Текст книги "Тайный монах"

Не скажу, что я всю жизнь мечтал стать чекистом. Скорее, течение жизни несло меня совершенно в другую сторону. Но, видно, пришло время и «обратной стороне», обогнув земной шар, непредвиденно слиться именно с этим руслом, в которое я попал. Всё же, когда-то я осознанно и целеустремлённо занимался исследовательской работой. Здесь предлагают заняться именно какими-то исследованиями, да ещё, оказывается, к которым у меня есть скрытые способности. Может, это и моё.

Ещё что меня привлекло, так это то, что в предложении руководства СБУ, озвученном Владькой, не было и слова о полускоростном вихре, который, надо признаться, меня уже порядком достал. И я решился. Ну, а раз выбрав, я предпочитаю не думать о других путях, а то свихнешься. В жизни всегда наберется куча упущенных возможностей. Пусть другие терзаются или успокаивают себя тем, что чем дальше живешь, тем больше времени теряешь или тратишь впустую.

* * *

Формальности «трудоустройства» я преодолел весьма быстро. Почему-то востребовалось даже моё «зачехлённое» воинское звание – старший лейтенант запаса, полученное по классической схеме: высшее образование, полтора года армии, офицерские сборы после срочной службы со званием лейтенант на выходе. Плюс одну звёздочку добавил военкомат (я об этом и не знал).

Через месяц я уже гордо осознавал себя офицером отдела «М» (в котором, впрочем, пока был я один). Но скучать не приходилось.

С первого дня новой работы меня отдали под опеку Семёныча и Владимира Ивановича – шефа спецлаборатории Службы. Чтобы осознанно въехать в то, что мне предстоит, я в кратчайший срок должен был освоить университетский курс по анатомии, физиологии, патологии и терапии. Впрочем, я явно перегибаю. Не было никаких институтских учебников, конспектов, зачёток. Вместо этого были вкрадчивые, доверительные беседы.

Только теперь я начал осмысливать заумные спичи Наума.

Семёныч поведал мне много интересного.

Впрочем, то, что он мне излагал, да и как он это проделывал, не везде могло бы разложиться по строгим полочкам нашей официальной науки.

По мнению Семёныча, наша физиология носит ещё чисто лабораторный характер. То, что мы знаем, – это физиология животных, а не человека. Мы «с нуля» должны ставить перед собой вопрос: «Что же такое жизнь Человека?»

Очень мало мы знаем о человеческом мозге, позволившем человеку открыть и познать мир.

– Нам предстоит с тобой заняться очень неординарной задачей – исследовать потенциал человека, его мозга, его возможностей влиять, а порой и управлять другими людьми. Для этого мы с тобой должны делать то, на что не способен (да, думаю, никогда и не будет способен) ни один компьютер в мире – объединять, анализировать и синтезировать такие, казалось бы, несовместимые понятия, как цифры, воображения и фантазию, – наставлял меня Семёныч. – Ты спрашивал меня о капиллярах? Так вот в цифрах длина капилляров в мышцах нормального человека достигает 100000 км, а общая поверхность капилляров мышечной системы, открытых и распластанных на поверхности, составляет 6300 метров. Представляешь, какую махину надо изучить и осознать, чтоб ею управлять?

– Это что, мы здесь в лаборатории должны будем изучать такие премудрости? – с неким ужасом, стараясь говорить нарочито по-деловому, поинтересовался я.

О чудо! Наконец-то, в казавшейся мне ранее беззубой «улыбке Кощеюшки», я увидел этот, казалось, на радостях, что его узрели, сверкающий во все стороны света, словно несущий свою ответственейшую службу маяк, – одинокий коренной зуб. Семёныч видно понял, что слишком глубоко он берёт, и со мною надо ещё возиться и возиться:

– Не надо преувеличивать наши возможности. Да, мы здесь попытаемся, решая определённые прикладные задачи, внести свой вклад, я бы сказал, не просто в развитие науки, а в становление понимания мудрости жизни, её философии. А в целом это-то и будет складываться из крупиц знаний, получаемых в своих отраслях физиками, химиками, биологами, физиологами, врачами, да и иными учёными.

Нет, всё же что-то было в Семёныче не от мира сего. То он приземлено щёлкает какими-то астрономическими числами с точностью до пяти знаков после запятой, то, играя как своим воображением, так и воображением собеседника, казалось, отрывается от реальности в какие-то ну просто космические пустоты. Но где-то, на уровне своего подсознания, я чувствовал ту глубину, которую Семёныч не договаривал. Возможно то, что роилось в его сверкающе-лысой однозубой голове, только в какой-то скудной части смогло найти своё отражение в словах. Не всегда чётко осознаваемая бездна невысказанного обитала где-то на уровне его богатого подсознания. Тут у меня появилась крамольная мысль, что наши подсознания также, а может быть, и куда более активно, общаются между собой.

С Владимиром Ивановичем – шефом спецлаборатории – всё было значительно проще. Если можно просто излагать, например, принципы клеточного строения организма. Всё, о чём мы с ним общались, казалось, чётко размещалось на полочки традиционной биохимии и биофизики:

– Итак, продолжим, мил человек, о цифрах. Установлено, что потребность человеческого организма в крови и лимфе составляет 200 000 литров в день…

– Николай Семёныч, – взмолился я, – ну скажите, зачем вы нагружаете меня какими-то астрономическими цифрами, если я ничего не конспектирую, экзаменов или зачётов сдавать не буду?

– Цифры нужны для качественного подхода ко второму этапу – работе воображения. Я хочу, чтобы ты представил, что Человек – это такая же безбрежная вселенная, как и та, которая его окружает. Мы можем говорить о каких-то бесконечно малых или бесконечно больших величинах только в сравнении с чем-то. Но всё ли мы можем измерить? Традиционная линейка примитивна. Она измеряет ничтожно малый сегмент даже не пространства, а плоскости. В принципе, в зависимости от выбора эталона, те же бесконечно малые и бесконечно большие в ином сравнении могут банально поменяться местами.

Если честно – я не догонял. Или же, моё воображение попросту ещё не могло оторваться от накопленных мною материальных знаний.

– Ну, хоть как-то приземлить, увязать с традиционным пониманием материи, атома это можно? – взмолился я, пытаясь приблизиться к полёту мысли Семёныча.

– Долгое время мы считали атом мельчайшим, незыблемым и неделимым, не всматриваясь в его природу. Но сегодня существует иной подход к определению сущности атома, заключающийся в том, что атом – это концентрированная энергия. Вообще, то, о чём мы сейчас с тобой говорим – биохимия, биофизика – это очень близко, а может и существует как-то параллельно с ядерной физикой. Точка – просто огромная концентрация энергии в очень малой массе материи – вот что их роднит. А освобождение атомной энергии может привести к непредвиденным катаклизмам. Об этом знает каждый школьник. Но мы с тобой сейчас, оперируя такими, как ты сказал, астрономическими цифрами, можем вообразить, что человеческий организм – это такое же сжатое пространство с одной стороны – как и атом, с другой – как и Вселенная. И огромные поверхности, заключённые в нашем организме, содержат просто колоссальное количество энергии. А когда максимум энергии заключается в ограниченном пространстве, создаётся потенциальная опасность высвобождения энергии – взрыва, разрушений, катаклизмов…

В моём мозгу, начавшем работать, словно отремонтированный и хорошо отлаженный часовой механизм реставрированного средневекового замка, всплыла чёрно-белая картинка шестидесятилетней давности. Я увидел жуткого бело-пепельного «гриба» атомного взрыва над Хиросимой.

Воображение растормошило свою двоюродную сестру – фантазию. И мне вскоре увиделось дышащее звёздное небо (а с чем ещё мог я ассоциировать Вселенную?). Затем этот кошмарный, но почему-то беззвучный взрыв Вселенной, который выразился в том, что кто-то, будто тщательно вытирая от следов ещё дышащего звёздного неба белоснежную доску, вдруг мгновенно всё стёр. Вокруг осталась только слепящая белизной пустота.

Всмотревшись, я увидел в пустоте один отчётливый контур Человека. Меня охватило просто всесокрушающее желание: «Нет, не дать ему взорваться!». Вдруг нежное земное тепло охватило всё моё естество:

«Мил Человек, пора просыпаться», – я открыл глаза. Меня никто не тряс. Склонившись надо мной, стояли Владимир Иванович и Семёныч, положивший свою руку на моё плечо.

– Ну что, товарищ старший лейтенант, спим на занятиях? – с добродушно-ехидной улыбкой, как ему, наверное, показалось, сострил Владимир Иванович.

– И что снилось? – как-то по-отечески участливо поинтересовался, перестав быть Кощеюшкой, Семёныч.

– Кошмар какой-то, – выдавил я из окаменевшего горла звуки, преображая их пересохшими губами в слова. – Хиросима. Вселенная. Взрыв. Человек…

– Успокойтесь, – нежно-тёплая рука Семёныча смахнула испарину с моего лба. – Не надо смотреть на сны, как на банальное отображение нашей действительности в прошлом или даже в будущем. Сон – это игры вашего подсознания с отдыхающим в это время сознанием, которое что-то вам подсказывает, на что-то хочет обратить ваше внимание.

– А на что?

– Точных ответов не существует. Тем более со стороны. Попробуйте найти ответ на этот вопрос где-то внутри себя. Может, подскажет разум, а может – сердце. – Семёныч остановился, над чем-то размышляя. – Я бы рекомендовал задуматься над тем, чем для вас был вот этот последний образ – образ Человека. Почему вы так отчаянно пытались его спасти?

* * *

– Чешч! – если бы не это чисто польское приветствие, соответствующее нашему «привет», я, возможно, представил бы, что моё воображение опять рисует передо мной сказочные образы «двоих из ларца» из чисто русского мультика. Благо, обстановка в «Русской Чайной», которая теперь стала моим излюбленным местом общения как с самим собой, так и с приятелями, способствовала релаксации на любой вкус. Был здесь вкусный чай (видов пяти – десяти – на выбор), и романтично умиротворяющая музыка… Но пелена развеялась, и не воображение, а банальная чуйка подсказывала, что этот мультик – для взрослых. Два улыбающихся молодцеватых красавца из Люблина, выросшие из ниоткуда передо мной, излучали такую компанейскость, как будто мы только вчера с ними расстались:

– Куда ты пропал? Марек волнуется. Не звонишь, не пишешь. Как жизнь, старик?

Помниться, мой старый кореш Наум после пятилетней разлуки куда меньше был озабочен жизненной устроенностью моей скромной персоны. Казалось, меня спящего подняли, но не разбудили, и я был обескуражен глубиной такого внимания. Но моих визави это отнюдь не обескураживало. Они дружно продолжали лепетать дуэтом:

– А мы, вот, в маленький отпуск – на экскурсию.

То ли я начинал просыпаться, то ли эта ересь задела меня за живое, и внутри ожила клокочущая кипучая мысль: «Какая экскурсия? Да, город наш славный, но исторически примечателен разве что тем, что здесь в своё время Богдан Хмельницкий от души оторвался на ляхах. И даже в лучшие времена польские туристы как-то объезжали наш городок стороной. А вам чё, острых ощущений захотелось?». Но уроки Семёныча не прошли даром. Я не дал внутреннему гневу выйти наружу. По одной из предложенных методик Семёныча я мысленно взгляд обоих глаз направил в центр своего лба, зафиксировал его на секундочку, и всё – гнев как рукой сняло. Я преобразовал его на приятельскую милость и сделал вид, словно от души радуясь приезду милых гостей, излучая лучезарную улыбку.

– Ну, так что, может, традиционного русского чайку?

– А может водочки? – люблинцы многозначительно улыбались, возможно, намереваясь повторить свой фокус.

– Увы, здесь нет ни татарского салата, ни водочки. Есть только русский чай!

– Что-то я не слышал, что чай растёт в России, или, извините, в Украине.

– Водка, знаете, тоже здесь не растёт. Но всё, во что мы вкладываем душу, непременно приобретает свой неповторимый колорит. – Я сам удивился вычурности того, что сказал.

Раньше у меня получалось что-либо неординарное только при увязке с матом, но сейчас, то ли работа накладывала отпечаток на речь, то ли, действительно, как того хотел Владька, с возрастом я стал смиренней что ли, но казалось, вот-вот и я заговорю стихами.

И мы, заказав чайку с жасмином, начали болтать о всякой всячине: последней игре нашего «Динамо», наводнении во Флориде, скандалах вокруг фотомоделей и голливудских звёзд.

Они, видимо, считали, что за чайком как-то восстанавливают слегка призабытое мужское доверие. Я же знал, что в этой игре у меня в рукаве козырный туз. Даже два.

Два туза вошли в чайную, как мы и договаривались – ровно в семь. Но естественно, ни о каком польско-украинском мосте дружбы они и не догадывались.

– О, привет! – я поднялся, словно вдруг увидел своих старых знакомых. – Разрешите представить: это Владислав, а это Николай Семёныч. Знакомьтесь – мои польские партнёры из фирмы «Полград: инновации и инвестиции».

«Двое из ларца» на какое-то мгновение превратились в киногероев «Людей в чёрном». Возможно, это мимолётное преобразование осталось незамеченным для сторонних глаз. Но только не для меня. Всё-таки, я хоть и начинающий, но профи. Семёныч говорит, что вот так, без переводчика, читать намерения человека по его даже мимолётной мимике, в управлении могу я один. Он видно из скромности не посчитал себя.

А прочитал я то, что никакой радости новое знакомство моим польским коллегам не принесло. И это как-то вынуждало их внести некие коррективы в свои планы.

Однако на расстоянии всего одного вдоха-выдоха по-прежнему улыбающиеся «двое из ларца», как бы для завязки разговора, поинтересовались:

– И чем занимаетесь?

О, с этим было просто. Казалось, Владька, чисто в служебных целях, умел юморить:

– Ну, в данный момент хотим испить чайку. А по жизни – я коллега Андрея, работаю в коммунальном хозяйстве, а Семёныч – мой сосед, врач-массажист.

В принципе, это было непробиваемо. Владька, с его интеллигентным видом, сто пудов тянул на исполкомовского клерка, а Семёныч – явно мог делать массаж хоть своими мощными немного скрюченными пальцами, а хоть и безукоризненно выбритой головой – на любителя.

Чай – не водка. Не так сильно сжимает время. И хотя за столиком горным ручейком лилась непринуждённая светская беседа, я чисто интуитивно ощущал, что наши визави имеют определённые временные ориентиры.

Придававшие некую вальяжность «Русской чайной», очевидно, ещё дореволюционные часы, как будто одиноким глубоким ударом колокола, вылитого из сплава, тайну которого унесли с собой в бесконечность монахи-горцы, отмерили девять вечера.

Для нас, по-своему зомбированных ещё в глубоком детстве тем, что в это время мультики, даже с любимыми героями типа «Двое из ларца», заканчиваются, очевидно, где-то на уровне подсознания, поступил сиюминутный надлом. Отнюдь не проблема. Просто через мгновенье сознание, удостоверившись, что обладатель бренного тела уже давно не ребёнок, даёт команду на бодрствование.

«Двое из ларца» вслед за боем часов преобразовались в «людей в чёрном» и выразительно посмотрели друг другу в глаза: «Ну что, пора?». Тут и расшифровывать-то было нечего. Мне казалось, я отчётливо услышал голоса их спетого дуэта. Хотя реально прозвучало:

– Спасибо за чай. Пожалуй, пора закругляться.

К этому времени в чайной, которая и не собиралась конкурировать с ночными клубами, из посетителей кроме нас никого не осталось, и я чётко разглядел внедорожник «Land Cruiser», подъехавший к чайной, как только отзвенели локальные куранты.

Мне стало совершенно ясно, что роскошная карета была заказана этими «туристами» и предназначалась для меня.

Мы вышли как бы прощаться, хотя вечер для всех ещё только начинался. Требовалась завязка, которая оказалась их вторым проколом. Из джипа с водительского места чисто для форсу вылез некто, словно их братец-близнец.

* * *

– А это чё – ваш экскурсовод? – переходя играть в открытую, съязвил я. Никто шутку не поддержал, хотя уверен, что таким веселым ребятам она явно должна была понравиться. То ли до моего острого слуха донеслась эта звенящая пауза, то ли моё воображение заприметило витающий в воздухе «топор войны», но сама душа взыграла по-своему, выдавая во мне живую славянскую натуру:

– А-а, суки! – то ли для устрашения, то ли повинуясь какому-то внутреннему порыву, я, из видов единоборств занимавшийся только бильярдом, очевидно, впервые для себя и окружающих, решил испробовать на непрошеных гостях приёмчик, так понравившийся мне в исполнении Ван Дама. Но не заметил, как в голове моей всё помутилось, а сам я оказался на ухоженном газончике возле чайной.

В дальнейших молниеносных событиях я оказался, увы, засыпающим зрителем, который занял свое место, согласно купленному билету. Владька, очевидно воспользовавшись тем, что я, как мог, отвлёк наших «собеседников», разобрался с экскурсоводом. Молниеносный прыжок – сближение, захват – выкручивание за спину интуитивно выброшенной руки и большой палец левой руки, безукоризненно точно определивший месторасположение «сонной артерии» «экскурсовода». Глубоко вдавливая его, Владька как бы настаивал: «Спокойной ночи, малыш».

Я никогда не видел, чтобы так быстро засыпали, да ещё в таких походных условиях. Просто присев на бордюр и склонив голову на пятисотдолларовое колесо «Тойоты». «Люди в чёрном», не успев совершить и двух шагов в направлении Владьки (совершенно не учитывая, что из стоящих на ногах есть ещё и Семёныч), обескуражено остановились, окликнутые совершенно неуместным «Хэ-эй!». От увиденного у меня волосы встали дыбом, и где-то я, наверное, испугался за наших гостей, которые могут умереть от разрыва сердца, не понимая – это они реально видят или им мерещится. Семёныч, нарочито поблёскивая своим коронным (или коренным) зубом, стоял в стойке не то ушуиста, не то каратиста (я в этом не разбираюсь).

Владька видно тоже обалдел так, что и думать перестал о том, чтобы по-своему атаковать «туристов».

Семёныч явно всего этого не замечал. Он как-то, словно в китайском народном танце, широко расставил ноги, вычурно, будто пытаясь ухватить невидимые нити воздуха. Потом, совершив пару взмахов руками, сделал глубокий вдох и на какое-то мгновенье застыл, словно статуя, восклицая что-то типа «Ай-й-а-а!», казалось, ударил стену пространства, находящуюся от него на расстоянии вытянутой руки.

Последовавшее за этим я не видел ни в одном боевике. Словно от неведомой взрывной волны «люди в чёрном» улетели на капот внедорожника. Семёныч, сделав глубокий выдох, ещё пару раз, но уже куда медленней, взмахнул руками, аки белый лебедь, и скрыл от нашего с Владькой взора свой зуб, однажды чуть не ставший предметом раздора.

Позже я поинтересовался у Семёныча, что это было. Оказалось, энергетический удар. Предположительно, в мире им обладают не более пяти человек. Где они сейчас, Семёныч точно сказать не берётся. Знает только, что двое обладателей такого удара – монахи, обитающие на Тибете.

А сейчас нам предстояло воспользоваться любезно предоставленным туристическим автобусом. Не скажу же я «туристическим джипом» – так не принято. На нем мы должны были совершить экскурсию с нашими гостями в мир весьма познавательного. В том числе и для нас. Благо, с Владькиной ксивой мы хоть всю ночь могли бы колесить на трофейном транспортном средстве, но я запамятовал (видимо от удара недругов), что мы – народ серьёзный, и безукоризненно памятуем: «Делу – время, а потехе – чай».

Генерал ещё и не собирался уходить домой. Примчавшийся к дверям шефа полковник Ефимов был совершенно не удивлён, застав его на месте, несмотря на десятый час вечера. Совершенно неуместные три шага строевых и без доклада полковника Ефимова давали генералу понять, что произошло нечто неординарное.

Но этот, с позволения сказать, доклад, не выдерживал никакой критики. Казалось, он был содран из какого-то юмористического армейского сериала.

– В соответствии с вашим распоряжением, незамедлительно докладываю следующую информацию, которая кажется мне не незначительной, – эти слова преобразовали генерала в Мюллера из «Семнадцати мгновений весны». Более того – после доклада о том, что три польских контрразведчика в бессознательном состоянии доставлены к нам на явочную квартиру, хотелось просто процитировать Мюллера: «Профессионалы так не ошибаются!!!».

И он был прав. В какую логику можно было уместить сюрреалистический союз славянского, ещё вчера забулдыги, и «тибетского» воина? Никакой компьютер НАТО (да и наш) не смог бы этого спрогнозировать, и этим как-то предостеречь своих сотрудников от возможного провала. Но случилось то, что случилось.

Мозги генерала заработали лучше любого биокомпьютера, несмотря на кажущуюся несовместимость с реальным разрешением возникших проблем. Во-первых, как ответственный администратор, генерал абсолютно чётко понимал, что это даже не ЧП, а супер ЧП. Три иностранных гражданина без какого-либо решения суда, с применением насилия задержаны его сотрудниками. Будучи материалистом, он абсолютно чётко понимал, что, несмотря на осознанную им реальность, гражданское общество просто не имеет право на память о существовании данного факта. Во-вторых, всё-таки, удерживали мы их, а не они нас. А это уже много значит. Первый ход белыми – за нами. В-третьих, надо чётко уяснить то, как бы я хотел, чтобы это всё закончилось.

Но нам некогда было ждать циркуляров от генерала. Нам некогда было даже осознать, что при любом раскладе крайними будем мы. Мы просто вошли в кураж. Приковали «кайданами» (наручниками) к отопительным батареям наших милых собеседников. А потом привели в чувства многократным принудительным погружением в ведро с водой. Потом, всунув кляпы в рот, чисто для профилактики немножко «отходили» их от души по всем жизненным системам – печёночно-почечной, мочеиспускательной и желчегонной. Теперь можно было поговорить о деле:

– Ну что, пацаны, будем общаться? – по-деловому обратился Владька, вытирая со лба выступившую от «отработки» испарину.

Из-за кляпов во рту наши «собеседники», ясное дело, были не очень разговорчивы. Двухкомнатная «сталинка» давала некоторые манёвры для «отработки».

– Ок, продолжаем настойчиво молчать, – сказал Владька, как будто не понимая, что что-либо отвечать только с помощью широко выпученных глаз они просто не могут.

– Расстреливать будем по одному, – продолжил он отработку. Психика ошалевших люблинцев была явно подавлена, и Владька, не прочувствовав и намёка на сопротивление, потащил одного из «временно задержанных» на шестиметровую кухню, где на «клиента» уже поджидал Семёныч. Не знаю, зачем ему это было – реальней всего (и я это «прочитал» в едва уловимой ироничной ухмылке) Семёныч шутил. На классической газовой плите, возле которой примкнули к батарее «допрашиваемого», в классическом банном тазике, (и откуда его здесь выкопал Семёныч?), что-то блестело. В кипящей воде из-под пара просматривались наряду с традиционными инструментами (из которых я бы выделил ЛОРовский шприц для очистки от серы ушной раковины и хирургический скальпель) кипятились также формочки для кондитерских изделий и несколько нержавеющих вилок.

Безусловно, у подозреваемого была возможность изучить весь этот нехитрый натюрморт.

После выделенного клиенту времени для «внутренней подготовки» и созидания самостоятельного чувства убеждённости в том, что здесь шутить не будут, Семёныч обратился к Владьке:

– Приступайте, коллега.

Владька, предусмотрительно вынув кляп изо рта иностранца, первым делом врезал в пах, чуть походя – в печень, печень, и ещё раз… в печень. Понятно было, что этими нехитрыми приёмчиками он отрабатывал не этого – здесь, а тех – там.

В комнату к «собратьям» донеслись истошные крики-вопли, сменявшиеся вскоре бесчувственным мычанием.

Следует отметить, что, очевидно, в «свободное от работы время» квартиру арендовали рок-музыканты, предварительно оббившие специальным пластиком и драповой тканью стены, через которые сейчас не могли просочиться никакие децибелы хэви металла.

После психологической бомбардировки поверхности, к телу уже участливо и проникновенно обращался Семёныч:

– Мил человек, есть предложение прекратить прения и сыграть в «русскую рулетку». Вы самостоятельно выбираете орудие пыток.

Есть кондитерская формочка – мы прикладываем форму «розочки» к вашему нежному телу в ожидании ответов на интересующие нас вопросы. Или шприцик – и мы делаем вам укольчик, после которого вы впадаете в галюционный бред, и мы с вами беседуем на любые темы. Вам будет всё равно, о чём говорить, и мы точно знаем, что вы врать не будете – в таком состоянии на вопросы отвечают честно и исключительно честно. Единственная проблема – остаточные явления медициной изучены неглубоко, поэтому возможны расстройства психики – вплоть до аномальных, проблемы с памятью, да и внутренние органы могут вести себя не всегда, мягко скажем, адекватно.

– Например, мочеиспускание может перестать быть контролированным, – чего-то влез не в свою парафию Владька.

Вообще-то, я сильно сомневаюсь в том, что всё то, о чём говорил Семёныч, – стопроцентная правда, но я был на своём месте, а возле батареи и газовой плиты, да ещё и в наручниках, думалось не так комфортно.

Семёныч предложил ещё несколько вариантов со скальпелем, иголками, утюгом и паяльником. Ясное дело, что «звонок другу» для приятия варианта решения, исключался. Наконец-то, был предложен явно «спасательный круг» для утопающего:

– В принципе, мы можем и не усложнять процедуру получения ответов на наши вопросы.

Когда на «квартиру» прибыл генерал с полковником Ефимовым, в зале «для гостей» они обнаружили картину умиротворённости и безмятежности. Иностранные «туристы», казалось, пребывали в глубоком младенческом сне: Семёныч сработал безукоризненно, цитируя героя «Бриллиантовой руки»:

– Без шуму и пыли.

Действительно, ребята оказались очень разговорчивыми, и один за другим исключительно, как мне показалось, по велению души, рассказали всё, не утаивая, что им было ведомо, об интересе их спецслужбы к моей скромной персоне. Нет, право, никакого зла к этим ребятам у меня не возникло. Более того, отец как-то рассказывал, что где-то в третьем колене мы тоже имеем польские корни. Но здесь – как на боксёрском ринге. Сначала лупим друг друга без устали, а затем, после боя, обнимаемся, как бы благодаря за взаимное избиение.

Впрочем, те пара ударчиков, которые совершал Владька, весьма профессионально, не оставляли на теле никаких следов. Но, очевидно, чтобы даже эти неприятные мгновенья не тяготили воспоминания о вояже, Семёныч позаботился о подопечных, введя их в гипнотический сон.

– И что они будут помнить? – полушепотом, очевидно, заботясь, чтобы его отработанный командирский басок не разбудил мирно спящих, поинтересовался генерал, обращаясь к Семёнычу.

– Мы вернули их в чайную на момент нашего мирного расставания. Никаких наших действий по отношению к себе они помнить не будут.

– Ну а не может их гипнотизёр помочь им восстановить реальную картину?

– Во-первых, будучи уверенным в том, что это непременно там произойдёт, я поставил усиленную защиту. А во-вторых, наш стажёр Анисимов – специалист по невосстанавливаемым страницам памяти, поэтому немножко поработал и он. Вероятность положительного результата для нас многократно усилена.

Это и был самый оптимальный вариант выхода из ситуации, которого мысленно так желал генерал.

К сожалению, в «творческом плане» туристы преподнесли маловато креатива. По линии внешней разведки, предположительно, через НАТОвские структуры, к ним поступила вводная на обработку часто бывающего в Польше гражданина Украины Анисимова. Требуемая к получению информация – установление методики устранения вибраций типа полускоростного вихря.

– А уедут они с твёрдой уверенностью в том, что методика Анисимовым безвозвратно утеряна. Ну и славненько, – резюмировал генерал.

Надо сказать, что отчасти созданная мною самим «боевая операция» проходила для меня в состоянии длительного стресса. Действительно, такого «кино» я ещё в жизни никогда не видел. Но не скажу, что не хотел бы вновь пережить эти обдающие голову жаром мгновенья от вырабатываемого в крови адреналина. Появившаяся во мне просто профессиональная потребность в анализе происходящего заставила обратить моё внимание на один небезынтересный аспект. А кто же был главным действующим лицом в этих событиях? Словно выстрел разорвавшейся где-то рядом петарды, меня вдруг озарил, как выражаются тинэйджеры, insight. Всё, что происходило со мной, могло бы пойти совсем иначе, если бы не… Семёныч. Действительно, вся креативность исходила именно от него, и ко мне даже начала стучаться фривольная мысль – а не управлял ли он заведомо осознанно всем процессом, не управлял ли он как гостями, так и нами?

– Управлять надо, прежде всего собой, мил человек, – как-то философски ответил на мои озабоченные волнения Семёныч. – Через познание себя – к познанию мира. А познавая мир, размышляй о себе.

Я уже не считал, как ранее, что Семёныч загоняется, дуркует, уходит от ответа. Скорее наоборот. Начинал осознавать, что ответы на свои вопросы надо банально уметь слышать, а иногда и видеть, ощущать в окружающем мире.

– Семёныч, а как быть с этой развитой способностью бесконтактного удара, которой вы владеете так же, как и тибетские монахи? Где вы этому обучились? Неужто вы действительно были в составе тибетской экспедиции?

Опять это обезоруживающее сверкание одинокого зуба и эта, ранее подавляющая мою волю, улыбка Семёныча, казалось, снова и снова забрасывают меня в мир детских страшилок. Но Семёнычу, очевидно, до этого не было никакого дела. Он как будто в медитации говорил о чём-то своём:

– Тайны Тибета не могут быть открыты для всех, но они всегда открыты для достойных. А достойным их познания может сделать только каждый себя сам.

– Но почему такая, назовём её, концентрация возможностей познания расположена именно на Тибете?

– В мире немало необычных мест, особо способствующих человеку в познании, совершенствовании себя. И я считаю, что оптимальным для этих целей для каждого человека является место, где он родился, провёл детство. Создатель мудр. Он даёт шанс каждому реализовать себя, странствуя по пути творения добра или, увы, зла. И всё же, не скрою, Тибет – необыкновенен. Возможно, таковым его отчасти сделали и его обитатели. Они умело абстрагируются от суеты окружающего мира и следуют по пути познания тайн жизни и смерти, безверия и бессмертия…

– Так может, для познания тайны омоложения нужен не полускоростной вихрь в Украине, а какой-нибудь «эликсир молодости» на Тибете?

– Я рад, что ты уже можешь выражать словами то, что интуитивно чувствуешь, – мне стало казаться, что голос Семёныча стал звучать с неким пещерным эхом. Томные веки глаз сомкнулись, и окружающее пространство стал заполнять совершаемый на надрыве полушёпот: