Текст книги "Смертоносный вирус «А». Кто «заразил» СССР Афганской войной"

Что касается племянника, то вначале подозрение пало на Богданова, ведь именно после обеда в его резиденции Асадулла почувствовал недомогание. Но проведенное расследование выявило неожиданный, спасительный для Богданова факт: оказывается, в тот вечер начальник КАМ развлекался с женщинами легкого поведения, и там тоже был стол с закусками. Женщины были немедленно арестованы, подверглись допросам «с пристрастием».

Советские товарищи со ссылкой на московских врачей успокаивали Амина: «Ничего страшного не произошло. Обычное пищевое отравление. Товарищ Асадулла уже чувствует себя лучше и вот-вот сможет вернуться в Афганистан». Богданов даже намекал на то, что «нет худа без добра – товарищ Асадулла давно просил нас устроить ему встречу с Андроповым, и вот теперь такая встреча вполне вероятна». Это успокаивало афганского руководителя[58]58
  После событий 27 декабря Асадулла Амин «в соответствии с личной просьбой Б. Кармаля» будет помещен в следственный изолятор КГБ, а затем отконвоирован в Афганистан и в начале 1980 года расстрелян.


[Закрыть].

Активность в Баграме, в том числе участившиеся посадки тяжелых транспортников с личным составом и грузами, Амину объясняли подготовкой к предстоящему вводу в Афганистан значительного военного контингента, на чем и настаивал неоднократно сам глава Афганистана.

– Советское руководство наконец согласилось с тем, что необходимо нанести решающий, сокрушительный удар по силам мятежников, – объяснял ему новый военный советник генерал-полковник Магометов. – Вы были правы, товарищ Амин, утверждая, что без масштабной поддержки наших вооруженных сил эту задачу не решить. Все отмечают вашу государственную мудрость, политическую дальновидность и последовательность в отстаивании завоеваний Апрельской революции.

– Что требуется от нас в связи с предстоящим вводом войск? – Амин был явно польщен словами советника.

– Хорошо, если вы направите в Термез своего полномочного представителя для организации взаимодействия с командованием нашей группировки, – говоря это, Магометов втайне надеялся, что Амин командирует начальника Генерального штаба Якуба, считавшегося абсолютно преданным генсеку человеком, а потому представлявшего большую опасность для организаторов предстоящего переворота. Если бы Якуб оказался в эти дни на советской территории, то шансы на удачу значительно возросли бы.

– Я сделаю это. В Термез поедет начальник оперативного управления генштаба генерал Бабаджан. Передайте своему руководству, что он получит от меня все необходимые полномочия.

Москва предприняла и еще целый ряд мер, призванных замаскировать готовящуюся операцию, усыпить бдительность Амина. В СССР, в соответствии с ранее утвержденной программой межпартийных связей, прибыл секретарь ЦК НДПА, член политбюро Панджшери. Продолжался интенсивный обмен делегациями по всем линиям – экономической, культурной, студенческой, военной. Посол Табеев при встрече с главой Афганистана официально сообщил ему, что просьбы афганского руководства о предоставлении советской военной помощи, в том числе о направлении в ДРА ряда воинских частей, будут удовлетворены в полном объеме. Определена дата ввода войск – 25 декабря. Амин в ответ просил передать свою глубокую благодарность Центральному комитету КПСС и лично товарищу Леониду Ильичу Брежневу.

По свидетельству его ближайших соратников, Амин в эти дни выглядел энергичным, полным сил и оптимизма. Он явно ни о чем не догадывался. Все идет своим чередом: он проводит заседания Революционного совета, правительства, собирает у себя членов политбюро.

20 декабря происходит долгожданный переезд главы партии и государства в только что отремонтированную резиденцию Тадж-Бек. Одним из первых гостей в новом дворце стал советник-посланник Василий Сафрончук, попросивший аудиенции у товарища Амина в связи с завершением своей командировки.

Сафрончук, как и посол Табеев, не был в числе тех, кого посвятили в тайну готовящейся операции. Иначе он, конечно, не стал бы в своей последней телеграмме из Кабула на имя Громыко давать в целом позитивные оценки афганскому руководителю. Ну, злоупотребляет человек левацкой фразеологией, ну, является пуштунским националистом… Зато, пока он у власти, нам не надо тревожиться по поводу возможного ухудшения отношений с Афганистаном, это надежный партнер. Сафрончук писал министру, что он мог считать свою миссию в Кабуле выполненной и просил разрешить до наступления нового года отбыть в Москву. «Согласен», – наложил на телеграмме свою резолюцию Громыко.

И вот теперь советник-посланник наносил прощальный визит. Товарищ Амин отложил текущие дела и с удовольствием показывал Сафрончуку свою новую резиденцию: роскошные залы для официальных приемов, кабинеты, обставленные дорогой мебелью личные покои. Показал даже ванную, которая была вырублена из целой глыбы зеленого оникса.

– Если товарищ Брежнев приедет, то не стыдно будет его принять в таком доме? – спросил Амин, закончив экскурсию.

– Нет, конечно, – заверил дипломат. – Все сделано по самым лучшим мировым стандартам.

Амин просиял. Он выглядел бодрым, полным самых радужных планов.

Хафизулла Амин без всяких предубеждений переехал в Тадж-Бек, хотя кое-кто из близкого окружения отговаривал: место там пустынное, кругом холмы и горы, трудно будет обеспечить безопасность. Но Амин был тверд: «Советские товарищи гарантируют стопроцентную безопасность. Они обещают обнести все окрестности колючей проволокой, установить сигнализацию и будут нести круглосуточное патрулирование». Наверное, была и еще одна причина, по которой он хотел как можно скорее покинуть бывший королевский комплекс Арк. Там все напоминало о недавних трагических событиях: гибели Таруна, убийстве Тараки… Он неуютно чувствовал себя в стенах Арка.

– А вы знаете, товарищ Василий, что Тадж-Бек был спроектирован и построен по желанию нашего прогрессивного правителя Амануллы-хана? – с гордостью говорил он Сафрончуку, словно хотел подчеркнуть, что сам является такой же крупной исторической фигурой, как и афганский король.

Тепло попрощавшись с советником-посланником, Амин затем отправился в центр столицы, где у него была запланирована встреча с работниками здравоохранения. Выступая перед ними, он довольно резко осудил политику Соединенных Штатов, и в особенности их последние маневры в зоне Персидского залива. В тот же день Амин на заседании правительства сообщил о значительном расширении советской военной помощи.

– Наконец-то советские товарищи вняли нашим просьбам о направлении в Афганистан воинских частей и подразделений для защиты завоеваний Апрельской революции, – с пафосом сообщил он своим соратникам. Те зааплодировали.

– Слава Аллаху! – громко воскликнул начальник Генерального штаба майор Якуб. – Надо было еще летом ввести советские войска, а то я уже совсем седой стал из-за этих мятежников.

– Может быть, это американцы нам помогли? – сделал предположение министр финансов Абдул Карим Мисак. – Ведь угроза их высадки на территории Ирана вполне реальна?

– В Москве это называют «интернациональным долгом», – пояснил Амин, имея в виду ввод советских войск.

Через два дня, в соответствии с ранее утвержденным планом межгосударственных контактов, в Кабул прибыла представительная советская делегация во главе с министром связи СССР Талызиным. Если вдуматься, то решение отправить в Афганистан члена правительства и сопровождавших его лиц было, конечно, связано с огромным риском. Ведь те, кто планировал операцию по смене режима, не были до конца уверены в успехе своего предприятия, никто не знал, чем все это обернется, какой кровью. Видимо, пошли на это, опять-таки исходя из высших государственных интересов: чтобы Амин ничего не заподозрил, чтобы усыпить его бдительность.

Если только так, то Москве это явно удалось. На завершающем этапе этой масштабной исторической драмы она явно переиграла главного героя. Или антигероя. Как посмотреть…

* * *

Москва торопила: до конца текущего 1979 года проблема Амина должны быть закрыта. Как всегда бывало, когда государство ставило перед военными и спецслужбами какие-то глобальные задачи, то на их решение не жалели ничего – ни денег, ни людей, ни материальных ресурсов, ни-че-го.

В Термез, где полным ходом шло формирование 40-й армии с ее штабами, соединениями, разведцентрами, тыловыми службами и прочими структурами, необходимыми для ведения реальных боевых действий, командируются заместитель начальника ГШ Ахромеев с группой генералов, а затем первый заместитель министра обороны маршал Соколов.

В Кабул продолжают прибывать ответственные руководители из центрального аппарата КГБ СССР – их уже столько, что «старожилы» (Иванов, Богданов, Осадчий) начинают впадать в тихую ярость. Начальство надо где-то размещать, к тому же каждый новый генерал пытается тянуть одеяло на себя, отдает указания, фонтанирует идеями. Обстановка в посольстве день ото дня становилась все накаленнее.

Богданов по-прежнему не теряет надежды на то, что Амина удастся устранить без лишнего шума, избежать крупной войсковой операции. Вместе с Ивановым и Кирпиченко они подолгу обсуждают разные варианты. Леонид Павлович вспомнил, что еще летом наши врачи-стоматологи активно занимались лечением зубов Тараки, и тот остался этим очень доволен. Вызывает Бахтурина:

– Скажи, а как у Амина с зубами? Нет проблем? Не хотел бы он, скажем, сделать протезирование в нашей посольской поликлинике?

– Могу изучить этот вопрос, – не успел офицер безопасности удивиться, как ему пояснили, в чем дело.

– Ты изучи, а заодно тихонько узнай у наших стоматологов, есть ли возможность при лечении заложить в зуб ампулу со спецсредством?

Еще раз вернулись к варианту со снайпером. Крючков предлагал устроить засаду в складках местности у Тадж-Бека и расстрелять кортеж генсека из гранатометов. Специалисты из «хитрого» 8-го отдела предлагали свои методы. Но при детальном рассмотрении каждый раз выяснялось, что стопроцентной гарантии нет, а потому все варианты отвергались. В какой-то момент Борис Семенович Иванов не выдержал:

– Я сам пойду, – предложил он ошеломленным коллегам. – Дайте мне переводчика, неженатого, готового отдать жизнь ради выполнения боевой задачи, мы подойдем вплотную к Амину и взорвем – себя и его.

Конечно, Центр никогда бы не дал санкции на такой вариант. Да и сам генерал Иванов, похоже, погорячился, сказалось напряжение последних дней, бесконечные накачки из Москвы, выяснения отношений с коллегами, неопределенность…

Определенность наступила 25 декабря, когда по наведенному через Амударью понтонному мосту на афганскую территорию вступили части 108-й мотострелковой дивизии, а по «воздушному мосту» стали прибывать десантники 103-й дивизии ВДВ. Из Кушки в направлении на Герат – Кандагар вышли подразделения 5-й мотострелковой дивизии. Одновременно приступили к выдвижению отдельный мотострелковый полк, десантно-штурмовая бригада и несколько других частей. Теперь все вопросы отпали: силовой вариант стал неотвратимым.

Б. Кармаль с другими членами будущего руководства уже опять был в Баграме.

26 декабря члены комиссии политбюро по Афганистану плюс Черненко собрались в Заречье на даче у Брежнева. Министр обороны доложил о том, как осуществляется ввод войск. Особых проблем здесь не было, если не считать катастрофы тяжелого транспортного самолета Ил-76, который врезался в гору при заходе на посадку на авиабазе Баграм. Войска двигались по указанным направлениям, не встречая никакого сопротивления со стороны местных жителей. «Все идет по плану», – не скрывая удовлетворения, закончил Устинов. Громыко рассказал о том, что делается МИДом и другими ведомствами для того, чтобы объяснить миру причины появления советских солдат за Амударьей и Пянджем. Затем слово взял Андропов. Не вдаваясь в подробности, он заверил, что по их линии все готово к заключительному этапу операции. «Уже завтра в Кабуле будет новый генеральный секретарь», – пообещал он.

– Ну, что же, товарищи, – подвел итог Леонид Ильич. – Полагаю, что надо одобрить уже сделанное и намеченное на будущее. Будем в таком же составе регулярно встречаться и впредь. У меня к вам только одно пожелание: тщательно продумывать каждый свой шаг.

В этот же день военные и чекисты в Кабуле окончательно утвердили все планы по захвату самых важных правительственных и иных объектов, в первую очередь, резиденции главы государства. Начальник представительства КГБ лично проинструктировал «повара», которому вновь поручалось приготовить «главное блюдо» для завтрашних мероприятий в афганской столице. Бойцам «Зенита» и «Альфы» привезли из посольства ящик хорошей водки – по традиции перед боем полагались 100 грамм «фронтовых».

Обратного пути уже не было.

* * *

Вечером 25 декабря Валерий и Тамара Старостины готовились отправиться на празднование католического Рождества Христова в дом своих друзей – польского дипломата Станислава Смолена, его жены Ханны и их сынишки Громека. Тамара уже начала одеваться и прихорашиваться, готовясь к предстоящей вечеринке, когда в калитку дома позвонили. Приехал Виктор Бубнов. Он очень торопился. Войдя в прихожую, открыл принесенную с собой матерчатую сумку, достал из нее немецкий автомат «Шмайсер» с комплектом боеприпасов. «На, может, тебе это понадобится», – сказал он. Потом Виктор сообщил Старостину, что сейчас же по указанию начальства он отправляется в Баграм, чтобы встречать ребят, которые прилетают из Союза. Он просил позаботиться о безопасности его жены Антонины, в случае если в Кабуле начнутся боевые действия, а он, Виктор, к тому времени не вернется. «Не беспокойся, доверься мне», – заверил друга Старостин.

После этого Валерий и Тамара, захватив с собой пару бутылок «Советского шампанского», букет свежих джелалабадских роз и украшенную Санта-Клаусами бумажную сумочку с симпатичным игрушечным автомобильчиком – подарком для Громека – отправились в Микрорайон, где Смолены снимали квартиру.

Смолены основательно подготовились к празднику. На столе были острые закуски, и в том числе так любимые Старостиным соленые рыжики, привезенные Сташеком из Польши. Стояли бутылки охлажденной водки «Выборовой». Несколько позже появились оладьи из картошки, «эскалопки» из телятины и традиционный запеченный карп, чешуйки от которого в качестве оберегов раздали всем гостям. Громек положил полученную от мамы чешуйку в автомобильчик, подаренный Старостиным, и с громкими криками, постоянно «бибикая», катал ее по всей квартире. Он радовался Рождеству больше всех.

Кроме Старостиных на вечере присутствовали ближайшие друзья Сташека – дипломат польского посольства пан Вишневский и сотрудник миссии ООН в Кабуле пан Мозолевский (жены и дети обоих дипломатов остались в Варшаве, поскольку обстановка в Кабуле считалась слишком опасной). Очень вежливые, тактичные поляки весь вечер даже между собой говорили только по-русски.

Старостин, стараясь «не выпадать» из компании, все время изображал искреннее веселье и благодушие. Но при этом он думал: «Неужели наконец-то начнется? Когда? Сегодня ночью? Завтра?»

Слишком многое указывало на то, что финал близок. Внезапный отъезд в Баграм Виктора Бубнова. «Десант» множества генералов, понаехавших в последние дни из Центра. Только по линии КГБ их было не меньше десятка. Эти самолеты с осветительными ракетами. Подозрительная суета в посольстве…

Сидя за рождественским столом у поляков, Старостин вспомнил, как в начале ноября встретился с «Хостом» по инициативе этого агента. «Хост» всегда был тесно связан с Бабраком Кармалем, являлся его ближайшим доверенным лицом. Покидая Кабул, Кармаль передал ему полномочия руководителя военной организацией фракции «парчам». На встрече «Хост» рассказал Старостину, что 4 ноября члены его военной организации силами таких-то и таких-то подразделений, надеясь на массовую поддержку населения Кабула и провинций, намерены поднять восстание и смести «ненавистный фашистский режим Амина». А 7 ноября, в день Великой Октябрьской Революции, они хотят провести военный парад и шествие трудящихся на площади Чаман-е Хозури – «Красной площади» Афганистана.

Получив такую информацию, Старостин тут же пулей помчался к Осадчему. Резидент, выслушав доклад, явно занервничал и приказал: «Срочно езжай в Микрорайон. В клуб. Там Борис Семенович находится в зале, на концерте самодеятельности советских специалистов. Доложи ему».

Минут через двадцать Валерий нашел Иванова и попросил генерала выйти с ним, «подышать свежим воздухом».

Услышав от Валерия информацию, переданную «Хостом», Борис Семенович явно занервничал. «Валерий Иванович, как можно скорее встретьтесь с «Хостом». Скажите, что выступать пока рано. Преждевременное восстание может привести к поражению. Когда участие и помощь военной организации парчамистов нам понадобятся, мы им сообщим через вас».

Назавтра, рано утром, Старостин снова встретился с агентом и, ссылаясь на рекомендацию Москвы, попросил его отложить вооруженное выступление. При этом Валерий в духе афганского фольклора привел тут же придуманную им пословицу: «Незрелый плод может повредить желудку». «Хост» очень обрадовался:

– Значит, вы нас поддержите? Значит, скоро наступит избавление? Я всю жизнь был уверен, что советские никогда не бросают своих друзей в беде.

Примерно через неделю после этого Старостина в конце рабочего дня пригласил к себе в кабинет Осадчий. «На чашечку кофе с ложечкой коньячка». Говорили о разном, и не только о работе. Вдруг неожиданно для Валерия резидент спросил:

– Как ты думаешь, какой способ физического устранения Амина был бы наиболее желателен с учетом специфики афганского национального сознания?

– Полагаю, что его должны уничтожить афганские патриоты, притом желательно – халькисты. Убить его лучше всего прилюдно, выстрелом в упор, в лицо, или чтобы палач подорвал себя вместе с ним гранатой. Убийца при этом должен погибнуть. Так будет очень эффектно и доблестно, в духе афганцев.

– Где же взять такого человека?

– Если надо – поищем и найдем за несколько дней. Ведь очень много людей пострадало от Амина и есть много желающих даже ценой собственной жизни отомстить ему. Понадобятся только оружие и организация соответствующей ситуации.

– А как ты думаешь насчет отравления Амина?

– Насколько я знаю, ядом в Афганистане пользуются только женщины. И то старухи. Убийство Амина ядом может вызвать жалость к нему и презрение к его убийце.

– Ну, ладно, Валерий. Это я так, чисто абстрактно, в плане консультации, как с востоковедом. Пусть этот Амин пока живет и не кашляет, – засмеялся Осадчий. – А не кажется ли тебе, что коньяк портит кофе или, может, кофе портит коньяк? Может быть, их следует пить по отдельности?

Вспомнился Валерию и еще один, пожалуй, самый мрачный эпизод уходящего 1979 года. Где-то в середине декабря его вызвал к себе недавно приехавший из Москвы заместитель начальника ПГУ генерал Кирпиченко.

– Валерий Иванович, – сказал он, – сможете ли вы в короткое время сообщить вашему агенту «Хосту» о том, чтобы он предпринял меры к выступлению военной организации «парчам» против режима Амина? Сегодня ночью с этим режимом должно быть покончено.

– Я думаю, что связаться с «Хостом» сумею через час или два, если, конечно, он сейчас находится в Кабуле. Что конкретно я должен ему сказать? Какой сигнал должны получить парчамисты к началу выступления? Где они должны сосредоточиться? Где будет складировано оружие, которое они должны применить?

– Передайте, что сегодня ночью режим Амина будет свергнут. Членам организации «Хоста» не обязательно принимать участие в штурме дворца. Их главная задача – прибыть на службу в свои армейские, жандармские и полицейские части, чтобы нормализовать обстановку в вооруженных силах, а затем принять участие в мероприятиях по поддержанию порядка в Кабуле и в других городах страны.

– Есть. Я вас понял, – с замиранием сердца от важности поставленной задачи ответил Старостин.

Вскоре Валерий в одном из глухих кабульских переулков на горе Асмаи встретился с «Хостом». Услышав слова оперработника, тот чуть ли не пустился в пляс. «Я сейчас же оповещу своих людей».

Когда Старостин вернулся в посольство, его тут же пригласил Осадчий: «Извини, Валера, та задача, которую поставил перед тобой Кирпиченко, на сегодняшний день отменяется. Так что срочно ищи своего агента и дави на тормоза. Свержение Амина откладывается».

– Да за кого же вы меня здесь держите, Вилиор Гаврилович! – заорал на начальника Старостин. – Час назад я сказал «Хосту» одно, а через полчаса я должен сказать ему другое? Что мне теперь делать? Пойти и застрелиться?

Да, тяжелый это был день, 14 декабря…

– Шановни пане и панове! Так давайте же выпьем за прекрасное рождение Христа, за сына Божьего и за святую Троицу. Да и свершится праведный Суд! Да сгинет Сатана! Пусть помилует нас Христос и простит нам наши грехи! – произнес свой тост Старостин, когда ему предоставили слово.

Едва он закончил говорить, как с неба послышались жуткие звуки. Посуда на столе затряслась и задребезжала. Стало ясно: над Кабулом снижаются огромные, сильно нагруженные самолеты.

«Началось», – понял Старостин.

* * *

В четверг 27 декабря Хафизулла Амин пригласил в свою резиденцию на обед ближайших соратников – членов политбюро, министров. Некоторые были с женами – им накрыли на женской половине. Формальным поводом для встречи стало возвращение из Москвы члена политбюро Панджшери. Но у Амина имелась еще одна существенная причина пригласить к себе гостей. Ему не терпелось показать свою новую резиденцию, похвастать роскошью представительских помещений и личных покоев.

Пригласив гостей перед трапезой на большую террасу, примыкающую к его рабочему кабинету, Амин демонстрировал окружающий пейзаж. На холме вокруг дворца были разбиты цветники, высажены сосны, а на соседней высотке сооружен в стиле модерн ресторан с бассейном для будущих веселых пикников. В недостроенных казармах неподалеку располагались гвардейцы и другие воинские подразделения, виднелись врытые в землю танки. А со стороны фасада дворец охранялся советским спецназом.

– Крепостных стен, как в Арке, здесь нет, – пояснил Амин. – Но зато безопасность гарантируется несколькими кольцами охраны. Муха не пролетит.

Члены политбюро восхищенно цокали языками. Что они при этом думали о своем генеральном секретаре, одному Аллаху известно.

Потом сели за стол. Обед проходил в легкой и непринужденной обстановке. Тон задавал сам радушный хозяин. Когда Панджшери, сославшись на предписание врачей следовать строгой диете, отказался от мясного супа, Амин дружески пошутил: «Наверное, в Москве тебя избаловали кремлевской кухней». Все громко засмеялись. Панджшери тоже кротко улыбнулся, оценив шутку. Он вытер салфеткой губы и еще раз повторил для всех то, что уже рассказывал Амину: советское руководство удовлетворено изложенной им версией смерти Тараки и смены руководства страной, его визит еще больше укрепил отношения с Москвой. Ему подтвердили, что СССР окажет Афганистану широкую военную помощь.

Хозяин дома торжествующе обвел взором присутствующих:

– Советские дивизии уже на пути сюда. Я вам всегда говорил, что великий сосед не оставит нас в беде. Все идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко, и мы сообща обсуждаем вопрос, как лучше сформулировать для мира информацию об оказании нам советской военной помощи.

– Да, товарищ Амин, – вспомнил Панджшери. – Руководство ЦК КПСС просило передать вам братский коммунистический привет и заверить в том, что оно высоко ценит ваш вклад в дело революции.

– Я обязательно отмечу это в своем обращении к афганскому народу, которое сегодня вечером прозвучит в эфире, – пообещал Амин. – Кстати, телевизионщики уже здесь?

– Ждут, когда вы освободитесь, – пояснил Джандад. – Они внизу, на первом этаже. С ними начальник политуправления Экбаль.

Считалось, что в своем обращении к народу Амин объяснит причины появления в Афганистане советских войск, в частности, громко заявит о том, что они пришли по просьбе афганского руководства для защиты целостности и суверенитета страны перед лицом внешней агрессии.

После плова перешли в соседний зал, где был накрыт чай. Некоторые гости, сославшись на срочные дела, уехали в город.

И тут случилось необъяснимое. Почти одновременно все почувствовали себя худо: их одолевала чудовищная, неведомая никому раньше сонливость. Министр финансов Мисак обеспокоено спросил Амина:

– Может быть, еда была плохая? Или что-то в нее подсыпали?

– Не волнуйся, – ответил Амин. – И повар, и диетологи у меня советские. Они проверяют каждое блюдо, прежде чем подать его к столу.

Мисак только пожал плечами и, держась за стены, поспешил наружу, на свежий воздух. Погода была морозная, выпал снег, там ему стало немного легче. Он сел в поджидавший его автомобиль, поехал в свое министерство. Там опустился в кресло и тут же впал в глубокое забытье.

Внутри дворца тем временем происходило что-то необычное. Гости Амина падали на диваны или прямо на ковер и буквально отключались. Некоторых разбирал безостановочный истерический смех. Напуганная охрана бросилась к телефонам, вызывать докторов из советского посольства и Центрального военного госпиталя.

Странная болезнь в одночасье поразила всех, кроме Панджшери, который с удивлением взирал на своих соратников. Амин не был исключением: его охранники, поддерживая обмякшее тело генсека, помогли добраться до кушетки, и хозяин дворца мгновенно провалился в глубокий сон.

Кажется, на этот раз «повар» не сплоховал. Спецсредство, подмешанное в суп, оказало именно то действие, на которое рассчитывали. Правда, и теперь не обошлось без досадных накладок. Во-первых, яд подействовал сразу, а не к вечеру, когда намечался захват дворца. Во-вторых, планировавшие операцию люди не предусмотрели такого «пустяка», как вмешательство врачей, в том числе советских, а они незамедлительно прибыли в резиденцию во главе с начальником Центрального госпиталя Валайятом Хабиби – спасать руководителя партии и государства. Генерал Хабиби и его заместитель, два советских полковника (военврачи), два доктора из посольства, медсестры – такие массированные силы были мобилизованы в Тадж-Бек. Посольских врачей отправил лично посол Табеев, до сих пор пребывавший в неведении относительно начавшейся спецоперации.

Некоторых гостей пришлось срочно эвакуировать в госпиталь. Кому-то делали промывание желудка прямо там, во дворце. Конечно, самое большое внимание врачи уделили товарищу Амину. Ему промыли желудок, поставили капельницы. Майор Джандад распорядился немедленно задержать весь персонал, отвечавший за приготовление и подачу блюд к столу Амина, а продукты и напитки отправить на экспертизу. Задержали всех афганцев, но «повар» Михаил Т. и специалисты-диетологи успели заблаговременно покинуть дворец.

Очнувшись через несколько часов, Хафизулла Амин открыл глаза и удивленно спросил у врачей: «Почему это случилось в моем доме? Кто это сделал?» Ответом было молчание. Однако тишина оказалась недолгой. Ровно в 19.30, когда за окнами уже сгустилась зимняя тьма, несколько страшных взрывов потрясли стены дворца. С потолков посыпалась штукатурка, послышался звон разбитого стекла, отовсюду раздались испуганные крики прислуги и охранников. И почти сразу вслед за этим ночную тьму разорвали светящиеся пунктиры трассирующих пуль – они тянулись к дворцу со всех сторон, а грохот взрывов стал беспрерывным.

Все, что было до этого, мгновенно, сразу, безо всякого перехода перестало существовать. На дворец обрушили такой шквал огня, что нечего было и думать о каких-то отдельных террористах. Но что это? Измена? Восстание парчамистов? Атака мятежников? Или кошмарный сон?

Амин оторвал от подушки тяжелую голову. Рядом с его кроватью были два человека – жена Патмана и приехавший только что из города министр внутренних дел Факир. Увидев его, Амин едва слышно произнес:

– Факир, кажется, я схожу с ума.

Стрельба и взрывы гранат тем временем стали слышны уже на первом этаже дворца.

– Дайте мне автомат, – слабым голосом попросил Амин и сделал попытку подняться.

– В кого ты хочешь стрелять? – спросила его жена. – В шурави?

Она все уже поняла.

В штурме дворца Тадж-Бек приняли участие почти все главные силы, переброшенные к тому времени в Кабул: «мусульманский» батальон – в полном составе, рота десантников под командованием В. Востротина[59]59
  Впоследствии Герой Советского Союза, генерал-полковник, заместитель министра по делам ЧС, депутат Госдумы.


[Закрыть], отряд «Зенит» и группа «А». На помощь им подтягивались десантники 103-й дивизии, недавно прибывшие самолетами из Союза. Никаких шансов уцелеть у Амина не было.

Когда бой во дворце переместился на второй этаж, он нашел силы подняться с кровати и, держа в обеих руках бутылки с физраствором, обмотанный трубками от капельниц, с вколотыми в вены шприцами, вышел в коридор. Военврач Алексеев впоследствии вспоминал: «Он шел по коридору в трусах и майке, весь в отблесках огня, держа в высоко поднятых руках, словно гранаты, флаконы с физраствором». Из боковой комнаты выбежал его младший пятилетний сын и с плачем прижался к ногам Амина. Они попытались укрыться от шквального огня за стойкой бара, того самого бара, который несколько часов назад Амин с гордостью показывал своим гостям. Здесь их и настигли осколки гранат.

Через несколько минут, когда исход боя был предрешен, к уже бездыханному телу подошла группа людей – двое советских и два афганца[60]60
  Это были Сарвари и Гулябзой, участвовавшие в операции по захвату резиденции. Они шли во втором эшелоне.


[Закрыть]. Они перевернули Амина на спину, достали фотографии и сверили по ним личность убитого. Убедившись, что ошибки нет, один из афганцев выстрелил в упор из пистолета в теперь уже бывшего руководителя Афганистана, «командира» Апрельской революции.

Руководивший операцией полковник Колесник (ГРУ) и отвечавший за действия своих спецназовцев генерал Дроздов (КГБ) подписали акт об опознании Хафизуллы Амина. После чего завернутое в штору тело немедленно унесли и спешно захоронили в районе дислокации «мусульманского» батальона. Неподалеку погребли и тела двух его сыновей, ставших жертвами атаки на резиденцию главы Афганистана.

Всего во дворце Тадж-Бек погибли двадцать пять афганцев, включая жену члена политбюро Шах Вали[61]61
  Это потери только внутри дворца. Сколько афганцев было убито на подступах к Тадж-Беку, точно неизвестно. Но по некоторым данным – несколько сот человек.


[Закрыть]. Потери с советской стороны составили пять человек убитыми в группах спецназа КГБ, четырнадцать убитых в «мусульманском» батальоне и у десантников. Раненых было более сотни. Погиб начальник объекта «Балашиха» полковник Бояринов, который лично повел в бой своих зенитовцев. Случайная пуля настигла также военного врача полковника Виктора Кузнеченкова, приехавшего спасать Х. Амина.

Когда бой еще был в самом разгаре и из дворца в посольство поступали самые разноречивые сведения, Богданову позвонил по ВЧ Крючков. Он недвусмысленно дал понять, что живой Амин им не нужен. «По “первой строке” надо кончать», – условным кодом сказал начальник ПГУ. Примерно в 20.30 по местному времени сразу по нескольким каналам в Москву доложили: «Главному – конец».