Текст книги "Гиперборейские тайны Руси"

В волшебных сказках народов мира (особенно в их современном восприятии детьми, да и взрослыми, которые сравнительно недавно тоже были детьми) ведьма нередко смешивается с Бабой-Ягой (рис. 96). Резон в этом, безусловно, имеется, но все же обе демонические женщины – далеко не одно и то же. Владимир Даль подчеркивает, что само слово «ведьма» распространено в основном в Малороссии (на Украине), и бессмертные творения Гоголя лучшее тому подтверждение. Среди южнорусского населения она зовется ведёма, а дальше попадает под самые различные обозначения – колдунья, чародейка, ворожея, волшебница, кудесница, бесиха, волховница. Последнее понятие известно более в своем мужском обличье – волхв. Это означает, что ведовство, как и шаманство, никогда не являлось прерогативой одной лишь женской части рода людского.

^{Рис. 96. Баба-Яга. Художник Иван Билибин}

Потому-то в русском языке и фигурируют утратившие свое былое значение слова ведьмак и ведун, восходящие к самым истокам древнеарийской культуры. Ибо хорошо известно, что слова «ведьма» и «ведьмак» того же общеиндоевропейского корня, что и Веды, и первоначально, в далекие языческие времена, обозначали причастность к древнему ведическому знанию и магической практике. Такой смысл слово «ведовство» (то есть «знание» в сочетании с «прорицательством» и «ворожбой») сохраняло на протяжении тысячелетий, пока на смену древним верованиям не пришла новая религия. Прежние языческие культы и традиции были искоренены, знания и навыки утрачены, а ведьмы и ведьмаки стали безжалостно преследоваться и уничтожаться – сначала единицами, потом десятками и, наконец, сотнями и тысячами. В одной Западной Европе и только по учтенным данным в ходе так называемой охоты на ведьм в XV–XVII веках на кострах инквизиции были сожжены сотни тысяч ни в чем не повинных женщин. Изничтожались ведьмы и на Руси, здесь также самым предпочтительным видом казни считалось сжигание на огне, но, в отличие от театрально обставленных казней на Западе, в России расправлялись по-простому: сжигали в деревянном срубе или прямо в доме, где заподозренная в колдовстве проживала.

В народе, где, несмотря ни на какие преследования и гонения, сохранялись остатки древних языческих верований, а подчас и форменное двоеверие, отношение к ведьмам было весьма неоднозначным, в основном боязливое (вплоть до панического страха) и враждебное. По стойкому представлению, ведьма живет среди людей и обычно не отличается от старых или молодых женщин. Однако ночью, распустив волосы и надев белую рубаху, она верхом на помеле или ухвате устремляется через трубу на небесный простор и принимается за свои козни: «портит» парней, девок, коров, вынимает за человеком его след, крадет его тень, выливает на дорогу заговоренную воду, чтобы сбить с пути, подбрасывает вредоносные предметы и т. п. Существуют тысячи свидетельств ведьминых превращений, проказ и разных далеко не безобидных «штучек». Вспомним Пушкина:

 
…И слышу: кумушка моя
С печи тихохонько прыгнула,
Слегка обшарила меня,
Присела к печке, уголь вздула
 
 
И свечку тонкую зажгла,
Да в уголок пошла со свечкой,
Там с полки скляночку взяла
И, сев на веник перед печкой,
 
 
Разделась донага; потом
Из склянки три раза хлебнула.
И вдруг на венике верхом
Взвилась в трубу и улизнула…
 

Злокозненная ведьма отнюдь не всегда предстает в безобразном обличье. Напротив, до поры до времени она предпочитает скрываться под маской привлекательной женщины, а то и соблазнительной красавицы (рис. 97). Именно такую Бабу-Ягу в поэтической форме воссоздал Сергей Городецкий:

 
У той Яги, у девы,
Лесные волоса,
Прилуки да запевы,
Змеиная краса.
 
 
Никто ее не может,
Кто видел, разлюбить:
Тоска-любовь изгложет,
Кручины не избыть…
 

Другими словами, это все то же оборотничество, и цель подобного маскарада одна – завладеть душой человека, нанести максимальный вред всему живому. По словам Афанасьева, ее дурной, недобрый глаз распространяет свое влияние на все, чего только коснется ведьмин взгляд: посмотрит на дерево – оно тотчас же засыхает; глянет на свинью с поросятами – она наверняка съест собственных детенышей; «полюбуется» на выводок цыплят – и они все до единого передохнут. Одним словом, повсюду, куда ведьма ни глянет, – жди беды, болезни, смерти, катастрофы.

^{Рис. 97. Ведьма. Художник Иван Билибин}

Нетрудно догадаться, что все те, кого принято считать ведьмами и колдунами, – это люди, наделенные даром вхождения в контакт с ноосферой. Дар этот можно использовать не только во благо себе или другим, но и во вред. Отчасти это получается, но не всегда. Ноосфера сама восстает против неправедного использования ее энергетических и информационных ресурсов. В конечном счете демонические силы получают отпор. В результате воистину космической битвы и беспрестанной борьбы добра со злом победу одерживает добро – нередко ценой невосполнимых жертв. В представлении обычных людей у этой вселенской драмы есть свои действующие лица в виде обобщенных мифологических образов, таких, например, как карело-финская ведьма Лоухи, эллинская Медея, кельтская Моргана (Морриган) – отзвуки последней обнаруживаются и в русской Марье Моревне.

Разыгравшись и раззадорившись, ведьма иногда крадет месяц с неба (на самом деле в этот момент его просто заволакивает тучами), может также украсть дождь, снег, град, росу и т. п. Все эти подробности можно узнать у Владимира Даля. Ведьма находится в постоянной колдовской связи с нечистой силой, для чего по ночам варит заветные травы и снадобья в горшке, держит дома черную кошку и черного петуха, а желая принять какой-нибудь мерзкий облик, кувыркается через 12 ножей. Особенно любит ведьма превращаться в сороку, отчего к этой птице у многих в народе очень настороженное и неоднозначное отношение. Оборачивается также свиньей, кошкой, собакой или кем-то другим, проникает в чужие дворы и выдаивает коров. Ведьма понимает язык животных и птиц, умело отыскивает нужные для колдовства и лечения болезней растения, знает рецепты приготовления магических зелий. Колдовские чары, как правило, используются во вред людям, например, в полях устраиваются прожины и заломы.

Повсеместно было распространено убеждение, что ведьмы – виновницы засух и гибели урожаев, ибо крадут дождевые тучи или отмахивают их своим передником. Ведьма – воплощенный образ греха. Фольклор сохранил даже перечень ее типичных грехов – в плаче кающейся чародейки:

 
В полюшках душа много хаживала.
Не по-праведну землю разделивала:
Я межку через межу перекладывала,
С чужой нивы земли украдывала.
В соломах я заломы заламывала.
Со всякого хлеба спор отнимывала, —
В этих во грехах Богу не каялась.
Еще душа Богу согрешила:
Из коровушек молоки я выкликивала,
Во сырое коренье я выдаивала;
С малешеньку дитя своего проклинывала,
Во белых во грудях его я засыпывала,
Во утробы младенца запорчивала. —
В этих во грехах Богу не каялась.
Еще душа Богу согрешила:
Мужа с женой поразваживала,
Золотые венцы поразлучивала;
По улицам душа много хаживала.
По подоконью душа много слушивала.
Хоть не слышала, скажу: слышала.
Хоть не видела, скажу: видела;
По свадьбам душа много хаживала,
Свадьбы зверьями оборачивала;
По игрищам душа много хаживала,
Под всякие игры много плясывала, —
В этих во грехах Богу не каялась.
Напилася душа зеленого вина,
От зеленого вина душа пьяна была,
Померла эта душа без покаянья,
Без того ли без попа, без духовного
Провалилася душа в преисподний ад.
 

Кульминацией каждодневных демонических козней сонмища ведьм всех возрастов и рангов считалось их ежегодное сборище на шабаш (от древнееврейского слова, означающего «субботу»). Самым знаменитым шабашем считается средневековая немецкая Вальпургиева ночь (с 30 апреля на 1 мая) – благодаря поэтическому воспроизведению ее в 1-й части трагедии Гёте «Фауст» (рис. 98) и музыкальному эпизоду в одноименной опере Шарля Гуно. По преданию, в эту ночь все ведьмы Германии слетались на метлах и вилах на гору Брокен, дабы вместе с другой нечистью справить здесь сатанинский бал.

У славян тоже была своя Вальпургиева ночь и место, куда ведьмы слетались отовсюду на шабаш. В истории Древней Руси – это знаменитая Лысая гора под Киевом (ныне в черте города), «прославленная» Модестом Мусоргским в потрясающей по своей выразительности музыкальной картине «Ночь на Лысой горе». Впрочем, дата вселенского шабаша у различных славянских этносов не совпадала, а собственно Вальпургиеву ночь с 30 апреля на 1 мая признавали преимущественно лужичане, около тысячи лет пребывавшие в германской среде. У восточных славян главным «ведминым днем» считался, пожалуй, праздник Ивана Купалы (что прекрасно отражено в известной повести Гоголя). Но и другие праздники ведьмы не обходили стороной. В западнославянской традиции, кроме Рождества, Пасхи, Иванова (Янова) дня, ведьмы активизировались в дни святых Люции, Петра и Павла, дни Божьего тела, Зеленые Святки и др.

На шабаше каждую гостью встречает хозяин предстоящей оргии – сам дьявол в образе козлища (реже – пса). Обязательным ритуальным актом встречи является целование срамных частей его тела и подношение подарков – разных частей умерщвленных младенцев, черные свечки и т. п. Повсюду – сатанинские огни, клубы черного дыма, чад, копоть, смрад. Для каждой ведьмы приглашен кавалер-ухажер – как правило, черт или другой представитель нечистой силы, но это может быть и завлеченный с помощью колдовской силы обыкновенный человек – как это произошло с пушкинским гусаром или гетевским Фаустом. После обильного угощения с непрерывным винопитием начинаются дикие танцы обнаженных партнеров, а затем – и свальная случка. Под утро, насытившись любовью, ведьмы разлетаются по домам.

^{Рис. 98. Вальпургиева ночь в «Фаусте» Гёте. Художник Андрей Гончаров}

По народным представлениям, перед смертью ведьма испытывает страшные муки и в конвульсиях и судорогах пытается передать кому-нибудь свои ведовские чары. Горе человеку, который возьмет из рук умирающей ведьмы любую вещь, – вместе с предметом она передаст свой страшный дар. После смерти душа ведьмы отправляется в ад, а ее тело попадает в полное распоряжение нечистой силы, которая как бы входит в оболочку ее трупа. Мертвая ведьма едва ли не опаснее живой: по ночам она насмерть заедает людей или сосет человеческую кровь. Ее любимая кровь – детская, реже – кровь стариков, она отсасывает ее из ушей. Худые, изможденные люди часто сами верили, что по ночам их кровь сосут ведьмы: то могла быть, например, кровь старика, которую высасывает увлекавшаяся им в молодости женщина.

Естественно, благим делом считалась борьба с ведьмами – главным образом с помощью символических ритуалов. Так, в украинских и белорусских селах обряд изгнания ведьм совершался во время Купальских игрищ. Изготовлялось специальное чучело условной «ведьмы», его с ликованием выносили за околицу и там уничтожали: бросали в воду, разрывали на части или сжигали на костре.

Баба-Яга – мифологический персонаж, доживший до наших дней со времен матриархата, трансформированный до неузнаваемости архаичный образ Великой богини. Ведьма же – персонаж «низшей» народной демонологии, приближенный к повседневному житью-бытью и порожденный некоторыми особенностями общения людей (в данном случае – женщин) с ноосферой. Русская Баба-Яга – несомненный носитель древнейшей матриархальной символики. Ее устрашающие черты – результат неизбежной демонизации поверженных былых властительниц после победы патриархального строя. Даже в ее имени, судя по всему, закодирован намек на матриархальное прошлое. Никто не дал вразумительного объяснения, что такое Яга, или в фонетической транскрипции – [Йага]. Наиболее правдоподобными представляются объяснения, связывающие имя хозяйки избушки на курьих ножках со словом «ягать» – «кричать»[41]41
  Обращает на себя также внимание, что корневая основа в слове «ягода» та же самая, что и в имени Яга.


[Закрыть].

Как и в других персонажах, в образе Бабы-Яги прежде всего закодирован скрытый, тайный смысл русской волшебной сказки. Даже развитие сюжета, как правило, напоминает путешествие не только в пространстве, но и во времени, причем в обратном направлении – от патриархата (абстрактный царь и его сыновья) к матриархату. Маршрут героя за тридевять земель в тридесятое царство, кстати, также допустимо трактовать, как путешествие во времени, скажем, как продвижение в глубь тридцати поколений или династий.

В русских сказках содержится явный намек на принадлежность Бабы-Яги к Гиперборее и ее причастность к золотому веку. Речь идет об одной из самых закодированных и насыщенных сакральными смыслами сказок – про то, как гуси-лебеди украли маленького мальчика и утащили его к Бабе-Яге. Наверняка каждый помнит эпизод: когда сестра, наконец, отыскала братца, он сидел на лавочке в избушке на курьих ножках и играл золотыми яблочками. Вспомнили? А теперь вопрос, так сказать, на засыпку: откуда у Бабы-Яги золотые яблоки? Да все оттуда же – из Гипербореи, из эллинского сада Гесперид, где росло дерево с золотыми плодами и куда прилетала русская Жар-птица воровать эти яблоки. Недаром ведь и в одном из фольклорных текстов, записанных еще до революции Д.К. Зелениным в Вятской губернии, Баба-Яга именуется Хозяйкой яблоневого сада! Нелишне в данной связи вспомнить, что название Авалон – местопребывание короля Артура и рыцарей круглого – стола изначально означало «яблоневый остров», что дало некоторым интерпретаторам основание провести параллель между Авалоном и садом Гесперид (а значит – и Гипербореей).

Между прочим, задумывался ли кто-нибудь, что представляет собой сакраментальное жилище Бабы-Яги – избушка на курьих ножках? Почему вдруг на курьих, а, скажем, не на утиных или журавлиных? В современном обыденном представлении фольклорный стереотип воспринимается буквально, и в многочисленных иллюстрациях к русским народным сказкам (или же их экранизации) загадочная избушка изображается не иначе как на двух куриных лапах. Однако русское слово «курья» ничего общего с курицей не имеет. Просто оторванные от Русской земли ее нынешние насельники утратили многие исконно народные и древние понятия (что, к сожалению, относится даже к плеяде знаменитых русских художников-сказочников – начиная от Васнецова и Билибина). Впрочем, беда – пока поправимая: достаточно заглянуть в неисчерпаемую сокровищницу русского языка – Далев словарь.

Так вот, «курья» в ее истинном значении – не прилагательное, как кажется на первый взгляд, а существительное, означающее «глубокую заводь, речной залив» или же «старое речное русло, старицу». Это – главные значения слова «курья». Но есть еще побочные – «разливной речной поток без названия», «глухой речной рукав, теряющийся в болотах» или, напротив, «широкое, глубокое место в реке, с уступами». Вот почему по всей территории России и за ее пределами широко распространены топонимы типа Курья (топонимы с такой вокализацией можно встретить, к примеру, и в Вятской, и в Орловской губерниях), Курейка, Кура и т. п. Представляется, что жилище Бабы-Яги имеет «курейское происхождение» в речном, а не в курином смысле, и пририсовывать птичьи лапы бревенчатой избушке вовсе не обязательно. Конечно, при этом рассеивается очарование давних детских впечатлений, но зато становится понятным истинный смысл древних мифологем. Не исключено, что «курья хозяйка» – Баба-Яга – в прошлом была речной богиней (возможно, она – даже состарившаяся русалка), впоследствии она так и сохранила прежнее «место жительства» – на берегу глухих речных заливов или устьев рек. Быть может, совсем в далеком, гиперборейском, прошлом она была либо дочерью, либо женой (либо той и другой вместе) Морского царя, про которого уже подробно говорилось в самом начале книги.

Убежище Бабы-Яги окружено частоколом, утыканным черепами со светящимися глазницами. Из сказок хорошо известно, что Баба-Яга не только охотится за маленькими детьми, чтобы их изжарить, съесть и покататься на обглоданных косточках, но и нередко помогает главному герою в благополучном свершении его нелегких подвигов. Читателя или слушателя постоянно преследует мысль, что в разных сказках речь идет о совершенно разных персонажах. Так оно и есть на самом деле! Просто в памяти поколений произошло расщепление образа матриархальной владычицы, которая изначально совмещала в себе черты воительницы, дарительницы и одновременно – похитительницы, душегубки и людоедки.

Баба-Яга – сподвижница богини судьбы: ее основное занятие – прясть кудель и очерчивать будущее тем, кто завоюет ее благосклонность. На Севере про нее говорили так: «…Сидит огромная баба на печке и прядет; голова у нее, как бурак, титьки, как ведра, глаза, как солонки». Образ, безусловно, не слишком привлекательный, но никто ведь и не утверждает, что Великая богиня была изящной красавицей? К тому же критерии и эталоны красоты в первобытном обществе были совершенно иные, нежели теперь.

Если вещую Бабу-Ягу ублажить – хотя бы ласковым словом, – она становится доброй, принимает сторону главного героя, охотно ему помогает, предсказывая возможные неприятности и предвосхищая благополучный конец. У нее две сестры – одна мудрее другой. Все вместе они как раз и есть три Пряхи, три богини судьбы, правда, с приставкой «экс», то есть бывшие богини. Один из результатов их «прядильной деятельности» – волшебный клубочек, символ всеобъемлющего и всепреодолевающего знания, который вручается сказочному герою и приводит его к искомой цели, оберегая от неверного шага.

В некоторых преданиях, доживших до наших дней, сохранились намеки, позволяющие представлять Бабу-Ягу как воительницу, богатырку и великаншу. В ее арсенале есть даже волшебный огненный щит, что палит во все стороны, устрашая врагов. Такой она в общем-то изображалась и на старинных русских лубках, не испытавших влияния позднейших художественных интерпретаций. В данном плане образ русской демоницы во многом соответствует калевальской Лоухи, «редкозубой старухи» и одновременно – предводительницы северного воинства. До конца ХVIII века иногда даже проводилась параллель между Бабой-Ягой и древнеримской Беллоною – богиней войны (bellum – «война») и одновременно властительницей Подземного мира.

Впрочем, в Словаре Даля все расставлено по своим местам. Здесь она именуется «злым духом под личиною безобразной старухи»:

«Баба-Яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает. Кости у нее местами выходят наружу из-под тела; сосцы висят ниже пояса; она ездит за человечьим мясом, похищает детей, ступа ее железная, везут ее черти; под поездом этим страшная буря, всё стонет, скот ревет, бывает мор и падеж; кто видит Ягу, становится нем».

Очень уж напоминает индоарийскую богиню смерти и возмездия Кали – не правда ли? Или кровожадную горную демоницу, ставшую прародительницей тибетского народа? На Русском Севере чрезвычайно распространенным было мнение, что Баба-Яга живет не в лесу в избушке на курьих ножках, а глубоко под землей. Чтобы попасть туда, нужно «просесть», и окажешься – сначала в полной тьме, а затем в светлом-пресветлом городище с улицами и домами, наполненными всяким добром, – владении вещей старухи. Такая картина рисуется в сказках, записанных в Архангельской губернии Н.Е. Ончуковым. В белорусских сказках тоже отмечается, что Баба-Яга живет на Севере, среди лютых морозов.

Впрочем, народ никогда не жалел красок и для описания подробностей житья-бытья ведьмы-людоедки, как, например, в одной из сказок, записанных в Псковской губернии:

«<…> По улице костры, по кострам – все кости человеческие лежат, по тыну – всё головы человечьи торчат, на крыльце – потроха человечьи валяются, в сенях – два дощана с кровью стоят, а сама хозяйка в доме лакомится человечиной…»

Жуткие подробности русской сказки мало чем отличаются от реальных событий, неоднократно описанных в разные времена очевидцами подобных сцен.

Итак, русская Баба-Яга – всегда ведьма, но не всякая ведьма – Баба-Яга. Последняя в народном представлении существует только в образе старухи, хотя, естественно, она тоже была когда-то молодой, и у нее есть дети (по некоторым русским сказкам – сорок дочерей от множества разных безымянных мужей).

Подобная ситуация хорошо известна историкам первобытного общества. Она полностью соответствует беспорядочным и неконтролируемым половым связям (промискуитету), присущим матриархату, когда установление отцовства становится проблематичным, а следовательно – и ненужным. Отсюда неудивительно, что и число дочерей Бабы-Яги может превышать цифру 40, как, например, в популярной сказке из афанасьевского сборника о Заморышке, вылупившемся вместе с братьями из яиц. В поисках невест герои оказываются во владениях Бабы-Яги, чьи чертоги мало напоминают безоконную избушку на курьих ножках:

«Заехали молодцы за тридевять земель; смотрят: на крутой горе стоят белокаменные палаты, высокой стеной обведены, у ворот железные столбы поставлены. Сосчитали – сорок один столб. Вот они привязали к тем столбам своих богатырских коней и идут на двор. Встречает их Баба-Яга: “Ах вы, незваные-непрошеные! Как вы смели лошадей без спросу привязывать?” – “Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напои-накорми, в баню своди, да после про вести и спрашивай”. Баба-Яга накормила их, напоила, в баню сводила и стала спрашивать: “Что, добрые молодцы, дела пытаете иль от дела лытаете?” – “Дела пытаем, бабушка!” – “Чего ж вам надобно?” – “Да невест ищем”. – “У меня есть дочери”, – говорит Баба-Яга, бросилась в высокие терема и вывела сорок одну девицу. <…> Поутру встала Баба-Яга, глянула в окошечко – кругом стены торчат на спицах дочерние головы; страшно она озлобилась, приказала подать свой огненный щит, поскакала в погоню и начала палить щитом на все четыре стороны. Куда молодцам спрятаться? Впереди сине море, позади Баба-Яга – и жжет и палит! Помирать бы всем, да Заморышек догадлив был: не забыл он захватить у Бабы-Яги платочек, махнул тем платочком перед собою – и вдруг перекинулся мост через все сине море; переехали добрые молодцы на другую сторону. Заморышек махнул платочком в иную сторону – мост исчез, Баба-Яга воротилась назад, а братья домой поехали».

В эпоху матриархата свободные и беспорядочные сексуальные отношения между полами были повседневными (а не только по праздникам, как в более позднее время). Постепенно добрачный промискуитет сошел на нет, сохранившись только во время ритуальных действ и празднеств, в том числе и в европейской сексуальной культуре (знаменитые дионисии, сатурналии и вакханалии). Церковь беспощадно преследовала и карала любые рецидивы языческих традиций. Однако земледельческая обрядность – слишком серьезная вещь, чтобы просто так исчезнуть. До недавнего времени подобные обычаи хоть редко, но все же фиксировались этнографами. У славян практиковался выход, бегание и катание обнаженных женщин на вспаханном поле с целью передачи ему женской плодоносной энергии. Считалось также полезным для обеспечения гарантированного и обильного урожая соитие мужа и жены прямо на вспаханном поле перед началом сева.

Ученые-этнографы давно уже обобщили и систематизировали соответствующие славянские обычаи, уходящие в глубокую древность. Так, в западной Болгарии рано утром в Иванов день женщина, раздевшись донага, обходила поля, срывала на каждом по несколько колосьев, а затем совокуплялась прямо на земле с мужем или возлюбленным, до поры до времени прятавшимся поблизости. В украинском Полесье зафиксирован обряд катания по полю в Юрьев день: мужчины и женщины, парни и девушки, женатые и неженатые, обнявшись, катались по земле, имитируя коитус, чтобы лучше уродилось жито. Аналогичный имитационный обряд совершался и в Македонии. В восточной Моравии на Масленицу исполняли особый танец с вульгарными телодвижениями, призванными повлиять на будущий урожай и приплод в хозяйстве. С той же целью в российской Владимирской губернии практиковалось битье скотины рубахой, в которой накануне хозяйка спала с мужем. (См.: Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 2. М., 1999. С. 526.) Похожие обычаи известны практически на всех континентах[42]42
  Этнографы прошлого собрали множество доказательств, которые подтверждают сохранившуюся практически до наших дней связь архаичных сексуальных традиций с земледельческим культом. Данные факты суммированы, к примеру, в классическом 12-томном труде Дж. Дж. Фрэзера «Золотая ветвь» (+ еще один так называемый Дополнительный том). Российскому читателю перевод книги доступен как в сокращенном, так и в полном, неадаптированном виде, откуда и заимствованы ниже приводимые отрывки.


[Закрыть].

«Обряды, с незапамятных времен связывающиеся с обеспечением племени пищей, после того как источником ее стало земледелие вместо охоты, естественно развились в магический церемониал, имеющий целью стимулирование естественного плодородия. Вера в то, что половой акт не только помогает получению обильного урожая, но даже прямо необходим для этого, получила всеобщее распространение на ранних стадиях развития человеческой культуры. <…> Жители Перу соблюдают строжайший пост и полностью воздерживаются от половых сношений перед праздником, которым они отмечают созревание груш (палта). При наступлении праздника нагие мужчины и женщины собираются вместе и бегут наперегонки, после чего мужчины совершают половой акт с теми женщинами, которых им удается догнать. Подобные же ежегодные празднества, во время которых допускается неограниченная свобода половых сношений, происходили в Чили, Никарагуа, а у некоторых мексиканских племен сохранились и до наших дней. Священные празднества Джурупури у уопов и ряда других племен в долине Амазонки представляют собою не что иное, как временное допущение промискуитета, когда старые и молодые мужчины и женщины совокупляются совершенно свободно. У чороти все ритуальные танцы сопровождаются публично и без ограничения совершаемыми половыми актами. Таковы же обычаи бороро. У патагонцев главный религиозный праздник, называемый Камаруко, представляет собой всеобщую оргию. У племен, населяющих прерии Северной Америки и низовья Миссисипи, празднества в честь урожая связаны с допущением промискуитета, причем старые мужчины и женщины увещевают молодежь, чтобы она предавалась половым сношениям безо всякого разбора. <…> На некоторых островах, которые расположены между западной частью Новой Гвинеи и северной частью Австралии, языческое население рассматривает Солнце как мужское начало, оплодотворяющее землю, являющуюся женским началом… Каждый год в начале периода дождей господин Солнце нисходит в священное фиговое дерево, чтобы оплодотворить землю… По случаю этого праздника приносят в жертву множество свиней и собак. Мужчины и женщины предаются сатурналиям, посреди огромной толпы под пляски и пение публично инсценируется мистическое соединение Солнца и земли путем реального совокупления мужчин и женщин под деревом. <…> У даяков на Северном Борнео во время празднества, именуемого бунут, предназначаемого для обеспечения плодородия почвы и получения обильного урожая риса, в течение четверти часа допускается неограниченная свобода половых сношений, после чего восстанавливаются совершеннейшие приличия и порядок… У джакунов в Малайе в период сбора урожая риса мужья обмениваются женами. <…> В Британской Новой Гвинее, <…> чтобы оплодотворить пальмы саго, люди вступают в беспорядочные половые сношения, чтобы получить животворную жидкость, которой натирают стволы саговых пальм». <…>

И так далее. Причем безотносительно – идет ли речь о южных этносах или же о северных.

Подобные обряды восходят к седой древности, когда земледелие только зарождалось и было немыслимо без магических действий, а человек не отделял себя от жизнетворящей и плодоносящей природы. В лапидарной форме данная истина высказана в Коране: «Ваши женщины для вас как поля». В одном из самых архаичных и почитаемых ведических памятников «Законы Ману» (глава IХ) та же мысль раскрыта более обстоятельно:

«33. Женщина считается воплощением поля, мужчина считается воплощением семени; рождение всех одаренных телом существ [происходит] от соединения поля и семени. <…> 37. Эта земля считается вечной утробой живых существ, но семя не сохраняет в развитии никаких качеств утробы».

Но аналогичные представления были распространены повсюду, и архаичные черты былых верований и традиций по сей день обнаруживаются практически у всех народов земли, включая славянский мир.