Текст книги "80 лет. Жизнь продолжается"

Девочка отчетливо произносит такие слова, как «ма-ма», «па-па», «ба-ба». Она знает многие предметы и, когда мы спрашиваем о них, показывает их.

Однажды произошел такой случай. Мы достали кружку, и Маринка стала играть с нею. Через некоторое время она, положив ее в какое-то место, увлеклась чем-то другим. Когда же мы стали искать кружку и, не обнаружив ее, спросили девочку, она тут же потащила нас за рукав на кухню, открыла шкафчик, достала кастрюлю и, открыв крышку, достала кружку.

Это свидетельствует о наличии активной памяти. Здесь не было предварительных навыков, повторяющихся эпизодов. Ситуация была совершенно новой. Тем не менее девочка вспомнила, где она оставила кружку.

Маринка помнит устойчивые, повторяющиеся картины и правильно реагирует на них. Если она видит на картинке собачку, то говорит «гав-гав», девочку – «де…», мальчика – «ма…», корову – «му…», кошку – «ки…». Больше того, если девочку спросить, какие звуки произносят корова, собака или кошка, то она точно воспроизводит их. Наконец, если спросить, где Маринка, она сразу же показывает пальчиком на себя.

Новый поворот событий заключается в следующем.

До недавнего времени девочка относилась к самой себе как личному существу, то есть, подобно взрослым, воспринимала саму себя как бы в первом лице: «Я сама», «мне», «моё», хотя и не всегда могла сказать членораздельно.

Теперь же она стала говорить «маи…», то есть «Маринке»: кому дать попить? – «маи…», кто это сделал? – «маи…».

Восприятие самой себя осуществляется девочкой уже в третьем лице.

Как это объяснить? Почему произошел такой сдвиг?

Дома мы обращались к девочке по имени, тем не менее она относилась к себе как к первому лицу. Однако в яслях ее отношение к своему Я изменилось. Находясь среди других детей, имя «Марина» стало для нее тем отличительным признаком, благодаря которому она выделялась среди других.

Кроме того, видимо, нянечки постоянно говорили: «Эта игрушка для Марины», «Как у нас есть Марина?» и тому подобное. Точно так же они говорили и тогда, когда обращались к другим детям. Это привело к тому, что Маринка стала воспринимать себя как «отличительный предмет», «другое лицо», выражающее то, что раньше было «Я».

В последние дни подобное восприятие девочкой себя через «Маи…» стало преобладающим. «Маи…» заменило «Я».

Сколько же потребуется времени, и как долго будет продолжаться период данной замены, когда на смену «Маи…» вновь придет «Я»?

Разумеется, с познавательной точки зрения интересно было бы точно зафиксировать этот момент.

В данном случае важно подчеркнуть следующее.

Первоначальным осознанным восприятием девочкой самой себя было именно «Я», что отчетливо проявлялось и в поступках Маринки, и в ее попытках дать те или иные обозначения предметов от имени «Я». Затем на смену описанной установки пришла другая, заключающаяся в том, что восприятие самой себя, предметов, действий уже осуществляется девочкой через призму «Маи…» («Маи…» сделала «бу», «Маи …» хочет «Катю», дайте все «Маи…»).

В дальнейшем должна произойти обратная смена установки, возвращение от «Маи…» к «Я», но, скорее всего, уже на каком-то новом, качественно отличном уровне. Таково наглядное проявление диалектики и того закона отрицания отрицания, который был открыт Гегелем.

9 февраля 1976 г.

С сегодняшнего дня я в отпуске.

Решили на некоторое время оставить Маринку дома, так как в последние дни она начала кашлять. В новой группе девочка легко прижилась, но ясли есть ясли, и периодически приходится подлечивать Маринку домашними средствами.

Если учесть, что погода довольно изменчива – то морозы до 20 градусов, то оттепель и сырость, – станет понятно, почему условия для заболевания ребенка более чем благодатные. Даже взрослые – и то не выдерживают.

В домашних условиях ребенок, конечно, будет чувствовать себя значительно лучше, чем в яслях.

Поэтому попытаемся два месяца не водить девочку в ясли, тем более что моя мама собирается приехать к нам на какое-то время и помочь по хозяйству.

Маринка становится все взрослее. Она начинает кое-что осмысливать, пытается рассуждать и строить «домики».

Мама купила девочке разноцветные кубики, и теперь Маринка ставит их друг на друга и говорит: «Дом».

Поставив три, четыре кубика друг на друга, Маринка завет к себе взрослых, чтобы те посмотрели на ее работу. Затем взмах руки – и кубики разлетаются в разные стороны. При этом девочка радостно смеется, повторяет вновь ту же самую процедуру и довольная собирает кубики.

Я попробовал, чтобы Маринка приносила мне кубики определенного цвета. Но пока ей это не удается. Она еще не различает цвета настолько, чтобы в точности выполнить то, что я прошу. Говорю: «Марина, дай мне, пожалуйста, синий кубик!» Но девочка дает красный кубик. Ещё раз прошу: «Мариночка, это – красный кубик, это – синий. Дай мне красный кубик!»

Иногда девочка дает то, что я прошу, но, как правило, это происходит чисто случайно.

Интересно было бы проследить, когда девочка действительно начнет различать цвет предметов.

Что касается величины, размера предметов, то тут Маринка понимает, что к чему. Она различает предметы «ма-ленькие» и «бо-льшие».

Быть может, это связано с тем, что мы показывали ей часто различные предметы, называя их соответственно размерам.

Так, одно время Маринка любила перебирать репчатый лук, который лежал в ящичке на кухне. Ее привлекало то, что можно было покатать лук по полу, потрогать его шелуху.

Наблюдая за девочкой, мы часто говорили: «Это – маленький лук, а это – большой». Потом мы спрашивали: «Мариночка, где маленький лук?» Или просили: «Дай большой лук!»

Девочка довольно быстро усвоила, что значит «маленький», а что «большой», и вскоре безошибочно давала нам именно то, что мы просили. При этом в последнее время она стала говорить «ма-е-кий», «бо-шой».

Характерен звуковой тон, с которым Маринка произносит эти слова. Первое слово – в смягченном тоне, второе – можно сказать своеобразным басом. Этому девочка научилась у бабушки, которая почему-то именно так и произносила данные слова, чтобы дать почувствовать внучке ту разницу, которая имеется между размерами предметов.

Вообще надо сказать, что Маринка быстро схватывает интонацию голоса и старается подражать взрослым в произношении слов. И во многом ей это удается.

18 февраля 1976 г.

Пять дней тому назад, 13 февраля произошло ЧП. Вернувшись с работы домой около 20.00, мама жены пошла с Маринкой на кухню наливать себе чай в стакан и, недосмотрев, облила девочку кипятком. Вернее, по ее собственным словам, она налила кипяток в стакан, а девочка потянула этот стакан на себя, в результате чего вылила горячую воду на себя.

Конечно, был душераздирающий крик. Когда мы с Галой прибежали на кухню, то застали кричащую дочь и взволнованную, растерянную бабушку.

К сожалению, бабушка не догадалась снять с Маринки кофточку. Видимо, она не знала о том, что при ожоге одежда усугубляет положение дел.

Когда я снял с Маринки кофточку, то на ее теле было уже не только покраснение, но и отделились полоски кожи. Словом, вся правая сторона лица, шеи и грудной клетки, вплоть до животика, оказались обожженными.

С большим трудом удалось успокоить девочку. Я попытался вызвать скорую помощь по телефону, но получил ответ, что по такому случаю скорая помощь приехать не может и что нам самим надо отвозить дочь в специализированную детскую больницу.

Мы с Галой взяли такси и поехали с Мариночкой в больницу. Маринка успокоилась и даже заснула в такси, тем более что по времени она должна была укладываться спать.

В больнице пришлось ждать минут сорок, так как там находились пострадавшие и все врачи были заняты ими.

Гала боялась прикоснуться к Маринке. Зрелище действительно было ужасное, так как у девочки появились пузыри, кожа сморщилась, лицо, ухо и шея сильно покраснели.

Я помогал врачу делать перевязку и видел, в каком состоянии была Маринка.

Надо отдать должное тому, что девочка мужественно переносила все страдания и только жалостно-вопрошающе смотрела на взрослых.

Диагноз врача – ожог второй степени. Правда, нас заверили, что месяца через два все заживет и даже не останется никаких следов.

Но, конечно, мы с Галой очень волновались и переживали за Маринку. Вернулись домой из больницы поздно вечером, около 23.00. По дороге домой Маринка спала.

Дома мы напоили девочку водичкой, и она продолжила свой беспокойный сон. Сон был действительно беспокойным, так как Маринке стало трудно переворачиваться, и она не могла лечь на животик. Сон был беспокойный и потому, что внутренний жар вызвал жажду и не способствовал успокоению ребенка.

Так тягостно, тревожно и грустно закончился для всех нас этот злосчастный день 13 февраля.

4 апреля 1976 г.

Конец февраля и весь март Маринка находилась дома и проходила курс лечения по устранению последствий ожога. Мы посещали даже специальную больницу, где проходили определенные процедуры.

На протяжении двух недель девочка была вся забинтована, особенно грудь и часть лица. В поликлинике несколько раз делали перевязки и меняли бинты.

Постепенно ожог начал проходить. Сейчас Маринка чувствует себя хорошо и снова пошла в ясли.

Девочка любит рисовать. Она просит взрослых, чтобы они нарисовали дом, зайчика, ребенка и т. д. Затем Маринка пытается нарисовать то же самое. И хотя трудно понять, что она рисует, тем не менее подчас у нее выходит нечто похожее на то, что должно быть в действительности.

Так, Маринка знает, что у девочки должны быть волосики на голове, глаза, нос, ротик, ручки, ножки и платье. Причем она уже понимает, что глаза и рот относятся к лицу, платье же одевается на тело. Поэтому, когда дочь показывает нам свой рисунок, на котором изображена «Катя», например, без волосиков на голове, мы ее спрашиваем: «А где же у Кати волосики?» Маринка тут же проводит черточку или делает несколько штрихов поверх головы девочки, изображенной на рисунке. «А где же пуговки?» – спрашиваем мы вновь. Маринка берет карандаш и ставит точки именно на том месте, где должно быть платье.

К сожалению, мы как-то не собирали и не сохранили «рисунки» ребенка. Остался один рисунок «Катя» от 14 марта 1976 года. На нем изображены круг (голова), внутри его еще один круг, волосики в виде нескольких штрихов, глаза, рот и то ли шея, то ли платье (Маринка говорит, что это платье с пуговками).

Таковы первые художества девочки, находящейся в возрасте одного года и шести – восеми месяцев.

9 июня 1976 г.

Это лето придется провести в Москве.

Гала заканчивает учебу в Университете. Предстоит устройство на работу, что представляется делом довольно трудным.

Идти в какой-то «почтовый ящик» – а именно это предлагают в Университете – и делать технические переводы с немецкого языка – не слишком блестящая и приемлемая для молодой мамы перспектива.

Придется искать что-либо более подходящее, не связанное с такой работой, на которой, как в «почтовом ящике», весь день расписан по времени, то есть приходить на работу точно в 9.00 утра, а уходить домой в 18.00 вечера.

Видимо, все летние месяцы уйдут на поиск такой работы, которая по времени бы позволяла быть подольше дома с ребенком.

Думаю, в хорошую погоду будем выезжать с Маринкой на лоно природы, хорошо бы к какому-нибудь водоему.

Маринке очень нравится гулять с мамой и папой.

Когда мы приходим за девочкой в ясли, она обнимает нас, целует и радуется. Маринка довольно ласковая и сама требует ласки от нас.

Это естественно и понятно. В любом возрасте, особенно в таком, в каком находится девочка, ребенок нуждается в заботе, нежности, ласке. Он чутко реагирует как на выражение лица родителей, так и на их действия.

Поэтому мы стараемся быть с Маринкой ласковыми, внимательными, ровными в своем поведении. Даже если девочка капризничает и ведет себя не так, как хотелось бы, мы не срываемся и не повышаем голос.

Иногда приходится наказывать Маринку. Но это происходит спокойно. Обычно мы отводим девочку в комнату, говорим, чтобы она постояла и подумала, как плохо она ведет себя. Сами же уходим в другую комнату.

Девочка плачет, подчас закатывает небольшие сцены, но, в конце концов, сама подходит к нам и говорит: «Больше не буду». Прощая ее, мы обязательно «миримся», целуем, говорим, почему так нельзя вести себя и что надо делать, чтобы стать хорошей девочкой. Идет обучение «азам» хорошего поведения в семье, обществе.

Часть IV
Рассказы (1976–1978)

Стрелец

Они гнались по пятам. Многоликие, бесноватые, жаждущие крови. Орущие во все горло, выкрикивающие непонятные возгласы и упрямо молчащие, крепко стиснувшие зубы. Свирепые, с перекошенными от злобы лицами, и зловеще улыбающиеся, предвкушающие сладостные издевательства над своими будущими жертвами. Длинноногие, размахивающие костлявыми руками и упитанные коротышки, стремящиеся не отстать от худосочных, чтобы в нужный момент вовремя оказаться на месте расправы.

Он бежал, не оглядываясь, лишь чувствуя, что с каждым шагом преследователи догоняют его. Дыхание сбилось, сердце вот-вот вырвется из груди. В голове стоял невообразимый гул от топота сотен ног преследователей. Тело сковала усталость. Из горла выливались хрипы. Полуоткрытым ртом он жадно и спешно хватал воздух, который был так горяч и сух, что скорее затруднял, нежели облегчал клокотавшее дыхание.

Состояние было ужасное. Он давно бы прекратил этот затянувшийся, изнурительный бег и отдал бы себя в руки преследователей. Но рядом бежали такие же, как он, испуганные, задыхающиеся, из последних сил борющиеся за жизнь. Некоторые из них не выдерживали. Останавливались, в изнеможении падали на землю и исчезали из поля зрения, раздавленные пробегающей по их телам обезумевшей толпой. Другие незаметно отставали и вскоре оказывались в рядах преследователей. Стремясь искупить свою вину, они начинали орать изо всех сил и представляли для преследуемых не меньшую угрозу, нежели те, к которым только что примкнули. Остальные продолжали бежать, подбадривая друг друга и надеясь на спасение. Они полагали, что еще немного – и преследователи отстанут. Можно будет перевести дух. Все образуется, вернется на круги своя. Снова наступит мир и покой.

Испытывая страшные мучения, он продолжал бежать. Его покачивало от головокружительной тошноты, вызванной безумным бегом. Но не только физические страдания давили всей тяжестью на ноги, не позволяя оторваться от преследователей. Сознание пронзительными молниями врывалось в его полуобморочное состояние духа, высвечивая проблески мысли, пульсирующей искорками сомнений в необходимости и целесообразности продолжения бега. Как и многие другие, он первоначально поддался панике массового бегства. И теперь бежал по инерции, плохо соображая, стоило ли вообще ускорять свой бег, предварительно не разобравшись в том, что хотят от него преследователи.

Неожиданно в нем произошла какая-то перемена. То ли кто-то подставил ему ногу, то ли он сам споткнулся о незамеченное препятствие. Теряя равновесие и нелепо взмахивая руками, он невероятным усилием воли старался выпрямиться и чуть было не распластался на земле. Только в последнее мгновение чудом устоял на ногах. И в это самое время у него открылось второе дыхание. Тело стало легким, стремительным, способным вынести любые испытания. Он почувствовал необычайный прилив сил и с изумлением заметил, что стал обгонять впереди бегущих. На душе стало радостно и спокойно. Он дышал порывисто, но не задыхался, как прежде. Тяжесть, ранее сказывавшаяся на ногах, исчезла. Опасность миновала. Он летел, как стрела, выпущенная из лука сильной, уверенной и крепкой рукой. Сознание прояснилось, и … именно оно отдало четкий приказ: «Одумайся! Остановись! Куда и зачем ты бежишь в этой толпе безумцев, не имеющей ни четкой цели, ни выстраданных идеалов? Довольно! Хватит! Ты же не зверь, спасающийся бегством только потому, что рядом с тобой бегут другие, до смерти напуганные неизвестно чем! Освободись от страха! Будь самим собой! Прими верное решение и достойно предстань перед своей Судьбой!» И он замедлил бег, перешел на шаг, остановился. Голос разума возобладал над инстинктами, заставившими ранее примкнуть к толпе преследуемых.

Остановившись и переведя дыхание, он отступил немного в сторону, чтобы не оказаться раздавленным под ногами преследователей, которые сломя голову неслись во весь дух вперед, ничего не замечая и сокрушая все, что попадалось на их пути. Расплющенные и удлиненные лица промелькнули в стремительном беге, оставив за собой лишь облако пыли, постепенно оседавшее на зеленую траву.

А кругом благоухала природа, пряными запахами дурманя голову и сводя с ума. В каком-то неописуемом восторге он опустился на колени, провел дрожащей рукой по шелковой траве, коснулся пересохшими губами изумрудных росинок, окропивших его усталое лицо, обрамленное бородой. Душа ликовала, хотелось громко петь, и лишь жажда заставила осмотреться вокруг в поисках источника живительной воды.

Метрах в десяти от того места, где он стоял на коленях, сверкая в лучах по-утреннему ласкового солнца, бежал, извиваясь змейкой, ручей, манящий к себе прозрачной, прохладной влагой. Подойдя к ручью, путник благословенно воздел руки к солнцу и спустя мгновение окунул в воду свою распаленную голову. Жадно напившись и несколько раз погрузившись лицом в колючие струйки, бьющие из песчаного дна, он наконец приподнял голову и встряхнул мокрыми кудрями, разбрызгивая бисерные капли, разлетевшиеся в разные стороны. Запрокинув голову навстречу солнечным лучам и переведя дух, он ощутил в своем теле бодрость, как будто и не было того сумасшедшего бега, неизвестно сколько длившегося и неизвестно чем закончившегося, если бы он вовремя не одумался и не остановился.

Немного передохнув и пожевав сочную, необычайно приятную на вкус травинку, он встал на ноги, стряхнул с себя пыль, осевшую на его одежду во время бега, и спокойно пошел вперед, не выбирая дороги и только радуясь тому, что все былые страхи позади. Вскоре ему встретились люди, которые были заняты своими делами и не обращали никакого внимания на него. Он огляделся. Местность была незнакомая. Не очень живописная и не особо восторгающая душу. Это лишь в первый момент, когда он перевел дух от утомительного бега, все показалось ему в розовом свете. Сейчас же, придя в себя и внимательно присмотревшись, он понял, что не зря встретившиеся на пути люди так усердно трудились, напрягаясь изо всех сил. Многое еще требовалось переделать, чтобы тот край, куда он попал волею Судьбы, стал именно таким, каким он его первоначально воспринял, благоговейно опустившись на колени.

Шагая дальше, он стал прислушиваться к тому, что говорили люди. Кое-что ему удалось разобрать, ибо они общались между собой на том языке, который он не совсем понимал. Наиболее часто употреблялись «свобода» и «демократия». И тут до него дошло, что преследующие его с перекошенными от натуги лицами все громко и яростно выкрикивали те же самые слова. Только из-за топота сотни ног эти слова сливались в неразличимый рев, от чего он не мог разобрать их, понять и осмыслить. Теперь же, наблюдая за людьми, ритмично работающими в едином восторженном порыве, он понял, что эти слова являются для них символами будущего, олицетворяющими собой красоту и поэзию совместного созидательного труда, благодаря которому они хотели добиться преобразования и расцвета того края, в котором жили.

Большинство людей отличались доброжелательностью и приветливостью. Они накормили путника и охотно объяснили, что делают в настоящий момент и каким хотели бы видеть в будущем свой край. Ему понравились их замыслы и планы. Он лишь с недоумением подумал, зачем и почему бежал, поддавшись панике. Хотел еще раз внимательно присмотреться к работающим людям, чтобы понять, что и как они делают. Но тут откуда-то сзади налетел один из тех, кто преследовал бегущую толпу. Видимо, по какой-то причине он задержался и теперь, увидев пришельца, пришел в ярость. Лихорадочно и злобно сверкая глазами, он схватил пришельца за шиворот, резко встряхнул его и во все горло рявкнул:

– Отвечай, каналья! Ты зачем убегал от нас? Тебе что, не нравится наша свобода и демократия?

Недоуменно взглянув на невесть откуда взявшегося преследователя, путник растерянно переминался с ноги на ногу, собираясь с мыслями. Уже хотел было ответить, что бежал по недоразумению и вполне разделяет ценности свободы и демократии, более того – всю свою жизнь борется за них. Но промедление с ответом было достаточно для того, чтобы его втолкнули в группу людей, состоящую из нескольких человек, понуро стоящих в пыли на дороге и охраняющих воинственного типа стражниками, непрестанно кричащими: «Да здравствует свобода и демократия!» Вскоре всю группу повели по направлению к серому, мрачному зданию, стоящему в отдалении от домов, в которых жили те, кто радостно и самозабвенно трудился во имя процветания края, куда попал путник.

В течение нескольких дней путник находился среди тех, кого бросили в нежилую, темную и сырую комнату с единственным узким оконцем, через которое едва пробивался тусклый свет, давая смутное представление о смене дня и ночи. Это были такие же, как он, бедолаги, попавшие в руки преследователей. Никто толком не знал, что их ожидает. Ходили разные слухи. Одни говорили, что рано или поздно их всех неминуемо растерзают, ибо преследователи отличаются крайней жестокостью и беспощадностью. Другие полагали, что их должны вызвать на Великий Суд, где каждому будет дана возможность оправдаться и, если понадобится, искупить свою вину. Третьи считали, что произошло какое-то недоразумение и их непременно отпустят на свободу, так как они ни в чем не виноваты. Кто-то напутал или ошибся, приняв их совсем за других людей. Возможно, они сидят здесь только потому, что Правители этого края не знают об их мытарствах, а преследователи явно превысили свою власть. Надо немного потерпеть. Правители во всем разберутся и накажут преследователей, самовольно совершивших неправый суд над невинными людьми и заточивших их в эту ужасную комнату, лишенную элементарных житейских удобств.

Путник особо не переживал. Он сам сделал свой выбор, когда, ощутив новый прилив сил, дававший возможность оторваться от своих преследователей, решительно остановился, прекратив бессмысленный бег. Но почему бессмысленный? Да потому, что случайно оказался в толпе бегущих, толком не разобравшихся ни в той обстановке, в которую он попал волею Судеб, ни в самом себе. Ему необходимо было понять, что случилось, что произошло в этом странном мире. Найти свое место в нем, определиться в жизни, чтобы с уверенностью смотреть в будущее. А для этого он должен знать, что делать и как жить дальше, кому и чему верить и за что бороться. Поэтому-то он и остановился, преодолев безотчетный страх. Остановился, чтобы сознательно разобраться во всем и действовать так, как подскажет его разум и совесть.

На третий день их пребывания в зловонной комнате, вызвавшей раздражение и отвращение, кое-что прояснилось. Оказалось, что все обитатели предстанут перед Великим Судом. Поговаривали, что это формальная процедура очищения души, перед тем как вступить в новую жизнь. Вызывают по три-четыре человека, задают ни к чему не обязывающие вопросы, на которые следует ответить правдиво, искренне и честно. Главное, что требовалось, – так это определиться по отношению к святыням, высоко чтимым в здешнем краю.

И действительно, вскоре их начали вызывать. Первые три человека ушли. Остальные стали ждать их возвращения, надеясь узнать подробности очищения души на Великом Суде. Но прошел день. Никто не возвратился. Оставшиеся забеспокоились. Что бы это могло значить? Неужели их все-таки растерзали? А может быть, им даровали жизнь, обратив в свою веру и отпустив на волю? Хуже нет неизвестности! Скорее бы наступил черед каждого!

Через день вызвали еще трех человек. Никто из них тоже не вернулся. Оставшиеся не знали, что и думать. Терялись в догадках, ломали себе голову, делились друг с другом своими домыслами и предположениями. Неопределенность гнетуще действовала на каждого, хотя далеко не все подавали вид, что они обескуражены, растеряны, пали духом. Некоторые же не были столь подавлены, что, казалось, еще немного – и они начнут бросаться на стенку. Любой стук в наглухо закрытую дверь приводил их в смятение, кидал в дрожь. Они боялись Великого Суда и заранее трепетали перед ним.

Путник был спокоен, сосредоточен. Он не видел причин бояться Великого Суда. Напротив, полагал, что очищение души, о котором так много говорили здесь, поможет ему разобраться в самом себе. Поэтому, когда в числе других его вызвали на Великий Суд, он с радостью и каким-то облегчением воспринял это известие и, распрощавшись с остальными, с легким сердцем двинулся за одним из стражников, который сопровождал их процессию.

Они долго шли по лабиринту тускло освещенных коридоров, петляя по бесконечным закоулкам. Стены каземата были мрачными, гнетущими, невольно вызывающими беспокойство и безотчетное чувство настороженности. Кругом – ни души. Путник не оглядывался по сторонам, стараясь не поддаться эмоциям, подсознательно давившим на него при виде глухих, безучастных ко всему стен, готовых вот-вот зажать в каменные тиски. Дорога назад заказана, следовало идти только вперед, надеясь на скорейшее окончание пути.

После долгого блуждания впотьмах они, наконец, вышли в освещенное помещение и остановились перед массивной дверью, на которой было изображено что-то непонятное, но вроде бы знакомое, заставляющее напрячь память путника. Сопровождающий их стражник приказал ждать, а сам скрылся за дверью. Трое оставшихся переглянулись между собой, как бы подбадривая друг друга. Странник прислонился к стене и молча уставился на дверь, ожидая своего часа. Через некоторое время дверь отворилась. На пороге появился человек, одетый во все черное. Он внимательно посмотрел на стоящих людей и молча ткнул пальцем в одного из них, приглашая следовать за собой. Дверь бесшумно, но тяжело закрылась за ним.

Путник остался стоять, ощущая спиной холод от безмолвной стены. Он вновь взглянул на дверь. «Странно, – подумал он, – что-то знакомое просматривается в этом нелепом изображении на двери. Но вот что это?» Вроде бы он никогда не видел этот рисунок. Четыре лапы с когтями, как бы царапающие воздух и устремленные ввысь. Покрытое густой шерстью тело с изгибом внизу. С левой стороны тело завершается хвостом, изогнутым дугой по направлению к середине рисунка. Хвост переходит в голову то ли змеи, то ли дракона с разинутой пастью и высунутым языком-жалом. Правая часть туловища напоминает собой перевернутое изображение человека, держащего в руках лук с натянутой тетивой, впечатление такое, что этот перевернутый человек стремится поразить дракона, а тот в свою очередь собирается проглотить смельчака. И все это соединено вместе, как бы олицетворяя союз животного и человека, готовых нанести смертельный удар друг другу. «Что за странный символ! – невольно подумал путник. – Интересно, что бы он мог означать?»

Оторвав свой взгляд от двери, путник прикрыл глаза. Постоял немного, как бы отрешаясь от увиденного. Потом вновь взглянул на изображение. Нет, он незнаком с этим рисунком. Но какие-то детали ему до боли напоминают нечто такое, что он где-то уже видел. Дракон, человек, общая для них верхняя часть с четырьмя лапами. «Постой, постой, – воскликнул он про себя! – Да это же копия грузинской миниатюры XI века под названием “Стрелец”. Ну да, конечно. Только почему-то перевернутая. И как он сразу не догадался. Однако не понятно, зачем надо было переворачивать все изображение. Бред какой-то. А может быть, это эмблема Великого Суда, имеющая свой скрытый смысл?! Но какой? В чем смысл данной эмблемы? И что отсюда вытекает?»

Он терялся в догадках, размышляя над столь необычным изображением. Пытался объяснить себе, что это значит, но ничего не мог понять. Да ему и не дали подумать. Дверь неожиданно открылась, и тот же самый человек в черном, который выходил в первый раз, взглянул на путника, ткнул в него палец и повел за собой.

Просторная комната, куда вошел путник, являла собой необычайное зрелище. Слева горел огромный камин, напоминающий гигантский костер времен Инквизиции, на котором некогда сжигали еретиков, ведьм, инакомыслящих. Справа на полу зияло отверстие, похожее на пропасть, словно здесь совершался древний обряд жертвоприношения во имя ублажения и задабривания разгневанных богов. В глубине комнаты, у стены стоял длинный, массивный стол. За ним в молчаливой, торжественной, но непринужденной позе сидело двенадцать Вершителей Судеб. Над их головами красовалось точно такое же изображение, которое спутник видел на входной двери. Одетые в черное одеяние Вершители Судеб добродушно смотрели на вновь входящего, будто приглашая его к откровенному, дружескому разговору.

Путника вывели на середину этой странной комнаты. Предложили ему стать на колени так, что левая сторона его лица оказалась освещенной языками пламени, а правая находилась в тени. Между коленями путника, как раз посередине, будто его расчленили на две части, оказалась белая линия. Левая щека оказалась объятая жаром, исходящим от камина, в то время как правая щека продувалась холодными струями воздуха, идущего из отверстия-пропасти, леденящими душу.

Путник приподнял голову и только тут заметил, что он находится в центре круга, разделенного белой линией на две равные половины. На одной из них, что находилась слева от него, большими буквами было написано непонятное ему слово «ОЛЗ». На правой половине круга было начертано «ОРБОД». Впереди его, пересекая белую линию, проступали еще два незнакомых и странных слова «АДОБОВС» и «ЯИТАРКОМЕД». И наконец, на торце стола, за которым восседали Вершители Судеб, красовалась замысловатая надпись: «ОТК ЕН С ИМАН, ТОТ ВИТОРП САН». Путник ничего не понял из написанного, обратив внимание лишь на рифму «ИМАН» – «САН» и предположив, что это какое-то мудрое изречение, являющееся девизом Великого Суда.

Один из Вершителей Судеб, занимавший центральное место за столом, весьма представительный, с седеющими висками, довольно неопределенного возраста, хотя и не старый, поднял лежащий перед ним молоток и ударил им по большому медному блюду. Раздался громкий звук, глухо отозвавшийся во всех углах комнаты.

– Великий Суд готов выслушать тебя, незнакомец, – торжественно произнес обладатель молотка. – Мы, Вершители Судеб, хотим знать Правду и только Правду. Будь честным и искренним в своих ответах на наши вопросы. Но сперва скажи, с открытым ли сердцем и чистой душой ты предстаешь перед Великим Судом?