мощный русский флот – потому-то и попала сия дата в византийские хроники, а оттуда – в русские летописи. Следующая, воистину знаковая, дата – 862 год (лето 6370-го), год призвания на княжение Рюрика и его братьев. Именно с этой даты и принято было долгое время вести отсчет русской истории: в 1862 году даже было отмечено с превеликой помпой так называемое 1000-летие России, по случаю чего в Великом Новгороде установили великолепный памятник по проекту скульптора Михаила Микешина, ставший чуть ли не символом российской государственности и монархизма.

Есть, однако, в русских летописях еще одна дата, не признанная официальной наукой. Речь идет о древнерусском сочинении «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске», включенном во многие хронографы русской редакции начиная с XVII века (всего известно около ста списков данного литературного памятника). Здесь рассказывается о праотцах и вождях русского (и всего славянского) народа, которые после долгих скитаний по всему миру появились на берегах Волхова и озера Ильмень в середине 3-го тысячелетия до новой эры (!), основали здесь города Словенск и Старую Руссу (рис. 56) и предприняли ряд военных походов: как сказано в первоисточнике, ходили «на египетские и другие варварские страны», где наводили «великий страх».

В сказании называется и точная дата основания Словенска Великого – 2395 год до н. э. (или 3113 год от Сотворения мира). Спустя три тысячи лет, после двукратного запустения, на месте первой столицы Словено-Русского государства был построен его преемник – Новгород. Потому-то он и назван «новым городом» – ибо «срублен» был на месте старого, по имени которого новгородцы долгое время еще продолжали прозываться «словенами» (таковыми их знает и Несторова летопись). Досталась Ново-граду от его предшественника также и приставка – Великий.

^{Рис. 56. Город строят. Художник Николай Рерих}

К сожалению, большинство историков – крупных и мелких, отечественных и зарубежных, умерших и здравствующих – односторонне представляют связь между устной и письменной историей. В качестве документальной основы признаются, как правило, только письменные и материальные источники. Так называемая устная традиция передачи сведений о прошлом отвергается начисто, высмеивается и шельмуется. При этом в упор не замечаются самоочевидные истины: многие основополагающие исторические труды (от Геродотовой «Истории» до Несторовой Повести временных лет) зиждятся исключительно на устных преданиях и рассказах.

У устных преданий другая жизнь, нежели у письменных. Как отмечал академик Борис Дмитриевич Греков (1882–1953), «…в легендах могут быть зерна истинной правды». Поэтому непременным условием аналитического и смыслового исследования исторических сказаний является отделение «зерен от плевел». Легенды о происхождении любого народа всегда хранились как величайшая духовная ценность и бережно передавались из уст в уста на протяжении веков и тысячелетий. Рано или поздно появлялся какой-нибудь подвижник, который записывал «преданья старины глубокой» или включал их в подредактированном виде в летопись. Таким образом поэмы Гомера (беллетризированные хроники Троянской войны) были записаны еще в античные времена, русские и польские предания – в начале 2-го тысячелетия н. э., Ригведа и Авеста – в XVIII веке, русские былины и карело-финские руны – в XIX веке и т. д. По логике же ученых-ригористов: раз Ригведа и Авеста (и соответственно – подавляющее большинство фольклорных произведений) не были записаны во времена их создания, значит, все эти тексты являются сомнительными.

О схеме устной передачи, сохранения, записи и печатного воспроизведения древних текстов можно судить по магическим заговорам. Никто не станет оспаривать, что большинство заговоров (безотносительно какому народу они принадлежат) уходят своими корнями в невообразимые глубины далекого прошлого. Как уже отмечалось, во многих русских сакральных заговорах присутствуют такие архаичные мифологемы, как остров Буян, Алатырь-камень и пр., наводящие на мысль о гиперборейских временах. Тексты эти исключительно консервативны, то есть передаются от поколению к поколению на протяжении многих тысячелетий практически без изменений. Передаются тайно, с оговорками и соблюдением различных условий – в противном случае заговор теряет свою магическую силу. Вместе с тем и сегодня любой, кто захочет и приложит не слишком большие усилия, может отыскать такой древний заговор (не обязательно в глухой деревне и у столетней старухи), записать его и при желании – опубликовать. И что же – разве будет означать публикация, к примеру, 2002 года, что перед нами подлог, обман или фальсификация? Ничуть! Но ведь именно так рассуждают те, кто подвергают сомнению устную традицию передачи исторических знаний.

Современные историки-снобы, как и их позитивистски настроенные предшественники, не видят в легендарных сказаниях о Русе и Словене никакого рационального зерна, считая их выдумкой чистейшей воды, причем сравнительно недавнего времени. Так, прославленный наш историк Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) в одном из примечаний к I тому «Истории Государства Российского» называет подобные предания «сказками, внесенными в летописи невеждами». Спору нет: конечно, безвестные историки XVII века что-то добавляли и от себя, особенно по части симпатий и пристрастий. Но так было всегда и повсюду (наше время, кстати, тоже не исключение).

О том, что «Сказание о Словене и Русе» долгое время существовало в устной традиции, в Петербургскую академию наук написал историк Петр Никифорович Крекшин (1684–1763), происходивший, кстати, из новгородских дворян. Обращая внимание ученых мужей на необходимость учета и использования в исторических исследованиях летописного «Сказания о Словене и Русе», он отмечал, что новгородцы «исстари друг другу об оном сказывают», то есть изустно передают историческое предание от поколения к поколению. Это – очень важное свидетельство. Из него недвусмысленно вытекает: помимо летописной истории на Руси существовала всегда еще и тайная устная история, тщательно усваиваемая посвященными и так же тщательно (но безо всяких записей) передаваемая от поколения к поколению.

Что представляли из себя подобные устные предания, тоже, в общем-то, известно. Ибо находились все-таки подвижники, которые отваживались доверить бумаге или пергаменту сокровенное устное слово. Один такой рукописный сборник XVII века объемом в 500 листов, принадлежавший стольнику и приближенному царя Алексея Михайловича Алексею Богдановичу Мусину-Пушкину (ум. ок. 1669), был найден почти через двести лет после смерти владельца в его родовом архиве, хранившемся в Николаевской церкви вотчинного села Угодичи, что близ Ростова Великого. Манускрипт, содержавший записи 120 древних новгородских легенд, к величайшему сожалению, вскоре оказался утраченным: вывезти его в столицу для напечатания без разрешения собственника (а тот в момент находки отсутствовал) не представлялось возможным. Сохранился лишь пересказ новгородских предлетописных сказаний, сделанный ярославским краеведом и собирателем русского фольклора Александром Яковлевичем Артыновым (1813–1896). Содержание многих полусказочных преданий практически совпадает с сюжетами «Сказания о Словене и Русе». Однако не владевший методикой научного исследования литератор-самоучка Артынов попытался «улучшить» имевшиеся в его распоряжении тексты, приблизить их архаичный язык к современному, нанеся тем самым неисправимый вред древним памятникам. Тем не менее налицо недвусмысленное доказательство существования корпуса древнейших новгородских сказаний и попыток сохранить их в записи для потомков.

Так было принято во все времена и практически у всех народов до тех пор, пока в их среде не появлялся какой-нибудь местный «отец истории» (вроде эллинского Геродота или русского Нестора) и не превращал устные сказания в письменные. Наиболее показательный пример (по времени, кстати, почти совпадающий с появлением многочисленных копий «Сказания о Словене и Русе») – «История государства инков», составленная в конце XVI века и опубликованная на староиспанском языке в Лиссабоне в 1609 году. Ее автор – инка Гарсиласо де ла Вега (1539–1616) – рожденный в законном браке сын испанского капитана-конкистадора и индеанки. Именно от матери и ее ближайших родственников будущий историк еще в детстве воспринял всю устную историю древнего народа, что дало ему возможность спустя десятки лет, переселившись в Испанию, связно изложить и издать ее в виде почти тысячестраничного труда. Русская версия собственной древней истории скромнее по объему, но «схема» ее устной передачи и история обнародования практически такая же, как и у тайной хроники инков.

Вот как выглядит, к примеру, в пересказе Александра Артынова начало легендарной истории князя Руса, выступающего в утраченном манускрипте под именем Росс-Вандал (перед тем, как он появился на территории нынешней России):

«Царевич Росс-Вандал, сын царя Рагуила, внук Вамы, правнук Вениамина, младшего сына праотца Иакова, был с самых юных лет храбрый витязь, счастливый полководец и непопятный ратоборец. Он пронес оружие свое до берегов Евксинского понта, на берегу которого построил три города и назвал их так: один – Иберией, другой – Колхидой, а третий – Пафлагонией. И населил их охотниками из дружины, ходившей с ним. Он был страшен своею храбростью всем окрестным царям, живущим вблизи Евксинского понта. Не менее того гремела о нем слава по всему восточному прибрежью Средиземного моря. Даже столица Палестины Иерусалим была покорна ему. Отселе в одно время ходил он в скифский град Вифсану к царю оного Риссону, сыну царя Диссона, по поручению отца своего царя Рагуила. Там увидел он великую красавицу, дочь царя Риссона по имени Полимния, и пленился ее красотой. Стал просить он у отца ее царя Риссона Полимнию себе в супружество. Царь Риссон готов был согласиться, но только при одном условии: молодые должны остаться жить в его царстве. Царь Рагуил, отец царевича Росса, в этом сыну своему не воспрепятствовал. Итак, царевич Росс стал супругом скифской царевны Полимнии, поселившись вместе с ней в городе Вифсане.

У царевича Росса был искренний друг и товарищ по оружию царевич Априс, сын египетского царя – фараона Нехона, того самого, который выкопал великий канал, соединивший реку Нил с Чермным, или Красным, морем. Нехон, однако, принужден был оставить недоконченной эту работу по слову одного пророка, который сказал ему, что этот канал отворит варварам вход в Египет и будет тогда путь свободным из Средиземного моря в Чермное.

Царевич египетский Априс по дружбе своей с царевичем Россом не обленился посетить друга своего в городе Вифсане. Там увидел он юную красавицу – супругу друга своего царевича Росса и влюбился в нее. Царевич Росс, не подозревая в нем никакой измены дружбе своей, был неразлучен с ним, а такая тесная связь способствовала тому, что царевич Априс виделся с царевной Полимнией каждый день. Она, как и супруг ее, считала царевича Априса всегдашним приятным собеседником и не замечала страстных взоров, которые тот изредка искоса бросал на нее.

Два друга и царевна Полимния любили вместе летать под облаками на крылатом волшебном коне царя Годуира. Этого коня тщательно хранили потомки Годуировы, передавая его из рода в род. Таким образом, волшебный конь дошел и до царя Риссона. С подоблачной высоты катающиеся могли созерцать необыкновенную красоту земли, морей, рек и дремучих лесов, великих и малых городов.

Царевич Росс хорошо знал науку управления конем, но хранил ее от всех в тайне. Не открывал он ее и другу своему царевичу Апрису, который не раз домогался узнать у него эту тайну, но не преуспел в этом. Царевич Росс только показал ему, как подняться на коне от земли ввысь и как лететь прямо, не подворачивая ни вправо, ни влево. Царевна Полимния весьма полюбила прогулки на летающем коне и не чуяла во время них разлуки со своим мужем.

В одно время царевич Росс охотился близ города Вифсаны в окружающем оный град дремучем лесу. Охота шла весьма удачно. Вдруг он слышит громкий женский голос над собой. Он поднял голову и видит в подоблачной высоте коня Годуирова, летящего к ночи. А в сидящих на нем узнает он царевича Априса и свою супругу. И подумал он, что она без него надумала немного полетать на коне. Не подозревал он никакого злого умысла друга своего, только пожалел, что коню дан самый быстрый и прямой ход. Скоро чудесный конь скрылся из глаз в стороне ночной.

Вскоре после этого царевич Росс закончил охотиться, вернулся в дом царя Риссона и стал ожидать возвращения их. Но день клонился к вечеру, солнце закатилось под землю, а возвращения гуляющих все нет как нет. Прошла ночь, прошел и еще день, а гуляющие не возвращались. Царевич Росс подумал, что его друг не знает вполне, как управлять конем. Потому они и улетели далеко и не знают, как вернуться. А об измене друга ему и мысль не приходила в голову. Соболезнуя о такой неожиданной разлуке со своей супругой, он пошел было в город Газу узнать от прорицалища о судьбе ее. В Газе, что стоит на берегу Средиземного моря, издревле находилось знаменитое прорицалище.

После совершения всех необходимых таинств жрец торжественно объявил царевичу Россу, что супруга его похищена другом его царевичем Априсом по злому умыслу и безвозвратно.

“Если ты возьмешь труд на себя отнять ее от него, – сказал жрец, – знай, что из-за великого расстояния пути без Годуирова коня возврат супруги твоей почти невозможен. Из-за неумения управлять конем царевич Априс улетел с ней за тридевять земель, в тридевятое государство, в страну Гиперборейскую, где живут люди Смурых Кафтанов – те, что спят по полугоду. В той стороне есть озеро Каово, где царствует над народом мерей один из потомков Фовеловых, от колена Иафетова, по имени Брутовщина, зять царя Валека, сына Велеудова. Там на возвышении стоит запустелое жилище одного покойного волшебника, которое узнать можно по растущему пред тем жилищем великому древу Белого Тополя, пересаженного туда с Адамовой горы, что находится на острове посреди Окиян-моря”!

Так царевич Росс к великой своей печали узнал, что сделал “искренний друг” его, и, горюя по супруге своей Полимнии, стал собираться в далекий путь – в страну Гиперборейскую, за Евксинский понт и Фракийский Босфор. Для такого пути царь Риссон дал ему немалое число избранных воинов-охотников. А для указания пути к стране Гиперборейской один знаменитый мудрец из города Аскалона дал царевичу Россу дивный камень и научил его, как с помощью того камня распознать в стране Гиперборейской то озеро Каово и место, где растет Белый Тополь. И в заключение всего показал ему звезду в полунощи, стоящую над тем озером, и велел ему прямо на нее держать путь свой, как это обычно делают финикийские мореплаватели.

Третий сын царя Риссона, по имени Сидр-Сигг, изъявил охоту поехать с царевичем Россом отыскивать сестру свою, а жену Росса – Полимнию. Долго ли коротко ли царевичи держали путь свой и сперва по указанию пришли в страну Гиперборейскую, а потом по указанию звезды полночной достигли того озера и дошли до того места, где стоял и зеленел, как высокая гора, царь девственных лесов Белый Тополь. Прошло ведь немало лун пути. Царевичи переплывали море и быстрые реки, ходили неторными дорогами и нералеными полями, шли необозримыми лугами, пробирались через дремучие непроходимые леса и дебри, покоряли стремнины и преодолевали пропасти земные, наконец выбирались из топучих болот – и все для того, чтобы найти ладу свою ненаглядную, царевну Полимнию. Но бывает всему конец. И этому пути тоже…»

В устном сказании о Словене и Русе оба первопредка фигурируют как родные братья. Кроме того, у них есть еще сестра Илмера. С их появления в районе реки Волхов и озера Ильмень началась не русская история вообще, а лишь один из ее этапов. Он также связан с длительными скитаниями прапредков русского народа в краях, весьма отдаленных от нынешних российских территорий. Но это была не гиперборейская миграция, происходившая на несколько тысячелетий (не менее двух) ранее. В подробности вдаваться не стану, да они и вообще малоизвестны. Важно другое: в 2395 году до н. э. на берегу Волхова был основан Словенск Великий – предшественник Великого Новгорода. Как сказано в устном предании:

«И старейший [брат. – В.Д.], Словен, с родом своим и со всеми, иже под рукою его, седе на реце, зовомей тогда Мутная, последи ж Волхов проименовася во имя старейшаго сына Словенова, Волхова зовома. Начало Словенску граду, иже последи Новъград Великий проименовася. И поставиша град, и именоваша его по имени князя своего Словенеск Великий, той же ныне Новъград, от устия великаго езера Илмеря вниз по велицей реце, проименованием Волхов, полтора поприща».

У Артынова же князь Словен охарактеризован так:

«Царь Славян был не только одним из сильнейших полунощных владетелей, каковые были на севере, но и считался одним из самых непобедимых полководцев, которых древность прославляет великою славою и честию. Милосердный, он возвращал после завоеванные города-столицы, например Скандинавии – Сигтуну. А незадолго до смерти своей лишился зрения и на пути из Скандинавии в столицу свою в глубокой старости на левом берегу быстротекущей реки Меты помер. Над могилою его дружины его пригоршнями насыпали великий курган земли и украсили его трофеями».

Еще одно фольклорное свидетельство, касающееся предыстории русского народа, позволяет предположить, что в далеком прошлом наши предки знавали как праотца Руса, так и праматерь Русу, и, следовательно, им обоим обязаны мы собственным происхождением. Такой вывод напрашивается при анализе одной, исключительно важной, сказки, записанной в 1909 году на Алтае от крестьянина села Чемала Бийского уезда Алексея Макаровича Козлова. Благодаря староверам, нашедшим последнее прибежище на окраинных российских землях, в том числе и на Алтае, сбережены от полного забвения многие сокровища устного народного творчества. Такова и сказка о Рэсе-Русе – черной косе (имя дожило и до наших дней – достаточно вспомнить поэтичную новеллу Ивана Бунина «Руся»).

Фольклорная Рэса-Руса – высокородного происхождения и звания, живет во дворце, окруженном высоким забором и сплошь увешанным человеческими головами – то женихи, что неудачно сватались к беспощадной героине. Ее полное имя – поэтичнее не придумаешь: Рэса-Руса – черная коса, тридцати братьев сестра, сорока бабушек внучка, трех матерей дочка. Все перечисленное наводит на мысль о глубочайшей архаике русской сказки, запечатлевшей типичные матриархальные реалии (они поддаются реконструкции и в других волшебных сказках). Но в данном случае важно имя – Рэса-Руса. Сам собой напрашивается вывод: раз в тексте, дошедшем из глубин истории, сохранилась память о матриархальной старине, то почему бы и имени сказочной героини – Рэса-Руса – не прийти к нам из той же незапамятной эпохи, более того – не запечатлеть образ самой праматери русского народа?

Глава 2
Радетели и заступники

Зачинается песня от древних затей,

От веселых пиров и обедов.

И от русых от кос, и от черных кудрей,

И от тех ли от ласковых дедов,

Что с потехой охотно мешали дела;

От их времени песня теперь повела,

От того ль старорусского краю,

А чем кончится песня – не знаю.

А.К. ТОЛСТОЙ

Под броней, с простым набором

Хлеба кус жуя,

В жаркий полдень едет бором

Дедушка Илья;

Едет бором, только слышно,

Как бряцает бронь,

Топчет папоротник пышный

Богатырский конь…

А.К. ТОЛСТОЙ

Богатырь из-под города Мурома (рис. 57) – самый популярный и любимый герой русского фольклора, прославленный в несметном количестве былин, песен и сказок. Популярности Ильи содействовали и калики перехожие, с помощью которых на протяжении многих веков распространялась в народе устная информация. Калики, как известно из былин, исцелили Илью, и впоследствии он стал их небесным покровителем. Казалось бы, все о нем известно. Родился в селе Карачарове, служил стольнокиевскому князю Владимиру, совершил массу впечатляющих подвигов, перед смертью постригся в Киево-Печерском монастыре, там же и похоронен, впоследствии был канонизирован Русской православной церковью. 19 декабря по старому стилю и как раз на Новый год по современному григорианскому календарю отмечается «память преподобного отца нашего Ильи Муромца, в двенадцатом веке бывшего», мощи которого покоятся в Антониевой пещере Киево-Печерской лавры.

^{Рис. 57. Илья Муромец. Художник Михаил Шаров из Палеха}

В настоящее время мумия былинного богатыря, обернутая в погребальные одежды, находится там же, и сегодня каждый может лицезреть мощи того, кто при жизни прозывался Ильей Муромцем. Совсем недавно украинские ученые произвели ее вскрытие и тестирование. Одновременно скульпторы, используя научный метод восстановления лица по черепу, реконструировали облик легендарного героя (рис. 58). Было установлено, что захоронение относится именно к ХII веку. Судмедэкспертиза подтвердила также, что примерно до 33 лет русский исполин «сидел сиднем», страдая редкой болезнью гипофиза (акромегалический синдром), не позволявшей ему ходить. А погиб Илья, скорее всего, от удара копья в сердце: в этой части мощей сохранился характерный продольный след. Высказывалось даже предположение, что главный заступник Земли Русской был убит подосланным наемником.

^{Рис. 58. Илья Муромец (реконструкция, отлито по сохранившимся останкам)}

Сказанное, однако, не означает, что цикл преданий об Илье Муромце сложился на пустом месте. Стоит пристальней приглядеться – и тотчас же проступает пласт более древних архаичных воззрений. Христианизированное имя главного русского богатыря библейского происхождения: от имени пророка Илии, означающего «мой Бог» и восходящего к другим именам древних семитских богов: угаритский Илу (также звали и древнейеменского верховного бога), финикийский Крон – Эл и др. По-аккадски, например, в «Эпосе о Гильгамеше» ilu также означает бог. Данный корень фигурирует и в индоевропейской мифологии: Ила – ведийская богиня жертвенного возлияния и молитвы, Иллуянка – хеттский дракон, победивший бога грозы, и др. Наконец, нельзя не заметить, что в исконном названии легендарной Трои – Илион присутствует все тот же корень «ил». Не случайна и созвучность имен Илья – Ильмаринен (от финского ilma – «воздух», «небо») – одного из главных героев «Калевалы», кузнеца, сковавшего небесный свод. Среди первобогов «Калевалы» и мать Вайнамёйнена – Ильматар, которая считалась дочерью воздуха (ilma) и матерью воды.

Совершенно очевидно, что корневая основа «ил» имеет фундаментальное значение в индоевропейской, финно-угорской и семитской мифологии и восходит к той эпохе, когда между соответствующими протоэтносами, их языками и культурами не существовало границ. Представляется вполне вероятным, что образ русского былинного богатыря Ильи Муромца совместился с еще более древним мифологическим и историческим героем, древнее имя которого оказалось созвучным новому христианизированному имени. Во всяком случае, углубленный лексический и смысловой анализ свидетельствует в пользу такого предположения. Кто был этот древний герой? Какой культуре принадлежал? Какие напластования отделяют его от современной эпохи? На эти вопросы еще предстоит ответить.

Кстати, прозвище знаменитого русского богатыря, как оно представляется нынешнему поколению читателей и слушателей, вовсе не является каноническим. Польский путешественник и соглядатай Эрих Лассота, который побывал в XVI веке на месте захоронения Ильи, называет его Моровлянином. Он приводит еще одно, историческое, прозвище – Чоботок: в память о случае, когда богатырь перебил всех наседавших на него врагов сапогом (чоботком). Если уж скрупулезно следовать фактам, то в книгах Киево-Печерской лавры записано – Илья Чобитко. В ряде былинных записей он именуется Муриным, или Муровичем (а в одном из фольклорных текстов – еще и Кузютошкой), что в XIX веке крайне озадачивало исследователей былинного эпоса. Ныне не подлежащим сомнению считается объяснение прозвища Ильи от названия города Мурома, в окрестностях которого расположено село, где родился русский богатырь. Это – явно позднейшая версия, «отредактированная» каликами перехожими. Учитывая зафиксированные неканонические прозвища Ильи, следует принять во внимание, что город Муром поименован так по самоназванию финно-угорского племени муромы, жившего в тех краях. Но в основе этого этнонима лежит корень «мур», имеющий наидревнейшее происхождение и в одних языках означающий «море», а в других языках «траву». Отсюда русская «мурава», а от нее – «муравей», имеющий в том числе и тотемную значимость.

Кстати, арабский путешественник аль-Массуди, посетивший Русь еще до принятия христианства, описывает языческое святилище с изваянным идолом в виде старца, окруженного муравьями, а также легендарный народ мирмидонян – дословно «муравьиные», – который их вождь Ахилл привел с севера к стенам осажденной Трои. В основе же основ обнаруживается древнейший доиндоевропейский корень mr, давший жизнь и названию полярной горы древних арийцев и тибетцев – Меру, и емкому русскому слову «мир», и множеству аналогичных слов в других языках. Так что с учетом «гиперборейских корней» образа Ильи его прозвище первоначально вполне могло быть не Муромец, а, скажем, Мурманец.

Хотя такое предположение и покажется большинству читателей более чем экстравагантным, на самом деле в нем нет ничего такого, чего бы не было в самих былинах. Выше уже отмечалось: прежде чем отправиться в Киев ко двору князя Владимира, Илья держит путь на Север, в Поморское царство, где находится застава Святогора и где происходит немало важнейших событий (соблазнение Ильи женой Святогора, знакомство с его отцом Колываном, смерть Святогора и воспреемствование Святогоровой силы и главенства). Но и дальнейшее путешествие Ильи очень уж напоминает путь миграции древнеарийских племен. Давайте отвлечемся от клише, усвоенных из адаптированных и литературно переосмысленных пересказов русских былин, и вдумаемся в слова первоисточника. Речь пойдет о рутинном былинном сюжете, в котором рассказывается о «трех странствиях» Ильи Муромца и на тему которого Виктор Васнецов написал знаменитое полотно «Витязь на распутье» (рис. 59). Посмотрим, однако, что говорится в оригинальном тексте, записанном А.Ф. Гильфердингом на Выгозере от сказителя Федора Никитина:

 
<…> С горы на гору добрый молодец поскакивал,
С холмы на холму [так!] добрый молодец попрыгивал,
Он ведь реки ты, озера меж ног спущал,
Он сини моря ты наокол скакал.
Лишь проехал добрый молодец Корелу проклятую,
Не доехал добрый молодец до Индии до богатыи,
И наехал добрый молодец на грязи на смоленские. <…>
 

Может ли кто-нибудь объяснить внятно: что это за маршрут такой обозначен в выделенном мной тексте – «Карелия – Индия – Смоленск» (чуть ли не как у Циолковского: Москва – Калуга – Марс)? Правда, по первой позиции может иметься в виду древний город Корелы, где на острове в устье реки Вуоксы, впадающей в Ладожское озеро, князь Рюрик «срубил» первую столицу Русского государства. Однако Корелы всегда понимались шире – как весь край, заселенный карелами. Все это небезынтересно, но меня сейчас больше привлекает закодированное в былинном тексте направление «Север – Юг (Индия) – Россия». Откуда вдруг такие сведения у неграмотного онежского крестьянина? Ответ прост – таковы законы устной передачи сакральной информации: за многими наслоениями и искажениями сохраняется и передается от поколения в поколение некоторая нерушимая схема, в данном конкретном случае – маршрут древних миграций.

А направление маршрута: Север (Гиперборея) – Юг (Индия, Египет, все Средиземноморье и Ближний Восток) – Россия как раз и повторяет схему движения проторусских племен, очерченную в «Сказании о Словене и Русе».

А вот еще один из потаенных «маршрутов» Ильи Муромца к Океан-морю, завершившихся интимным «подвигом»:

 
А да ко тому было ко морю, морю синёму,
А ко синёму как морю как морюшку студёному,
Ко тому было ко камешку-то латырю,
А ко той как бабы да ко Златыгорки,
А к ней гулял-ходил удалой ведь доброй молодец,
А по имени старой казак Илья Муромец.
Он ходил-гулял Илеюшка к ней двенадцать лет,
Он ведь прижил ей чадышко любимоё. <…>
 

^{Рис. 59. Витязь на распутье. Художник Виктор Васнецов}

Не буду повторять, что Студеное море – это Северный Ледовитый океан. Казалось бы, если былины так называемого Киевского цикла (куда относят все, что связано с Ильей Муромцем) создавались в Киеве, то и море должно было бы быть хотя бы Черное. Но нет, родовая память и коллективное бессознательное упорно указывают на Север. Завершились двенадцатилетние хождения русского богатыря к Морю синему и Алатырь-камню (который, по всеобщему убеждению, находился на острове Буяне), как сказано в приведенном фрагменте, тем, что Златыгорка родила Илье сына (по некоторым былинным версиям – дочь).

Кто же она такая, возлюбленная Ильи Муромца – Златогорка (так правильно звучит ее имя)? Русская богатырша-поляница! Это прозвание современному человеку мало что говорит. Да и о самих поляницах былины сообщают не слишком подробно, хотя имена наиболее известных из них, как колокола, звенели по Руси и были у всех на устах: Златогорка, Настасья Микулична (дочь Микулы Селяниновича), Авдотья Лиховидьевна, Марья Лебедь Белая и другие. Все они – ярко выраженные индивидуальности, обладающие сексуальной привлекательностью, колдовскими чарами, вероломной хитростью, коварной изворотливостью и недюжинной силой (рис. 60). Одна такая во время единоборства ухитрилась даже в мешок самого Добрыню Никитича затолкать; правда, затем обратно на свет белый выпустила и в жены себя предложила. Это – типичная линия поведения былинных поляниц: хотя во время поединков они, как правило, одолевают богатырей, но в последний момент, вместо того чтобы вспороть побежденному грудь и вынуть оттуда еще трепещущее сердце, предпочитают отдаться страсти и продолжить состязание в любовной схватке. В образах русских поляниц явственно проступают древние черты матриархата и вспоминаются рассказы античных авторов об амазонках – женщинах-воительницах, живших самостоятельными женскими объединениями и бравших мужчин в полон только для продолжения рода. Именно такая богатырша-поляница описывается в одной из былин об Илье Муромце: