Автор книги: Валерий Самунин
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)
После этого разговора по его приказу части кабульского гарнизона были приведены в повышенную боевую готовность.
Верный человек майор Тарун докладывал ему обо всем, что происходило у Тараки. В три часа дня он сообщил, что Тараки пригласил к себе советского посла. Когда через полчаса посол и сопровождавшие его лица прибыли во дворец, Амин приказал Таруну пропустить их к главе государства. Впрочем, судя по всему, это уже был номинальный глава. Хозяином положения уверенно становился вчерашний «ученик».
Л.П. Богданов:
Утром, около восьми часов, в приемной начальника АГСА Сарвари появились вооруженные люди: один из замов начальника службы безопасности Наваб (дальний родственник Амина), начальник политотдела службы Салтан и сопровождавший их офицер. За столом в этот ранний час сидел личный телохранитель руководителя АГСА Касем, которого за безумную храбрость наградили прозвищем Лев. Вошедшие спросили, у себя ли Сарвари. Касем, хорошо проинструктированный шефом накануне, сказал, что вход с оружием сюда запрещен. Однако пришедшие грубо оттолкнули телохранителя и направились к дверям кабинета. Касем открыл огонь из своего автомата, убил Наваба, но и сам был сражен очередью, выпущенной Салтаном. Ворвавшись в кабинет, тот обнаружил его пустым. Об инциденте было доложено Амину, который немедля связался с советским посольством и попросил о встрече с Ивановым.
На встречу мы поехали вместе – Борис Семенович, переводчик и я. Амин к тому времени переехал из здания правительства в Генштаб, который также размещался на обширной территории Арка, то есть за надежной крепостной стеной. Амин встретил нас со своей обычной улыбкой и поинтересовался, давно ли я вернулся из отпуска. В нескольких словах я рассказал ему о вчерашних происшествиях, в том числе о посещении посольства его противниками. «Я все знаю, – с покровительственной улыбкой сказал Амин. – Я даже знаю о том, что Ватанджар звонил из посольства в 4-ю и 15-ю танковые бригады и агитировал их командование выступить против меня».
Борис Семенович выразил соболезнование по поводу гибели Наваба. Затем Амин обрисовал ситуацию. Оказывается, он вчера, после отъезда из резиденции Тараки советских товарищей, еще долго беседовал с главой государства и партии, требуя уволить оппозиционеров со всех занимаемых ими постов. Тараки пошел ему навстречу только в одном, он согласился снять Сарвари, а на должность руководителя АГСА назначить Акбари. Амин же предлагал кандидатуру Таруна и по-прежнему настаивал на смещении всей мятежной четверки. Так ни до чего и не договорились.
Во время нашей беседы в кабинет к Амину зашел начальник Генштаба Якуб, и они перекинулись несколькими словами на языке пушту. Затем Амин сказал нам, что если советские товарищи будут настаивать на его отставке, то он готов уйти, хотя будет правильнее, на его взгляд, срочно созвать пленум ЦК и на нем обсудить все возникшие разногласия. Он также готов покинуть страну и эмигрировать в СССР или даже застрелиться, если этого требуют интересы революции. Потом в его кабинете появился майор Тарун и стал что-то взволнованно говорить премьеру на пушту. Видимо, уловив наше недовольство, он дал понять Таруну, чтобы тот перешел на русский, которым хорошо владел.
Тарун сказал следующее: «Я предупредил товарища Амина, чтобы он отказался от сегодняшнего приглашения прибыть на обед к товарищу Тараки. Если он появится во дворце, то будет убит. В кабинете Тараки специально приготовлен автомат Калашникова, а в письменном столе лежат два заряженных пистолета». Амин глядел на нас с плохо скрываемым торжеством: «Ну, что вы теперь скажете? А несколько минут назад точно такое же предупреждение мне сделал по телефону Якуб. Так ехать мне на обед или нет? Жду вашего совета».
Мы с Ивановым переглянулись. Ситуация возникла щекотливая. «Я бы на вашем месте поехал, – ответил Борис Семенович. – Но окончательное решение за вами».
Мы вернулись в посольство. Насколько я понял, из Москвы пришла рекомендация руководящему составу вновь встретиться с Тараки и Амином и постараться еще раз уговорить их мирно решить все разногласия. Пойти, так сказать, на взаимные уступки. Но я, откровенно говоря, в такой исход уже не верил. Амин зашел слишком далеко. Он сместил с должности начальника службы безопасности и пытался его арестовать, при этом пролилась кровь. Он отдал приказ об арестах нелояльных ему командиров и политработников в частях кабульского гарнизона. Мне показалось, что внутренне он уже сделал свой выбор и теперь пойдет до конца.
Около девяти утра Старостину снова позвонил Гулябзой. Трагическим, почти срывающимся голосом он заявил следующее: «Товарищ Валерий! События развиваются стремительно. Амин в ближайшие часы планирует уничтожить моих товарищей и меня, а затем он отстранит товарища Тараки от власти. Вам следует приехать ко мне домой прямо сейчас. Если не приедете немедленно, потом будет поздно».
Этот звонок можно было считать актом отчаяния. Ведь не прошло и полусуток с тех пор, как министры в советском посольстве получили заверения на самом высоком уровне в том, что им ничего не угрожает, что Тараки и Амин пообещали советским руководителям решить дело миром. И вот теперь они звонят рядовому сотруднику посольства с просьбой спасти их от неминуемой гибели. И этот сотрудник должен немедля принять решение: или он едет сейчас на квартиру Гулябзоя, телефон которого наверняка прослушивается людьми Амина, а значит, Старостин автоматически становится врагом всесильного «второго человека», или он находит причину, чтобы уклониться от рискованной миссии. И тогда надеяться министрам больше будет не на кого.
Положив телефонную трубку, Старостин достал из лежащего в шкафу чемодана с тряпьем маленький браунинг. Проверил, есть ли патроны в обойме. Положил пистолет в карман не нового, сшитого у кабульского портного пиджака. Галстука надевать не стал, чтобы больше походить на афганского учителя средней школы. Потом направился в посольство.
Как только Осадчий услышал от него об утреннем звонке Гулябзоя, он тут же потащил оперработника к Иванову.
БС коротко, но ясно велел передать опальным министрам, что посол Пузанов, он, Иванов, и другие «ответственные советские товарищи» сегодня продолжат очень серьезные переговоры с Тараки и Амином о восстановлении единства в афганском руководстве. Он просил довести до министров мысль о том, что успех этих исторически важных переговоров будет во многом зависеть от их благоразумия. При этом генерал особо просил «решительно заявить» о недопустимости повторного приезда министров в советское посольство, «что бы ни произошло».
«Выходит, этих взбунтовавшихся халькистов мы “сдаем”, – размышлял Старостин по пути в Микрорайон. – Амин уничтожит их в самое ближайшее время. Переговоры посла и больших генералов с Тараки и Амином о сохранении единства заведомо не имеют никаких перспектив и сами по себе провалятся, когда будут устранены министры. Амин уже готов к перевороту. Он втянул в заговор большое число людей. Теперь для него обратной дороги нет. Будет идти до конца или погибнет. Итак, в ближайшие дни Амин сместит Тараки и встанет во главе Афганистана. Советские руководители, конечно, чуть-чуть покочевряжатся, но в конце концов признают нового главу государства. Хорошо, что я захватил с собой этот пистолет. Вот приеду я сейчас к Гулябзою, а тут как раз и нагрянут головорезы Амина. Разбираться в том, кто я такой, они не станут. Хорошо, если убьют сразу, наповал, чтобы не мучился. Документов при мне никаких нет. Одет так, как одеваются афганские учителя. В посольстве скажут, что никто у них не пропал. Если потребуется, объяснят, что дипломат Старостин несколько дней назад уехал в Москву по личным обстоятельствам. Это все не вопросы. Однако если меня ранят? Да, я правильно сделал, что захватил с собой этот пистолет. Убить из него кого-то трудно, но застрелиться самому можно вполне».
Поднявшись на третий этаж, Старостин нажал на кнопку звонка справа возле двери. Ему открыл сам хозяин дома. Он обрадовался приезду гостя и провел его в свою четырехкомнатную квартиру, чтобы познакомить с друзьями. Ни слуг, ни домочадцев внутри не было. Валерий еще с детства знал, где и как в таких «хрущевских» панельных домах располагаются жилые комнаты. Когда-то он и сам жил примерно в такой же квартире. Пройдя по тесному коридору, слева от которого находились кухня и туалет, он зашел в комнату, служившую гостиной. Справа возле стенки стоял дешевый плюшевый диван явно местной работы. На нем сидели «палач афганского народа» Сарвари и неизвестный Валерию малорослый худощавый молодой человек в форме ВВС Афганистана. Из соседней комнаты слышался голос министра внутренних дел Ватанджара, который на языке пушту говорил по телефону с Тараки. Насколько понял Старостин, никогда специально не изучавший пушту, но постоянно вникавший в этот язык, Ватанджар предлагал Тараки приехать вместе с товарищами к нему в резиденцию и организовать охрану главы партии и государства.
Пока Гулябзой готовил на кухне чай, а незнакомый человек в форме летчика ел орешки и делал вид, что он в курсе всех проблем, Сарвари, не теряя времени, перешел к разговору со Старостиным.
– Товарищ Валерий, не обижайтесь на нас. Вчера мы не встретились с вами. Это была моя вина. Мы поехали в ваше посольство в надежде найти там понимание и защиту. Мы ошиблись. Говорить было не с кем и не о чем. Вчера мы метались туда-сюда, искали выходы, чтобы как-то разрешить эту огромную для нас, а главное, для нашей страны, политическую проблему. Поймите, Амин хочет убрать со своего пути товарища Тараки, а мы должны сделать все, чтобы этого не произошло. Сейчас мы здесь, но через пару минут нас, возможно, уже не будет в живых. Для нас, революционеров, сама жизнь не является такой уж серьезной ценностью. Главное – достижение благородной цели. Сегодня утром убили моего адъютанта Касема-льва. Он сидел в приемной начальника АГСА и ждал моего прихода на работу. Вы понимаете, что люди Амина приходили не для того, чтобы убить Касема-льва. Им был нужен я. Я не боюсь смерти, но мне страшно не выполнить свою миссию в афганской революции. Я должен удавить эту американскую гадину Хафизуллу Амина, а потом будь что будет.
Мы пригласили вас, товарищ Валерий, для того чтобы, вернувшись в советское посольство, вы срочно написали все, о чем я сейчас вам говорю, в Москву, товарищу Брежневу. При этом в своей телеграмме особо укажите, что никакие переговоры с Амином о достижении единства с Тараки, даже если нас убьют, ни к чему не приведут. Амин идет на эти встречи с вашим послом, с товарищем Ивановым и другими генералами только потому, что мы пока еще живы. Как только нас не станет, он тут же приступит к реализации следующего этапа своего плана – к устранению Тараки.
Старостин интуитивно верил тому, что ему говорил этот афганец. Да, Сарвари явно не преувеличивал степень опасности, нависшей и над министрами, и над главой государства.
– Я в точности передам ваши слова своему руководству, – сказал он, когда Сарвари закончил свой взволнованный монолог. – Однако и мое руководство тоже обращается к вам с просьбой – проявить в этой ситуации максимальное благоразумие, не поддаваться ни на какие провокации.
Произнося все это, Валерий понимал, как невпопад после всего услышанного звучат его слова. Но приказ есть приказ. Иванов настоятельно просил его об этом. Поэтому Старостин, испытывая муки совести, казенным голосом продолжал бубнить наставление, полученное от генерала. А закончил он уж совсем скверно:
– У меня есть строгое указание моего руководства, которое я обязан в точности передать вам. Что бы ни произошло, ни в коем случае больше не приезжайте в советское посольство.
– Значит, вы отдаете нас на растерзание Амину? – скорее не спросил, а констатировал Сарвари. – Не пройдет и двух часов, как никого из нас не останется в живых. Они всех нас убьют. Ворвутся сюда, в эту квартиру, и при свете белого дня, на глазах соседей-шурави, всех нас расстреляют. А это значит, что у товарища Тараки больше не останется защиты.
«Господи, каким же подонком я, наверное, выгляжу в их глазах, – подумал Старостин. – Повсюду предательство. Все друг друга сдают – и у них, и у нас. И все при этом руководствуются мотивами высокой политики».
– Он знает, где я живу, – направив указательный палец в сторону Гулябзоя, скользившего по квартире с подносом и чайником, – сказал оперативный работник.
Старостин встал, попрощался с афганцами и, сжимая вспотевшей ладонью рукоятку пистолета, вышел на улицу.
А.М. Пузанов:
Громыко, узнав из наших телеграмм о вопиющем самовольничании Амина, велел снова ехать в Дом народов и вести разговор с афганскими руководителями в духе вчерашнего указания нашего политбюро. Едем тем же составом. Тараки немедленно принимает нас в одной из комнат своих апартаментов на втором этаже. Спрашиваем, знает ли он о начавшихся расправах? Оказывается, знает. Тогда предлагаем: давайте еще раз серьезно обсудим сложившуюся ситуацию. Если вы считаете возможным, то пригласим сюда и товарища Амина.
Он снял трубку и на пушту переговорил с Амином. «Сейчас приедет». И вот тут-то он вдруг начал нам рассказывать о планах Амина по захвату власти. Не знаю, что с ним произошло, но только теперь он с горечью говорил об Амине то, что мы безрезультатно пытались внушить ему не один раз. Он говорил о том, что Амин был нетерпим к критике, всех своих оппонентов жестоко преследовал и даже подвергал репрессиям. Что он на все ключевые должности поставил своих родственников, а его молодой племянник Асадулла Амин теперь имеет целых девять постов по государственной и партийной линии. «Получается, что нашей страной, как во времена короля и Дауда, правит одна семья».
Поздно, слишком поздно открылись у него глаза.
Неожиданно прямо за дверью раздались пистолетные выстрелы, а затем прозвучала автоматная очередь. Мы вскочили. Постарались встать вплотную к стенам. Ведь стреляли совсем рядом и пули легко могли пробить тонкую дверь. Горелов бросился к окну, крикнул: «Амин бежит к машине!» Тараки был ближе всех к двери, и я отодвинул его в сторону. Попросил Рюрикова – самого молодого из нас – осторожно выглянуть в коридор, посмотреть что там. Вбежали возбужденные телохранители Тараки и стали что-то объяснять ему на пушту. Тараки нам говорит: «Убит мой начальник канцелярии, главный адъютант Саид Тарун».
Когда мы покидали дворец, то хорошо рассмотрели убитого: он лежал на лестничной площадке, совсем рядом с дверью в кабинет Тараки. Лежал лицом вверх, правая рука была прижата к поясу – как будто потянулся за пистолетом и в этот момент его сразили пули.
Впоследствии мы пробовали восстановить в деталях, как же все произошло. Итак, после телефонного разговора с Тараки премьер в сопровождении трех своих охранников прибыл в Дом народов. Его машина остановилась рядом с нашими – той, в которой приехали мы, и той, в которой находилась наша охрана: три офицера-пограничника и подполковник Кабанов из представительства КГБ. Амин приветливо поздоровался с нашими офицерами и, оставив одного из своих сопровождающих у машин, с двумя другими вошел во дворец. Там на первом этаже его встретил Тарун. Амин пропустил его и одного своего телохранителя вперед, а сам с другим охранником на некотором отдалении двинулся следом. Они стали подниматься по лестнице на второй этаж. И вот, когда первые двое были уже наверху, началась стрельба. Кто первым нажал на курок? Скорее всего, Тарун хотел отогнать от дверей охранников Тараки и, угрожая им, схватился за пистолет. У тех не выдержали нервы, и они открыли огонь на поражение.
Но это лишь версия. Телохранители Тараки на следующий день по приказу Амина будут арестованы и исчезнут бесследно.
Перед уходом из дворца я сказал генсеку: «Нам, видимо, надо зайти к товарищу Амину». Он не возражал. Мы попрощались и через несколько минут были в здании Генерального штаба. Амин вроде бы искренне обрадовался нашему появлению. Он взял меня за руки, и я увидел кровь на рукаве его пиджака. «Вы ранены, товарищ Амин»? – «Нет, помогал своему раненому охраннику».
Я попытался объяснить, что произошло недоразумение, виновники которого – телохранители с обеих сторон, но Амин сразу прервал: «Нет, товарищ Пузанов, это была попытка убить меня. Я спасся чудом». Затем он обратился к Иванову: «Ну что, теперь вы убедились, что существовал заговор против меня? Эта кровь, – он показал на пятно на рукаве пиджака, – может быть смыта только кровью».
В это время совсем близко раздался выстрел танковой пушки, и одна из стоявших под окнами легковых машин разлетелась на куски. Мы поняли, что дальше находиться здесь становится опасно. К тому же Амин категорически не соглашался с нашими доводами завершить дело миром. Теперь он становился хозяином положения. Когда мы прощались, он сказал: «Если вам впредь захочется увидеть товарища Тараки и побеседовать с ним, то это надо делать только через меня. – И едко усмехнулся, глядя прямо на нас. – Во избежание недоразумений между охраной».
Д.Б. Рюриков, второй секретарь советского посольства:
После перестрелки Тараки, судя по его бледному лицу, был просто потрясен случившимся. Видимо, он решил, что ему пришел конец.
В коридоре, куда я вышел первым по просьбе посла, висела плотная пелена пороховых газов от автоматной стрельбы. Тарун лежал на площадке между первым и вторым этажами весь в крови. К дрожащему Тараки подбежал офицер его охраны: «В нас стреляли, и мы были вынуждены ответить».
Еще один штрих. Автоматный огонь, если судить по ранам Таруна, был таким плотным, что Амина, находись он близко, не могло бы не задеть. Его бы просто изрешетило пулями. Думаю, что Амин не поднимался выше первого этажа, то есть находился вне зоны огня.
Когда после визита к Амину мы вернулись в посольство, Александр Михайлович Пузанов, который прежде никогда не курил, оказавшись в кабинете, зажег сигару. Он тоже был потрясен. Но служба есть служба. По спецсвязи посол вышел на министра иностранных дел и доложил о происшедшем. Громыко сразу спросил: «Кровь была?» – «Да, была», – ответил посол. – «Это очень плохо».
А.К. Мисак, член политбюро ЦК НДПА, министр финансов:
Что же тогда было – настоящее покушение на Амина или инсценировка? Даже сейчас[47]47
Разговор с Мисаком происходил в 1990 году, когда после длительного тюремного заключения (отбывал его как халькист, сторонник Амина) он был в русле политики национального примирения освобожден президентом Наджибуллой и стал мэром Кабула.
[Закрыть] я не могу ответить на этот вопрос. Темное, очень темное дело.
Сам Амин преподносил мне это так. Когда Тараки в тот злополучный день пригласил его к себе во дворец, Амин, прежде чем отправиться туда, позвонил своему другу Таруну. Этот Тарун недавно стал главным адъютантом генсека, его даже сделали кандидатом в члены ЦК НДПА. Амин с некоторых пор поддерживал с ним очень тесные отношения. Позвонив Таруну, он поинтересовался, не опасно ли ему принять приглашение? Тот успокоил: поскольку советские товарищи тоже находятся во дворце, то опасаться нечего. «Тарун встретил меня внизу, – рассказывал Амин. – Он и мой телохранитель Вазир Зирак пошли впереди, а я вместе с другим охранником следовал в нескольких шагах сзади. Поднявшись на второй этаж, мы увидели у дверей комнаты, где был Тараки, двух вооруженных автоматами офицеров. Тарун велел им освободить дорогу, крикнув, что с ним идет товарищ Амин. Но вдруг те вскинули автоматы и открыли огонь. Тарун был убит сразу. Пули также попали в Вазира Зирака, который прикрыл меня собой».
Амину удалось невредимым выбежать из дворца, он вскочил в машину и уехал.
Мне кажется, Брежнев и Тараки в Москве сговорились убрать Амина с политической сцены. Как-нибудь его устранить. В нем видели главное препятствие к ликвидации раскола в партии, к тому же Москву смущали левацкие загибы нашего «второго человека». Остается загадкой, почему Тараки не воспользовался мирными средствами, не собрал пленум ЦК или заседание политбюро? Был не уверен в том, что открытая борьба принесет ему успех или, как и Амин, тоже имел склонность к заговорщицким методам? Да, мне кажется, оба они одинаково не уважали партийный устав и ни во что не ставили мораль.
Не будем гадать, кто был виноват в стрельбе у порога кабинета Тараки. Была ли это провокация, подстроенная Амином, или Тарун пал жертвой недоразумения между телохранителями, или целью охранников генсека был сам Амин… Но факт остается фактом: этот инцидент пришелся как нельзя лучше на пользу «второму человеку». Теперь, после пролитой крови, Амин считал, что руки у него развязаны окончательно.
Приведенные в боевую готовность части кабульского гарнизона оперативно взяли под контроль все наиболее важные объекты столицы. Подразделения спецназа окружили президентский дворец и разоружили тех гвардейцев, которые считались ненадежными. Тараки сразу оказался в полной изоляции: у него были отключены все телефоны, к нему не допускали никого без личного разрешения Амина. Можно сказать, государственный переворот состоялся.
Причем надо отдать должное его исполнителю: он хорошо подготовился к этому дню. Заранее составил списки лиц, подлежащих аресту: это были в основном офицеры воинских частей, подозреваемые в нелояльности Амину. Их в тот же день бросили в тюрьму. Был также арестован министр по делам границ, один из участников мятежной «четверки» Маздурьяр, который, в отличие от своих товарищей, не стал прятаться, а решил провести выходной день с семьей в курортном местечке Пагман под Кабулом. В тюрьму отправили всех близких родственников «банды четырех».
Валерий Старостин, возвращаясь из Микрорайона после встречи с Сарвари и министрами, по пути в посольство ненадолго заглянул домой. Тамаре сказал, что, возможно, к ним могут приехать некие афганские «дядьки» во главе с известным ей министром связи Гулябзоем. Их нужно сразу впустить в дом, чтобы не маячили на чамане[48]48
Чаман – лужайка перед домом.
[Закрыть]. Как только они появятся, Тамара должна срочно звонить в посольство и сказать, что обед уже готов.
Резидента Валерий на месте не застал. И Иванова тоже не было. Зашел к Орлову-Морозову. Оказалось, что тот не очень-то в курсе развивающихся событий. Валерий написал телеграмму о встрече на квартире Гулябзоя, отдал ее заместителю резидента и поехал домой. Из вестибюля посольства Старостин позвонил жене. На вопрос: «Как дела?» Тамара ответила: «Обед уже готов. Я просила дежурного по посольству сообщить тебе об этом». «Еду», – сказал оперативный работник, злобно посмотрев на дежурного.
Тамара, услышав звук приближающейся к дому «Волги», быстро открыла ворота. На дорожке, ведущей к гаражу, стояла белая новенькая «Тойота-краун».
«Так, похоже, я сильно вляпался, – мелькнула мысль в голове у Старостина. – Что ж, сам напросился на приключение. Теперь держись, мужик!»
Он вошел в холл. На ковре, задыхаясь от необычной для афганской осени жары, обливаясь потом, лежал Асадулла Сарвари, облаченный в пуштунскую рубаху и свободные порты. Справа от него стояла почти выпитая бутылка «Боржоми». Рядом был автомат Калашникова. На диване за журнальным столиком, у покрашенной красной краской стены, тоже в пуштунской одежде, сидел Ватанджар. И рядом с ним тоже были автомат и несколько рожков с патронами. Прислоненный к книжному стеллажу, стоял ручной пулемет неизвестной Валерию марки. На кухне, помогая Тамаре, суетился Гулябзой, облаченный, как и его товарищи, в пуштунскую одежду.
«Да, неплохо ребята вооружились, – подумал Старостин. – Задешево свои жизни отдавать не хотят. Бой будет серьезный, если их здесь найдут и оцепят дом. А что делать нам с Тамарой? Стать гаврошами и подносить им патроны? А может, спрятаться под лестницей? Или попытаться бежать к соседям через находящееся за стеной старое квартальное кладбище. Ладно, посмотрим. Будь что будет. Ну а если останемся живы, и нас захватят люди Амина, тогда скажем, что эти халькисты нас взяли в заложники»…
– Машину-то чего оставили на виду? Нужно было убрать ее в гараж, – даже не пытаясь скрывать своего раздражения, проворчал оперативный работник.
Сарвари быстро подскочил с ковра и, держа в руке ключи от «Тойоты», хотел направиться к машине.
– Дайте мне ключи. Я сам загоню. А вы наружу не выходите. Хоть мой двор и не просматривается соседями, да мало ли что. Вы ведь люди известные.
Сарвари закивал в знак согласия и передал Валерию ключи от автомобиля.
Старостин открыл гараж и закатил туда белую «Тойоту». Потом наглухо запер ворота, заклинив их для верности обломками кирпичей.
Вернувшись в дом, он предложил гостям, пока не готов обед, перекусить печеньем, бутербродами, а также выпить по рюмочке коньяка. Предложение о печенье и бутербродах афганцам понравилось, однако от выпивки они категорически отказались. «Нам сейчас, как никогда в жизни, нужны трезвые, ясные головы», – высоким и не слишком мужественным голосом, который совсем не соответствовал его героической пуштунской внешности, пояснил Ватанджар.
– Ну и какие у вас теперь планы? Что намерены предпринять дальше? – спросил гостей Старостин.
– Мы очень надеемся на советских товарищей, – сразу, не раздумывая, ответил Сарвари. – На то, что они сумеют каким-то образом разрешить эту сложную и опасную для афганской революции ситуацию. Как это можно сейчас сделать, мы не знаем. Наилучшее решение – срочно высадить в Кабуле советский десант. Теперь о наших планах. Поверьте, Валерий, мы готовы оставить свои государственные посты, готовы покинуть Афганистан, уехать за границу, готовы сесть в тюрьму, если в чем-то виноваты. Но это только в том случае, если так решит товарищ Тараки. Однако если Амин сместит Тараки, захватит власть, мы попытаемся скрыться в горах, может быть, уйдем в Пуштунистан. Там мы сформируем вооруженные отряды и начнем партизанскую войну, – не без пафоса в голосе закончил Сарвари.
– Товарищ Валерий, поймите: дело совсем не в нас, – так же горячо подхватил Ватанджар. – Вы, советские друзья, должны во что бы то ни стало спасти товарища Тараки. Он для афганских революционеров все равно как знамя полка, идущего в атаку на противника. Сохранив знамя, мы отстоим революцию.
Выслушав афганцев, Валерий понял, что никаких конкретных планов у них нет. Скорее всего, они в течение нескольких дней хотят отсидеться в его доме – до тех пор, пока люди Амина прекратят их поиски в Кабуле, а потом действительно попытаются скрыться в одной из провинций Афганистана или в Пуштунистане. «Однако куда девался тот пилот, – вдруг вспомнил оперработник, – что утром сидел на диване у Гулябзоя? А вдруг он уже находится у людей Амина и дает показания о том, куда направились его друзья?
– Почему с вами сюда не приехал ваш товарищ? – спросил Старостин, обращаясь к Сарвари.
– Маздурьяр?
– Нет, другой, тот, который сегодня утром был в форме офицера ВВС на квартире Гулябзоя.
– Вы, наверное, имеете в виду пилота Экбаля? Он поехал на службу. Ведь ему ничего не грозит. Люди Амина его убивать не будут. Они думают, что он далек от политики, уверены, что он занимает нейтральную позицию в этом конфликте.
– Но он же слышал тогда наш разговор. Он знает, что вы поехали ко мне домой.
– Он об этом никому не расскажет, – не очень уверенно ответил Сарвари.
Постепенно до Старостина начала доходить та острота политической ситуации, которая образовалась не без его участия. Он хорошо понимал, что поставил свое руководство перед необходимостью принятия очень серьезных и нестандартных решений. Слыханное ли дело! Люди, разыскиваемые спецслужбой дружественной и даже братской страны, «государственные преступники», укрываются в доме советского дипломата, куда он сам их и пригласил. Это попахивает крупным скандалом. Как поведет себя теперь руководство разведки? Ясно, что об инциденте будет доложено на самый верх и решение придется принимать на уровне политбюро. Каким будет это решение?
Старостин достал блокнот и, расположившись на диване между Сарвари и Ватанджаром, сказал:
– Вот вы все обвиняете Амина в сотрудничестве с ЦРУ. Многие его поступки, его биография, особенности его поведения дают серьезные основания так считать. Скажу вам по секрету: об этом я и мои товарищи уже писали в Москву. Но где конкретные доказательства этого сотрудничества?
– Есть, есть такие доказательства! – решительно закивали афганцы.
«Так, – подумал Валерий, возможно, сегодня – единственный раз в жизни – у меня появилась возможность получить доверительную информацию сразу у двух министров и начальника службы национальной безопасности по такому вопросу, как принадлежность второго в стране человека к разведывательной сети ЦРУ. Телеграмма в Центр может получиться сногсшибательной».
Гости стали наперебой приводить факты, говорящие об антипартийной и антигосударственной деятельности Амина, его репрессиях против парчамистов. Они говорили о его тайном сотрудничестве с американцами, о его тесных негласных связях с уголовными авторитетами Кабула. Старостин прямо здесь же начал составлять текст телеграммы в Центр.
Позже историки, изучающие афганские события, назовут этот документ так: «10 пунктов доказательств причастности Хафизуллы Амина к шпионской сети ЦРУ и уголовному миру Кабула». На самом деле телеграмма Старостина была озаглавлена по-другому, гораздо короче и гораздо менее экзотично. Со ссылкой на Сарвари и министров в ней сообщалось о регулярных тайных встречах Амина с сотрудником американского посольства в Кабуле, подозреваемым в принадлежности к разведке. Называлось конкретное поместье в Пагмане (пригород Кабула), где эти встречи происходили. Сарвари рассказал также, что Амин ранее уже предпринимал попытку физического уничтожения «своего великого учителя». В частности, 11 сентября при возвращении Тараки в Афганистан самолет с главой государства как бы по недоразумению должны были сбить силы ПВО, прикрывающие Кабульский аэропорт. Сарвари тогда лично арестовал предателей. Ватанджар рассказал о том, что видный деятель НДПА Мир Акбар Хайбар был убит по приказу «второго человека» известными в Кабуле бандитами, родственниками члена ЦК, сторонника и друга Амина Садыка Алемьяра. Авторитетнейший среди членов партии Хайбар часто выступал в качестве «буфера» в отношениях между Тараки и Кармалем, гася накал страстей и взаимных обвинений. Амин же с первых дней своего членства в партии постоянно добивался ее раскола и устранения со своего пути Кармаля. Рассказали министры и о близкой, однако мало кому известной дружбе Амина с некоторыми проамериканскими деятелями.
Написав текст телеграммы по-русски, оперативный работник прочитал ее своим гостям на дари и спросил, все ли с их слов он изложил правильно.
– Если надо, мы, все трое, здесь подпишемся, – ответил Сарвари. После этого Валерий сказал, что ему нужно срочно отправиться в посольство. И тут возникло некоторое напряжение.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.