Текст книги "Река времени. Дневники и записные книжки"

***

Если недостаток интеллигенции ― мягкость, то что сказать о людях с каменным сердцем, знающим одно только «дело»?

«Музыка смягчает душу!» ― так сказал бы я тем, кто не знает, зачем на земле цевница Аполлона.

Всем делам на земле есть место, но нельзя, чтобы душа затвердела только в делах.

***

«Мы оканчиваем свой земной путь, оставив не более ста листов написанного и произнесенного. А, между тем, сколько остается несказанного!».

Пришло во сне, когда я заснул перед утром второй раз, как слова какого-то героя, в котором была и часть меня.

***

Отчего трудно пишется? Оттого, что до низкой жизни благополучному писателю надо как бы нагибаться, а без неё нет корма для пера. Но писатель не белоручка, аристократом быть не может. Жизнь ― его пища со всем её сором.

***

Много говорят и пишут о писателях и поэтах, не оставляя ни одной косточки не тронутой, ни одного секрета в тени, называя это наукой об их жизни. И вот вместо тайны – примелькавшееся лицо, привычные слова: всё, как стёртая монета.

***

Наше время, как поле несеянное, в душах развалины, и дикие псы бродят между ними, жирея на разложившихся останках. Все грамотны, но мало образованных. Духовно обеднённое время. Дошло до того, что редко увидишь человека, идущего из библиотеки с книгой в руках.

***

Бывает, с человеком долго не соглашаешься, не желаешь видеть в нём то, что не видеть, не признавать мудрено. Но мы умудряемся не видеть.

Время

Время течёт, ни на миг не останавливаясь, как вода в реке. И если б мы замечали и чувствовали эти изменения, заключённые в каждом миге, это сначала, наверное, было бы страшно, а потом изменило бы всё.

***

Дома человек, как в горних, а вниз сойдёт, на улицу, попадает в чистилище, а то и похуже.

***

Современное человечество слишком занято мыслями о жизни как об источнике удовольствия, а смертно оно так же, как и прежде. Думать о смерти, конечно, бессмысленно, но не думать нельзя. Каждая смерть близких выбивает клинья из нашей жизни. Вся жизнь человека между жизнью и смертью. А мы живём гордо, как бессмертные, пока беда не переломит нам хребет.

Скверны преисполнен человек и постыдных помыслов и в смертях близких своих повинен. Вот о чём подумать бы надо. Всё изначала для себя и через себя, да не всё на пользу себе и другим.

***

Жизнь всему даёт место и всё превозмогает. Не из одних радостей состоит она и не из одних печалей. Всему своё время. И во имя жизни надо забывать о смерти. Живым ― живое. И мило думать о живом. И оттого что жизнь не вечна, она только прекраснее и дороже. После холода и мрака болезни, когда призрак смерти, кажется, заглянул нам в глаза, несказанно приятно возвращение к жизни. Так что удивительного, что люди больше думают о жизни, а не о том, что за ней? Жизнь ― всё, за ней ― ничто.

Подвиг прощенья

Как, в сущности, страшно то, что называется жизнью! Насильственные смерти, несчастья, болезни, сердечные огорчения… Люди медленно убивают друг друга жестокостью, равнодушием, непониманием, часто не замечая этого. И вот кто-то не выдержал, сорвался, перерезал нить. Жизнь ― единственное, чего нельзя повторить.

***

Утешаемся тем, что за зло бывает возмездие, и сами зло творим. Но разве возмездие ― это то, чего ждала наша душа? Месть – только отблеск справедливости. Душа же наша безутешна не оттого, что нет возмездия, а оттого, что зло совершилось, и этого уже не отменить, не поправить, не сделать не бывшим. Нет пути назад. А путь вперёд неужто только через ответное зло? Но что оттого, что ты отплатил за обиду? Обиду ты тем всё равно не смыл и зло не исправил. Одно прощение всё примиряет. Но нет ничего труднее и ничего легче подвига прощения. Может быть, главное в русском характере ― это способность прощать и забывать.

***

Смысл нашего общественного воспитания сводится к тому, чтобы отучивать от естественности и приучать к лукавству и двуличию. И на это тратятся лучшие силы человека! И вот он слаб, нерешителен, труслив и противен сам себе.

Отчего люди не любят друг друга? Начинается с того, что человек ненавидит сам себя и от этого ненавидит весь мир.

***

Посмотришь вокруг, послушаешь: Господи, откуда такие лица, жирные, тупые, самодовольные? Думаем, гадаем: откуда да отчего? Массовую культуру придумали. Она, дескать, виновата. Но и массовая культура может быть разная.

***

Смотрю по телевидению передачу о книгах с неким ведущим и вижу: не любят её создатели ни чтения, ни книг, ни людей и не знают, как следует, ничего. Сидит этакий ведущий со значительностью на сытом круглом лице с заплывшими глазками, рассуждает о чём-то, в чём ни мысли свежей, ни живого слова. А тело, облаченное в дорогой костюм с нахальной змейкой галстука на белом, так и дышит избытком довольства. И мурлычет он свои должностные канцелярские оды всем генералам от литературы и их книгам напропалую.

***

Ближе к ночи фильм «Осенний марафон». Сначала показалось, что это история о безвольном человеке, опутанном ложью. Но лжёт-то он от человечности, мягкости, деликатности, жалости к людям. И фильм не только о нём, но и о тех, кто этой мягкостью пользуется. Ложь может быть или не быть (часто она вызывается обстоятельствами), но если не будет человечности, зачем и для кого тогда правда?

Русский язык

На кафедре литературы говорил с учёной дамой о русском языке. Пробовал втолковать, что язык, которым пишут и говорят сейчас образованные люди, газетный, почти сплошь из штампов, ужасно книжный, со множеством заимствований, не русский по духу своему, да и словарю тоже. В нём нет музыки, исчезли пословицы, живые народные обороты.

Серый, безличный, внешне грамотный язык, как волной, смывает плодоносный слой живой речи, на которой взошла вся русская литература, слизывает, как корова языком.

И ещё беда. Чужая лексика, подобно саранче, съедает зелёное поле родного языка. Это вторжение идёт от равнодушия к отеческому слову, от презрения к нему. Добро бы ещё обогащались понятия от прихода иноязычных «гостей», а то ведь и того нет. Больше ли говорят такие замены русскому слуху, красивее ли они? Нет. Многие слова теряют свое нравственное содержание. Вместо «взяточничество» ― «коррупция». Вместо: «хорошая книга» ― «информативный текст». Теперь не говорят: «иди быстрее», а «в темпе». Примеров множество.

То, что стремились сделать наши враги силой: истребить языковое сознание, делает добровольное языковое предательство. Своими руками подрезаем корень народности, отказываемся от родства с предками, давшими нам жизнь, землю, слово.

Но если это измена, то надо прямо так и сказать. Укол стыда в сердце может помочь очнуться.

Словари

Создатели искусственного языка забыли мудрое правило: не предписывать языку законов, а следовать им. Глухота грамматики перешла и в создаваемый ими язык.

Давайте же говорить на живом, а не на выведенном в пробирке, вымороченном русском языке!

Но как же быть с уродливыми словами, которые, как сорняки в поле среди добрых злаков, встречаются и в народном языке? Язык, конечно, нуждается в защите. И здесь нужны чуткое ухо и понимание красоты.

***

Всё чаще слышим, как скороговоркой выпаливаются слова, занесенные ветром из бумажного, канцелярского языка: «лимитирует», «локализует» и т. п. Всё то же можно сказать и на своем природном языке, но людям хочется чего-то нового. Это можно понять. Однако за иностранными словами с ничего не говорящими русскому уху корнями так легко прятать расплывчатость смысла, незрелость суждений, плохие намерения, приблизительность знаний и всяческую пустоту. Пёстры слова, удивляют небывалой формой, а за ними ни души, ни мысли, одно блудословие, язык без костей, и человек без стержня. Отсюда же и лжеучёность, смешение простых понятий, привычная кривда вместо прямодушия, и растление душ.

То же и в музыке. Русское слово не ложится на ритмы новой эстрадной и рок-музыки. Значит, надо искажать произношение самых простых слов до неузнаваемости. Несовпадение ритма ― признак чужеродности этой музыки нашему речевому началу. Но блудные дети не смущаются, а даже как бы щеголяют, кокетничают этим ломаным, полурусским наречием. И всё это оборачивается бесчестьем языка и народной души.

***

Что я видел от литераторов? Помню, в юности от каждого писателя вещего слова ждал, а встречался всё с такими… Кроме черствости и суровости, или непонимания ничего не получал. После одного такого «обсуждения» лет десять на порог писательской организации не ступал.

А много ли каждый из нас от собратьев по цеху тепла да привета видел? Откуда бы, кажется, в писательском сердце, оголённом и чутком к добру и злу, столько чёрствости? А, между тем, чаще встретишь именно таких.

Река и ручейки

«Достоин или недостоин», ― судят литературные начальники и выносят приговор. Прежде чем судить о произведении, надо научиться уважать человека, его право слова.

Между тем, право это присвоено издателями, критикой, цензурой, как право первой ночи присваивалось сеньором. Литературные начальники разрешают и запрещают, выпрямляют, милуют и казнят. Но мысль человеческую нельзя остановить.

Всему своё место в этой жизни. Каждый ручеёк ищет свой путь к большой воде. И если перекрыть им путь, то может иссякнуть и большая река жизни.

Поэзия

К поэзии нельзя подходить с заведомой целью вычислить, найти ошибку. Но многие «критики» именно так и поступают. Их задача не насладиться ароматом цветка, а выискать тёмную точку на лепестке.

Песок в колесе

Поэзия – это музыка. Один неверный звук может нарушить гармонию стиха. Так песок, попавший в ось колеса, отдаётся при движении скрипом.

Макулатура

Огромная книга почти в тысячу страниц. Роман некоего Г. Поразительное сочетание грамматической правильности и пустоты. Каким надо обладать умением, чтобы соткать из паутины слов платье «голого короля»! Пример мастерства без души. Изумление фактом такого «творчества». Надо же написать тысячу страниц… ни о чем! Автор – преподаватель в Литературном институте, мэтр стиля. Может быть, его роман ― упражнение на тему формальных законов языка, вроде «глокой куздры». Здесь плоть языка разлучена с его душой. Но, скорее всего, автор так и представляет себе творчество.

И всё это легко проходит сквозь сито редакторства и идеологической цензуры. Может быть, здесь сыграл роль авторитет имени и близость к издательствам, в которых сидят его вчерашние ученики. Но в результате – макулатура на хорошей бумаге, занявшая место какого-нибудь, действительно, достойного произведения. При том, ещё и гонорар, тоже отнятый у другого автора.

***

Для чего существует литература? Конечно, для души, ответит каждый. Но ведь душа изменчива, как вода в реке времени. Сегодня одна, завтра другая, послезавтра третья. И литература передает эти изменения. Состояния души разные, но сама она одна.

***

Во всём какое-то торжествующее безумство, глумящееся над потерявшим голову здравым смыслом. Мы живём в царстве абсурда. Боимся здравого смысла, как ночные птицы света.

***

Когда люди перестают находить радость один в другом, а в жизни ― надежду и веру, они ищут то и другое в вещах. И мир становится похож на один большой универсальный магазин, где есть всё, кроме счастья.

***

Художественная выставка в Москве на Кузнецком мосту. Прошёл к художнику, чтобы сказать ему, что мне его живопись напоминает что-то из авангарда 20-х годов. Он оказался учеником Фалька, Лентулова. И, кажется, обрадовался такому голосу из публики.

Подошёл какой-то журналист с лицом, знакомым по телепрограммам. Спросил художника, а потом и меня, что больше всего не нравится нам в людях. Не помню, что ответил художник; я же сказал: грубость, та грубость, которая не слышит чужую душу. Журналисту это почему-то не понравилось. Вероятно, он, как и многие, отождествляет грубость с мужественностью.

Цыгане

На днях по дороге с рынка кучка цыганок. «Скажу всё, что было, что будет. Ничего не надо. Дай только ручку. Положи три рубля…». Еле отвязался.

Хожу мимо этих детей Ганга с опаской. Очень им кажется несчастным моё лицо. Так и кидаются. Профессиональный взгляд сразу угадывает жертву.

Письмо

Пришло письмо из «Нашего Современника». Благодарят за поддержку В. Астафьева. История с его рассказом «Ловля пескарей в Грузии», вызвавшим болезненную реакцию писателей-грузин. Но имени в прибавлении к «уважаемый» написать забыли. Мысли оказались нужными. Но о публикации ни звука. Сколько так было! Да, говорят, интересно, но… С этой своей откровенностью я так и не попал на борт парохода современности. Думаю, что место у меня там было, но его занял кто-то другой и плывёт себе спокойненько. А что если половина мест на этом пароходе занята не теми людьми?

Прогресс

Времена меняются – это верно. И что нельзя вечно стоять на месте – тоже правда. Но всё-таки что-то должно оставаться: не на пустом же месте новые ветки и листья на дереве растут. То, что называют прогрессом и чем-то совершенно новым, часто есть просто порождение человеческих заблуждений. Их может быть больше или меньше, чем находок, – и это вовсе не движение вперёд.

Время наше поспешное. Обязательно ли отказываться от старых ценностей только потому, что они вчерашние? В вечных образцах красоты столько жизни, что можно до скончания веков черпать из них гармонию, и мудрость, и здоровье. И никто от этого не устанет, и никто не пресытится. Да о пресыщении ли речь, когда большинство человечества не знает и этих ценностей? «Служенье муз не терпит суеты». Не надо спешить поставлять на житейский рынок множество скороспелок, гладких снаружи, но пустых внутри. Это я о переделках литературы для театра и кино.

***

По телевизору балет «Дама с собачкой». Чехов, наверное, посмеялся бы. Много эротизма, смелых движений, и совершенно нет чеховского чувства. П. – не Анна Сергеевна, а, скорее, инфернальная женщина Достоевского. Костюмы для русского балета… от Пьера Кардена. Сама стилистика постановки, танца не русская, в угоду европейскому модерну. Дух балета: физиология, а не чувство любви. Всё пластично, выразительно. Языком движений можно сказать очень много, особенно если не стесняться. Но опять-таки, разве это Чехов?

***

Много сейчас разных сценических прочтений литературы и при этом много отсебятины, никому не нужной, кроме постановщиков. Киношникам тесно в рамках литературы. Вот они и придумывают то, чего нет у писателя. Если у автора готовый образ, а вы в кино или в театре его переосмысливаете, то это искажение оригинала, посягательство на авторскую собственность.

Но если литературный образ дан намёткой, недосказанностью, тут ищите несказанное между строк. Тут свобода прочтения, но лучше в согласии с авторским замыслом.

***

В театрах странная мода. В погоне ли за смелостью решения, в поисках ли зрительского успеха, постановщики несут столько безвкусной чепухи, что остаётся только недоумевать. И всё как-то легковесно, без понимания глубинного смысла и последствий этой смелости. Часть публики, падкой до всего сомнительного, всё жадно впитывает, принимает за чистую монету. Другая же никогда открыто не протестует, не шикает, не бросает апельсины на сцену. Она слишком воспитанная и не свободная. Мы не в Италии.

***

Норманисты уверяют, что славяне не способны к самостоятельной государственности. Вряд ли это так. Просто всякий плод созревает в своё время. Да и государство отнюдь не высшая и, тем более, не вечная форма общественной жизни. «Временное зло», как выразился К. Маркс. Общинные же начала вечны. Они были до государства и будут после него. Кто-то сказал: «Империи держатся насилием, человеческие общества ― совестью».

***

Более цельными, духовно здоровыми представляются русские люди прошлого. И всё оттого, что воспитательные основы были крепче. Здание строилось прочнее. При всех недостатках Россия была их домом. Потом она стала лабораторией мировой революции.

Природный русский патриотизм давно не в моде, даже слова эти произносить небезопасно. Есть только советский. Люди привыкли к мысли, что лучше молчать. Нет его ― и ладно, как-нибудь проживём. Разговоры на эту тему кажутся странными. Ухо отвыкло от этих слов.

Если бы хоть некоторые из нас были такими же сыновьями отечества, какими были люди прошлого, прочно стоявшие на родной почве, многое можно было бы изменить, многое поправить!

Вот думаю обо всем этом, а кто разделит со мной эти мысли? Где эти сыновья отечества?

***

Говорят, счастье – это когда ты нужен людям. Значит, несчастье, когда не нужен. Бывает, человек сам не хочет к людям выходить, своё хранит в себе. А, бывает, что и хочет, да не может, слово его связано. Как будто оградой обнесено то место, откуда слово может разлететься во все стороны света. Что ни говори, как ни объясняй, а всё сводится к тому, что можно назвать духовным геноцидом.

Одни ― избранные (кем и за какие достоинства?), другие ― даже не званные, а докучливые просители у порога. Избранным они мешают. Особенно, если живут в провинции и не могут толкаться по столичным редакциям. Здесь логика замкнутого сословия, цеха средневекового, высокомерие метрополии к провинции.

Остаётся только мечтать о самостоятельных изданиях, как у братьев Достоевских. Кто знает, что бы мы прочли, какие «Дневники писателя»!

***

Великое дело ― слово. Даже написать, высказать наболевшее – и то благо, глоток воздуха. Из таких глотков и складывается жизнь. Зачем же отнимать её у тех, кому есть что сказать? Каждое задушенное искреннее слово – ещё одно поражение, и не только отдельного человека, но и всего общества, ещё одна болезнь, загнанная внутрь. Мы ― больное общество. Страшно представить, что же это будет, когда загнанные внутрь болезни выйдут наружу!

Пустота или воскресение

Говорят по привычке: у нас нет Пушкина и Толстого. И сам я так говорил и думал. Но есть у нас другие, сказавшие то, что прежним не снилось. Глубь народных корней заговорила в В. Распутине, В. Белове, В Астафьеве. Три богатыря русской литературы. Да и не трое их, а целая дружина; за ними и вовсе целое войско. Есть кому защитить Русь! Сначала словом, а потом и делом. То, что народ копил и берёг в прошлом, теперь высказывается с небывалой силой. Как будто перед последним временем, перед судом божьим! Что только будет после: пустота после наказания огненного, или воскресенье?

***

«Прощание с Матёрой» В. Распутина близко к пророческим книгам «Ветхого Завета». И имени, кто написал, не надо. Долго будет шагать эта книга по земле и приходить к людям постепенно, как «Тихий Дон», пока не станет всенародной книгой, народным пророчеством. Даже, может быть, не сама книга, а слово сказанное. Оно пройдёт по нашим душам и оставит в них огненный след, когда и книга забудется.

***

Литература наша ушла на север, туда, где живее сохранилась народная душа, как когда-то уходили целые селения от смуты и неправедности жизни, сохраняя душу свою. Где душа живее, там она страдает сильней, кричит громче, стонет внятнее. Было: душа страдала сильнее и отзывалась на страдания в средней России – и у нас была великая литература (не в этом ли разгадка литературного чуда плодородного подстепья?). Теперь она идёт к нам с севера, из Сибири, как некогда с Волги пришло ополчение Минина и Пожарского.

***

Написать бы о такой деревне, которая началась с хорошего семени и держится из рода в род. Как остров посреди моря. Ни ветры её не берут, ни мутные волны не захлёстывают, дурное не прилипает. Уехал, стал другим, забыл заветы рода – не возвращайся, деревню не порти, чужих обычаев не заноси.

Утопия? Ещё вчера таких деревень было много. Ими и держался мир. Не все были «Суходолы» и «Бруски». Что же случилось? Отчего безумие заглянуло нам в очи?

***

Если люди не могут жить главным, значит, загородило что-то дорогу жизни, перекрыло протоку. Душа ищет выхода и, не находя, заиливается, постепенно загнивает. Ключи её иссякают. И живет она уже не по законам здоровья, а по закону гниения. И всё здесь оказывается не так. Плохое кажется хорошим, стыдное – бесстыдным. Это антижизнь. Раньше смерть очищала жизнь, освобождая её от отжившего. Теперь она прикидывается самой жизнью.

Все беды начинаются с уничтожения души. А уж как старательно мы этим занимались и продолжаем заниматься! К застарелой нашей болезни, междоусобице, добавились новые беды.

***

Газеты, журналы, радио шумят на все голоса. Мудрость городских умников, пророков одного дня. Нет, не из этого источника придёт спасенье, если оно вообще возможно.

***

Лежал в темноте с закрытыми глазами и думал: вот так придёт мой последний час, такой же, как все другие, до обидного незаметный, а я так и не узнаю, что такое счастье.

Если бы мне пришлось прощаться с людьми, мне хоть в чем-то близкими, я сказал бы им так: «Счастья я вам желаю от всей души, но больше счастья желаю неизбывности жизни до самого последнего часа. Ибо счастье хорошо, горе можно перенести, но если нет жизни в душе, то нет ничего».