Текст книги "Тайный монах"

Часть 4
Полускоростной вихрь

На вид Семёнычу было под сто. Впрочем, если бы я был уверен, что люди могут жить до трёхсот, то дал бы ему все триста. Такой себе милейший Кощеюшка Бессмертный.

Владька, давая мне представление о том, с кем мне предстоит встретиться, с весёлостью сообщил: «Это уже на уровне легенды: поговаривают, что Семёныч ещё при Дзержинском участвовал в тибетской экспедиции ГКПУ в поисках каких-то там тайн Далай-ламы… Шутка юмора», – весело резюмировал Владька.

Сейчас мне было не до шуток. Сейчас мне было никак. Яков Семёнович Семенов усадил меня в удобное кресло. Совершенно обыкновенное подержанное мягкое пляжное кресло, обычно предназначенное для принятия солнечных ванн. Однако, ни нежно-тёплого солнца, ни угрожающе-жёсткого света софитов в лицо не было. Не было и меня, ещё пару минут назад слушавшего вкрадчивый голос Семёныча:

«Усаживайтесь поудобнее, сейчас вы отправитесь на встречу с самим собой. Расслабьте мышцы. Старайтесь ни о чём не думать. Внимательно слушайте всё то, что я буду вам говорить. У вас появится желание спать. Ваши веки тяжелеют и постепенно опускаются. По всему телу распространяется чувство приятной теплоты. Всё больше и больше расслабляются мышцы рук, ног и всего тела. Вам хочется спать. Сейчас я начну считать, и по мере того, как я буду проводить этот счёт и приближаться к десяти, желание спать будет нарастать всё больше и больше, всё сильнее и сильнее. Когда я назову цифру десять, вы заснёте».

Не знаю, каков я был со стороны. Да и что представляло из себя моё «я», если «тело» было на месте, закрытые веки даже не шелохнулись, а сознание напрочь уступило место бессознательному, возвратившись ко мне, когда умиротворяющий Кощеюшка произнёс цифру три. Не было чувства дискомфорта, как, впрочем, не было и желания допроситься у Семёныча, а где же я был.

– А вы, оказывается, наш человек, – расплылся в беззубой улыбке Семёныч.

«Какой, ваш?! Ну, Владька, спасибо, удружил». Из состояния «никак», наверное, именно, от этой «улыбки», открывшей взору корни трёхсотлетних гланд, я перешёл в состояние агрессивного настроения. Как правило, доведённые до такого состояния настоящие мужики, находят отличные способы возвращения в нормальное жизненное русло – выматериться, напиться, заехать кому-нибудь в ухо, рыло и так далее. Мне не нужно было размышлять, кому же набить рожу. Конечно, Владьке!

Но когда я вышел от Семёныча, этот гад не встретил меня у дверей кабинета. Вместо этого из «конторы» меня выпроваживал какой-то молчаливый прапор с челюстью Шварценеггера. Не отойдя и десяти метров от управления, я включил мобилку, отключить которую при входе в здание управления Службы Безопасности рекомендовал даже не прапор, а его величество «объявление», набранное шестнадцатым шрифтом и распечатанное на стандартном листочке формата А4. «В учреждении убедительная просьба отключить мобильные телефоны». Не дурак. Сам знаю. В этом здании дважды повторять не принято. Но и после включения телефона мне так и не удалось излить Владьке свой гнев. Видите ли, «нет связи с телефоном вашего абонента. Попробуйте…»

– Какие, на хрен, «попробуйте»! Пошёл ты, – мне пришлось выразить злость отборным матом этому тупому мобильному автоответчику.

Нет. Запас слов не иссяк. И закашлялся я минуты через три не оттого, что иссякли мои запасы познания великого нашего славянского красноречия. Тут запасы неисчерпаемы. Никакие ЦРУ и прочие службы, напичканные так называемыми спецами по Восточной Европе, на все сто процентов нас не поймут, а значит и не победят. А почему? Потому что все наши многоступенчатые спичи в минуты эмоциональных подъёмов либо надломов их дармоеды-переводчики, вытянув в гримасе верхнюю губу до своего лопоухого уха, переводят, словно заевший автомат Калашникова, который в режиме «автоматная очередь», выдаёт, как банальная охотничья двустволка, исключительно «fuck you», «fuck you»…

А закашлялся я от своего пристрастия к куреву. Врачи определили у меня (сейчас выдам) обструктивно-реструктивные нарушения в жизненной ёмкости лёгких. Выписали гору таблеток и рекомендовали задуматься, а жена – закодироваться.

– Ну да! Щас! Этак брошу я курить (по-ихнему), а на перекуры кто ходить вместо меня будет?!

Я, смачно затянувшись, стал долго, на выдохе, выпускать дым. Ещё, ещё раз… Во! Помогло! Владька уже не стал казаться такой сволочью. Да и действительно, что это я из-за какого-то беззубого отшельника должен хаять своего кореша. С кем ещё я мог бы вот так за кухонным столом, под рюмашечку изливать свою душу? Уже успокаивающиеся мысли прервал мобильник мелодией из сериала «Бригада». На зелёном экране цвета ночной неоновой травы вырисовалось не совсем приличное слово «сука».

Это стало уже привычкой – каждое утро, спускаясь в кабине лифта со своего двенадцатого этажа, я изменял «позывные» телефона жены. Иногда это «любимая», «лапушка», иногда банально тупо – «жена», «Люся». Но бывает и так, как сейчас. И даже совсем нередко.

Вместо того, чтобы сегодня, как любящая и приличная супруга, понимая, что муж с банального бодуна после душевной беседы с родным кумом, произнести ласково вкрадчиво: «Ну, как головушка? Бо-бо? Может тебе пивка холодненького?». Так я себе даже представить подобного не успел, как слышу нечто явно неуважительное в свой адрес:

– Блин. Я так вижу, что пока я языком не начну лакать воду возле унитаза, ты не заметишь, что он у нас уже третий год как протекает. Скоро уже стекло у этой баночки, которую я подставляю под унитаз, рас-со-сёт-ся, – почему-то смакуя свои филологические способности в разбивании слов на слоги, а может быть, издеваясь надо мной, выговорила жена и, наконец, решила добить:

– Ну что ты стоишь, как деревяный?

Голова у меня работает что надо, но иногда сначала брякаю, а уж потом обдумываю. Может, поэтому я считаю себя мастером экспромта.

– Деревянный, как и стеклянный – это иск-лю-че-ни-я. И пишутся с двумя «эн», – перебил я Люську, показав свои школьные познания в произношении слогов.

Жена застыла с широко растопыренными глазами – наверно задумалась: «К чему он это выдал?».

Я же думать с утра практически не мог и выдал первое, что пришло в голову. Почему-то это оказалось никогда ранее не востребованное памятью правило. Точнее, исключение из правила. Хотя по «русскому» у меня всегда был твёрдый трояк, но сейчас всё сложилось и сказалось от души. Это – с одной стороны, а с другой – я выиграл драгоценные секунды, чтобы смотаться из квартиры на паузе глубокого вдоха жены, и, схватив, про всякий случай, зонт с вешалки. С жестом истинного артиста, я театрально шагнул прочь за пределы моего оскорблённого достоинства по направлению к лифту, который как раз вовремя остановился на нашем этаже.

Щелчок замка с глубокого размаха захлопываемой мною двери и нажатие кнопки вызова лифта разделили десятые доли секунды. Наверное, я установил мировой рекорд в покорении этой, к сожалению, не олимпийской дистанции. Пока Люська сообразила-таки выпустить пар из своих непомерно раздутых щёк, шагнуть к двери, повернуть замок, открыть дверь и ступить за порог, чтобы прокричать мне вслед, ясное дело, что-то обидно-хамское, я уже был на середине пути к спасительному выходу из подъезда. Не теряя времени, я стал набирать на своей мобилке под Люськиным номером всё, что сейчас о ней думаю. Выражение это, по очевидным причинам, оказалось кратким, но очень ёмким. Перегнуться через перила лестничной площадки и покричать мне вслед что-то гневное Люське не позволило её высшее университетское образование.

– Да, милая, – подобно популярному мультяшному персонажу коту Леопольду, мурлыкнул я в трубку, нажав зелёную кнопочку рядом со светящимся экраном с надписью «Сука».

– Милый, а у нас гости.

«Yes! Сработало. Сработало! Надо же, как она меня величает. Великое дело – смыться на паузе!».

– Да? И кто же? – слава Богу, всё забыто и, несмотря на пору глубокой осени, мы мурлычем как мартовские котики.

– Кто-кто?! Конь в пальто! Ученик железного Феликса с супругой, – в трубке раздался дружный акапелльный смех явно спетого коллектива с участием классического тенорка Владьки, которому давеча, даже не верится, я хотел заехать в ухо (и за что?), и меццо-сопрано (я о таком слышал) моей дорогой кумы Лидки.

– Дэ-эк, я ж лечу! – не требуя никаких излишних приглашений, отрапортовал я.

* * *

– Владь, ну ты скажи, что за цирк с этим беззубым конём? – после традиционного кухонного застолья допытывался я во время «перекура» на балконе у своего кума Владьки.

– Ну, ты даёшь! Какой же он беззубый? У Семёныча один зуб есть, – на полном серьёзе чего-то вдруг возмутился Владька.

Мне показалось, что я вмиг протрезвел.

Совершенно ошалевшими глазами я очень внимательно вылупился на Владьку так, что у него должны были пойти по коже мурашки.

– И где? – медленно выдавил я из себя так мучавший меня сегодня вопрос.

– Вот здесь! Э! – Владька приподнял указанным пальцем губу и ткнул себя в правую верхнюю часть раскрытого рта.

– Ну да! – казалось, мне только что открылась тайна Лох-несского чудовища.

Больше сказать было нечего.

Где-то из глубины начало подкрадываться чувство стыда. «Вот так ни за что, ни про что чуть друга не потерял».

Но что-то же меня там так разозлило…

– Владь, а чё это он сказал на меня «наш человек»? Это что, он меня типа завербовал?

Владька о своей работе ни на кухне, ни на балконе не говорил никогда. Немудрено, что на этот раз он совершенно официально выдал:

– Не думаю. Скорее всего, ты что-то не так понял или не расслышал. Но я всё выясню и сообщу.

– Не пора ли «шлифонуть» коньячком? – сошёл я с темы, совершенно не желая портить вечер.

* * *

Семёныч числился в управлении инструктором по психологической подготовке личного состава. Руководство его не перегружало, и «инструктаж» личного состава управления СБУ сводился к аутогенным тренировкам типа «производственной гимнастики». Но раз эдак в тысячу круче.

Помните, как Штирлиц в «Семнадцати мгновениях весны» уснул возле моста неподалёку от Берлина на фоне мелькнувшего в кадре сто тридцатого ЗИЛа семидесятых годов выпуска? Уснул ровно на тридцать минут. Чтоб полностью восстановив за это время свои силы, продолжить тернистый путь.

В расписании занятий у Семёныча это достигалось с помощью упражнений по регуляции функции сна. Поскольку аутогенная тренировка позволяет научиться быстро засыпать и легко пробуждаться в заданное время, она оказалась полезной руководящему составу, нередко страдающему бессонницей из-за занятий не только разведкой и контрразведкой, а и политикой, экономикой и банальным криминалом. Пригодилось это и прапорам, которые дежурили сравнительно короткими периодами, часто сменяя друг друга; а также операторам пультов управления, и работникам службы наружного наблюдения.

Семёныч обучал возможностям релаксации и восстановлению жизненных сил. Причем, делать упражнения можно было независимо от того, где ты в данный момент находишься. Когда на одном из первых занятий Семёныч сказал, что сейчас будем осваивать позу кучера, по аудитории пробежал бодрящий снежок. Оперативники – ребята молодые, и термин «поза» ассоциировался у них исключительно с камасутрой. Но оказалось, что в позиции сидя, когда голова слегка наклонена вперёд, кисти и локти лежат свободно на передней поверхности бёдер, а ноги удобно расставлены, тело оптимально подготовлено к релаксации. И где бы вы не находились, если вы к этому готовы и окружающая обстановка вас не смущает, можете спокойно уснуть или погрузиться в транс на полчасика, чтоб затем, в заданное время, проснуться.

Кроме общих занятий в аудиториях до тридцати человек, Семёныч проводил занятия и в мини-спецгруппах. Так бойцов специального отряда управления требовалось сделать бесстрашными. Кощеюшка-бессмертный к термину «бесстрашие» подходил исключительно с определения медицинской симптоматики. Зная, что по определению одним из соматических компонентов эмоции страха является мышечное напряжение, Семёныч, словно фельдшер воинской части, от всех болезней приписывающий «зелёнку», для устранения симптомов эмоций страха приписывал и проводил занятия по релаксации. А уж она, следуя принимаемой им медицинской теории, устраняла мышечные напряжения, а вместе с тем вела к устранению чувства страха.

Впрочем, нельзя сказать, что теорию и практику Семёныча все воспринимали «на ура!». Тот же Селютин (с челюстью Шварценеггера) страха не чувствовал практически никогда. Но для уверенности, ещё со времён своей срочной службы в диверсионно-разведывательном спецподразделении, принимал выдаваемые перед полевыми выходами «таблетки бодрости». Чё это за фигня такая, он не знал, но вставляло нормально. Правда, после завершения экстремальных нагрузок приходилось ловить крутой отходняк.

Не особо доверял этим «экстрасенсам», как он именовал Семёныча и ему подобных, 55-летний начальник регионального управления Александр Дмитриевич.

– Всё-таки, традиционная медицина для нашего человека как бы более надёжная. Как ты думаешь? – обращался он к кандидату медицинских наук, руководителю специальной лаборатории управления Виталию Ивановичу.

– Видите ли, сегодня во всём мире обозначился возросший интерес к различным средствам, призванным увеличить ресурсы человеческого мозга. Для достижения вожделённой цели – повышения в кратчайшие сроки «мощностей мозга» – сегодня предлагается множество подходов – от гипноза, медитации, интенсивного психотренинга и других психологических методик, до средств криминальной психохимии (различного рода «расширители сознания», включая галлюциногены и наркотические вещества), а также последние достижения официальной психофармакологии.

Александру Дмитриевичу от этой мути вдруг стало как-то не по себе.

– Иваныч, у тебя цитрамончика при себе нет? – взмолился генерал.

Завлабораторией субординацию чтил и бдил, и, словно какой чародей, неведомо откуда извлёк таблетку. Бросив её на донышко стакана, залил водой из графина. Поверхность воды начала наполняться пузырьками.

– Растворимый. Экстра. Новинка! – казалось, даже глаза Иваныча под линзами очков засветились учтивостью.

– Вот-вот! Так и транжирим государственные деньги на всякие порошки и пробирки, – для весомости порядка вставил генерал, глотая целебное содержимое стакана.

– Американские аналитики оценивают рынок препаратов, улучшающих память и познавательные способности человека, в один миллиард долларов в год. И это только в США, – опять вернулся на свою волну Виталий Иванович.

– Арсенал средств современной медицины, прямо или косвенно способствующих повышению таких показателей высшей нервной деятельности человека, как умственная работоспособность, эмоциональная активность, память и обучаемость, можно разделить на три основные группы: психомоторные стимуляторы, адаптогенные средства и ноотропные препараты.

– Уймись, – головная боль у генерала всё ещё не прошла, – ты можешь как-то попроще. Вот кстати скажи, те «таблетки бодрости», что применяют наши ребята из спецподразделений – это хоть не наркотик какой-нибудь?

– Никак нет. В основе так называемых «таблеток бодрости» лежит синтетический препарат амфетамин и его производные. Стимулирующее действие подобных средств приводит к быстрому и весьма ощутимому повышению умственной и физической работоспособности, уменьшению усталости и сонливости, вызывает эмоциональный подъём, подавляет чувство голода.

– А как ты думаешь, если американцы, да и другие из НАТО, такие бюджеты выделяют на спецмедицину, то может не стоит нам возиться с экстрасенсами типа Семёныча?

– Ну, если быть более точным, то Семёныч скорее не экстрасенс, а психотерапевт.

– А какая разница?

– Психотерапия, как-никак, – область медицины. И те же, из НАТО, в свои миллиардные бюджеты включают расходы и на это.

Голова не успокаивалась. И генерал, чтобы немного уйти от темы, спросил Иваныча:

– Почему же, если у них такие бюджеты, они до сих пор Усаму бен Ладена не могут поймать? А? Вот он сделает себе, если уже не сделал, пластическую операцию, и все их бюджеты, направленные на его поиск, – на ветер.

– Не мне судить. Может мы его поймали бы и быстрее, – подыграл Иваныч, – но смею заметить по поводу пластических операций. Сегодня агенты английской разведки М16 тренируются, чтобы стать «магами» и при «фейс-контроле» подозреваемых с первого взгляда распознать террористов и других крупных преступников. В группу «магов» тщательно отбирают единиц из тысяч. Они способны улавливать в лицах секундные гримасы, которые не может проконтролировать обычный человеческий глаз.

– Представляю. Разрабатывают кадровики новое штатное расписание, дают мне на подпись, а там читаю новую должность: «Маг». Тьфу! А ну, дай-ка мне ещё цитрамончику.

* * *

С Владькой мы дружили давно. Притом семьями.

Со временем начинаешь понимать, что настоящие друзья, как правило, они все оттуда – из детства, юности, молодости.

С Владькой мы прибыли на работу в одно и то же НИИ – молодыми специалистами. Аккурат был период перестройки.

НИИ (научно-исследовательский институт) быстро перерос в НПО (научно-производственное объединение). Наш шеф, директор НПО, был как раз в фаворе. Шутка ли, сам генеральный секретарь на съездах и пленумах величал его «прорабом перестройки», а НПО – не иначе, как «полигоном перестройки». Работалось здорово. Это была какая-то сказка роботостроения. Появилась клёвая идея где-то в Усть-Илимске или Новосибирске – милости просим, лучшие мозги науки, к нам, в НПО.

Порой казалось, что простор для наших мыслей никто не ограничивает, и скоро мы начнём разрабатывать сковородки с вертикальным взлётом.

Нам с Владькой, можно сказать, просто повезло, что попали в такую тусовку. Тема, которой мы занимались, вскоре стала визитной карточкой нашего НПО. Речь шла об оборудовании на линейных двигателях и воздушной подушке. Чтоб уж совсем было понятно, чем мы занимались, надо представить себе обычный электродвигатель (статор – ротор), которых в нашей жизни на каждом шагу валом, как колесо с белкой (белка – колесо). Так вот, если колесо распилить и выровнять как рельсовую дорогу, то белке, если она не дура, (или наоборот), пришлось бы бегать не по кругу, а по плоским рельсам. Ну, мы что-то подобное сделали с традиционным двигателем, и получили двигатель линейный. Но, учитывая то, что «белка» внутри двигателя неодушевлённая, то с помощью всяких там пультов управления мы научились управлять её перемещениями.

Ясное дело, при перемещениях тела по поверхности возникает трение. И чтобы как-то это трение уменьшить, человечество додумалось применять различные смазки, начиная от вод и эмульсий и заканчивая вазелинами и маслами.

Мы же решили, что самым оптимальным и натуральным продуктом может быть воздух. И поверхности стали перемещаться по направлению, задаваемому линейным двигателем, не встречая никакого сопротивления, кроме как родного – воздушного.

Как в сказке.

Но над этой сказкой научная мысль работала десятилетиями. И тут нам с Владькой пофартило. Мы опять оказались на самом острие научно-технического прогресса – на месте внедрения и реализации этих самых мыслей. Владька занимался линейными двигателями, ну а я – аэродинамическими и аэростатическими опорами. Так по-научному величают то, что в простонародье известно как «воздушная подушка».

Надо сказать, нас ценили. И зарплату вскоре дали поприличней, чем обычно для молодых специалистов, и малосемейки, и на собраниях упоминали… Дивное было время.

Я ушёл с обидой из НПО в начале девяностых. Увидел, что новая модель аэростатической опоры, которую я разработал, вскоре была обнаружена мною как официально зарегистрированное изобретение нашего замдиректора по научной работе. А через годик и того похлеще – эту штуковину запатентовали наши партнёры по советско-швейцарскому предприятию, которое возглавлял всё тот же замдиректора по науке. Что интересно, патент оформили даже не на СП, а на какого-то швейцарского партнёра. И за себя и за державу было обидно! Что поделаешь, зам исповедовал свою святую заповедь «Власть – единственное право…».

Вообще-то каждый ищет лучшее место под солнцем. Только что такое «лучшее»? Неужели лишь то, где можно украсть с наибольшей прибылью?! Мне ещё этот зам по науке работёнку подкинул. Сказал так, со значением: «Готовься! Вполне можешь защитить кандидатскую». Я до сих пор даже тему помню. Хотя сегодня никаких иных ассоциаций, кроме как длиннейший матюг, она у меня не вызывает: «Разработка системы автоматического управления вибрациями типа полускоростного вихря в аэродинамических опорах».

Работа была уже практически готова. В ней было куча всяких крючков, именуемых тройными интегралами, имелись и практические наработки. Но обиделся я. И всё сжёг. Было настроение типа «хуже, чем оса в бороде».

Зачем мне ещё что-то изобретать, когда меня даже в соавторы не берут? Всё, всё, до последней мелочи об этой работе, я просто решил вычеркнуть из памяти! Зачем было повторять одни и те же ошибки? Значит, пришла пора делать другие!

Следующий этап жизни, правда, тоже был не мёд. Я начал кататься на Польшу. Туда вез наши отечественные рыбацкие крючки и лески, а назад – всякие шмотки. В общем, доля нелегка – коммерсанта-челнока.

И так лет пять, пока не накопил малость деньжат. Далее с помощью тех же друзей поляков организовал что-то типа совместного предприятия по производству всяких фигурок, мостиков, ограждений из керамики для дачных, садовых, пригородных и иных участков. Фактически стал предпринимателем средней руки. Поляки помогали технологиями и консультациями, поддерживали плотный контакт.

Всё вроде бы в моей жизни устаканилось. Но вот пару месяцев назад, когда я приехал в Люблин к своему партнёру Мареку, тот встретил меня не особо тепло.

– Тут «панове» тобой интересуются, – как мне показалось, выдавил из себя Марек, и дал мне визитку какой-то фирмы «Полград».

Созвонились. Встретились. Два симпатичных улыбчивых молодых парня. Словно «два молодца из ларца» из одного советского мультика.

Пригласили отобедать в ресторане. Взяли их водку-зубровку. Из закуски мне запомнился салат по-татарски – сырое мясо с сырым яйцом, но на вкус очень даже ничего. Поговорили вроде бы обо всём – о политике, о бизнесе, даже о бабах («…наши, конечно, на порядок шикарней…», – тут со мной никто не спорил). Как бы в завершение, они доверительно сообщили, что занимаются инновациями, и что их интересует проблема полускоростного вихря. Я чуть не подавился.

– Вы что, идею хотите купить? – икнул я.

– Нас интересует, при каких практических параметрах устраняются вибрации типа полускоростного вихря? – «четыре глаза из ларца», казалось, были совершенно трезвыми.

Я тоже протрезвел. «Зубровка» пропала зря.

«Во, сволочи!», – мелькнула трезвая патриотическая мысль. В Союзе ведь никто, кроме нашего НПО, этой темой не занимался. Я, казалось, совершенно протрезвел. Не знаю, каким образом это отразилось на моём лице, но до меня дошло, что в нашем НПО этой темой занимался только я. Да и то, только в рамках подготовки кандидатской. А ведь после моего ухода НПО реально ещё просуществовал годик-другой и всё – наступило бесславное затяжное банкротство. Сейчас в главном цехе бывшего НПО, расположенного параллельно оживлённому проспекту, разместился шикарный супермаркет электроники.

Что там с нашими тематиками, меня как-то никогда не интересовало. Но сейчас в сознание с частотой учащённого пульса прокралась шальная мысль о том, что полускоростным вихрем после меня в НПО никто так и не занимался. Ведь чтобы «въехать» в тему, нужно было добрых пять лет специализированной подготовки.

Но пытливые четырёхглазки не съезжали:

– Может, осталась какая-либо информация о вашей работе на каких-либо носителях?

– Ну да, конечно, – я в привычном для меня стиле прикола начал подыгрывать «молодцам», – Вся информация на самом лучшем носителе.

– Каком? – мне вдруг показалось, что они спросили дуэтом.

– Полускоростной вихрь там, где ему положено быть – в воздухе, – я театрально поднял обе руки и почему-то вдруг растопырил пальцы.

– Как? – это уже был единовременный грудной выдох.

– Очень просто. Работу я сжёг, а пепел пустил по ветру. Работа была рукописной. В самом начале девяностых, не знаю как у вас, а у нас первые появившиеся компьютеры «Робики», «Правики» и другие больше применяли для компьютерных игр. Да и сейчас не знаю, как это всё можно ввести в компьютер, – я и впрямь после НПО использовал компьютер только как пишущую машинку. – Там было страниц сто двадцать тройных интегралов, десяток аналоговых и принципиальных схем, пара-тройка таблиц.

– Но вы то, как автор работы, должны всё это помнить? – озвучил один выражение надежды на лице другого.

– А зачем? Для себя я всё это вычеркнул из памяти! – опустил я их надежды с небес на кафельный пол.

Из диалога вроде кто-то вышиб дух или выпустил пар. Я буквально ощутил давление тяжёлой паузы.

– Ну что, по сто грамм и на коня? – раздалось деловое предложение.

«Это мы можем, этим нас не победишь», – подумал я, но для соблюдения приличий просто утвердительно кивнул головой.

Один из двоих молодцов пошёл искать кельнера для дополнительного заказа. Но последние «сто» явно не пошли. Буквально через несколько минут меня начало мутить. Видно – переволновался.

Очнулся я уже только утром под прозрачной змейкой капельницы.

Вскоре появились и мои «новые друзья».

– Можно было бы и по пивку, но врачи рекомендуют воздержаться, – сказал улыбающийся Первый.

– А вот и тысяча баксов – компенсация вам за не свежий татарский салат, – подобно первому осчастливил меня своей улыбкой Второй.

«Близнецы! – искренне восхитился я их одинаковыми наглыми улыбками.

* * *

– Входи скорее, сейчас будет Серый звонить из Швейцарии, – Люська никогда не бросалась ко мне на шею после моих командировок. Я от неё такого и не ожидаю. Зачем лишний шок нервам? Наверное, такой формат у наших семейных отношений.

Впрочем, я знаю, что такое истинная бескорыстная Любовь. Это мой любимый «неформатный» (то есть, не претендующий на участие в выставках), американо-английский кокер-спаниэль Чарли, бросающийся ко мне, едва я открываю дверь, и любящий меня двадцать четыре часа в сутки.

– Бедненький, как ты тут без меня? – вот с ним-то мы и расцеловались по полной программе после пары-тройки кульбитов с его стороны. Что ни говорите, а любовь – это радость.

В Польше я был всего три дня с дорогой, но казалось, что Чарли сейчас просто человеческими словами взахлёб будет упрекать меня, что я его оставил «за семью замками» и расскажет, как ему тут без меня было плохо.

Серый или Серж (кому как удобно) работал со мной и Владькой во всё той же лаборатории НПО, но занимался чистой математикой для ЧПУ (числового программного управления) оборудования, к которому мы готовили механику и электронику.

Где-то в то же время, когда я ушёл с НПО, он поехал в Швейцарию по линии нашего СП. Как говорится в анекдоте: «…если задержусь на совещании, то у неё и заночую». Серж задержался в Швейцарии более чем на десять лет. Прикол был в том, что уехал он с НПО пусть в длительную, но командировку, а через год-полтора оттуда уже возвращаться было некуда – предприятие обанкротилось.

Впрочем, Серёга и не расстраивался. «Швейцарские партнёры» по достоинству могли оценить его мозги, ввязались в проблему оформления формальностей, и сегодня Серж еже уважаемый специалист в уважаемой фирме с видом на жительство и в ожидании гражданства банковского символа планеты.

– Да беги же скорее к телефону, – Люська прервала наши лобызания с Чарликом.

Серый звонил в среднем раз в год – поддерживал контакт.

Однако его последний звонок был всего месяц назад, так что этот явно неплановый.

– Я чего звоню, – начал Серый без традиционной разминки типа: «как там ты? как там наши?», – тут на фирме проблема возникла по оборудованию типа нашего. Есть вариант тебе подзаработать. Помнишь свою тему полускоростного вихря?… – у меня появилось ощущение, что из-за качающегося под ногами пола сейчас начнётся морская болезнь.

– А поить будут? – ляпнул первое, что пришло в голову.

– Да всё, всё будет, – Серж, казалось, очень искренне поспешно рассмеялся, – у тебя что-то по теме осталось?

– Бумаг нет, – как-то совсем заворожено глядя в пустоту, уронил я, напоминая себе птичку, околдованную змеем.

– Но ты же умница. Помнишь как Игорь Костолевский в фильме «Тегеран-43» ответил на вопрос: «что осталось?». «Осталась память, простая человеческая память». Попробуй по памяти всё восстановить. За гонораром не заржавеет.

– Хорошо… Попробую, – как-то уж совсем голосом зомби протянул я.

Мы попрощались. Действительно, а что же с моей памятью? Почему такой туман, когда вспоминаю о событиях в Люблине? Неужели же я ничего не вспомню о той работе, которой посвятил столько лет, объединяя и анализируя результаты, достигаемые различными учёными и коллективами на протяжении десятилетий. Мне было как-то не по себе. Одному с этими мыслями оставаться было опасно. Человек, по моему разумению, слабое существо, каким-то образом умирает, если остаётся сам.

«Владька!» – спасительная мысль материализовалась одним словом, именем моего друга и кума по совместительству.

– Люсь, давай сегодня в честь приезда пригласим Владьку с Лидухой, – обратился я к своей супруге.

С этим у нас было просто.

Владька, несмотря на службу, как правило, не позже восьми всегда был свободен, и если найти правильный подход к куме, задержек в прибытии гостей не предвиделось.

Владьку, практически с первых месяцев нашего прихода в НПО, «вербовали» на работу в КГБ. Он им подходил – иностранная военная кафедра, армия, молодой коммунист и так далее. А он всё раздумывал.

А вот когда нависла реальная угроза закрытия НПО, он и сам попросился – только теперь в СБУ (Службу Безопасности Украины).

Аттестовали его довольно быстро.

Чем он там занимался, я не знал. Да никогда и не лез ни к нему, ни к другим в душу.

Вечером Владька, как обычно улыбающийся, прибыл к нам с Лидухой с, так сказать, официальным визитом.

Во время перекура на балконе я ему рассказал и о Люблине, и о звонке Сержа.

– Так ты что, и впрямь ничего не помнишь про свой полускоростной вихрь? – спросил Владька.

– Ни хрена! – я почему-то (для убедительности что ли) провёл ребром ладони по своему горлу.

– Интересная ситуация, – Владька, похоже, что-то вычислял, – есть у нас в конторе один психотерапевт. Быть может он с помощью каких-то своих приёмов поможет тебе выудить из памяти твой полускоростной вихрь. Даже не знаю…

Я был на всё согласен.

С этим явно надо было что-то решать.