Текст книги "80 лет. Жизнь продолжается"

Так и повелось в их семейной жизни, что каждый был как бы сам по себе. И только маленькая дочь своим неподражаемым щебетанием и сказочно-прелестной улыбкой поддерживала атмосферу сердечной привязанности и служила шатким мостом, перекинутым через невидимо разрушаемые берега семейной идиллии, подмываемые бурлящим потоком неутоленной любви. Позднее, когда Галка пошла в школу и у нее появились свои, скрываемые от родителей тайны, привязанности и интересы, этот шаткий мостик уже не мог связывать между собой подмытые берега. Те берега, которые безучастно, молчаливо и обреченно смотрели в омуты и водовороты, засасывающие в свои темные глубины песок и камни, срывающиеся с обнаженной и незащищенной крутизны.

Уезжая в командировку, Вадим не задумывался над тем, как и с кем проводила вечера его жена. Почему-то он был уверен, что Ларису ничего не волнует, кроме здоровья их дочери. Иногда, укладываясь спать в гостиничном номере, перед ним всплывала одна и та же картина: сладко спящая дочь, обнимающая любимую игрушку, и Лариса, устроившаяся в кресле возле вишневого цвета торшера и читающая новый французский роман.

Для Вадима было полной загадкой то, откуда его жена доставала художественные французские книги. Однако он никогда не спрашивал ее об этом, лишь порой подшучивая над ее увлечением и полагая, что именно таким образом Лариса компенсирует свои девичьи мечты о сказочном принце, увозящем ее в далекие экзотические страны. Если бы кто-то сказал ему, что его жена способна увлечься не героем французского романа, а коллегой по работе или незнакомым мужчиной, случайно встретившимся на улице, то он бы только посмеялся над этой неудачной шуткой. Да, между ними нет большой любви, делающей женщину самым счастливым человеком на свете. Но нет и тех разъедающих душу ссор, которые часто происходят в иных, с виду добропорядочных семьях и нередко отравляют жизнь раздраженных супружеских пар, вечно недовольных друг другом.

Сам Вадим не был аскетом. Нельзя сказать, чтобы он волочился за прекрасным полом. Напротив, его не обуревали любовные страсти, ради удовлетворения которых он мог бы потерять голову. Порвать со своей семьей и начать совершенно иную жизнь с одной из молодых, привлекательных девушек, обожавших его на работе и неоднократно оказывающих ему недвусмысленные знаки внимания. Тем не менее Вадим иногда позволял себе иметь такие отношения с женщинами, о которых его жена ничего не знала. Но сам он не испытывал большого удовольствия от кратковременных встреч, никогда не искал их, а если ему приходилось оказываться в объятиях какой-нибудь женщины, то инициатива, как правило, исходила не от него.

Несмотря на то что между ними с Ларисой давно сложились не то чтобы ровные, но какие-то отрешенно-безразличные отношения, притупившие чувство восхищения и восторга, возникавшие лишь в первые месяцы после его женитьбы, Вадим по-своему был привязан к жене. Знакомство с Иннокентием Владимировичем вызвало удивленную радость от того, что все же есть счастливые люди на свете, хотя сам он при этом испытывал чувство досады за свою жизнь, не наполненную сокровенным смыслом бытия. И все же он не допускал даже мысли, что каким-то образом необходимо разорвать семейные узы, оказавшиеся не столь притягательными, но и не настолько обременительными, чтобы лишить себя привычного уклада жизни. Поэтому для него было совершенно неожиданным, когда однажды вечером Лариса без малейшего волнения в голосе обратилась к нему. Отложив книгу в сторону и повернувшись к телевизору, где муж смотрел какую-то передачу, она со свойственной ей прямотой спокойно сказала:

– Извини, Вадим, но я решала уйти от тебя. Так будет лучше.

– Для кого лучше? – не отрываясь от телевизора, переспросил он, еще не осознавая происходящего и обращаясь к жене с вопросом скорее по привычке, чтобы создать видимость поддержки разговора, вовсе его не интересовавшего.

– Для меня и для тебя. Ведь мы оба давно не любим друг друга, и ты это прекрасно знаешь.

– Постой, о чем ты говоришь? – переспросил муж, до которого наконец-то дошел смысл слов, сказанных женой. – Ты что, действительно собираешься уйти из семьи? И что это на тебя нашло?

Вадим приглушил звук телевизора и, повернувшись к Ларисе, с недоумением посмотрел на ее немного утомленное и побледневшее лицо. Только теперь он понял, что его жена серьезна как никогда, а начатый ею разговор внутренне выстрадан и неотвратимо подводит к той последней черте их многолетних отношений, за которыми стоит пропасть отторжения и отчуждения.

– Эх, Вадим! Да разве у нас есть семья? Ты сам по себе. У нас с Галкой своя жизнь, которая тебя мало интересует.

– Это не так, вернее не совсем так, Лариса.

– Нет, дорогой Вадим, именно так. И тебе это хорошо известно. Впрочем, сейчас уже не имеет смысла об этом говорить. Я действительно ухожу от тебя.

Лариса машинально поправила прядь волос, выбившуюся из-под заколки, слегка прикрыла глаза, а затем, словно справившись с минутной слабостью, навеянной каким-то далеким воспоминанием, вздернула вверх ресницы и внимательно посмотрела на мужа.

– Если тебя действительно интересует, как давно я пришла к данному решению, то могу сказать одно. Последние годы мне было особенно тяжело. Я поняла, что у меня нет больше сил делать вид, будто у нас с тобой все прекрасно. Но вот решиться на последний шаг все никак не хватало духу. И все же рано или поздно это должно было случиться. Так что не будем делать из этого ни трагедии, ни комедии. Завтра я уезжаю в другой город, где уже договорилась с работой. Надеюсь, это тебя не огорчит. Я просто уверена, что ты даже будешь рад моему отъезду. В самом деле, довольно притворяться. Как это ни прискорбно, но, несмотря на пятнадцать совместно прожитых лет, мы с тобой так и не стали близкими людьми, не способными жить друг без друга.

Вадим понимал, что его жена в чем-то глубоко права, хотя и не мог до конца осознать случившееся. Он все еще не мог поверить в то, что Лариса так запросто может уйти из дома, оставив его одного. А как же он будет жить? Неужели лишится дочери? Останется один-одинешенек в этой квартире, являвшейся немым свидетелем исподволь происходящей, точнее уже происшедшей ломки их семейной жизни?

Посмотрев в глаза мужу и тотчас догадавшись о его мыслях, Лариса спокойно заметила:

– Я уже говорила с дочерью. Она будет жить со мной. Надеюсь, будучи свободным и не обремененным семьей, ты еще сможешь найти свое счастье в жизни. А теперь давай спать. Завтра у нас с Галкой будет много хлопот, связанных с отъездом. Надо успеть собрать необходимые вещи и уладить некоторые формальности на работе. Спокойной ночи, Вадим! Да, если сможешь, подвези нас в пять часов вечера к вокзалу.

Прошло полгода с того памятного разговора Вадима с женой. Он проводил Ларису и дочь на вокзал, помог им сесть в вагон поезда. Давал какие-то советы, как лучше устроиться в купе, пытался шутить, говоря о том, что пусть посмотрят достопримечательности прекрасного города на Неве и возвращаются домой. Старался выглядеть бодрым, энергичным, неунывающим. Однако в глубине души ощущал гнетущую пустоту, тошнотворным комом подкатывающую к горлу и обжигающую ледяным дыханием предстоящего одиночества.

Только когда отошедший от перрона поезд, вильнув виновато хвостом, скрылся за поворотом убегающих в даль рельс, а смахивающие украдкой слезы или возбужденно радостные лица провожавших довольно быстро разошлись по своим неотложным делам, Вадим по-настоящему осознал непоправимость того положения, в котором оказался. И тут впервые в жизни он почувствовал неизвестную ему ранее боль, как будто острые, раскаленные на горячих углях иглы вонзились в растревоженное сердце, от чего внезапно потемнело в глазах и тело свело судорогой, будто через него пропустили электрический ток.

Вот и сейчас, вспоминая прощание на вокзале со своей женой и дочерью, Вадим ощутил глухие внутренние толчки в области сердца, поднимавшие волны смутного беспокойства. Беспокойства, перерастающего в чувство отчаяния от того одиночества, которое одолевает последние полгода и особенно остро дает знать о себе дома в вечерние часы, когда от нечего делать он сидит, уткнувшись в экран телевизора, и нет-нет да бросает свой отрешенно-тоскливый взгляд на пустующее кресло ушедшей от него жены.

Как бы отвечая на эти внутренние толчки, исходящие из глубины человеческой души, светло-голубые жигули взвизгнули потертыми шинами колес, миновав последний крутой поворот, и, вырвавшись на простор прямой асфальтовой ленты, помчались навстречу мерцающим огням приближающегося города. Еще минут пятнадцать езды – и машина остановится у девятиэтажного дома, в котором на фоне ярко освещенных окон лишь два окна будут печально смотреть своими темными глазницами на рассыпанные по небу звезды, словно безмолвно жалуясь на свою судьбу.

Черный шарик

Шел 1988 год. Электричка плавно отошла от перрона, набирая скорость, затем неожиданно дернулась и резко остановилась. Лопатки Виктора уперлись в спинку жесткого сиденья, а плюхнувшийся напротив его пожилой грузный мужчина, по инерции подавшийся всем телом вперед, неловко взмахнул руками и наступил на ногу, причинив нестерпимую боль.

– Извините, – хрипло пробасил мужчина, отодвигаясь назад.

Виктор ничего не сказал, хотя на языке вертелось замысловатое ругательство. «Старый хрен, – произнес он про себя. – Козел безрогий. Отрастил брюхо, наел харю, а удержаться не может». И хотя он понимал, что добродушно улыбающийся мужчина не виноват, тем не менее испорченное ранее настроение, усиленное болью в отдавленной ноге, поднимало волну душевного гнева и возмущения.

Под сиденьем что-то заурчало. Вагон задрожал, и электричка рванулась вперед, оставляя позади себя Ленинградский вокзал. За окном промелькнули привокзальные строения, в сгущающихся сумерках забрезжили огни однообразно тянувшихся высотных коробок. Виктор хмуро и тупо смотрел в окно на привычный безликий городской пейзаж, невольно задержав взгляд лишь на проплывающей мимо него Останкинской башне, взметнувшейся ввысь к облакам и, словно в документальном кино, проплывшей мимо него.

Устроившись поудобнее, втянув голову в плечи и привалившись к спинке сиденья, Виктор закрыл глаза, чтобы не видеть ни ерзавшего напротив мужчину, ни остальных пассажиров. Однако успокоения не пришло. Скорее наоборот, беспокойные, тревожные мысли стали усиленно бомбардировать сознание, выбивая из него языки пламени, обжигающие все внутри и вызывающие подкатившую к горлу тошноту, как будто угарным дымом заполнило легкие.

До чего же муторно на душе! И надо же было так фраернуться! Черт дернул идти в тот магазин! Сейчас бы не мучился и не переживал. И деньги были бы целы, и домой бы ехал в приподнятом настроении. А теперь, что он скажет Нинке? Да, она его загрызет, как только узнает, что он не только ничего не купил из заказанного ею, но и остался без денег. Всю жизнь будет пилить за эти несчастные двести пятьдесят рублей. Будь они трижды прокляты! Нет, надо что-то придумать. Иначе от попреков жены житья не будет.

Промелькнувшие в голове мысли вызвали тягостное чувство вины, нарастающее по мере того, как Виктор представлял картину своего возвращения домой. Нинка в замызганном халате, с бигудями на голове, сидящая на краю измятой постели. Ее срывающийся на крик писклявый голос, наводящий беспросветную тоску. Опять будет давить на психику и попрекать его почем зря. Не зря, конечно. Двести пятьдесят рублей не валяются на дороге. За них надо горбатиться целый месяц. А тут были денежки, и нет их. В один миг испарились неизвестно куда. Ну как объяснить это Нинке? Рассказать ей все, как было? Не поймет. Только еще сильнее начнет психовать. Может быть, сказать, что потерял? Запричитает, заругается, непременно обзовет растяпой, а то и пустит четырехэтажным матом. Это у нее здорово получается, особенно когда войдет в раж. А если рассвирепеет, то лучше не подходи. Запустит тем, что под руку попадется. Злющая становится, стерва, когда речь заходит о деньгах. Потерял!? Легко сказать. А что будет потом? Нет, знаю я Нинку, как облупленную. Лучше об этом не заикаться. Себе дороже. Вот жена Кешки поняла бы. Во всяком случае, не стала бы кидаться, словно разъяренная тигрица. Скорее пожалела бы, успокоила. Не то что Нинка, вот шебутная баба! Заводится с полуоборота. Только заикнись об исчезнувших деньгах. Такой хай поднимет, хоть из дома беги.

Виктор поежился. Услышав неожиданно поднявшийся в вагоне шум, приоткрыл глаза. В проходе маячили контролеры. Один из них повышенным голосом требовал уплатить штраф за безбилетный проезд. Суетливая толстушка, в синей куртке и в шапочке с желтым помпоном, пыталась объяснить контролеру, что, опаздывая на электричку, не успела купить билет. А следующая электричка идет только через час. Давайте, говорила толстушка, я вам сейчас заплачу за проезд. Поспешно достала из сумочки мелочь и все пыталась всучить ее старшему контролеру. Но тот неумолимо стоял над душой. Виктору достаточно было взглянуть на непреклонное лицо контролера, чтобы уяснить себе возникшую ситуацию. Влипла толстушка, не отделаться мелочью, придется выкладывать три рубля.

Порывшись в кармане, Виктор извлек из него помятый билет и протянул его высокому худощавому парню с красной повязкой на рукаве. Тот повертел билет, пробил на нем дырку и вернул назад. Хорошо еще, подумал Виктор, что утром он взял билет сразу в оба конца. Иначе сейчас бы крутился, как толстушка. В кармане осталась мелочишка, копеек тридцать, не больше, но этого не хватит на билет. Вот был бы хорош! Мало того, что лишился кровных, честно и с трудом заработанных денег. Еще и штрафанули бы. А так как раз в кармане пусто, наверняка поволокли бы в милицию, накатали бы бумагу на работу. Это точно. С долговязым парнем можно было бы и договориться. Старший же контролер – типичный монстр. Такой ни за что не отцепится. Сдерет три шкуры, а своего добьется.

Вынудив толстушку уплатить штраф, контролеры перешли в другой вагон. Виктор машинально скомкал билет, хотел выбросить под сиденье, но затем передумал и сунул в карман. Береженого бог бережет, подумал он. Лучше от греха подальше. Кто знает, вдруг, дойдя до конца состава, контролеры сделают второй заход в поисках новых зайцев. И такое бывает. С них станется. Может быть, они план выполняют. Как-никак, конец месяца. Пошерстят народишко, дачников и иногородних, глядишь – и премию отхватят за бдительность. Премия! Вроде бы тоже должны дать на работе. Бригадир обещал. А он слово держит, тем более что не подвели его, сделали все, как полагается. Только эта премия пойдет теперь на покрытие улетучившихся двухсот пятидесяти рублей.

Виктору стало плохо при одной только мысли о деньгах. Он опять закрыл глаза, отгоняя от себя все то, что терзало его последние два часа. Попытался вздремнуть. Но воспоминания о так бесславно завершившемся субботнем дне опять захватили в свой плен. Перед его мысленным взором бешено закрутился маленький черный шарик, до сих пор завораживающий и притягивающий к себе. Он маячил, дразнил, завлекал, не отпуская ни на минуту. Надо же напасть какая! Это все он виноват, злодей. Если бы не этот черный шарик, деньги бы остались в целости и сохранности. Вот змей! Обчистил до нитки. И как это случилось, черт возьми? Уму непостижимо!

В который уже раз Виктор начинал раскручивать перед собой ленту воспоминаний, стараясь до мелочей воспроизвести прошедший день, особенно последние часы, в течение которых лежащие в кармане двести пятьдесят рублей уплыли в чужие руки. С чего же все началось?

Еще вчера вечером он договорился с Нинкой, что в субботу утром поедет в Москву. Хотел приобрести кое-какие детали для мотоцикла, прицениться к новому магнитофону, купить батарейки для электронных часов. Разумеется, Нинка тут же надавала всяческих заказов, особенно продуктовых. Скрепя сердце выделила двести семьдесят рублей. Вдруг попадется что-нибудь стоящее. Просила посмотреть приличные женские сапожки. Он, конечно, на все соглашался. Сапожки, так сапожки. Хотя стоят будь здоров – рублей сто тридцать, не меньше. Ну, да черт с ними! Хочется Нинке пофорсить. Можно и уважить, лишь бы отвязалась. Зато подобреет, лишний раз не будет скупердяйничать и лезть в бутылку из-за потраченных на пиво и сигареты трех – пяти рублей.

Погода выдалась отменная. По-осеннему ласковое солнце доставляло радость, отогревая душу от той муторной нервотрепки, которая начиналась с раннего утра, стоило лишь Нинке стать не с той ноги. Правда, на этот раз жена придерживала свой длинный змеиный язык. Понимала, что может остаться без сапог, если слишком переусердствует. И все же, напутствуя на дорогу, не удержалась, язва. Береги деньги, говорит, не трать по пустякам. Поэтому настроение несколько подпортилось, омрачилось. Но бодрый воздух и солнечные лучи сделали свое дело. Все домашние заботы и дрязги остались за порогом квартиры.

Суматошная Москва обрушилась на Виктора, втянула его в свою столичную круговерть, как только напирающая сзади толпа вытолкнула его на перрон из переполненной электрички. Совсем другая жизнь здесь. Только поспевай. Многие приезжие жалуются: давка, толчея, спешка, того и гляди оттопчут ноги или толкнут, что забудешь мать родную. Сумки, авоськи, оторванные пуговицы от пальто, неприветливые, полные нетерпения лица людей, стоящих в длинных очередях и переругивающихся друг с другом, – все это устрашающе действует на многих приезжих, привыкших к тишине и неторопливому ритму провинциальных городишек. Виктор же, напротив, ощущал прилив сил и энергии в себе, чувствовал рвущуюся наружу напористость, как только попадал в мясорубку столичного столпотворения с его беготней по магазинам, мясорубку, перемалывающую кости тем, кто не может приспособиться к бешеным скоростям. Он с удовольствием рвался в самую гущу людей, проталкиваясь к всевозможным прилавкам, чтобы успеть схватить то, что ему было нужно и что можно достать только в столице.

Нырнув в метро на Комсомольской площади после посещения Московского универмага, где он почти ничего не купил, Виктор сразу же поехал в ГУМ. За пару часов пробежался по магазинам, расположенным на Калининском проспекте. Заскочил на Арбат, чтобы мельком взглянуть на столичную богему, ошивающуюся там по выходным дням. Перекусил на ходу в каком-то небольшом кафе, съев пару бутербродов с колбасой и запив их томатным соком. Наконец, поехал в сторону Ленинского проспекта, намереваясь приобрести в фирменном магазине «Электроника» батарейки для часов и для микрокалькулятора, о чем его просил старый приятель, с которым он столкнулся по дороге, когда утром спешил на электричку.

Как-то один из знакомых корешей Виктора подсказал, что запасные части для мотоцикла можно приобрести в специальном магазине, расположенном на тихой улочке между Ленинским проспектом и Профсоюзной улицей. Этот магазин находился вдали от тех маршрутов, по которым обычно снуют приезжие. Однажды Виктор уже побывал там и поэтому предварительно наметил себе такой план хождения по Москве, чтобы, выскочив из метро «Академическая», сперва забежать в этот магазин, приютившийся на улице Ивана Бабушкина, а затем, доехав на трамвае до Ленинского проспекта, завершить весь маршрут посещением «Электроники», а оттуда уж двинуть на вокзал.

В магазине, где можно было приобрести необходимые ему запчасти для мотоцикла, Виктор долго не задержался. Народу было немного. Правда, найти все, что хотелось, не удалось. Кое-что по мелочи купил. Но в основном остался при своих интересах. Увы, наиболее ходовые запчасти – дефицит. Даже шустрые мужички, сновавшие между покупателями и предлагающие из-под полы некоторые запчасти, не смогли удовлетворить запросы Виктора. Один низкорослый, щербатый мужичок заломил такую цену за пустяковую, но редко поступающую в продажу деталь, что Виктор не удержался и послал его подальше. Вот наживаются, прохиндеи, подумал он. Ни пыльно, ни холодно. Два-три часа проторчал в магазине, посуетился немного, глядишь – и наскреб кругленькую сумму денег. Это же надо, проходимцы! Устроились – не бей лежачего! А тут вкалываешь в поте лица, все гонишь план, пожрать толком не успеваешь. Не даром говорят: у нас кто не работает, тот не есть, а кто работает, тому и поесть некогда. И после работы мотаешься туда-сюда. Чего-то достать, кого-то просишь, уговариваешь. Вот житуха! Этим и пользуются ловкачи вроде этого щербатого. Небось, стырил где-нибудь то, что предлагал по безбожной цене. Нашел лопуха. Пусть лучше двигает отсюда подальше. Как-нибудь перебьюсь. Не Рокфеллер сорить деньгами. Поищу сам то, что нужно. Пока не очень горит.

Мысленно выругавшись и плюнув на все, Виктор заспешил в магазин «Электроника». На Ленинском проспекте пришлось пропустить два троллейбуса, так как они были настолько переполнены, что при всех героических усилиях втиснуться в них не удавалось. Правда, когда на остановке в одном из этих троллейбусов перекошенная дверь осталась полуоткрытой, Виктор умудрился схватиться за поручень и повис, надеясь своей массой чуток потеснить плотно спрессованных пассажиров. Но выскочивший из троллейбуса водитель так понес на него, что пришлось отказаться от намерения воспользоваться этим транспортом. Только с третьей попытки удалось взять штурмом подошедший автобус и кое-как доехать до магазина «Электроника».

К счастью, в магазине продавались батарейки для электронных часов. Виктор тут же приобрел их. Что касается батареек для микрокалькулятора, то на этот вопрос молодой, видимо, недавно приступивший к своим обязанностям, но уже поднаторевший в этом деле продавец, снисходительно улыбаясь, ответил: мол, заходите, бывает, что нужные вам батарейки скоро поступят в продажу. Вот остряк! Впрочем, его можно понять. Если на такой работе не шутить, то быстро нервишки расшатаешь. Поэтому Виктор не стал приставать к продавцу, уточнять, когда именно бывают батарейки к микрокалькулятору. Тем более что старый приятель, просивший посмотреть эти батарейки, все поймет, как надо, и не обидится на него.

Выйдя из магазина, Виктор хотел было направиться в сторону метро, раздумывая лишь над тем, на какую станцию ориентироваться, на «Юго-Западную» или на «Вернадского». Но, увидев прохожего, тащившего книжную полку, он вспомнил, что совсем рядом находится большой «Дом мебели». Решил заскочить в него просто так, поглядеть на разные гарнитуры. Все одно по дороге, если добираться до метро «Юго-Западная». Вот это-то необдуманное решение и привело к печальным последствиям.

Дело было так. Виктор пробежал по магазину, кое-что взял себе на заметку, чтобы дома рассказать Нинке о шикарных импортных спальных гарнитурах, рассчитанных на просторные хоромы, а не на те клетушки вроде их комнатенки, где с трудом умещаются полуторная кровать и небольшой шифоньер. Вышел из «Дома мебели» и тут же натолкнулся на толпу людей, которых раньше не было, но которые сейчас полукругом стояли сбоку от входных дверей. Моментально протиснулся вперед и, еще толком не разбираясь, в чем дело, сразу же заметил его – маленький черный шарик, на который были устремлены десятки глаз. В глазах выражались страсть, восторг, возбуждение, сомнение, подозрительность, сожаление, зависть и целая гамма иных противоречивых чувств, как правило, отражающихся на лицах азартных игроков и не менее азартных зрителей, с затаенным дыханием следящих за счастливчиками, поймавшими за хвост удачу.

Шла азартная, захватывающая дух игра. Виктор не видел ничего подобного раньше. Серый картон бумаги, лежащий прямо на асфальте у ног любопытных зрителей и игроков. Небольшого роста коренастый парень в серенькой куртке и обычных джинсах, присев на корточки, ловко переставляет три маленьких, с виду позолоченных наперстка. Приподняв один из них, показывает всем крохотный черный шарик, затем накрывает его наперстком и начинает двумя руками быстро перемещать все три наперстка. После того как прекращается движение рук, наперстки замирают на картоне. Играющий должен угадать, под каким из трех наперстков находится черный шарик. Первоначальная ставка – пятьдесят рублей. Отгадал – получи свой выигрыш. Не отгадал – расставайся с пятьюдесятью рублями. Если кто-то проиграл, приподняв один из наперстков, под которым не оказалось черного шарика, для остальных, желающих испытать свое счастье, ставка удваивается. Стоит лишь угадать, под каким из двух оставшихся наперстков скрывается черный шарик, как сразу же коренастый парень отваливает тебе сто рублей.

– Следите за шариком, – торопит ловкач и быстрым движением рук двигает напёрстки по каким-то замысловатым траекториям. – Кто видел? Ну, решайтесь!

Один из стоящих срывается с места, нетерпеливо поднимает наперсток. Угадал! Черный шарик спокойно лежит на картоне, вызывая у счастливчика радостную улыбку. Многие зрители с завистью смотрят на него, сопровождая загоревшимся взглядом пятьдесят рублей, переходящих из рук коренастого крепыша в карман выигравшего. Снова мелькание ловких рук, перемешивающих наперстки, и зазывающий голос:

– Готово. Есть желающие, а то мне пора уходить?

Никто не решается рискнуть. Руки коренастого мелькали настолько быстро, что многие зрители не успели заметить, где же находится шарик. Происходит заминка.

– Вроде бы вот там, показывает на средний наперсток один из игроков, зажавший в руке несколько полусотенных бумажек.

– Нет, шарик слева, – подсказывает кто-то из зрителей.

– Была не была, решается долговязый парень, протягивая две бумажки по двадцать пять рублей и поднимая средний шарик.

Увы, пусто. Коренастый забирает деньги, приговаривая:

– Сто рублей. Кто знает, где шарик?

– По-моему слева, раздумывает один из играющих, до этого несколько раз выигравший по пятьдесят рублей.

– Точно, слева, – подтверждает стоящий рядом с ним парень.

– Рискнешь?

– Рискнул бы, да осталось пятьдесят рублей.

– Скинемся?

– Давай.

Сложившись по пятьдесят рублей, они вместе наклоняются, и один из них неторопливо поднимает наперсток.

– Я же говорил тебе, – возбужденно хлопает по плечу поднявшего наперсток его компаньон. – Вот он, миленький, тут как тут.

Оба умиленно смотрят на шарик, забирают свой выигрыш и делят его между собой. Виктор завороженно глядит на сотню, осевшую в карманах счастливчиков. Игра продолжается. Пятидесятирублевые и сотенные купюры переходят из рук в руки. Пять или шесть человек внимательно смотрят за происходящим, для того чтобы схватить наперсток, поднять его и увидеть тот блестящий черный шарик, который приносит удачу, а вместе с ней и немалые деньги. Следя за руками коренастого парня, с ловкостью фокусника переставляющего наперстки, Виктор поймал себя на том, что уже несколько раз мысленно правильно угадывал, где находится черный шарик. Каждый раз после этого он с завистью и сожалением сопровождал напряженным взглядом деньги, проплывающие мимо него. Эх! Надо было включиться в игру. Сейчас бы уже выиграл сто пятьдесят рублей, не меньше. Заманчиво, ничего не скажешь. Считанные минуты – и приличная сумма в кармане. А тут еще сбоку кто-то подначивает. Рискнуть или не рискнуть?

Где-то в глубине сознания Виктор понимал, что этот коренастый ловкач просто так за здорово живешь не будет разбрасываться деньгами. Не иначе как срывает приличный куш, имеет определенный навар. Тут любого подвоха можно ожидать. Но вид денег, спокойно перекочевывающих от одного игрока к другому, манил к себе, завораживал. Черный шарик неотступно стоял перед глазами, суля принести в случае удачи немалые денежки.

– Последний раз играем, предупредил коренастый, хотя ранее уже несколько раз говорил об этом. – Кто видел, где шарик!

Какая-то невиданная сила подтолкнула Виктора. Достав заранее приготовленные две бумажки по двадцать пять рублей, он быстро наклонился и поднял крайний справа наперсток. Слава аллаху! Интуиция не подвела его. Черный шарик опалил глаза шальной радостью, и Виктор судорожно сжал в руке сунутую ему пятидесятирублевую купюру, все еще не до конца веря в свою удачу.

И понеслось. В считанные минуты Виктор то получал выигрыш, и тогда душа ликовала от выпавшего на его долю счастья, то отдавал свои деньги, испытывая досаду на то, что не сумел уследить за быстрыми движениями коренастого крепыша. Спохватился лишь тогда, когда на картоне стояли два наперстка, и он был уверен в том, что точно знает, где находится черный шарик, но ставка была сто рублей, а из зажатого кулака выглядывала лишь одна помятая пятидесятирублевая купюра.

Виктор лихорадочно сунул руку в карман и, к своему изумлению, обнаружил, что там, кроме мелочи, ничего больше нет. Никакого сожаления не успел испытать. Находясь во власти внезапно вспыхнувшей страсти и всепожирающего азарта, он в отчаянии подумал про себя: «Эх! Еще бы пятьдесят рублей, и выигрыш был бы обеспечен». Стоящий рядом с ним парень, время от времени подзуживающий его, перехватил блуждающий взгляд Виктора. Словно догадываясь, в каком положении тот находится, он напористо предложил:

– Скинемся. Ты точно видел, где шарик?

– Давай, – не задумываясь ответил Виктор и, передав последнюю купюру, нагнулся, чтобы поднять наперсток, под которым должен был быть черный шарик.

Черного шарика не было. Виктор растерянно стоял, не понимая, что произошло. Ведь точно он видел своими глазами, как коренастый крутил именно этот наперсток, накрыв им маленький шарик. Неужели глаза подвели и интуиция не помогла?

А игра продолжалась как ни в чем не бывало. Деньги сновали из рук в руки. Черный шарик, словно магнит, по-прежнему притягивал к себе взоры любопытных, проталкивающихся сквозь толпу и протискивающихся к игрокам.

– Последний раз, и ухожу, снова прокричал коренастый парень, давая еще одну возможность игрокам поймать ускользающую от них удачу.

Ошарашенный проигрышем, но еще не остывший от охватившего его азарта, Виктор машинально сунул руку в карман и, ощутив холод от соприкосновения с несколько одиноко застрявшими монетами, только тогда пришел в себя. Вот это да! Двухсот пятидесяти рублей как не бывало! Все оборвалось внутри. Жгучее чувство досады и бессилия разлилось по обмякшему телу. Понуро опустив голову и ни на кого не глядя, Виктор вышел из сомкнувшегося за его спиной полукруга людей и, плохо соображая, медленно поплелся к остановке троллейбуса, чтобы оттуда добраться до метро «Юго-Западная».

Неприятный, хватающий за душу скрежет движущихся с большой скоростью вагонов в метро вывел Виктора из шокового состояния. Постепенно анализируя свои действия, он начал осознавать, что коренастый парень, затеявший эту ошеломляющую, колдовскую игру, был не один. Раньше во время игры, когда маленький черный шарик мелькал перед глазами, не было времени задумываться и оглядеться по сторонам. А ведь тот сосед, который его подзуживал, наверняка был заодно с коренастым парнем. И как он попался на эту удочку, рассчитанную на лопухов! Облапошили, как маленького! А может быть, просто не повезло? Ведь не всем же везет в жизни! Нет, пожалуй, тут орудовали тертые парни, хорошо знающие свою дело и ловко выуживающие деньги у простачков.