Текст книги "Опадание листьев"

5

– Кто он? – спросил я. Обнаружился очередной объект, и мне предстояло…

– Тебе понравится. Серийный убийца. Ловил маленьких девочек, а дальше по полной программе с выжиганием глаз и прочей мерзостью, – ответила Альбина.

– И как мы его достанем?

– В здании суда.

– Подойду летящей походкой и чинно зарежу.

– Это точно.

– А если серьезно?

– Серьезно. Мы тебя ускорим в несколько раз, так что для всех остальных ты будешь легкой тенью.

– А это сработает?

– Ну, если ты, конечно, не начнешь присягать на библии и толкать речи с трибуны.

– А если я захочу воззвать к народу?

– Давай вставать, сегодня у нас куча дел.

– Кто варит кофе?

– А кто варил вчера?

– Я.

– Пусть это будет нашей доброй традицией.

Я нехотя вылез из-под одеяла.

– Дверь в туалет не забудь закрыть.

– Лежи уже.

В последние несколько недель я чувствовал себя Джеймсом Бондом в тылу врага. С того самого дня, как возле моего подъезда были обнаружены возможные представители конкурирующей фирмы или вражеской разведки, которые могли оказаться простыми алкоголиками или наркоманами, домой мы не возвращались. Мы мотались по конспиративным квартирам, куда приезжали уже поздно ночью для короткого сна после насыщенного магией и полосой препятствий дня. Меня превращали в боевую машину. Я учился стрелять, двигаться, владеть мечом и кинжалом. Меня натаскивали в рукопашном бою, обучали магическим средствам нападения и обороны, но главный упор делался на чистоту сознания и быстроту мышления. Я стал подтянутым, организованным, волевым. Альбина всегда была рядом. Должен сказать, что лучшего инструктора для меня просто не существовало.

– Я знаю твою природу и действую в соответствии с ней, – ответила мне Альбина, когда я сказал ей об этом.

Натаскивание длилось по 15, 16 часов в день, и если бы не наука отдыха, позволяющая действовать с наименьшими затратами сил, я бы, наверное, умер.

Дома нас хватало только на ужин, который к нашему приезду уже стоял на столе, душ и непродолжительные ласки, после которых мы мгновенно проваливались в глубокий сон.

Утром мы наспех завтракали, надевали новую спортивную форму и мчались на следующий полигон, пытаясь поспать еще хоть чуть-чуть в машине, а бригада чистильщиков уничтожала все следы нашего пребывания в квартире зачастую с квартирой вместе, чтобы никакая зараза не могла установить с нами магический мост.

Мы переживали период пряток, когда каждый из участников мистического марафона пытался выиграть время, набраться сил, скрыться и одновременно с этим найти слабое место в обороне противника, чтобы во время удара… Конечно, сражаться должны были только мы, избранные или проклятые, таковы были правила, которые никто не смел нарушить, но никакие правила не говорили, что поединок должен быть честным и на равных для всех условиях.

Наш клан был самым малочисленным, но и самым мобильным. Наша сила была в разведке, считавшейся лучшей среди кланов, и быстрой скорости перемещения. Мы были невидимками, неуловимыми для вражеских глаз. Мы меняли машины, дома, одежду, мы уничтожали за собой все следы, позволяющие выследить нас как обычными, так и магическими средствами. Мы не повторялись ни в чем, чтобы никто не мог выявить никакой системы в наших действиях. Но в нашем арсенале хранились и особые способы нападения и защиты, одним из них было ускорение, которое из соображений секретности мы решили применить без репетиции.

Нападение на суд было рискованной затеей. Мало того, что нам приходилось «светить» секретную технологию, которая после своей презентации будет уже доступна всем и каждому, нам еще предстояло отказаться от всех преимуществ, застыв на достаточно долгое время возле здания суда. К тому же конкуренты могли в любую минуту узнать о столь аппетитной мишени, и в этом случае наш провал вполне мог стать роковым.

На все, про все у нас было чуть менее суток, слишком мало для подготовки и слишком много для провала. Генеральная репетиция проходила ночью, в пустом зале суда, похожем на пустую институтскую аудиторию или показательный красный уголок в образцово-показательном сельском клубе. Утром мы с Альбиной засветились по-настоящему. Мы явились на заседание суда под видом корреспондентов лояльной к властям газеты, что позволило сократить формальности до минимума.

Клиент был маленьким, щупленьким и невзрачным. Мозгляк, ничтожество, на которое никто бы не обратил внимания. Он охотно отвечал на вопросы, позировал, и вообще, воспринимал процесс, как свой звездный час. Его мне было не жаль.

– Черт! – выругалась Альбина.

– Что-то не так? – шепотом спросил я.

– Смотри, – Альбина незаметно кивнула в сторону двух неприятных дамочек в первом ряду, – хуже и быть не могло. Вперед.

В следующее мгновение звук исчез, стало темнее. Все вокруг застыло, потеряло четкость очертаний, расплылось. Воздух стал похожим на густой кисель, в котором было трудно дышать и еще труднее двигаться. Путь к клетке показался мне долгим. Вредные тетки в первом ряду медленно поворачивались в мою сторону. Женщин бить нельзя, вспомнил я и со всей силы засветил одной из них кулаком в глаз, а другой ногой в живот. Наверное, я убил их, но тогда мне казалось, что я бью слишком слабо. Затем я повернулся к клетке. На мое счастье, клиент, заинтересовавшись чем-то, прильнул лицом к прутьям, и мне не пришлось царапать руки о них. Нож легко вошел в его лоб по самую рукоятку, у меня потемнело в глазах, и…

Я на заднем сиденье автомобиля. Голова на коленях у Альбины. Мы мчимся на полной скорости.

– Что это было?

– Все хорошо, милый, все получилось.

– Я…

– Ты молодчина, милый.

– Что со мной?

– В тебя вошла его сила.

– Хреновая у него была сила.

– Сила не бывает хреновой.

– А мне бывает. Как с пережора.

– Инородная сила, как инородное тело, вирус. Тебе надо привыкнуть.

– Да? А я уже решил, что вместо силы захватил по ошибке слабость.

– Слабость тоже сила, если уметь ею пользоваться. Женщины веками вьют из мужиков веревки, используя силу слабости. В Мире существует одна единственная сила – умение следовать природе вещей, все остальное слабость. Следуя природе, мы накапливаем силу, следуя вопреки – тратим. На этом принципе и основана магия, а все остальное – мелочи, аксессуары или детали. Вопрос в том, как слиться с природой, стать с ней единым целым, раствориться в ней. Вот для чего нам нужен гвоздь. Это принцип, это наши глаза и уши, возможность иметь дело с реальностью, как таковой, тогда как сейчас мы можем иметь дело только с отражениями, рожденными в нашем сознании. Тогда отражение перестанет иметь тот абсолютный смысл, ту власть, которую оно имеет над нами… – Альбина нервничала, и ее словесный понос был следствием напряжения, которое выпало на нашу долю в последнее время.

Пока все шло хорошо. Погони вроде бы не было, по крайней мере, видимой или близкой. Осталось замести следы и залечь на дно, чтобы восстановить силы. Несколько дней покоя наедине с Альбиной.

Мы заехали в старый заброшенный сарай, где нас ждала другая точно такая же машина с такими же номерными знаками. Она стояла внутри магического круга, и была совершенно чиста. Прежде чем пересечь круг мы разделись и совершили омовение. Так разрушается непрерывность. В машине нас ждала новая одежда и документы.

Мы выехали прямо сквозь старую ветхую стену сарая, которая рассыпалась, даже не поцарапав кузов автомобиля. Альбина произнесла заклинание, и сарай вспыхнул. Раздался взрыв. Это взлетела на воздух бывшая наша машина, а помогли ей пять бочек с бензином. Мы еще раз поменяли машину, попетляли для приличия по городу и только после этого, приехали на конспиративную квартиру. У нас едва хватило сил доползти до кровати, где мы отключились, не раздеваясь и не снимая ботинок.

Пасьянс

1

– Это будет самая опасная встреча в твоей жизни, – предупреждал меня Рафик. – Лиа – женщина-воин, дочь верховной жрицы. Знал бы ты, сколько крови ее мамочка принесла в жертву ее будущему рождению. Она красивая и опасная, и я не знаю, чего в ней больше: красоты или опасности. Она красивая, она чертовски красивая. Хрупкая, нежная, ласковая, умеющая сводить с ума и в то же время сильная, необычайно сильная. Ты должен видеть в ней только война, соперника, но никак не женщину, иначе ты умрешь.

– Меня больше интересуют ее слабые места.

– Она – совершенство.

– Умеешь ты подбодрить.

– Спасение утопающих дело рук самих утопающих.

– Эпиграф к пособию по мастурбации для школьников.

– Наш мир слишком несовершенен, чтобы совершенство было достоинством. Используй это.

– Ты как дракон. Тот тоже любит ребусы.

– Хочешь секрет?

– Давай.

– Он прикидывается.

– Кем?

– Драконом.

– А кто он на самом деле?

– Дракон, но это не одно и то же.

– Миленький каламбурчик. Если ты сумеешь его приладить к проблеме адюльтера, ты выпустишь самую читаемую книгу после Карнеги.

Мы смеялись, шутили, будто бы собирались на очередную светскую тусовку. Для Рафика это и была светская тусовка с тотализатором, где я был его бойцовой собакой, на которую он, правда, поставил все свое состояние. Я же, как герой «Интернационала» шел на решительный бой, который вполне мог стать последним. Честно говоря, мне было наплевать. Не совсем наплевать, конечно. Бой был моим танцем, показательным выступлением, и я хотел исполнить его хорошо. Такая же дребедень, как результат интересовала меня меньше всего. Странно, наверно, ведь разыгрывалась моя жизнь против жизни доселе неведомой мне красавицы, но я научился одинаково относиться как к жизни, так и к смерти. Тот факт, что мне предстояло сражаться с женщиной, меня не тревожил. Я видел в ней война и больше ничего.

Сначала поединок хотели устроить в клубе, но в самый последний момент испугались за единственный лифт между мирами, без которого маги не мыслили своего существования, и специально для нас сняли древний готический замок. Организатору поединка надо было снимать героико-романтические истории. В Голливуде ему бы цены не было. Средневековый замок. Закат. С последними лучами солнца с противоположных сторон в зал, освещенный тысячей свечей, входят противники. Он, то есть я в смокинге, она в вечернем платье. Мы садимся за прекрасно сервированный стол. Слышна красивая музыка. Во время трапезы, до восхода солнца решается, кто выйдет из зала живым.

Закат, проникшись своей исторической значимостью, старался, как мог. Небо несколько раз меняло цвет. Оно было золотым, красным, синим с бардовыми облаками. Последний закат был на самом деле последним. Я наслаждался им, тишиной и спокойствием. Взведенный на определенный час механизм смерти: ни мыслей, ни чувств, ни желаний. На всякий случай я попрощался с солнцем и, дождавшись сигнала (как и положено в таких случаях, о начале турнира возвестили трубы), вошел внутрь. Мы одновременно подошли к столу. Я пододвинул ей стул.

– Надеюсь, ты не станешь использовать вежливость для маскировки коварства? Ничего, что я на «ты»? – спросила она, очаровательно улыбнувшись. И если бы не моя подготовка, и не знание того, кто она, эта улыбка заставила бы меня потерять голову.

– Я думаю, в нашей ситуации выкать неуместно, – ответил я.

– И пошло, – добавила она.

Я помог ей сесть, а затем положил свой нож на стол.

– Ты победила, – сказал я.

– Почему ты не хочешь сражаться со мной? – удивилась она.

– Ты была моим наваждением, моей жизнью, моей страстью, моим счастьем и горем. Ты снилась мне, ты изводила меня во сне, а когда я просыпался… Сначала я вскакивал, не взирая на время, и носился по городу, как сумасшедший, надеясь на то, что за следующим поворотом, в соседнем квартале, за углом дома я встречу тебя. Потом я просто пил или курил травку, глушил себя работой, медитировал. Ты была моей женщиной-нагвалем, путеводной нитью, благословением, проклятием. Я чувствовал тебя, верил, что ты есть, настоящая, живая, состоящая из плоти и крови, я ждал тебя, искал, верил, что когда-нибудь…

– А как я тебе снилась, какой я была? Такой же или другой?

– Ты была загадкой, сфинксом, улыбкой Джоконды или Чеширского кота. Ты была силуэтом, присутствием, ароматом духов, качнувшейся веткой, звуком шагов… Тебя скрывали то лес, то туман, то тьма, а то наоборот, слишком яркий свет. Ты играла со мной, звала, приглашала, давала надежду, и когда я был уже рядом, ты заставляла меня просыпаться, жить, дожидаясь следующего сна, чтобы снова идти по твоим следам, быть твоей тенью, игрушкой в твоих руках…

– Ты тоже мне снился, особенно в последнее время, когда я жила у Жерара. Был один хороший человек… – она грустно вздохнула. – Мне почему-то казалось, что за мной придешь ты и заберешь с собой, куда-нибудь, где не будет ни клуба, ни Элизабет, ни этой проклятой магии вместе с ее Гвоздем. Но вместо тебя пришла она, убила Жерара, убила ни в чем не повинных людей. Заставила меня убить ребенка, маленькую девочку с удивительными глазами, похожими на нашу единственную ночь.

Она не лукавила, эта черноволосая красавица, в чью власть я себя отдал без малейшего сожаления.

– Только, пожалуйста, выполни мою просьбу, – попросил я.

– Говори, – она ласково посмотрела в мои глаза.

– Скажи, когда будешь меня убивать.

– Я не буду тебя убивать.

– Нам не позволят выйти отсюда вдвоем.

– Ты убьешь меня. Я знаю, ты сделаешь это быстро и нежно. Так, что я не почувствую боли.

– Не говори так!

– Да! И не спорь со мной. Ты должен найти этот проклятый гвоздь.

– Я не смогу тебя убить.

– Сможешь.

– Нет.

– Иначе все повторится опять.

– Тогда, может быть, мы встретимся раньше. Или при иных обстоятельствах.

– Моя мамочка зачала меня с собственным сыном. Моим отцом был мой родной брат. Его она съела в момент зачатия, как до этого съела его отца. Так я появилась на свет. Когда я стала достаточно взрослой, она продала меня грязному типу, как последнюю шлюху. Когда же я отказалась сделать то, чего он от меня хотел, он избил меня. Он бы меня убил, но я опередила его и убежала из дома. Меня приютили, но только для того, чтобы принести в жертву какому-то богу зла. Чудом мне удалось бежать. Меня подобрал человек, единственный хороший человек в моей жизни, который подобрал меня просто так, из жалости и сострадания. Мы жили бедно, очень бедно, но он был мне, как отец, и мне было с ним по-настоящему хорошо. Так хорошо бывает только, когда тебя любят такой, какая ты есть, когда от тебя не требуют быть хорошей девочкой, не натаскивают, как сторожевую собаку, а просто любят, без всяких причин. Потом пришла мамочка со своей бандой убийц. Она убила его, растоптала у меня на глазах, а потом заставила убить маленькую девочку. Я не хотела, но они запели дьявольскую песню, и мое тело сделало это. Я вновь оказалась у матери, которая превращала меня в убийцу. Единственное, чему меня научили – это убивать. И ты хочешь, чтобы я переживала это вновь и вновь? Ты говоришь, что любишь меня, тогда докажи это. Подари мне покой. Обещай, что утром, когда мы увидим первый луч солнца, ты подаришь мне смерть.

– Но почему мы должны следовать их правилам? Мы можем попытаться выйти, прорваться с боем, уйти.

– Ты же сам сказал, что нас не выпустят отсюда вдвоем. Мы – капитал, и от нас ждут дивиденды. Найди этот гвоздь. Сделай это ради меня. Так и только так ты сможешь все изменить. Я просто не смогу это сделать. Я слишком устала. Знаешь, у меня было всего два друга, два близких мне человека. Одного из них убила моя родная мамочка, а другого я упрашиваю убить меня. Подари мне смерть, не спорь. У нас нет времени на споры.

– Хорошо! – сказал я, проклиная судьбу…

Потом мы любили друг друга прямо на столе, среди вин и деликатесов (В зале не было ни одного дивана или хотя бы кресла) отчаянной, неистовой, страстной любовью обреченных людей. Мы охлаждали себя вином во время коротких передышек, и возвращались к любви, стараясь не упустить ни одного драгоценного мгновения уходящей ночи. Перед рассветом мы привели себя в порядок, выпили напоследок вина и приготовились встречать рассвет. Лиа держалась молодцом, я же был на грани нервного срыва.

– Не надо, милый. Это не так уж и плохо, умереть любимой… Только представь себе эту бесконечную вереницу рождений, жизней, смертей, вдалеке друг от друга. Вечно искать тебя среди времен, знать, что нас разделяют какие-нибудь несколько лет, а может и мгновений, знать это и не иметь возможность преодолеть преграду. Бежать от одиночества с ненужными мужчинами или на химических небесах, без надежды, без прошлого, без будущего, с несколькими часами в активе жизни. Так подари мне лучший из тех выходов, которые у нас еще есть, которые разложила перед нами эта нищая торговка судьба. Вот видишь, у нас получилось настоящее свидание. Ночь, замок, свечи… По-моему, оно удалось.

– Мы прожили в нем все свидания, которых у нас больше никогда не будет.

– Терпкие минуты счастья с привкусом отчаяния.

– Солнце…

2

– Сбегай за сигаретами, – попросила меня Альбина, отворачиваясь лицом к стене, – будь другом.

– Тебе какие?

– Любые.

Любые означали «Честерфильд».

Я натянул штаны, майку, немного подумал, и решил, что в тапочках мне будет в самый раз, и не стал обуваться, благо, ларек был во дворе.

– Пачку «Честерфильда», пожалуйста.

– Сейчас… Извините, но я не могу найти, может вам чего-нибудь еще? – крашенная блондинка с бесцветным лицом была растеряна.

– Нет, спасибо. Других не надо.

Следующий ларек был метрах в ста за углом. Там «Честерфильда» тоже не оказалось, как, собственно и в двух других ларьках. Пришлось переться черти куда в «Мини Америку».

– Что вы хотели? – спросила меня милая девушка с ярко зелеными волосами.

– Только не говорите, что у вас нет «Честерфильда».

– Не скажу.

– Сегодня вы моя спасительница.

– Вам сколько?

– Одну.

– Пожалуйста, – она положила на прилавок темно-синюю пачку.

– Чего это с ним?

– Что-то не так?

– Синий он у вас какой-то.

– Не знаю, всегда был такой.

– Странно, я думал, что он только зеленый.

– А вам нужен под цвет?

– Да нет, непривычно как-то.

– Хорошие сигареты. Без балды. Не знаю, как зеленый, а этот класс.

– Спасибо.

Получив обратный билет, я весело побежал домой, и… Вместо родного и до боли знакомого подъезда я увидел дверь с табличкой, сохранившиеся буквы которой сообщали, что здесь находится контора по сдаче и выдаче чего-то там. Ничего не понимая, я стоял и пялился, точно баран на новые ворота.

– Входите, уже можно, – сказала мне бабулька, выходя из конторы.

Я машинально открыл дверь и вошел внутрь. Сразу за входной дверью без коридора или тамбура находился просторный запущенного вида кабинет. Создавалось впечатление, что его соорудили на скорую руку, даже не приведя хоть в какой-то порядок. Стены, исписанные малолетними любителями наскальной графики, были кое-как замазаны жуткого цвета зеленой краской, которую как набрызгали на выцветший и кое-где рваный линолеум, так и не захотели смывать. Потолок был весь в подпалинах, и с него черными сосульками свисали остовы горелых спичек. У противоположной стены стоял дорогого вида письменный стол, за которым сидела приятная на вид женщина лет сорока, окруженная оргтехникой.

– Слушаю вас? – спросила она.

Я не знал, что сказать. То, что я здесь уже не живу, было понятно еще за дверью, хотя заблудиться я никак не мог. Во-первых, после многочисленных магических тренингов у меня была фотографическая память, а во-вторых, мы давно уже жили на одной и той же квартире, которая перестала быть конспиративной после проведения жеребьевки.

– О, не обращайте внимания. Мы переехали буквально пару дней назад, здесь все временно, просто оттуда нам пришлось… Но ремонт обещают в течение месяца, – расценила она по-своему мою растерянность. – Ваш талончик.

Я пошарил по карманам, и действительно там оказался мятый замызганный талон.

– Возьмите.

Она взглянула на мой талон, пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера и сочувственно на меня посмотрела.

– Вы знаете, к сожалению, ваш лимит исчерпан. Ничем не могу помочь… Хотя нет, постойте. Пройдите по этому адресу, – она протянула мне визитную карточку, – спросите Марго. Распишетесь там напротив слова лопата, может, что-нибудь получится. Она у нас глупая. Ни слова по-русски не понимает.

Заветный адресок находился в полуподвальном помещении соседнего дома. Такие же обшарпанные декорации, только напротив этого офиса к тому же еще был пункт приема стеклопосуды.

– Здравствуйте.

– О, здравствуйте, входите пожалуйста, – сказала мне приветливая девушка с жутким акцентом, отрываясь от экрана монитора, – may I help you?

– Я по поводу лопаты.

– О, лопата! – она достала из ящика стола какую-то квитанцию, и протянула ее мне.

Посреди английского текста была наша русская «лопата», рядом с которой стояла галочка. Я расписался.

– Thank you, – сказала она, отсчитывая деньги.

– Вам спасибо.

– Друг, дай десятку, а я тебе что-то скажу, – окликнул меня ханурик с трясущимися руками, когда я собрался уже уходить.

Обычно я не даю побирушкам, но на этот раз протянул ему десятку без всякого сожаления.

– Спасибо, выручил. Ты это, уходи. За тобой уже едут.

– Спасибо, друг.

Я быстро пошел прочь от этого странного места. Не успел я перейти дорогу, как послышался вой сирен, а из подъехавших к офису машин посыпались люди с автоматами в руках. Оставаться на улице было не безопасно, и я нырнул в бар, благо он был рядом.

– Не хочешь повеселиться, красавчик?

Она была кем угодно, но только не шлюхой. Слишком уж она была шикарной даже для очень дорогой шлюхи. Высокая, черноволосая красавица с волшебными черными глазами. Скорее всего, избалованная богатая сучка, желающая поразвлечься.

– Я на мели.

– Я что похожа на женщину, которой нужны деньги?

– Скорее на женщину, которая не знает, что с ними делать.

– Или, может, ты хотел попросить?

– На пиво мне хватит.

– А на документы? – она внимательно посмотрела мне в глаза, – пойдем, я угощу тебя пивом где-нибудь в другом месте, к тому же вот-вот сюда придут менты, а у тебя не то, что паспорта, носков нет.

– Садись, – у нее был шикарный эксклюзивный малыш ручной сборки.

– Круто.

– Круто? – ты меня оскорбляешь второй раз за вечер, а я, между прочим, спасаю тебя от больших неприятностей.

– Прости. Это глупо, но рядом с тобой я теряюсь.

– Я тебе нравлюсь?

– Ты не можешь просто нравиться. Для этого ты слишком очаровательная.

– Теперь ты мне льстишь.

– Это невозможно. Реальность превосходит любую похвалу.

– Ты наглый бесстыжий льстец.

– Куда мы едем?

– За город. Ко мне домой.

– Это самолет или все еще машина?

– Нравится?

– Мне нравится, как ты с ней обращаешься. Как Вэйкман с роялем. Небрежно и в то же время виртуозно.

– Зови меня Элизабет.

– Максим.

– А вот мы и дома, – сказала Элизабет, подъезжая к шикарному средневековому замку.

– Ты здесь квартиру снимаешь?

– Это наша фамильная рухлядь. По идее, я должна ей гордиться.

– И как, получается?

– Только на людях. Как на похоронах богатого дядюшки.

Мы прошли через просторный впечатляющий зал и поднялись по узкой и крутой лестнице на второй этаж, в так называемую жилую часть помещения.

– Вина?

– Вина.

Она достала дорогие бокалы и наполнила их темно-красной жидкостью из темной пыльной бутылки.

– Раритет?

– Что-то вроде того.

Я сделал осторожный глоток.

– Ну и как тебе?

– Как кровь невинных младенцев, – сказал почему-то я.

Элизабет вздрогнула.

– Расскажи о себе.

– А что рассказывать? Вышел, вот, за сигаретами и заблудился, потом еще менты…

– Ну и что, что менты?

– В отличие от диких зверей, менты часто нападают первыми.

– Резонно.

– Странное у тебя вино.

– Не нравится? Откроем другое.

– Слишком уж оно…

У меня поплыло перед глазами, в голове зашумело, как будто вместо вина я выпил бокал молочища, и теперь меня начинало, что называется, размазывать по полу.

– О, да тебе больше пить нельзя.

Я смотрел в черноту ее глаз и пьянел еще сильнее. Я забыл обо всем, об Альбине, о магии, о тренировках, о предстоящей встрече… Элизабет продолжала говорить, но я больше не понимал слов. Я слушал ее голос, как пение птиц, как журчание ручья, как музыку. Элизабет преобразилась. Ее глаза превратились в две сияющие черным светом бесконечности, лицо стало неземным. Такими, должно быть, спускались к людям боги в древние времена.

– Веришь ты в меня? – спросила вдруг Элизабет.

– Конечно, милая, – вырвалось у меня помимо воли.

– Любишь ли ты меня?

– Больше всего на свете.

– Готов ли ты умереть ради моей любви?

– Да.

– На колени.

Я опустился перед ней на колени, а Элизабет принялась ходить вокруг меня, как будто я новогодняя елка. Она что-то шептала на незнакомом мне языке. Не прекращая свой монолог ни на секунду, она достала из ящика туалетного столика нож, каким я два раза уже успел воспользоваться.

– Признаешь ли ты меня и только меня? – спросила Элизабет, рисуя знаки ножом на моей груди.

– Да, – ответил я.

– Целуй, – она протянула руку.

Тоже мне донья Корлеоне, пронеслось у меня в голове, когда я прикладывался губами к ее нежной красивой руке.

– Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола и Мира? – спросила меня она, играя ножом возле моей шеи.

– Отрекаюсь.

– Поцелуй подол моего платья.

– Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя?

– Да, госпожа.

– Поцелуй мои туфли.

Это был мой единственный шанс. Я склонился к ее ногам и резким неожиданным рывком свалил Элизабет на пол. Остальное было делом техники.

– Ты? – только и успела удивленно спросить она, и из ее горла хлынула кровь.

Услышав шум, в комнату вошла ссохшаяся старушенция в костюме горничной. Эту я убил легко.