Текст книги "Опадание листьев"

Когда господь сотворил человека, в пику ему дьявол создал соседей и родственников! С родственниками мне повезло. Их у меня было мало, да и жили они достаточно далеко, чтобы напоминать о себе открытками на Новый год, на них я, правда, не отвечал, да редкими телефонными звонками. Но соседи! Они полностью компенсировали блестящие отношения с родственниками, творя переходящий красный ремонт. Они передавали его, как эстафетную палочку, и стоило одним соседям угомониться, как тут же ремонт начинался у других. С утра пораньше, изо дня в день, без отгулов и выходных. Соседи и филантропия не совместимы!

Тук, тук, тук… На этот раз это был стук каблучков ее туфелек. Ольга! Я даже готов был простить соседей! Она не стала звонить и воспользовалась своим ключом. Обожаю, когда утро начинается любовью, когда она, избавившись по пути в спальню от плаща, прыгает ко мне под одеяло, еще холодная, пахнущая духами и улицей. Вставай, соня, она уворачивается от моих поцелуев, пытается засунуть еще холодные с улицы руки мне за шиворот, но постепенно наша возня переходит в объятия, она позволяет себя раздеть. Я путаюсь в застежках лифчика. Тренироваться надо, – говорит Ольга, и именно Ольга, не Оля, Олечка, Оленька, а Ольга и только Ольга, – давай я куплю тебе манекен. Будешь сдавать норматив. С колготками осторожней… Кто откажется от такого утра?

– Вставай, соня, ехать пора, – бросила она, стоя на пороге комнаты.

– А поцелуйчик?

– Некогда.

– А если я навсегда останусь Жабой?

– Хорошо, только не тащи меня в постель. У нас мало времени.

– Мы куда-то спешим?

– К одному человеку. Забыл? Я тебе о нем рассказывала.

– Ты заставляешь меня вставать натощак, – пробурчал я обиженно.

– Можешь выпить кофе. Я тоже, кстати, не откажусь.

– С гренками?

– С гренками.

– С солью и чесноком?

– Давай, делай уже что-нибудь, извращенец.

– Так куда мы едем? – вернулся я к разговору во время кофе.

– К одному человеку. Сам все увидишь. Чего я буду рассказывать. И умойся. Ненавижу, когда ты такой.

Я кое-как наспех повозил станком с тупым лезвием по физиономии, сделав на ней несколько внушительных порезов, из которых тут же выступила кровь.

– Лучше бы ты так щетину резал, – сказал я зло станку.

Пойдет. Вода была почти холодной, и желание умываться пропало на корню, так и не успев родиться. Я несколько раз провел зубной щеткой по зубам, сплюнул, прополоскал рот и аккуратно вытер уголки рта. На этом утренний туалет большинством голосов был признан завершенным.

– А лезвие поменять нельзя было? – недовольно спросила Ольга при виде крови на моей физиономии и шее.

– Ты же сама сказала, что мы спешим.

– Спешим, но не настолько.

– Тогда может, вернемся в спальню?

– Одевайся.

Машину вела Ольга. Во-первых, это была ее машина, а во-вторых, я терпеть не могу сидеть за рулем. Она же была буквально помешана на технике, и ездить умела. За рулем держалась уверенно, но не грубила, и вообще была молодцом.

– Включи что-нибудь, – попросил я, когда мы сели в машину.

– «The Koln Concert» тебя устроит?

– Идеально.

Она достала из бардачка компакт диск и воткнула в проигрыватель. Настоящая меломанка, она потратила на музыку примерно столько же, сколько на новую «Тойоту», при этом, надо отдать ей должное, ни радио, ни кассетника у нее не было, только чудо-проигрыватель компакт дисков и подстать ему стереосистема. Хорошую музыку на плохом аппарате слушать нельзя.

По дороге я любовался Ольгой. Высокая, стройная с длинными идеальными ногами, небольшой упругой грудью, длинными волнистыми черными волосами, подчеркивающими красоту ее лица. Было в ней что-то гипнотическое, что-то притягивающее и одновременно отталкивающее, внушающее страх. Она была слишком совершенной для нашей Земли.

– Прикури мне сигарету, – попросила Ольга в паузе между композициями. Курила она «Честерфилд». Я тоже любил «Честерфилд», когда мог его себе позволить, а позволить я себе его мог, только когда меня угощали. В свободное от человеческой филантропии время, я наслаждался крепким вкусом «Беломора». Сигареты я не курил кроме настоящего привозного «Честерфилда», а не изготовленного на заводе по производству подпольного тосола.

Странная штука любовь. Казалось бы, умница, красавица, при деньгах, а связалась с голодранцем, да к тому же не Аполлоном. Нет, я высокий, крепкий мужчина в самом расцвете лет. У меня породистое семитское лицо и красивые руки. Стройностью я, правда, не отличаюсь. Безденежный русский гений. У нее же туфли стоили больше, чем я зарабатывал за год. Однако что-то она во мне нашла. Шутка ли, пятый месяц вместе.

В пятнадцати минутах не очень быстрой езды от города находилась станица с ныне действующим мужским монастырем, в котором кроме монахов и разъезжающих на дорогих джипах послушников имелся даже свой чудотворный старец. На территории монастыря для всех желающих работала церковь, куда слетались на службу богомольцы со всей округи.

Ольга припарковала машину возле монастыря. Мы вышли. Удивительно, пятнадцать минут от города, а воздух! Голова кружится. Служба кончилась, и из церкви повалила толпа богомольцев. Все они были мрачными, серыми, закутанными в бесцветные некрасивые одежды. Никто не смеялся, дети шли чинно рядом с взрослыми. Мне они почему-то напомнили выцветшую фотографию похоронной процессии.

– Интересно, почему богомольцы всегда такие тускло-бесцветные? – спросил я.

– Может, они пост соблюдают? – ответила Ольга.

– Гаишники тоже вон пост соблюдают, а какие у них рожи лоснящиеся.

Подождав, пока рассосутся богомольцы, мы перешли на другую сторону мощеной плиткой широкой улицы или маленькой площади. У калитки я нерешительно остановился.

– Собаки нет?

Нельзя сказать, что я не люблю или боюсь собак, скорее, я отношусь к ним с уважением, исключающим саму возможность игнорирования какого-нибудь Трезора, находящегося на боевом посту.

– Нет. Он не любит собак.

– Ты уверена?

– Не задавай глупых вопросов, особенно при нем.

В доме царил полумрак. Интересная фраза. Почему полумрак царит, а звания, например, присваивают? О, прикольный и стебучий русский язык! И так, в доме царил полумрак, показавшийся после улицы мраком, и я ничего не мог разглядеть. Я остановился у порога комнаты, боясь обо что-нибудь споткнуться или набить себе синяк.

– Привела? – услышал я властный мужской голос из темноты.

– Как ты и говорил.

– Закрой дверь.

Туман, туман, туман… Белое молоко тумана и ничего кроме тумана. Буквально, что внизу, то и вверху. И я, как порождение тумана…

Она тоже была в тумане. Я никогда ее не видел, но знал, что она здесь, рядом. С самого детства я слышал ее, чувствовал, ощущал ее незримое присутствие. Я жил ей, дышал ей, молился на нее. Я знал ее и не знал. Я никогда ее не видел. Только образ, только ускользающий силуэт, только намек. Она стала моим наваждением, моей паранойей, моей любовью. Она была рядом, здесь, в тумане, в нескольких метрах от меня. Она приближалась. Я уже слышал ее шаги, уже начал различать силуэт…

– Эротический сон? – разбудил меня Рафик. Послав его как можно дальше, я уткнулся лицом в одеяло в тщетной попытке вернуться в сон.

– Это тебе приветик оттуда. Поэтому тебе сейчас хреново, – сказал он.

– Хреновей некуда, – согласился я.

– Это связь. Тонкая односторонняя связь, от которой кроме вреда никакой пользы. Пока. Вы еще встретитесь. Одевайся, пойдем.

– Куда?

– Завтракать. Не все же тебе в постель кофе носить.

Рафик, как настоящая порядочная сволочь, питался в столовой не в смысле общепитовской забегаловки, а в смысле специальной комнаты для еды. Столовая была обставлена с роскошью, которая могла бы поспорить даже с убранством ванной комнаты, как своей дороговизной, так и кричащей безвкусицей. Во главе стола стояло огромное массивное кресло, достойное Гаргантюа. На противоположной от кресла стене висел транспорант: БЕЙ ЖИДОВ – СПАСАЙ ИЗРАИЛЬ. Под ним, сама невинность, сидела…

– Знакомьтесь: Карина. Стенли.

– Мы вроде бы знакомы, – во мне проснулась злость.

– Вот видишь, к чему приводят случайные связи. А могло бы быть и хуже, окажись я воровкой или охотницей на органы, – сказала, приветливо улыбаясь, Карина.

– Умница! – Рафик поцеловал ее в щечку.

Карина была черноволосой красавицей с примесью кавказской крови, придававшей ей особое очарование. Двадцати с чем-то летняя спортивная плоть, излучающая страсть, подобную излучению трансурановых элементов. Достаточно было под него попасть, и неизбежная неизлечимая любовь была гарантирована. Но самым большим сокровищем были ее глаза, невинные и в то же время блядские. Глаза, которые завлекали, возбуждали, лишали рассудка.

– Что ты мне подсыпала в пиво? – спросил я.

– Оскорбляешь. За такой, как я, вы, тЕлки, не то, что побежите, на коленях поползете. Вам же пара стройных ножек не только память, вообще все отшибает, кроме небольшой детали.

– Мал золотник, да дорог.

– Еще бы! Вы себя больше ни с чем не способны ассоциировать.

– Давайте завтракать, – вмешался Рафик.

На завтрак было пять блюд, из которых я не узнал ни одного.

– Да ты ешь, не бойся. Пиявок, червей и жаб у нас нет. Извини, не употребляем.

– Жаб, вон, французы едят, – заметил я.

– Французы едят лягушек. Жаб облизывают, но не всех, не всегда французы, да и не для утоления голода. Эффект, правда, поразительный, – сообщил Рафик.

– А можно я поверю на слово?

– И не рассиживайся. У тебя сегодня трудный день.

Господи, как я ненавижу холод! Зима для меня настоящее проклятие, особенно если мороз, снег и метель. Идеальная зима – плюс двадцать по Цельсию в тени. Летом можно и плюс тридцать. Зимой я впадаю в депрессию, и могу неделями не выходить из дома. Проснуться же от холода посреди поля! Было холодно и сыро. Густой туман успел пропитать водой одеяло, и теперь уверенно подбирался к столь дорогому мне телу. О том, чтобы развести костер не могло быть и речи. Черт! Вздремнул, называется. Что они подмешали мне в еду? Рафик, скотина, еще улыбался, гад. Я представил себе, как пинаю ногами его рыхлую задницу, трясущуюся не хуже пудинга, и на душе слегка полегчало. Ровно настолько, чтобы заставить себя покинуть постель.

То, что, будучи в горизонтальном положении, я принял за поле, было небольшим островком посреди болота. Вокруг была вода. Кое-где виднелась чахлая цвета ржавчины трава, да уродливые низкорослые деревья. В общем, полная гармония настроения с природой.

Единственным способом хоть как-то согреться был бег. От этой мысли противно заныли зубы. Ненавижу бегать. Даже на автобус я спешу средним шагом. К спорту вообще у меня наиположительнейшее отношение. Пять дней в неделю я делаю зарядку, но бегать! Альтернативой бегу была холодная смерть. Я представил себя в холодной земле, и принял наиболее приемлемое решение: быстрый шаг. С одной стороны, это не так оскорбительно, как унижение себя бегом; с другой – хороший способ согреться. Я еще раз представил себе, как пинаю ногами жирное седалище Рафика, и двинулся в путь.

– ………………………………..!

Холодная вода (я вместо того, чтобы подобно пони, бегать по кругу, отправился куда-то вдаль) заставила меня вспомнить все ненормативные выражения, которые я когда-то слышал. Я прибавил шагу, а через несколько минут побежал легким бегом. Во мне появилось беспокойство, переходящее в страх, а затем в панический ужас, под напором которого рухнули стены моего сознания, и я помчался вперед, ведомый темными, придонными инстинктами подсознания. Тело, питаемое страхом, неслось, что было сил. Вдруг я достиг критической точки. Страх исчез. Вернее он продолжал заставлять набирать скорость, но это уже был не я. Я больше не отождествлял себя с усталым испуганным человеком, пытающимся убежать от неведомой ему опасности. Я выбрался на небольшой холм. Туман рассеялся, и я мог осмотреться. Новая волна ужаса окатила меня с головы до ног.

Там, где еще несколько минут назад мне снились сладкие сны, находился страшный монстр. Ни один ночной кошмар не мог бы породить такое чудовище. Тварь металась по острову, постоянно возвращаясь к моей постели. Затем зверь остановился, поднял свою ужасную морду и закричал. Он взял след.

Я бросился вперед с максимальной скоростью. Усталость и холод перестали существовать. Был Бег и был Зверь, который неумолимо меня настигал. Я боялся оборачиваться, боялся сбить дыхание, поскользнуться, замедлить хоть на немного бег. Шестым чувством я чувствовал, что зверь совсем рядом. Впереди начиналась топь. Мерзкая жидкая грязь, и что-то шаткое, ненадежное под ногами, наверно, какая-то растительность, под которой… Я несся вперед, не разбирая дороги. Все, что угодно, только бы не его пасть! Я был настолько испуган, что не чувствовал страх. Я не заметил, когда выбрался из воды, и только ужасный звериный вой вернул меня к действительности. Я находился на твердой земле, на острове, а зверь провалился в трясину и уходил на дно. Мое сознание отключилось, и я рухнул там, где стоял.

– Ты вовремя, – услышал я над собой сквозь полуобморок голос Рафика. – Чайник только что закипел. Мне было тепло и уютно. Хотелось повернуться на другой бок и заснуть так часиков на десять-пятнадцать, но как только Рафик произнес чай, я тут же захотел пить, да и не только. Хочешь, не хочешь, а вставать надо. Я попытался приподняться, но вдруг понял, что что-то сильное практически не дает мне пошевельнуться.

– Подожди, сейчас развяжу. Никогда в мешке не спал?

Он расстегнул мешок, и я выбрался на свободу. Мы были на том же острове, на котором закончился мой кошмар. Я попытался подняться на ноги, но мое тело отозвалось болью в каждой клеточке.

Я застонал и рухнул на землю.

– Ничего, до свадьбы заживет. А ты молодец. Лихо ушатал Артура

– Артура? – переспросил я.

– Его звали Артур. Классный был зверь. Ну да судьба. Ладно, ты молодец. Справился на отлично. Первый экзамен сдан.

– Экзамен! – я готов был убить Рафика.

– А как ты хотел? Мы не можем откровенничать с кем попало. От правильности выбора зависит слишком многое, чтобы относиться халатно. На севере есть народы, которые испытывают кандидатов в шаманы специальными булочками. Выносят ему блюдо с булочками, среди которых только одна не содержит смертельный яд. Если они ошибутся в выборе, племя ждет смерть, что намного страшнее смерти неудачного кандидата. Держи, – Рафик протянул мне чашку.

Только сейчас я осознал, что на мне сухая, чистая одежда и обувь.

– Мы – маги. И только в дурацких сказках маги повелевают стихиями и перекраивают мир по-своему. На самом деле маги живут в согласии с миром. Маг – это канатоходец. Для него реальность – это канат, где шаг влево, шаг вправо… А у мага страховки нет. Маг – это человек с повышенной чувствительностью, замечающий малейшие колебания реальности и незамедлительно реагирующий на них. Сегодня страх помог тебе ощутить чувство пути. Теперь тебе надо его развивать. У тебя времени нет, – сообщил мне Рафик, пока я пил.

– А если бы я погиб?

– Это значило бы, что ты не тот, за кого мы тебя принимаем, а вот Артур был бы счастлив. Он обожал человечину.

– Эй, мужик, ты куда?

– Да я…

То, что я первоначально принял за кусок скалы, и было драконом Ыа.

– Доблестный рыцарь, ищущий славы? Давненько вас не было. Хочешь сразиться?

– Вообще-то нет… Совсем не хочу.

– Чего же ты тогда хочешь?

– Поговорить.

– Ладно, сказал Ыа, и мгновенно уменьшился до размера коровы, – чего надо.

– Я бы хотел приобрести у вас старое медное кольцо.

– А на кой оно тебе?

– Честно говоря, не знаю. В данной ситуации я выступаю, как посредник.

– Ну и как ты собираешься его приобретать?

– Не знаю, купить наверно.

– Купить? – дракон расхохотался.

– Ну… я еще не имел дел с драконами.

– Понятное дело, не имел. Иначе бы ты не пытался у меня из-под носа кольца лямзить.

– Я не…

– Да ладно тебе, что я не видел, как ты крался к пещере. Не шел, а именно крался.

– У меня есть знакомый, который частенько таскал с полей овощи. Подъезжал к полю на машине, выходил и минут пятнадцать во всю глотку звал хозяев. Если те отзывались – покупал у них пару килограмм того, что росло, а если нет – спокойно закидывал полную машину. Так что я бы не крался, – выдал я в свое оправдание.

– В следующий раз, когда захочешь обмануть честного дракона, так и делай.

– Да я…

– Гляди, покраснел. Ты действительно не благородный рыцарь, – перебил меня он.

– Они вымерли лет пятьсот назад.

– Удивительно, как они раньше не вымерли.

– А что рыцари?

– Сигару будешь?

– Не откажусь.

– Бери.

Он открыл коробку с дорогими сигарами.

– Достали меня они, – пожаловался дракон, закуривая сигару и, пуская в потолок клубы дыма. Разговаривая, мы вошли в его логово, похожее на загородный дом английского аристократа. – Выйдешь вот так на солнышко полежать, покурить, в небо поглядеть, он тут как тут. Выходи, зовет, биться, и обозвать норовит погаже. А что я ему сделал такого? Беру АКМ, выхожу. А он сидит на своей лошадке в латах, вылитая курица в фольге. Сначала я их из огнемета разогревал, но потом стало лошадей жалко. Зверюга то не при чем, ей и без меня не сладко. Выйду, пальну в него. А что он своей зубочисткой сделать может? Одних доспехов полпещеры валяется. Тебе, кстати, металлолом не нужен?

– Мне кольцо нужно, медное.

– А этим кретинам моя голова была нужна. Я одного прежде, чем убить спрашиваю: Зачем тебе она? Знаешь, что он мне ответил? Не могу, говорит, без твоей головы даму сердца закадрить. Я, говорит, уже всех ее родственников на турнирах извел, доказывая свою любовь, а она ни в какую. Родственники, говорит, это фигня. Родственников любой дурак порезать может. Ты мне лучше принеси драконью голову.

Выслушал я его и думаю, а почему бы и нет? Сторговались мы с ним.

– Ты отдал свою голову?

– Я их десятками продавал. Знаешь, какой спрос был! Потом, правда, бизнес пошел на убыль. Головы теперь никому не нужны. Измельчал народ. Теперь они ногти да зубы скупают. А одному печень моя понадобилась. Ну этого я нагнал. Не этично как-то, да и не красиво. А что сейчас, кстати, бабам дарят?

– Цветы, деньги, шубы, золото… В ресторан водят. Кто на что горазд.

– Ладно, давай пообедаем, а заодно и о кольце поговорим. Зачем оно тебе?

– Я ж тебе говорил, оно не совсем мне. Я выступаю посредником.

– Посредником… И не страшно?

– Теперь уже нет, а в начале было, не то слово, страшно.

– Ну а зачем взялся, или медь сейчас в цене?

– Не знаю, – сказал я и рассказал ему все.

– Ага, я, значит, теперь в роли Артура. Но зачем они над тобой издеваются?

– Сам не знаю.

– Ладно, мужик ты симпатичный, поэтому сильно тебя не буду мучить. Отгадаешь правильно пару загадок, да мне задашь поприкольней, и кольцо твое. Готов?

– Готов.

– Поспорили как-то три мудреца, кто из них мудрее. Спорят, не могут никак решить без третейского судьи. На их счастье проходил мимо еще один мудрец. «Я вас рассужу, – говорит он, – у меня есть пять перьев: Два черных и три белых. Вы закроете глаза, а я положу вам на головы по одному перу. Кто первый определить умозрительно, какое на нем перо, тот и самый мудрый». Как рассуждал мудрейший из них?

– Обычно эту задачу решают методом перебора всех возможных комбинаций. Если он видит два черных, то на нем белое. Если он видит одно черное и одно белое, то если на нем черное, тот, на ком белое моментально даст ответ. Если он видит два белых, то если на нем черное, то один из тех двоих быстро решает задачу, если же они молчат, то на нем белое. Но можно решать и проще. Каждое состязание подразумевает равные стартовые условия для всех участников, поэтому спор можно считать состоявшимся, если на них будут три белых пера. На мой же взгляд, мудрецы вряд ли бы стали спорить на такую тему. Спорить о чем-то – другое дело, но кто умней, спорят обычно дураки.

– Твоя очередь.

– На пне сидит, по-французски говорит.

– Ежик? – выпалил дракон.

– А ежики говорят по-французски?

– Тогда кто?

– Француз.

– Так просто?

– Так просто.

– Ладно, слушай мою загадку: Человек стреляет из лука. Если представить себе траекторию стрелы…

– Это загадка без ответа. Так нельзя. Парадокс Зенона Элейского. Вектор скорости в каждой точке траектории имеет определенное постоянное направление и величину. Но траектория кривая, следовательно, в двух ближайших точках вектор скорости будет разным. Вопрос: Где, в какой точке траектории вектор скорости меняет свое значение.

– Ладно, умник, давай свою загадку.

– Если мять руками ловко, будет твердый, как морковка.

– Снежок. Не такой уж я и дубовый. Так зачем тебе кольцо? Это моя последняя загадка.

– Сложный вопрос. Об этом надо Рафика спрашивать. На мой же взгляд, кольцо – это как голова, признак победы.

– Победы над кем?

– Над обстоятельствами. Тебя мне не победить, да и не хочу я с тобой сражаться. Ты мне даже симпатичен. К тому же я хочу жить. Значит, кольцо – это символ того, что мы смогли договориться. И в этом плане мой экзамен несколько сложней. Договориться труднее, чем убежать.

– Логично. Кольцо твое. Только ты заходи, поболтать, в картишки перекинуться.