Текст книги "Опадание листьев"

Лиа

1

«Зеленый таракан» был районной забегаловкой средней паршивости, где все всех знают, где у каждого есть свое место и время. Посторонние или случайные люди сюда не заходили, наверно, еще с основания «Таракана». Да и в наш квартал редко кто забредал из посторонних. Квартал был, как квартал, ничего хорошего, но и ничего плохого. Среднестатистический спокойный небогатый квартал. Место, где нашли свое прибежище те, кто в прошлой жизни были трамваями, а подавляющее большинство остались трамваями и по сей день, уже в новой безрельсовой жизни. Маршрут Работа-Кафе-Дом, и так изо дня в день, с выгулом в местный кинотеатр или на танцы по воскресеньям. Так было со времен сотворения Мира.

Она была черным очарованием. Черные волосы, черные большие глаза. Черные платье и туфли. Она вошла в «Зеленый таракан» с таким видом, будто была здесь постоянным клиентом. Не обращая внимания на то, что все, кто был в баре, смотрят на нее, затаив дыхание, она подошла к стойке и села на табурет.

– Коньяк, – заказала она.

– Пожалуйста.

Она взяла бокал, лениво окинула взором зал.

– Мда, – сказала она себе, а затем повернулась к сидевшему неподалеку за стойкой Эрни и что-то спросила.

Надо заметить, что Эрни был породистым двадцатипятилетним самцом почти без вредных привычек. Высокий, стройный, спортивного вида, с такими же, как у нее черными глазами.

– Пойдем, продолжим где-нибудь в другом месте, – предложила она ему, и они вышли из бара. Ее небольшой, но шикарный автомобиль был припаркован у входа.

– Садись.

Она вела машину как бы нехотя, как плохой статист на кинопробе, словно машина знала дорогу сама, а она держала руль, смотрела на дорогу, переключала скорости и нажимала на педали исключительно, чтобы создать видимость управления автомобилем.

– Можешь звать меня Элизабет, – бросила она Эрни.

Это были единственные слова, произнесенные кем-либо из них за всю дорогу, но молчание не было гнетущим или выстраданным. Они молчали, как хорошие друзья, которые понимают друг друга без слов. Они выехали за город и понеслись с огромной скоростью по широкому пустому шоссе, вспарывая темноту светом фар.

Эрни ни на минуту не покидало ощущение, что все происходит в волшебном сне. Он был трезвым, здравомыслящим парнем, знающим себе цену и свои возможности. Они были, как разные полюса магнита, которые каким-то чудом оказались вдруг рядом в дорогой машине. Что-то здесь было плохо придуманным фарсом. Как такая шикарная женщина могла забрести в «Зеленый таракан», оказаться в их районе, выдернуть Эрни из привычного круга последовательно повторяющихся событий? Зачем он ей? Что от него нужно женщине, которая при нормальных обстоятельствах на него бы и не взглянула? Но стоило Элизабет посмотреть на него, задать ничего не значащий вопрос, и Эрни… Он был полностью в ее власти, а это было не в его правилах. Он не привык подчиняться женщинам, но для Элизабет он готов был на все.

– Эрни.

– А… что?

– Проснись, мы дома.

Он и не заметил, как провалился в глубокий сон.

То, что Элизабет назвала домом, было настоящим старинным замком. Массивные каменные стены, внушающая уважение дверь, просторные высокие залы… Наконец, они очутились в относительно небольшой уютной комнате с огромной кроватью посредине. Комната не выглядела спальней, тем более, женской. Не было в ней мелочей, создающих атмосферу спальни. Она больше напоминала гостиничный номер, или… Да, скорее, это было похоже на спальню в музее.

– Я здесь не живу, – прояснила обстановку Элизабет. – Меня угнетает вся эта готика. Наше родовое гнездышко давно уже не пользуется популярностью. Кроме меня здесь вообще никто не бывает, а я приезжаю в редких случаях, например, как сегодня.

– У тебя сегодня праздник?

– У меня сегодня главный праздник нашего рода.

Эрни приготовился слушать, но Элизабет только сказала:

– Скоро ты все узнаешь. Как насчет немного вина? – и, не дожидаясь ответа, она дернула за шнур. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик, и буквально через минуту служанка вкатила в комнату небольшой столик на колесах.

– Спасибо, Маргарет, – поблагодарила ее Элизабет, и служанка вышла.

– Устраивайся, – сказала Элизабет, забираясь с ногами на кровать. – Хочешь, бери подушки. Будь, как дома.

– Выпьем, – она посмотрела в глаза Эрни, и у него опять все поплыло в голове.

Они пили вино, разговаривали, но Эрни не понимал ни единого слова. Его сознание улавливало малейшие колебания интонации, тембра, глубины звука, но слова потеряли какой-либо смысл. Примерно так человек с абсолютным слухом, но далекий от биологии или охоты воспринимает пение птиц. Элизабет тем временем преобразилась. Она превратилась в некое богоподобное существо удивительной красоты.

– Веришь ты в меня? – ворвалось в сознание Эрни.

– Да, повелительница.

– Любишь ли ты меня?

– Больше всего на свете.

– Готов ли ты умереть ради моей любви?

– Да, госпожа.

– На колени.

Эрни опустился на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания. Она обошла вокруг него несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала срывать с него одежду, помогая себе старинным ножом странной формы, после чего начертила на его теле магические знаки все тем же ножом, не причиняя боли.

– Признаешь ли ты меня и только меня? – спросила она

– Да, госпожа.

– Целуй, – она протянула руку.

– Достаточно, – Эрни не хотел отпускать эту божественную руку, и Элизабет пришлось его оттолкнуть.

– Мы не закончили. Отрекаешься ли ты ради меня от бога, дьявола и Мира?

– Отрекаюсь.

– Поцелуй подол моего платья. Один раз!

– Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя?

– Да, госпожа.

– Поцелуй мои туфли.

Эрни упал к ее ногам. Он был счастлив, словно религиозный фанатик, к которому бог снизошел с небес.

– А теперь иди и возьми меня! – Элизабет скинула платье.

Эрни готов был умереть от счастья. Обладать богиней! Пусть одно мгновение, пусть после этого он превратится в ничто!

– Еще, еще, еще… – стонала Элизабет, вонзая свои острые, как кинжалы и твердые, как сталь ногти в его спину, – еще…

Сладкая волна вселенского счастья родилась внизу живота Эрни, прошла вдоль позвоночника и разорвала неземным светом весь Мир, а в это время зубы Элизабет вгрызались в его горло, чтобы вместе с семенем забрать жизнь.

Выпив всю его кровь, Элизабет высвободилась из-под бездыханного тела, и принялась поедать мясо, ловко орудуя ножом. Она съела все до последнего кусочка, оставив только кишки, волосы, кожу и кости, после чего позвонила прислуге.

– Ванна готова, госпожа, – сообщила, войдя, служанка.

– Хорошо, Маргарет. Убери здесь и приготовь мне что-нибудь надеть.

2

Знаю, что это невозможно, но я помню, как рождался на свет, помню все до мельчайших подробностей, помню как бы со стороны, словно я находился в этот момент рядом или смотрел на экран монитора. Помню, как выглядела моя мать, помню ее имя – Элизабет, помню, как на третий день своего существования я остался один. Мать сбежала из родильного отделения. О моем отце вообще не было никаких сведений.

Меня хотели отправить в приют для таких же, как я никому не нужных младенцев, но буквально в последний момент объявились мои далекие родственники и забрали меня к себе. Надо заметить, что родители относились ко мне хорошо, чего я вряд ли могу сказать о моем братце, который, скорее всего, почувствовал себя обделенным при моем появлении в доме, и всячески старался испортить мне жизнь под видом воспитания и заботы.

Когда мне было лет пять, у меня появилась младшая сестренка, которая круглосуточно орала, словно ее резали. Старший братец к тому времени отвоевал себе право на отдельную комнату, я же с ума сходил от детского крика. Я не мог больше терпеть, и однажды подарил сестренке новые мамины пуговицы: яркие, перламутровые, как раз помещающиеся у нее во рту, куда она тащила все, что попадалось ей под руку. Она принялась вертеть их в руках, что-то радостно агукая, а потом затихла. Когда хватились родители…

Потом стало совсем плохо. Отец от нас ушел, мать запила, братец пропадал неизвестно где, а когда возвращался домой, начинал «учить меня драться», срывая на мне плохое настроение. К тому времени у него уже были серьезные проблемы. Став постарше, он подсел на иглу, и начал все тащить из дома, что не успевала пропивать мать. Единственным моим другом был маленький бездомный щенок, которого я подобрал на улице.

Однажды, вернувшись домой, я застал братца, роющимся в моих вещах.

– Пошел вон, скотина, – закричал на него я.

– Где деньги? – закричал он в ответ. – Я знаю, что у тебя они есть.

– А этого не хотел? – я показал ему средний палец.

Брат был в бешенстве. Ему срочно нужна была доза. Не скрою, я радовался его страданиям. Он принялся осыпать меня матом, угрожал, грозился убить, но старался держаться на расстоянии, так как я к тому времени был сильнее его.

– Убирайся! – я схватил его за шиворот и вышвырнул из комнаты.

И тут ему под руки попался щенок.

– Ну так вот тебе, блядское отродье, получай! – братец схватил его за голову и выдавил ему глаза большими пальцами. Затем он бросил визжащего от боли щенка на пол и несколько раз прыгнул ногами ему на голову. Голова с хрустом лопнула, запачкав мозгами пол и стены.

– Ты!!!!!!! – захлебнувшись яростью, я кинулся на брата. Я ломал ему руки, ноги, топтал его пах, выдавливал глаза, выбивал зубы, а потом схватил кухонный нож и вспорол его мерзкое наркоманское брюхо. Он был все еще жив. Тогда я схватил пачку соли и засыпал его пустые глазницы и живот. Если бы было можно, я бы возрождал его к жизни и убивал, возрождал и убивал…

Истерический крик матери привел меня в чувства. Один удар ножом, и она лежит рядом с братом. Удивительно, но бутылка, которую она принесла с собой, не разбилась, упав на пол. Я вылил весь алкоголь в рот матери, открыл газ и оставил на столе свечу. Через час я покинул город.

3

Я вышел несколько дней назад. Немного денег, которые я припрятал на черный день, приятно оттопыривали карман. На первое время этого должно было хватить, а до потом еще надо дожить. Я закурил сигарету, поднял воротник плаща, чтобы хоть как-то укрыться от сырого промозглого ветра (противная штука осень) и направился к Алексу. Идти было как раз одну сигарету.

– Закрыто, – буркнул Алекс, когда я вломился в пустой бар.

– Глаза оторви от задницы.

– А, Ник! Давненько тебя не было видно.

– Я был на водах. Говорят, помогает от больной совести.

– Тогда рюмочку за счет заведения?

– Вот теперь я вижу, что попал к старому доброму Алексу.

– Пожалуй, я с тобой тоже выпью, – Алекс налил две рюмки, – За тебя.

– Извините, от вас можно позвонить? – от этого голоса меня как будто током шибануло.

– Мама!

Я готов был поклясться чем угодно, что это была Элизабет. Она ничуть не изменилась, хотя прошло более двадцати лет. Все те же двадцать с чем-то на вид, тот же огонь в глазах. Она была в черном, и этот цвет был ей не столько к лицу (ей все было бы к лицу), сколько гармонировал с ее внутренним содержанием.

– Оригинальный способ знакомиться в баре. Так можно я позвоню?

– Конечно, мэм, – Алекс поставил телефон на стойку.

– Налейте нам с остряком чего-нибудь, – сказала она, и, слегка подумав, добавила, – и себе тоже.

– Алло, Марта? Я скоро буду… Да… Как обычно, – сказала она невидимому собеседнику.

– Ну и кто у нас здесь шутит? – спросила она, глядя мне в глаза своими черными глазищами, от которых я опьянел сильней, чем от водки.

– Ник.

– Прелестное имя. Можешь звать меня Элизабет. Пойдем?

И я пошел вслед за ней, как ручной песик за своей хозяйкой, ни о чем не спрашивая. У меня даже в мыслях не было сказать ей нет. Отныне любое ее слово было для меня законом.

– Садись.

У нее был шикарный «Роллс-ройс». Я сел в машину и провалился в небытие.

– …правда, он прелесть? Чем-то на тебя похож.

Я включился уже в уютной просторной комнате с высоким потолком. Она была точь-в-точь, как женские спальни в мыльных операх, а сериалов на своем курорте я насмотрелся, будь здоров. Мы сидели на огромной кровати. Элизабет держала на руках упитанного бутуса, который довольно агукал и смеялся. Пожалуй, я выключился только для себя самого.

– Нравится?

– Симпатичный, – сказал я, слегка покривив душой. – Не люблю детей, но их мамочкам об этом не скажешь.

– Держи, – она дала мне ребенка на руки.

– Ну, привет, – с детьми я теряюсь сильнее, чем монах в постели со шлюхой.

– Да ты никогда детей не держал!

– Держал пару раз.

– А свои?

– Не мой стиль.

– А что в твоем стиле?

– Еще не знаю.

– Ты пока поиграй с ним, а я пойду распоряжусь насчет ужина. Хорошо?

Когда она оставила нас одних, во мне проснулось какое-то странное чувство, которое дремало все эти годы среди моих инстинктов. Я вдруг почувствовал связь с этим довольно хрюкающим у меня на руках существом, мне захотелось стать с ним одним целым, чтобы он превратился в меня, а я в него. Мой разум угасал, подчиняясь инстинктам, отходил на второй план, превращался в зрителя… Я поднял ребенка, поднес к лицу, поцеловал… И, подчиняясь дьявольскому импульсу, я впился зубами в нежное детское тело. Страшный предсмертный крик умирающего младенца наполнил комнату, ударил меня по ушам, заставил втянуть голову в плечи. Ловким движением я свернул ему шею, и принялся пожирать его тельце.

Когда все было кончено, я вновь стал собой. Я был раздавлен, уничтожен, убит. Несмотря на то, что в свое время я отправил на тот свет практически всю свою семейку, несмотря на целую кучу убийств впоследствии, ставших моими буднями, такое было выше моих сил.

– На, выпей, – приказала Элизабет. Я не заметил, как она вошла в комнату.

Я машинально осушил стакан, даже не почувствовав вкус питья. Буквально через минуту мне стало легче, а еще через некоторое время на меня обрушилось ватное спокойствие.

– Отошел?

Я кивнул. Говорить не хотелось.

– Не волнуйся, это у нас в роду, мой бедный мальчик. Пожирать детей, чтобы оставить потомство, пожирать мужей… – она спокойно курила, сидя рядом со мной на кровати и гладила меня по голове, – успокойся, ничего страшного. Мальчики в нашем роду никогда ничего не значили. Это была ошибка. Такая же, в принципе, как и ты. Но мы исправим, мы все исправим. Правда? – она посмотрела мне в глаза.

Разве мог я сказать ей нет!

– Ты должен будешь ответить на мои вопросы. Должен говорить да. Всегда только да. Ты понял?

– Да, – ответил я, как автомат.

Я прекрасно понимал ее вопросы, понимал, чем для меня это грозит, но я был абсолютно спокоен, мой рот сам произносил «да», а тело слушало Элизабет.

– Веришь ли ты в меня?..

4

– У вас девочка, госпожа, – радостно сообщила принимавшая роды Марта.

– Наконец. Где она? – прошептала Элизабет.

– Вот.

Марта положила на грудь Элизабет новорожденную.

– Счастье мое, – глаза Элизабет светились неподдельной любовью наверно впервые в ее долгой жизни.

5

– Познакомься, Жанна, это Гиви.

Значит теперь мое имя Жанна. За свои неполных шестнадцать лет я успела поменять штук десять имен. Мы меняли города, страны, имена… Нигде нам не сиделось на месте. Мы как будто все время от кого-то бежали. Отца, кроме тех мгновений, когда он умудрился стать отцом у меня не было, в школу я не ходила, друзей… Какие могут быть друзья, если ты никогда не распаковываешь чемоданы?! Воспитывала меня мама. Она-то и дала мне неплохое образование. Конечно, уравнения с кучами неизвестных я не решала, да мне это было и не нужно, но этикет, литература, музыка, живопись… Мама прививала мне хороший тон. Когда мама исчезала «по делам», а это случалось раза два в неделю, я оставалась на попечении Марты – нашей старой доброй служанки. Конечно, дома мы не сидели. Мама быстро обзаводилась знакомствами, и мы бывали на всех мероприятиях, которые могли вызвать хоть какой-то интерес. Так что назвать меня затворницей было нельзя.

Гиви был маленьким тщедушным мужичком с ярко выраженным рыхлым животом. Волосы у него росли где угодно, но только не на голове. С головы они давно уже разбрелись по всему телу. От него воняло потом, чесноком и дешевой водкой. И это ничтожество мама привела домой! Надо сказать, что она никогда не приглашала к нам в дом (где бы мы ни останавливались, мы снимали дома, мама терпеть не могла гостиницы и квартиры) мужчин, как никогда не позволяла никому даже малейших намеков в моем присутствии. Ее личная жизнь была покрыта для меня мраком.

Мама была очень красивой, стильной женщиной, излучающей изящество и шарм. К тому же она обладала магнетической силой, превращающей любого мужчину в раба, готового упасть к ее ногам, стоило ей только пожелать этого.

А тут этот Гиви, который ввалился к нам, как к себе домой. Первым делом он забрался в бар, соорудил себе нелепую смесь, которую выпил практически залпом. Затем плюхнулся с ногами в не чищенных старых ботинках на дорогой диван, и вылупился на меня, будто я недвижимость, которую он хочет купить.

– Что скажешь? – спросила его мама.

– Лизонька, ты просто… – не находя слов, он противно зачмокал губами, – ты прелесть!

Гиви похабно похлопал маму по заднице. Я была в шоке. Мать никому не позволяла раньше так себя вести. Она не выносила пошлости ни в каком виде, да и не в ее характере было позволять кому бы то ни было по отношению к себе даже малейшего проявления неуважения.

– Значит, договорились? – спросила она, как ни в чем не бывало.

– Тысячу баксов за такую красоту! Беру.

– Ну? – мама протянула руку, и Гиви вложил в нее несколько стодолларовых купюр.

– Я вернусь через пару часов. Думаю, тебе хватит? – спросила она у Гиви, тщательно проверив каждую бумажку.

– Ты еще спрашиваешь! – притворно обиделся он.

– Ладно, не скучайте, – с этими словами мама оставила нас одних.

– Ну, чего стала? Иди сюда, красавица, не бойся. Гиви знает, как правильно обращаться с женщинами. Я за тебя тыщу долларов заплатил, а будешь со мной ласковой, еще и тебе дам.

Я стояла, как вкопанная, все еще не решаясь поверить в происходящее. Мама продала меня этому типу, и теперь он…! От одной только мысли об этом мне стало дурно. Голова закружилась, перед глазами поплыли круги. Слова Гиви доносились до меня, как будто издалека.

– Вай, вай, вай! Какая стеснительная девушка. Как же ты замуж собралась выходить? И за что я только отдал тысячу долларов? – притворно, и от этого совсем уже отвратительно причитал Гиви. – Ладно, милая, стой там, и все будет хорошо.

Наверно, он говорил это уже на ходу, потому что буквально в следующее мгновение я ощутила на себе его отвратительные руки. Он принялся лапать меня и облизывать своим вонючим ртом, стараясь засунуть язык как можно глубже в мой рот.

– Пошел вон, скотина! – я с силой оттолкнула его.

– Ах ты сука! – он с удовольствием ударил меня кулаком по лицу. Я отлетела в другой конец комнаты и больно стукнувшись головой об стену, упала на пол. – У меня есть товарищ, – Гиви говорил и медленно приближался ко мне, – который обожает, когда шлюшки вроде тебя начинают артачиться. Он тогда сначала дает им хороший урок, а когда они становятся шелковыми, засовывает свой член по самые помидоры им в рот. Но он не кончает им, нет. Перед этим он накачивает себя пивом, а девочек использует по прямому назначению. И, не дай бог, она пикнет или выплюнет хоть каплю мочи. Ты меня поняла? А теперь, сука, – он схватил меня за волосы и одним рывком поставил на колени, – ты у меня отсосешь, на всю штуку баксов отсосешь, потому что, если ты отсосешь на меньшее, сдачу я буду получать твоими зубами. Ты меня поняла, сука? – говорил он, а сам засовывал мне в рот…

Не знаю, как у меня в руке оказался нож, но я с силой вонзила его, не глядя, во что-то рыхлое и мягкое, затем еще и еще. Он заверезжал, как свинья, когда ее режут. Я вспорола ему брюхо, отрезала его мерзкий отросток и затолкала ему в рот, после чего, как была, выбежала из дома.

Я была в состоянии аффекта, ничего не видела и не слышала. Я бежала в никуда. Я не чувствовала ни холода, ни боли, хотя сбила свои босые ноги в кровь. Передо мной все было, как в тумане, все прыгало, скакало, кружило, водило хоровод и выло на разные голоса.

6

Я медленно просыпалась или приходила в себя. Голова была тяжелая, ватная, набитая черт знает чем. Глаза открывались с большим трудом, и тяжелые, наполненные свинцом веки так и норовили вернуться в состояние равновесия. Тело ныло так, словно по мне прошло стадо слонов. На душе была пустота. Меня словно вскрыли и вытрясли все чувства в ближайший унитаз. События последнего времени оставили после себя лишь бездонную вековую усталость.

Я лежала в чистой уютной постели в незнакомой комнате. Сначала комната задумывалась, как спальня. Поэтому там были соответствующие положению обои, шторы, шкафы и тумбочки. Среди них нашли себе приют шкаф с книгами и письменный стол, на котором пылился старый телевизор. Комната была маленькой, а обстановка, включая старую, больную мебель, – далеко не богатой. Из одежды на мне были только бинты – кто-то заботливо забинтовал мои ноги.

Я попыталась подняться, но резкая боль в ногах заставила меня сесть на кровать. Ноги болели, как болят наутро ушибы и ссадины. Как я еще без ног не осталась. Босиком, в одном платье по снегу, по льду, по рыхлой соленой кашице на дорогах. Недавние события мелькали в моей голове, как запущенные в случайном порядке слайды. Мне хотелось забраться с головой под одеяло и остаться там навсегда, но стоило бы мне сделать так, и я бы сломалась, умерла внутри. Надо было вставать, брать себя в руки, начинать двигаться, начинать жить.

Я собрала последние остатки сил, и вновь предприняла попытку подняться на ноги, сжимая кулаки от боли так, что ногти впивались в ладони. Самыми трудными были первые шаги, после чего, словно поняв, что сопротивление бесполезно, тело стало более послушным. По крайней мере, я смогла идти. На стуле рядом с кроватью висел халат, который, должно быть, предназначался мне.

Выйдя из комнаты, я оказалась в другой, немного большей комнате универсального назначения. Здесь уже были диван с двумя креслами, сервант, пара книжных шкафов и шифоньер. На точно таком же письменном столе стояли более новый телевизор и видеомагнитофон. Кассеты беспорядочно валялись на полу. Дальше был тесный коридор с несколькими дверями.

В маленькой прокуренной кухне за небольшим столом завтракали (я почему-то сразу решила, что завтракали) мужчина и женщина, скорее всего, муж и жена. Она была маленькой, самую малость пышненькой блондинкой лет тридцати, тридцати пяти. Он был среднего роста, среднего сложения, среднего возраста. Идеальное воплощение золотой середины.

– Проснулась, милая. Присаживайся. Мы как раз завтракаем, – пригласила меня к столу женщина.

– Где я?

– У друзей. Садись.

Мне наложили полную тарелку залитой яйцами жареной картошки и поставили рядом чашку жидкого чая.

– Это Олег, а меня зовут Валя.

– Жанна, – вяло ответила я.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Никак.

– Это от лекарства. Валера сделал тебе укол. Поешь.

Есть мне не хотелось, как, собственно, и не есть, так что ела я, как робот, автоматически работая вилкой.

Олег с Валей обсуждали события в клубе. Меня это не касалось, да и карнавал в голове мешал следить за ходом разговора.

– Пойдем, – позвала меня Валя, – не будем мешать Олегу мыть посуду.

Мы перешли в комнату с диваном, которая, оказывается, была залом.

Валя забралась с ногами в годившееся ей в бабушки кресло и закурила сигарету.

– Будешь? – она протянула мне пачку.

– Спасибо, я не курю.

– Это никогда не поздно исправить. Держи.

Я взяла сигарету.

– Раньше когда-нибудь курила?

– Нет.

– Тогда сильно не затягивайся и мешай дым с воздухом.

– Я сделала несколько неловких затяжек. В голове зашумело, комната поплыла.

– Прибалдела?

– Наверно.

– Мы можем поговорить? Ты готова? – выпалила Валя, не зная, как еще подойти к разговору.

– Наверно, – неуверенно ответила я.

– Мы нашли тебя утром под дверью. Ты была в жутком состоянии, бредила, грозилась кого-то убить. Тебя было трудно понять. Ты говорила сразу на нескольких языках. Мы принесли тебя в дом, позвонили Валере. Это наш знакомый врач. Он сделал тебе укол, перевязал ноги. Ты была в одном платье, которое пришлось выкинуть, и босиком.

– Вы сообщили в полицию?

– В милицию. У нас милиция. Как говорит Валера, милиция – это государственная попытка организации преступности. С ними лучше не связываться. А если, не дай бог, тебя ищут плохие ребята, встреча с ментами вообще противопоказана.

– Поживешь пока у нас, а там что-нибудь придумаем, – весело сказал Олег, входя в комнату. Он сел на диван и закурил сигарету.

– Если не хочешь, можешь ничего не говорить, но тогда нам труднее будет тебе помочь.

Я рассказывала о себе, о матери, о том, как она меня продала за тысячу долларов, как я убила Гиви. Я рассказывала и видела, как меняется выражение лиц моих хозяев. Жалость, шок, недоверие, нежелание верить… Я же была совершенно спокойна. Я говорила спокойным равнодушным голосом, и от такого контраста моя история выглядела еще ужасней, как рассказы Акутагавы Рюноскэ.

Когда я закончила, Валя закурила, а Олег вышел из зала.

– Тут без ста грамм не разберешься, – сказал он, возвращаясь с бутылкой водки и рюмками.

– Выпей, хоть Валера и запретил, но все равно, выпей, – Валя протянула мне рюмку, когда Олег разлил водку.

Мы выпили, и Олег налил по второй.

– Закуси, – Валя протянула мне уже прикуренную сигарету.

Молчание разорвал дребезжащий, противный звонок в дверь.

– Это Валера, он в это время обещал зайти, – успокоила не столько меня, сколько себя Валя, а Олег пошел открывать.

– Ну и как тут наша больная? – Валера был высоким стройным мужчиной лет сорока с красивым и одновременно каким-то бесцветным лицом. – Водку пьешь? Ну, значит, поправляешься.

– Будешь? – спросил Олег у Валеры.

– Я что, похож на человека, способного отказаться от водки?

– Вряд ли, – констатировал Олег, оценивающе посмотрев на Валеру.

– Вот и наливай.

– За что выпьем? – спросила Валя.

– Вы, насколько я понимаю, за свои кровные, ну а я, как и положено по должности, на халяву, – сострил Валера.

– Тебе с такой философией надо было в попы подаваться, – отреагировал Олег.

– Надо было. Тайна исповеди, и все такое. Представляешь, чего там можно наслушаться. Томов на десять хватит. Хотя у нас тоже не плохо. Сегодня, например, бабу по «скорой» привезли. Сперма не в то горло пошла. Да вы наливайте, не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома.

Мы выпили еще по одной, после чего Валера занялся моими ногами.

– Ну что, – сказал он, сняв бинты, – в среднем по палате температура нормальная… У троих комнатная, а у остальных сорок два. Дня через два будешь, как новая.

«Два дня» длились около недели. За это время я настолько привязалась к этим людям, что временами мне казалось, будто я знаю их целую вечность. Я все чаще ловила себя на мысли, что совсем не представляю себе дальнейшую жизнь без Вали, Олега или Валеры. На улицу я не выходила, да мне особо и не хотелось покидать эту уютную родную квартирку, не хотелось встречаться с городом, который встретил меня так враждебно. Мне нравилось заниматься домашними делами, помогать с уборкой, варить борщ (Валя научила меня варить борщ), заниматься тысячей мелочей, из которых сотворен быт. Внутри я оттаивала. Ко мне начали возвращаться чувства. Я часто плакала ночами, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не шуметь. Днем же я старалась ни о чем не думать. Я была человеком без прошлого, а будущее… о нем я тоже старалась не думать, предпочитая жить сегодняшним днем.

– Вставай, соня, – подняла меня субботним утром Валя. – После завтрака поедем тебя одевать… Стоп! А в чем ты поедешь?

Надо сказать, что я была похожа на мать – высокая, стройная. Черные волосы и глаза, смуглая кожа. Я была немного выше Олега, не говоря уже о Вале. О том, чтобы воспользоваться Валиным гардеробом не могло быть и речи. Перерыв весь гардероб, мы остановились на Олеговых джинсах, рубашке и куртке. Валины ботинки были даже слегка велики.

– Ты случайно не Золушка? – спросила она с нотками зависти в голосе.

Рынок оставил после себя неприятное впечатление. Узкие проходы между рядами, грязь, лужи, которые приходилось преодолевать вброд, потому что обойти их было невозможно, толпа людей. Наконец меня принарядили в низкокачественное дешевое тряпье, изготовленное, если судить по этикеткам, в лучших домах Европы. Домой мы вернулись без сил.

– А это тебе на платье, – Валя вытащила из шифоньера отрез дорогого материала. Завтра пойдем к портнихе, а заодно пройдемся по магазинам. К такому платью нужны приличные туфли.