Текст книги "80 лет. Жизнь продолжается"

Осенью я поехал в Москву для сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру. В Институте философии выбрал сектор критики современной буржуазной философии Запада, поскольку ранее, когда был на стажировке в МГУ, познакомился с сотрудниками данного сектора и доктор философских наук Н. Юлина прислала отзыв на мою дипломную работу. У меня были сданы два кандидатских экзамена, оставалось только сдать в аспирантуру экзамен по истории партии и истории философии. Я понимал, что история партии – это такой экзамен, где можно получить «хорошо» и, следовательно, поступление в аспирантуру будет под вопросом. Поэтому на консультации я поговорил с преподавателем, в результате чего экзамен по истории партии сдал на «отлично». При собеседовании с директором Института философии П. Копниным встал вопрос о моей прописке в Москве. Но поскольку я был холост, а П. Копнин ранее работал в Киеве и понимал, что нужно что-то делать с пропиской, то он решил, что за три года в аспирантуре, возможно, удастся разрешить молодому человеку этот вопрос. Так я был принят в аспирантуру в Институт философии.

Мне предоставили общежитие от Академии наук СССР в центре Москвы на Малой Бронной, где я жил в комнате с одним аспирантом-юристом, приехавшим из Молдавии. В том же общежитии были и другие аспиранты, специализирующиеся в различных науках, от юриспруденции до лингвистов. Помимо занятий в тех или иных институтах Академии наук, заседаний на секциях, хождения в библиотеки, мы в общежитии проводили вечера, занимались спортом. В общей комнате общежития, где мы смотрели телевизор, был настольный стол для игры в теннис. Я увлекся теннисом, тренировался и добился некоторого успеха. Каждую пятницу небольшая компания ходила в Чернышевские бани, где мы парились с веником и отдыхали. Позднее, когда я закончил аспирантуру и был принят на работу в Научный совет по научно-технической революции, по иронии судьбы я был на заседаниях комиссии, которая проходила в здании Государственного комитета по науке и технике, построенного вместо снесенного здания, где ранее располагалась Чернышевская баня.

1972–1973 гг.

На первом и втором курсах аспирантуры я стал ходить в театры Москвы. Недалеко от общежития были театры Маяковского, на Малой Бронной, Сатиры и Современник, который в то время был у станции метро «Маяковского». Стипендия в аспирантуре была 70 рублей, и понятно, что ее не хватало на покупку билетов в различные театры, включая Большой. Приходилось брать дешевые билеты на балкон, а в перерыве между спектаклями занимать те места в партере, которые были пустыми. Или в театре на Малой Бронной удавалось проникнуть со служебного хода без билета и подчас стоять, поскольку не было свободных мест. Помню, что однажды я за 17 дней был 15 раз в московских театрах, но это было пиком моего увлечения театральным искусством. Позднее я проводил все свободное время в библиотеке им. Ленина, конспектировал книги и статьи для написания кандидатской диссертации, а также те работы, которые были связаны с постижением психоаналитических идей и концепций, привлекших мое внимание, когда был студентом философского факультета ЛГУ.

Научным руководителем кандидатской диссертации был доктор философских наук Л. Митрохин, возглавлявший сектор критики современной буржуазной философии Запада в Институте философии. В этом секторе я многому научился, поскольку сотрудники сектора были специалистами в своей области, занимались не столько критикой, сколько знакомством с зарубежной философией, включая позитивизм, экзистенциализм, структурализм и иные направления. Во время моей учебы Л. Митрохин ездил в командировку в США, откуда привез ряд книг на английском языке, включая работу В. Райха «Функции оргазма», которою передал мне для прочтения, поскольку он знал, что я интересуюсь психоанализом. Надо сказать, научный руководитель моей диссертации был просто находкой для меня, так как он не давал никаких советов, практически не торопил с диссертацией, полагая, что диссертант сам знает, как необходимо писать, и если возникнут вопросы, то всегда может обратиться к нему. Я писал какие-то отчеты в аспирантуру, Л. Митрохин пописывал необходимые документы, не вникая в суть вопроса. Но за несколько месяцев до завершения аспирантуры он поинтересовался, как обстоят дела с написанием текста диссертации. Через месяц я принес научному руководителю полностью написанную кандидатскую диссертацию на тему «Современная буржуазная социально-критическая мысль США».

На секторе обсудили текст диссертации, сделали критические замечания и рекомендовали вынести на защиту. Вторая глава диссертации была посвящена феноменологическому анализу категории «отчуждения», неофрейдистской социальной критике и левому радикализму, что частично было в дипломной работе на философском факультете ЛГУ. Диссертация имела 239 страниц, литература составляла 233 книги и статьи, среди которых были две работы З. Фрейда на русском языке и десять произведений Э. Фромма на английском языке. К тому времени вышли три мои статьи по теме диссертации в журналах «Вопросы философии» (1972) и «Философские науки» (1971), а также статья в сборнике философского факультета МГУ (1969), когда я был на студенческой конференции годом раньше. На Ученом совете Института философии моя кандидатская диссертация была принята к защите, назначены оппоненты. В отличие от текста диссертации, который он, видимо, мало смотрел, мой научный руководитель тщательно проверил текст реферата, сделал поправки, чтобы не было осложнений при защите. Так, он посоветовал внести в реферат предложение о рабочем классе, чего не было в тексте диссертации. И действительно, когда при защите кто-то из членов Ученого совета усомнился в том, что в диссертации отстаивается марксистко-ленинское учение о рабочем классе, я привел ту цитату из реферата, которую посоветовал научный руководитель, более опытный в тонкостях прохождения работы при защите. Кандидатская диссертация была защищена 16 ноября 1972 года, то есть прошел один день после завершения аспирантуры.

За три года учебы в аспирантуре у меня в жизни произошли личные изменения. На первом курсе летом я поехал в Боровичи, думал, что придется жениться на Ире. Однако, когда встретился с родителями Иры, понял, что они скрывают истинное положение вещей. Дело в том, что на огнеупорный комбинат приехал в командировку инженер из Главка (Москва). Мужчина был старше Ирины лет на 12–15. И судя по всему, Ирине и ее родителям надоело мое неустанное стремление учиться, «отодвигая» на потом создание семьи. Мужчина сделал Ирине предложение, и она вышла за него замуж и уехала в Москву. Я неожиданно оказался свободным человеком.

Тем же летом я устроился на сезонную работу. Грузил вагоны кирпичом или разгружал овощи. За лето заработал свой первый капитал, который не потратил, а приберег на будущее. В сентябре вернулся в Москву, усиленно занимался над теми проблемами, которые относились к диссертации. Последующие несколько лет я пропадал в Ленинской библиотеке, читал книги, журналы и записывал все, что находил в спецхране и в общем зале, пока не защитил кандидатскую диссертацию.

Поскольку у меня не было московской прописки, то меня не могли оставить сотрудником в Институте философии. К тому времени я познакомился с академиком Ойзерманом, который переговорил с академиком Д. Гвишиани на предмет моей работы в Научном совете по научно-технической революции. Д. Гвишиани был зятем Косыгина, он возглавлял данный совет и был заместителем Государственного комитета по науке и технике. Во всяком случае, зная о моей ситуации, меня оформили стажером-исследователем в Институте философии. Одновременно сотрудники Научного совета по научно-технической революции ходили в Моссовет относительно моей прописки, но, к сожалению, что-то не получилось.

Поскольку, будучи студентом ЛГУ, я выступал на конференции в Институте марксизма-ленинизма и познакомился с некоторыми сотрудниками, то пришлось обратиться к ним. Мне сказали, что если у меня будет подмосковная прописка, то меня возьмут в этот Институт и через некоторое время дадут жилье, в результате чего я стану москвичом. Я переговорил со своей тетей, которая была врачом в Солнечногорске, о приобретении подмосковной прописки. Мы нашли вариант продажи полдома, стали оформлять документы, и вскоре у меня была бы подмосковная прописка. Но так уж получилось, что в тот момент (об этом скажу позднее) я получил московскую прописку.

Поскольку работа в Институте марксизма-ленинизма меня не привлекала, то, получив московскую прописку, в январе 1973 года я стал младшим научным сотрудником в Научном совете по научно-технической революции АН СССР и ГКНТ. Так началась моя работа в Академии наук, поскольку Научный совет был формально и официально прикреплен к Институту по общественным наукам.

Академия наук

Председателем Научного совета был Д. Гвишиани. Поскольку он был занят (возглавлял пост заместителя Государственного комитета по науке и технике), то фактически руководителем был Р. Хасбулатов, который писал докторскую диссертацию по экономике. В Научный совет входили сотрудники, специализирующиеся в области философии и экономики. Мы делали доклады, печатали статьи, проводили исследования. В частности, я опубликовал свою первую книгу «Философия социального критицизма в США (М.: Наука, 1976. 206 с.). Вскоре мы выпустили работу «Научно-техническая революция и кризис современной буржуазной идеологии» / ред. кол. Д. М. Гвишиани, Т. И. Ойзерман, В. П. Желтова, В. М. Лейбин. М., 1978. 407 с.

Х Международный гегелевский конгресс, 1974 г.

Кроме того, в 70-е годы я участвовал в разных конференциях, причем не обязательно по тематике Научного совета. Поскольку мои интересы лежали в области философии, то помимо исследований в области научно-технической революции, я проявлял интерес к традиционным вопросам, связанным с историей философии. Так, в 1974 году я принял участие в Х Международном гегелевском конгрессе, который проходил 26–30 августа.

Через некоторое время в Научный совет пришел доктор философских наук И. Новик, который объединил философов. Среди специалистов по экономике были разные трения, в результате чего Красавин одержал верх над Р. Хасбулатовым, который перестал быть руководителем Научного совета. Кстати сказать, через несколько лет Красавин и Р. Хасбулатов ушли в политику: Красавин был помощником Б. Ельцина, а Р. Хасбулатов – спикером Думы.

В 70-е годы я сотрудничал с журналом «Новые книги за рубежом по общественным наукам». Делал рефераты на научные книги, которые публиковались в двух изданиях: для научных сотрудников и для членов ЦК. Однажды я делал реферат на книгу, посвященную исследованию гомосексуализма в США. Реферат с интересом читали в редакции журнала, но решили опубликовать его только для членов ЦК. Точно по тому анекдоту, который был в то время распространен: «Если двое мужчин целуются, то это не обязательно гомосеки, а скорее генсеки». Гонорары за рефераты, а их было более 40, как и гонорары за чтение лекций в различных городах страны по обществу «Знание», я не тратил, в результате чего через несколько лет приобрел сборный домик на шесть соток земли, выданной безвозмездно, так как к тому времени в семье было трое детей.

На официальном уровне я занимался исследованиями по научно-технической революции. В свободное время я по-прежнему интересовался психоаналитическими идеями, готовил книгу, которая вскоре была опубликована: «Психоанализ и философия неофрейдизма» (М.: Политиздат, 1977. 246 с.). Тираж достигал 50 тысяч экземпляров. Вскоре книга была переведена на арабский, венгерский, чешский языки.

Мама и я, 1975 г.

Кстати сказать, я хотел посвятить данную книгу маме, которая умерла в 1976 году от рака. Но в редакции политиздата не было такого прецедента, в результате чего мое посвящение памяти мамы не состоялось. Надо сказать, что время от времени моя мама приезжала в Москву, познакомилась с Галей и ее родителями, нянчилась с внучкой, которая родилась в 1974 г. Последний раз она приезжала осенью 1976 года, и хотя была возможность устроить ее в подмосковный санаторий, но мама поспешила вернуться в Боровичи, видимо, чувствуя себя плохо и не желая обременять нас с Галей.

Когда нам сообщили, что мама умерла в больнице, мы с Галей поехали в Боровичи. Я бегал по инстанциям, пока мне не разрешили похоронить маму в могиле, где лежала моя бабушка. Мы были на похоронах, на которых присутствовали учителя, соседи, друзья. За несколько месяцев до смерти моя мама приобрела холодильник в кредит, поскольку его никогда в доме не было. Холодильник предназначался для маленькой внучки, если мы приедем в Боровичи. Пришлось погасить кредит, а потом продать холодильник. Все оставшиеся вещи мы раздали соседям. Я взял с собой в Москву только те художественные книги, которые собирала мама.

Вернувшись в Москву, я окунулся в исследовательскую работу. Через три года моего пребывания младшим научным сотрудником в Научном совете поступило предложение о переходе во Всесоюзный научно-исследовательский институт АН СССР и ГКНТ. В июне 1977 года все философы Научного совета оказались в данном институте, директором которого был Д. Гвишиани. Мы вошли в лабораторию, которую возглавил И. Новик, при философско-социологическом отделе во главе с доктором философии Н. Лапиным.

Могила в городе Боровичи, где похоронены бабушка и мама, 1976 г.

Отдел занимался научными исследованиями, связанными с глобальными проблемами, с моделированием глобальных и региональных процессов. Как только я перешел в данный институт, мне было поручено подготовить обзор по Римскому клубу (Международная общественная организация, объединяющая около 100 предпринимателей, политических деятелей, доверенных экспертов, ученых различных стран, возникшая в апреле 1968 года). Представители этого клуба должны были приехать в Москву, поэтому я не только подготовил обширный обзор по Римскому клубу, но и участвовал на встрече с Д. Медоузом, Э. Ласлом, Э. Пестелем. Через несколько лет вышла моя книга «“Модели мира” и образ человека. Критический анализ идей Римского клуба» (М., Политиздат, 1982. 255 с.). Книга, тираж которой был 70 тысяч, была переведена на болгарский, венгерский, чешский языки. Позднее я подарил эту книгу президенту Римского клуба А. Печчеи, который мне прислал свою книгу «Человеческие качества» (1977) с дарственной надписью.

Как и раньше, я занимался на два фронта. На официальном уровне исследовал глобальные проблемы, на неофициальном – готовил докторскую диссертацию по психоанализу. Фактически докторская диссертация была подготовлена в Научном совете в 1975 году. В Институте философии, где я проходил аспирантуру, обсуждалась моя диссертация, и она была рекомендована Ученому совету. Однако дирекция решила, что по данной теме есть статьи, но нет книги, которая необходима для прохождения в ВАКе. И только когда была опубликована книга, через два года Ученый совет поставил мою докторскую диссертацию на защиту, что имело место в 1979 году.

Так уж случилось, что не по моей вине защита докторской диссертации не состоялась несколько лет. Когда в 1979 году состоялся Ученый совет, где должно было быть обсуждение моей диссертации, не было кворума членов совета, поскольку не пришли те, кто голосовал против той докторской диссертации, которую ранее «зарубили» философы, и один из вопросов был вынесен в повестку дня. Через некоторое время Ученый совет собрался еще раз. Но опять не было кворума, так как предыдущий претендент оспаривал решение Ученого совета. Наконец, ВАК своим решением разогнал Ученый совет по защите докторских диссертаций. И только в 1981 году был собран новый Ученый совет по истории философии, на первом заседании которого обсуждалась моя докторская диссертация «Психоанализ и современный неофрейдизм. Историко-философский анализ фрейдизма». Защита была успешной, и феврале 1982 года ВАКом была присуждена степень доктора философских наук. Это случилось за несколько дней до того, когда мне исполнилось 40 лет.

Поскольку это было сложное время, не было продуктов питания, да и туалетная бумага была в дефиците, то я написал к сорокалетию со дня рождения иронические стихи.

Вот стукнуло мне сорок

 
Вот стукнуло мне сорок
Восьмого марта. Рок.
Давно ли между елок
Я бегал без порток!
 
 
Теперь ношу я джинсы,
Хожу аж в докторах.
Неведомый срок жизни
Отмерил мне Аллах.
 
 
Отмерить-то отмерил,
Да только не сказал.
Аллах – не сивый мерин,
Который классно врал.
 
 
Аллах. Вот бедолага!
Не ведал жизни, гид,
Что некая бумага —
Сегодня дефицит.
 
 
Ведь без нее отныне,
Живи хоть сотню лет,
Душа скорбит и стынет,
Хиреет туалет.
 
 
С прогнозами проштрафил,
Но я Аллаха чту,
Смотрю на белый кафель,
Имея лишь мечту:
 
 
Дожить бы до такого,
Икры наевшись впрок,
Чтобы, как в детстве, снова
Побегать без порток.
 

Занимаясь историей психоанализа вне официальной работы в академическом институте, я познакомился с грузинским философом А. Шерозией. Он готовил книгу «Психика, сознание, бессознательное», попросил стать меня ее редактором и пригласил на Международный симпозиум по проблеме бессознательного, который планировался на 1979 год. К Международному симпозиуму в 1978 году вышло три тома «Бессознательное: природа, функции, методы исследования», под общей редакцией А. Прангашвили, А. Шерозия, Ф. Бассин. В первом томе была моя статья «З. Фрейд и К. Юнг: попытки психоаналитического решения проблемы бессознательного». Я участвовал в этом Международном симпозиуме, который проходил в Тбилиси с 1 по 5 октября. Познакомился с рядом зарубежных ученых, включая С. Леклера, Дж. Поллака, Р. Якобсона. С директором чикагского института психоанализа Дж. Поллаком вел переписку в течение ряда лет. Через несколько дней после завершения симпозиума мне позвонил Г. Ансбахер, который, будучи в Москве с женой, отыскал мой адрес. Он был профессором одного из университетов США, специалистом по индивидуальной психологии А. Адлера. Я пригласил его с женой к себе домой. Его жена в Вене музицировала с А. Адлером, который обладал хорошим голосом. С четой Ансбахер у нас установились деловые отношения. Благодаря Г. Ансбахеру появилась моя первая статья в зарубежном журнале «Индивидуальная психология» и состоялась переписка с Александрой Адлер (дочерью А. Адлера), Евой Дрейкурс (дочерью продолжателя индивидуальной психологии Р. Дрейкурса) и Г. Мозаком.

По тематике Академического института я принял участие в работе XIV Всемирного конгресса политической науки, состоявшегося в Вашингтоне с 28 августа по 1 сентября 1988 года. В ряде специальных докладов рассматривались перспективы глобальных политических исследований, поскольку тема вашингтонского конгресса была «К глобализации политической науки». На одном из исследовательских комитетов рассматривались проблемы психополитики, где некоторые зарубежные ученые делали доклады о мировых лидерах и политическом поведении глав государств, используя психоаналитические идеи, связанные с детскими переживаниями и внутрипсихическими конфликтами. Я присутствовал на этом комитете и познакомился с психоаналитиком В. Волканом, который позднее посылал мне в Москву журнал, где он был редактором.

У Капитолия в Вашингтоне, 1988 г.

Нью-Йорк, выступление музыкантов, 1988 г.

Американская семья Периманнов в Миннесоте, 1988 г.

Наша делегация провела две недели в США. Мы побывали не только в Вашингтоне, но и в Нью-Йорке, Чикаго и других городах различных штатов. Знакомились с американцами, ходили на экскурсии, в музеи. В то время отношения России и США были настолько дружескими, что американцы проявляли неподдельный интерес к русским, приглашая их домой в гости. Так, в Миннесоте я с коллегой был приглашен в дом к одной американской семье, где мы провели вечер. Интересно, что, когда мы сидели за столом, у моего коллеги сломалась вилка, в результате чего все американцы засмеялись, говоря о том, что русские люди – богатыри. Вечером, когда было довольно прохладно, американская семья дала мне свитер с изображением миннесотского университета. На прощание они подарили мне этот свитер, который до сих пор я храню как память о дружбе с этой гостеприимной американской семьей, с которой я длительное время переписывался.

Когда мы были близ Чикаго в маленьком городке Милуоки, то красота этой местности мне так понравилась, что возникли стихотворные рифмы, как это было не раз и в армии, и в пионерском лагере «Союз» МИД, и в Академическом институте.

Милуоки

 
Память – времени сроки.
Чувства – раскопок курган.
Мне грезятся все Милуоки,
Озерная гладь Мичиган.
 
 
Вечернее солнце садится,
Прощаясь с расхристанным днем.
Простые и добрые лица,
Сердечный домашний прием.
 
 
И вот уже дружбы нетленной
Зажегся огонь среди круч,
Как будто во мраке Вселенной
Блеснул ослепительный луч.
 
 
Молчит благовейно стихия.
То брачный союз насовсем
Скрепляют матерь Россия
И звездный дядюшка Сэм.
 
 
Букеты цветов алооки,
Наводят пьянящий дурман.
Мне грезятся все Милуоки,
Озерная гладь Мичиган.
 

Начиная с 90-х годов работа в нашем отделе Академического института сопровождалась сменой исследовательской деятельности. Вместо глобальных проблем и глобального моделирования мы стали заниматься системными исследованиями. Это было связано с тем, что к нам в отдел перевели сотрудников из другого института, включая И. Блауберга, В. Садовского и других. Кроме того, Н. Лапин перешел работать в Институт философии, в результате чего наш отдел возглавил В. Садовский. Всесоюзный научно– исследовательский институт АН СССР и ГКНТ стал именоваться Институтом системного анализа РАН, где регулярно раз в год осуществлялся выпуск журнала «Системные исследования».

Будучи первоначально младшим научным сотрудником, со временем я стал старшим научным сотрудником и, наконец, ведущим научным сотрудником Института. Вел научную работу, выступал с докладами, печатал статьи в журнале «Системные исследования», выпускал коллективные труды. Кроме того, на различных праздниках и днях рождения сотрудников отдела выступал с куклами перед детьми на Новый год, читал собственные стихи, посвященные 8 марта и юбилярам.

В 1991 году я выступил официальным оппонентом на докторской диссертации А. Н. Чумакова, посвященной глобальным проблемам. Впоследствии он стал ведущим специалистом по вопросам глобализации, главным редактором журнала «Век глобализма».

В научном плане я организовывал публикацию работы «Моделирование процессов мирового развития и сотрудничества» (под ред. Е. П. Велихова, Д. М. Гвишиани, В. М. Лейбина. М., 1991). Опубликовал книгу «Глобалистика, информация, системные исследования», первая часть которой под названием «Глобалистика» вышла в 2007 году (М.: Издательство ЛКИ. 208 с.), а вторая часть «Информация, системные исследования» вышла в 2008 году (М.: ЛЕНАНД. 200 с.).

В конце февраля 1997 г. я поехал в командировку в Эвенкию. Это было связано с социологическими исследованиями, когда мне и одному из сотрудников отдела предложили провести опрос граждан в поселке Тура Красноярского края. Мороз был 45 градусов, но мы находились в комфортабельных условиях и не мерзли. Через два дня мне пришлось лететь на маленьком самолете еще в один поселок. Меня снабдили унтами, дали дубленку, поскольку в самолете был настоящий мороз. В самолете было всего 4 человека. Одна женщина возвращалась из больницы с младенцем, которого кормила грудью. Она согревала его своим телом и на мой вопрос «Не простудится ли грудной ребенок» спокойно отвечала: «Ну что ж, значит, снова в больницу». Когда я прибыл в поселок, то мороз был 51 градус, меня поселили в деревянный домик для геодезистов. Спал в унтах на кровати, поскольку на полу все замерзало. Если необходимо было пойти в уборную, то надо было пройти по улице десять метров от домика. Мороз был такой, что даже струйка тут же замерзала. Но вот, когда я вернулся в поселок Тура, где было 45 градусов мороза, я мог ходить по улицам даже в ботинках. Возвратился в Москву как раз перед 8 марта, когда в Институте системных исследований мы праздновали Женский день и мое 50-летие.

Одновременно я занимался и той темой, которая не входила в официальную академическую деятельность. Речь шла о психоанализе, которому я посвящал значительное время, публикуя те или иные статьи и книги. Так, в 1990 г. вышла из печати моя книга «Фрейд, психоанализ и современная западная философия» (М.: Политиздат. 397 с.), где я рассматривал не только предысторию возникновения психоаналитических идей, но и различные направления в психоанализе, включая экзистенциальный психоанализ, структурный психоанализ, герменевтический психоанализ. Книга вышла в издательстве «Политиздат», тираж ее составлял 50 тысяч.

После смерти В. Садовского у нас в отделе сменилось название лабораторий и в соответствии со временем поменялась тематика исследований. Сотрудники стали заниматься проблемами информации. В системе науки произошли структурные изменения, в результате чего Институт системного анализа РАН вошел в Федеральный исследовательский центр «Информатики и управления» РАН. Поскольку правительство хотело увеличить денежные ставки научным сотрудникам, то институтам и центрам было предложено сократить число сотрудников, чтобы повысить зарплату оставшимся на работе. Дирекция Института системного анализа пошла по такому пути, когда научным сотрудникам предлагалось добровольно написать заявление о своем уходе. Поскольку мне было более 75 лет, то мне предложили уволиться с работы по собственному желанию. К сожалению, в Институте создалась такая обстановка, что добровольное отправление на пенсию не сопровождалось ни почетом, ни благодарностью за труд, который был на протяжении многих лет. В конце концов, я написал заявление об уходе из Института в феврале 2018 года. Так закончилась моя деятельность в системе РАН, где я был в исследовательском Институте 41 год, а учитывая аспирантуру, стажировку и работу в Академии наук СССР и Российской академии – почти 50 лет.

Портрет неизвестного художника (карандаш), 2005 г.