Текст книги "Жизнь после утраты. Психология горевания"

Один из явных парадоксов переживания горя заключается в том, что чем более счастливыми и зрелыми были отношения, тем легче с ними расстаться, когда время или потребность развития подталкивают нас вперед. Это не значит, что такие прощания безболезненны: они могут причинять душевные муки. Однако если наши отношения с человеком строились на том, что мы скорее дополняли или зависели друг от друга а не противоречили друг другу, мы можем излить свое горе в полной мере. Также верно и обратное: чем больше мы зависели от ушедшего человека, тем больше мы нуждаемся в нем для поддержания нашей самооценки и тем тяжелее для нас расставание с ним. Наиболее очевидный и жестокий пример – это оплакивание ребенком своего родителя. До тех пор, пока ребенок не вышел из подросткового возраста (что обсуждается ниже), смерть родителя, по своему определению, оставляет после себя множество незавершенных дел. Ребенок все еще нуждается в родителе как в примере для подражания, источнике любви и одобрения. Подобным же образом родитель почти не в состоянии оплакать смерть ребенка. С момента зачатия ребенка родители совершенно по-другому начинают видеть свое будущее – теперь оно связано с ребенком. Родитель предполагает, что будет заботиться о ребенке, любить его и что ребенок будет жить дольше, чем мать или отец.

Центральная задача процесса горевания включает в себя адаптацию к лишению или уходу кого-то от нас. В случае непреодоленных утрат прошлого, таких, например, как непережитая до конца смерть родителя, нам будет трудно скорбеть по новой потере. Помимо конкретных и очевидных утрат, следует учитывать утраты, которые у психоаналитиков именуются «утратами роста». Это срывы в нормальном психологическом развитии. Если ребенок вырос в безопасном и любящем окружении, то, вероятно, он получал поддержку, преодолевая критические психологические испытания, такие, как сепарация-индивидуация и эдиповы конфликты. Кто-то однажды заметил, что хорошая мать нужна не только для того, чтобы быть от нее зависимым, но и для того, чтобы зависимость стала ненужной.

Психоаналитик Марта Вулфенстейн высказала мнение, что здоровое завершение подросткового возраста является решающим моментом для обретения способности в полной мере переживать скорбь по достижении зрелого возраста[52]52
  Wolfenstein, 1966, 1969.


[Закрыть]. Подростковый возраст, по ее словам, является репетицией горевания и включает ту же динамику: в подростковом возрасте человек пересматривает свое детское отношение к родителям и семье, снижая свою эмоциональную нагрузку на них (и их психических двойников), чтобы перенести чувство преданности на сверстников и расширить свой мир[53]53
  Питер Блос (Blos, 1968) описал несколько состояний, встречающихся в подростковом возрасте. Одно из них, известное как вторичная индивидуация, характеризуется смятением в тот момент, когда подросток ослабляет эмоциональные связи с инфантильными психическими двойниками (образами) своих родителей и других значимых людей. См. также Freud, A., 1958.


[Закрыть]. Ключевое понятие здесь – здоровое завершение подросткового периода. Подростки не могут отделиться от своих родителей, если отношения между ними непрочные или если родители препятствуют попыткам подростков обрести независимость. Например, у подростка могут быть трудности с отделением от разводящихся родителей, потому что семейные отношения уже пошатнулись и подросток может чувствовать свою ответственность за их поддержание. Точно так же подростку будет трудно отделиться от матери-алкоголички или грубого отца, которые никогда не проявляли к нему в достаточной мере любви и не оказывали поддержки, от которых он никогда не получал достаточно любви и поддержки. При таком ненадлежащем выполнении родительских обязанностей возникают незавершенные дела между родителями и ребенком.

Так почему же некоторые люди способны действенно горевать вопреки влиянию факторов риска? Все объясняется гибкостью человеческой природы и некоторой интуитивной прозорливостью. Толчок в развитии, будь то рождение ребенка, новая любовь или опытный психотерапевт, иногда помогает нам найти ресурсы для того, чтобы успешно разрешить конфликт и преодолеть возможные осложнения в процессе горевания.

Глава V
Увязание в отрицании: Когда кризис горя искажается

Маленькая лодка попала в темный, вселяющий страх водоворот, и лишь наш крик был попыткой спасения:

«Верните меня обратно на землю!».

Кэтрин Мэнсфилд

Фред, 31-летний работник заправочной станции, был на работе, когда мимо него промчалась машина «скорой помощи». Вскоре позвонили и сообщили, что в результате несчастного случая погиб его младший брат. Фреду, как родственнику, пришлось поехать в больницу и принять участие в опознании трупа. От сильнейшего удара ноги брата были раздроблены. Фред опознал брата и поспешил вернуться на заправочную станцию. В последующие дни он утверждал, что этот эпизод был лишь кошмарным сном. Фред пошел на работу вместо того, чтобы идти на похороны, от выражений сочувствия знакомых и коллег отделывался объяснениями, будто бы его брата нет в городе по причине длительного отпуска. В конце концов через месяц его направили на психиатрическое обследование.

На терапевтических сессиях Фред рассказывал, что он и его младший брат любили друг друга. Однако создавалось впечатление, что он скрывает свои обиды. Его младший брат постоянно превосходил его во всем. Как-то в детские годы Фред во время ссоры толкнул брата на дверь со вставным стеклом, которое глубоко поранило ноги маленького мальчика. Фред никогда не забывал об этой кровавой сцене, о разрушительной силе своей зависти и гнева. Сцена в больничном морге воскресила его давно подавленное чувство вины.

Вспомним, что при кризис процесса горевания состоит в том, что тот, кто жив, прибегает к различным механизмам защиты – отрицанию, расщеплению, уговорам, – чтобы избежать столкновения со смертью. Затем, когда до сознания начинает доходить факт смерти, он испытывает вину за то, что осталось несделанным, чувствует тревогу и гнев – ведь его покинули. Когда кризис процесса горевания затягивается, это, как правило, ведет к застреванию или зацикливанию. Но даже для такой ситуации полное отрицание, обнаруживаемое Фредом, было экстраординарным – это единственный случай, который я наблюдал за всю мою практику[54]54
  Интересен существующий у евреев обряд, который направлен на удовлетворение психологических потребностей понесших утрату. Еврейский обряд не предусматривает ритуального визуального прощания с телом; однако, стоя у края могилы, скорбящие помогают засыпать гроб землей, что заставляет их признать смерть. Другие традиционные еврейские обычаи, связанные с тяжелыми утратами, можно истолковать как внешнее выражение того факта, что утрата сужает мир скорбящего.
  Западные обряды оплакивания предписывают семье, понесшей тяжелую утрату, носить темную одежду в течение двух лет, что приблизительно соотносится с временем, которое необходимо для привыкания к смерти. Смена одежды на все более светлую указывает на то, что горе скорбящего разрешается и что вскоре он сможет снова стать нормально функционирующим членом общества.


[Закрыть].

Вскоре после того, как он соединил в своем сознании искалеченные тридцать лет назад в результате фатального несчастного случая ноги брата, отрицание Фреда разрушилось. Я попросил Фреда снова рассказать мне «сон» об опознании тела брата. Осознав к этому времени, что брат умер, он начал плакать. В итоге Фред поведал, какое сильное чувство вины вызвала в нем сцена в больнице, так как в прошлом он иногда тайно желал восторжествовать над братом. Простого проговаривания всего этого оказалось достаточно, чтобы Фред принял смерть брата и начал скорбеть, обратившись к своему священнику.

Случай Карла, отражающий не только отрицание, но и расщепление, уговоры и гнев, был более сложным.

Какое-то время назад, когда я возглавлял психиатрическое отделение в одной из больниц, меня вызвали в ФБР. Они арестовали обнаруженного на склоне горы мужчину, державшего ружье и целившегося в автомобилистов на дороге. Камни вокруг он исписал угрожающими лозунгами с использованием инициалов президента. Это было в 1960-е годы, когда еще была свежа ужасная память об убийстве Кеннеди и произошедшей вскоре после этого безумной выходке Чарльза Уитмэна, который терроризировал город Остин в Техасе, взобравшись на башню и наугад стреляя по прохожим.

Когда я встретился с Карлом, молодым человеком лет двадцати, то был поражен еле сдерживаемым гневом, сквозившим в его вежливых ответах на мои вопросы. Он пытался показать, что ему абсолютно безразличны печальные детали его жизни: отец, бывший заключенный, не проявлял к нему интереса; мать оставила Карла на ферме своих родителей, которые и воспитывали мальчика. У Карла сложились очень близкие отношения с дедушкой, что облегчило его боль от разлуки с матерью и отцом. Когда бабушка Карла умерла, его скорбь казалась неосложненной и ничем не примечательной. Вскоре после смерти бабушки Карл женился и построил дом на территории фермы.

Детские утраты привели к тому, что дедушка стал для Карла оплотом благополучия и доверия к миру. Любая подобная зависимость нагружена противоречиями и гневом. Нас злит наша беззащитность перед другим человеком. Любая подобная зависимость от другого человека всегда обременена амбивалентными чувствами и гневом. Пока дедушка был жив, Карл мог контролировать свой гнев, но когда старик умер, он запаниковал.

Как рассказал мне Карл, на похоронах он понимал, что тело его дедушки находится в гробу, но тем не менее был убежден, что видел старика расхаживающим по ферме. Это пример расщепления – обычного переживания во время кризиса горя, и здесь ничто не вызывает тревогу. Но вскоре поведение Карла обнаружило, что он был не в состоянии контролировать противоречивые эмоции, связанные с утратой. Каждую ночь он ходил на могилу и сидел там до рассвета. На мой вопрос о причинах такого поведения он ответил, что делал это для того, чтобы оставить дедушку «внизу». В этом проявился его гнев по поводу того, что он очень сильно привязан к старику. Но обратная сторона этих чувств была очевидна. Он держал лопату в багажнике стоявшего неподалеку автомобиля: «В случае, если старик захочет воскреснуть из мертвых, я смог бы выкопать его».

Такого рода бдения продолжались несколько недель. Ко второму месяцу Карл был истощен работой с девяти утра до пяти вечера и сидением у могилы все ночи напролет. После полудня он впадал в бешенство по малейшему поводу. Без сомнения, какие-то реакции были связаны с его общим истощением, но после разговора с ним я убедился, что это был смещенный гнев, обусловленный тем, что его покинули. Во время одного из таких взрывов Карл пошел в горы и написал лозунги, которые привлекли внимание ФБР. Однажды в период лечения я попросил его назвать полное имя дедушки: оказалось, что инициалы президента совпадали с инициалами его дедушки. Это очень сильно удивило Карла. Он не сознавал, что соединил психического двойника дедушки с другой «отеческой» фигурой – президента.

Случай Карла является драматической иллюстрацией кризиса осложненного горя. Когда родители бросили ребенка, едва начавшего ходить, у Карла были весьма ограниченные возможности сохранять любящих психических двойников этих важных для него людей. Он нуждался в психическом присутствии заботливого дедушки, чтобы поддерживать свое эмоциональное равновесие. Здесь есть сходство с поведением ребенка, начинающего ходить: он может отойти от матери лишь на какое-то время. Затем ребенок возвращается к матери и, как заметила психоаналитик Маргарет Малер, «пополняет запасы» любви и доверия[55]55
  Mahler, 1968.


[Закрыть]. Хотя Карла возмущала его зависимость от дедушки, он не мог выдержать того, что остался один. Смерть дедушки воскресила гнев Карла, связанный с детскими переживаниями, когда его бросили.

Как правило, гнев сигнализирует о том, что скорбящий начинает принимать факт смерти. Прямо или косвенно мы даем гневу выход и двигаемся дальше. Однако у Карла накопилось слишком много гнева, связанного с опытом покинутости, который был в его жизни. Ему было предначертано повторять и заново проходить все этапы кризиса горя: отрицание, расщепление, уговоры, гнев.

Пока мы работали с Карлом, его случай принял драматический и трагический оборот. Так уж получилось, что именно он обнаружил тело пациента, который повесился. Карл освободил труп от веревки и стал яростно оживлять его. Когда команда «скорой помощи» сообщила, что мужчина мертв, у Карла вырвались следующие слова: «Боже, он действительно мертв. Такая вещь, как смерть, существует», – и разрыдался. Проплакав сутки, Карл крепко заснул. Проснулся он в подавленном состоянии. Впоследствии, в результате лечения в больнице, Карл смог уже с большим самообладанием принять смерть дедушки.

Этот случай произошел в «благоприятное» время. Сеансы психотерапии ослабили отрицание Карла. Непосредственный контакт с трупом, попытка вернуть его к жизни и последующая неудача изгнали у Карла остатки отрицания. Он обрел способность проделать работу горя. Через пять лет Карл сообщил, что после этого он избавился от странных симптомов и счастливо живет со своей семьей.

Наиболее общей формой неразрешенного кризиса горя является стремление отрицать произошедшее и, соответственно, отсутствие горя. В таких случаях мы бессознательно защищаем себя от болезненных чувств, связанных с утратой. Кажется, что мы привыкаем к смерти, разводу или другим переменам, но платим за это тем, что подавляем свои чувства.

Важно понять психодинамику отсутствия реакций горя в свете современных табу на выражение сильных эмоций, особенно скорби. Мы прославляем стоиков, традицию Клинта Иствуда и Джона Уэйна – мужчин, чьи лица лишь слегка морщатся от боли перед лицом утраты; они хоронят мертвых, распрямляют плечи, садятся на лошадь и скачут навстречу рассвету. По сути же такие герои всегда плохо кончают. Отсутствие скорби является эмоциональным эквивалентом отсутствия лечения в случае перелома кости.

Психоаналитик Хелен Дойч впервые описала реакцию «отсутствия горя» в ставшей уже классической статье 1937 года[56]56
  Deutsch, 1937.


[Закрыть]. Она высказала предположение, что неспособность горевать возникает из неразрешенной утраты детских лет. Дойч считала, что подавленные эмоции в конечном счете найдут свое выражение. Если недавно понесший утрату человек не плачет, не обнаруживает гнева или боли и производит впечатление процветающего, то наше общество ошибочно оценивает его как «хорошо переносящего» на утрату. Некоторое время спустя (это могут быть годы), узнав о не относящейся к нему утрате, смерти или расставании, человек вдруг наполняется раздражением, гневом или печалью.

Дойч описала взрослого мужчину, страдавшего от «мучительного безразличия» к жизни, несмотря на свои усилия вызвать в себе хоть какие-нибудь чувства. Другой случай касался женщины средних лет, которая была неспособна реагировать на свое горе, но находила замещающее эмоциональное освобождение в печалях других людей.

Такие страдающие от отсутствия горя люди не отрицают факта смерти или болезненной утраты – они просто отрицают эмоции, связанные с ними. Однако, как это иллюстрирует случай Уилла, со временем все же горе дает о себе знать.

Уиллу было около двадцати лет, когда его отец погиб в результате несчастного случая на шахте. Известие было неожиданным. Однажды вечером Уилл, его мать и младшая сестра ждали отца домой к ужину. Вместо него на пороге появился представитель администрации шахты. Он сообщил, что обвалился свод шахты и отец Уилла в одно мгновение погиб от удара упавшего валуна. Мать и младшая сестра были подавлены горем. Уилл принял на себя все семейные дела. Позже он не мог вспомнить, что испытывал какие-то чувства, плакал или выражал другие эмоции. Он должен был стать главой в доме.

Через несколько лет Уилл переехал в большой город и стал конторским служащим. Внезапно у него начались странные приступы: колени подгибались и он не мог стоять. Уилл побывал на приеме у ряда неврологов и прошел многочисленные обследования. В конце концов его отправили в психиатрическое отделение больницы.

Когда я познакомился с его историей болезни, то обнаружил, что первый приступ случился в девятую годовщину смерти его отца; все приступы происходили вечером, приблизительно в то время, когда его отец возвращался домой и садился ужинать. Я понял, что могло запустить его подавленное горе. Страховые выплаты за несчастный случай, производимые шахтерской компанией, закончились через девять лет после смерти отца; так годовщины смерти отца соединялись для Уилла с реальным событием – с материальной потерей, приведшей смерть в его дом. Окончание выплат вынудило Уилла снова стать главой семьи, и он принял на себя роль кормильца. Все, что нужно было Уиллу, чтобы горе его протекало своим чередом, – это краткосрочная терапия в стационаре, и после этого его симптомы исчезли.

Поскольку такого рода страдания от отсутствия горя внешне выглядят как стойкость, сложно оценить, многие ли из нас используют такую защиту. В третьем томе серии «Привязанность и утрата» психоаналитик Джон Боулби подробно излагает причины отсутствия реакций горя:

«Взрослые, демонстрирующие длительное отсутствие сознательного горевания, в основном самодостаточные люди, гордящиеся своей независимостью и самоконтролем и пренебрегающие чувствами; слезы они расценивают как слабость. Понеся утрату, они гордятся тем, что ведут себя так, будто ничего не произошло; они заняты, деятельны и всем своим видом показывают, что хорошо справляются с произошедшим. Но внимательный наблюдатель заметит, что они напряжены и вспыльчивы. Упоминания об утрате неприятно им, а тех, кто напоминает о ней, такие люди избегают… Естественно, существуют разные варианты этого состояния… Некоторые могут держаться весело, но их веселость несколько наигранна, другие – скованны и слишком официальны»[57]57
  Bowlby, 1980, pp. 153–156.


[Закрыть].

Боулби приводит случай мистера АА, взятый из исследований, которые проводились в Национальном институте психического здоровья: изучались родители смертельно больных детей.

Тридцатитрехлетний продавец, отец ребенка с лейкемией, мистер АА, был неунывающим, отзывчивым и услужливым человеком. Он посещал больницу каждый день. Исследователи и персонал пришли к заключению, что он общителен, но не стремится проводить время со своим сыном. Мистер АА признался, что «ему тяжело видеть других больных детей». В один из выходных мистер АА должен был остаться наедине с мальчиком. Исследователи ожидали, что в ходе беседы, которая была проведена в те же выходные, он проявит, по крайней мере, некоторую тревогу, признаки горя или душевного страдания. К их удивлению, мистер АА был в своем обычном хорошем расположении духа и не обнаруживал никаких признаков горя. Параллельно с этим изучалось воздействие длительного стресса на скорость эндокринной секреции, и результаты мистера АА оказались впечатляющими. Его показатель более чем в два раза превышал обычный уровень, что говорило о наличии физиологических составляющих процесса горевания, несмотря на то, что психологические и поведенческие элементы отсутствовали.

Хотя, как замечает Боулби, такие стоики не допускают какого бы то ни было обсуждения их печали, их глубоко волнует благополучие других: они начинают «навязчиво заботиться» о них, проявляя к ним чуткость и отказывая в этом самим себе.

В «Случайном туристе» писательница-романистка Анн Тайлер дает впечатляющее описание отсутствия реакции горя у героя Мейкона Лири. Подход к жизни Мейкона – это самозащита, позиция, крепнущая после гибели сына в результате неожиданной перестрелки в кафе. Вот что говорит ему жена:

«Все, что может задеть, или расстроить, или уничтожить тебя, ты без единого звука отбрасываешь. И когда Итан погиб… ты освободил его шкаф и письменный стол так, будто стремился побыстрее распрощаться с ним. Ты предлагал людям его хлам из подвала, ходули, санки и скейтборды и не мог понять, почему они их не берут… В том, как ты воспринимаешь вещи, я имею в виду любовь, печаль – да что угодно, есть какая-то приглушенность; будто ты пытаешься пройти по жизни неизменившимся»[58]58
  Tyler, Anne (1985), p. 142.


[Закрыть].

Тайлер помогает Мейкону Лири преодолеть себя с помощью удачного эволюционного толчка, о чем я говорил в конце главы, посвященной факторам риска. Любовь участливого кинолога и ее сына постепенно разбивают сопротивление Мейкона, позволяют ему смягчиться и начать печалиться по утраченному сыну. Мейкон оттаивает.

Глава VI
Вечноскорбящие: Когда утрата не имеет разрешения

Сила так пагубно властвовала над небесами и землей, что изменила естественный порядок мироздания, и сердце моей матери плавало в задымленном небе Аушвитца. Я пыталась убрать дым из поля своего зрения в течение сорока лет, но мои глаза все еще щиплет, мама.

Изабелла Лейтнер

Когда умер возлюбленный королевы Виктории Альберт (как рассказал ее биограф Литтон Стрейчи), она издала «долгий дикий вопль, огласивший объятый ужасом замок», а затем погрузилась в глубокое уныние. Она распорядилась, чтобы с вечера для него готовили одежду и по утрам опорожняли его ночной горшок – день за днем. Королева говорила о нем в настоящем времени. Она цеплялась за его устаревшие мнения в вопросах внешней политики, перестала посещать официальные мероприятия, облачилась в глубокий траур почти на сорок лет, которые ей выпало прожить после смерти возлюбленного[59]59
  О Королеве Виктории см. в: Strachey, Lytton (1921), pp. 296, 306; Weintraub, Stanley (1987), p. 319.


[Закрыть].

Даже в эпоху, когда люди проявляли чрезмерность в своей скорби, Виктория подняла печаль на новую высоту. Она воздвигла памятники Альберту по всей стране и организовала фонд для создания национального мемориала. Последствия этой деятельности мы можем обнаружить сегодня в Кенсингтонском саду – там находится грандиозное сооружение длиной в две сотни футов, включающее более 170 мраморных фигур.

Это сооружение можно также назвать памятником вечно скорбящей Королеве. Вечноскорбящие заняты постоянным пересмотром утраченных отношений, пытаясь найти какое-то утешение в этом. Но оно не достижимо просто потому, что утрата слишком велика, чтобы смягчиться. В некоторых случаях возможно бесконечное оплакивание. Значение утраты таково, что скорбящий никогда не примирится с ней, как, например, с ужасом Холокоста или жестокой и внезапной смертью ребенка.

В течение многих лет после печального события вечноскорбящие обнаруживают такие симптомы, которые, как правило, исчезают в течение года или двух у людей с неосложненным горем. Существуют кинофильмы, отражающие эту динамику, такие как: Truly, Madly, Deeply; Dona Flor and Her Two Husbands; Field of Dreams («Правдиво, безумно, глубоко», «Дона Флор и два ее мужа», «Поле снов»). Герои этих лент по причине незавершенных отношений сохраняют необычайно сильную поглощенность умершими.

Драматург Артур Миллер описывает встречу с бывшей женой своего умершего дяди Хайми и свои наблюдения за ее затянувшейся одержимостью мужчиной, который ушел из жизни десятки лет назад:

«Она походила на птицу из легенды, чей убитый самец навсегда запечатлелся в ее глазах… Каким ужасным казалось то, что она была так прикована к мужчине пожизненно, к мужчине, которого она знала всего лишь год; и однако, когда она смотрелась в зеркало, сжимая обветренные губы, казалось, что она готовится ко встрече с ним этой ночью в своей пустой квартире»[60]60
  Miller, Artur (1987), pp. 34–35.


[Закрыть].

Степень одержимости бывает различной, у некоторых вечноскорбящих она вытеснена. Многие вечноскорбящие вступают в новый брак и делают успешную карьеру, но часть их энергии пребывает где-то в другом месте. Часто их поглощенность обнаруживается в оговорках. Об умершем они могут говорить в настоящем времени, например: «У Александра вьющиеся волосы» или «Джордж ненавидит брокколи». Знакомый мне мужчина говорит о своей прежней жене как о «жене», хотя они развелись десять лет назад, а ту, с которой он состоит в браке в настоящий момент, называет «второй женой». В его книжном шкафу альбомы с фотографиями первой и второй свадеб стоят рядом. Спустя десятки лет после смерти мужа королева Виктория открывала маленькую брошь – футлярчик с изображением Альберта внутри, чтобы показать «ему» интересный вид. Некоторые заводят в доме уголок, служащий своего рода местом поклонения умершему, заводят с тем «чувством», что умерший находится рядом с ними или неподалеку. У них вызывает любопытство планшетка для спиритических сеансов, они часто живо интересуются реинкарнацией и другими сверхъестественными явлениями.

Вечноскорбящие поддерживают ритуалы, выглядящие как сентиментальная дань умершему, хотя более пристальный взгляд обнаруживает, что отягощенные тревогой взаимоотношения продолжаются. После смерти пожилого отца один из моих пациентов хранил его старую машину и тратил большие суммы на ее поддержание в хорошем состоянии, хотя так ни разу ее и не завел.

Мой пациент Бернард весьма драматическим образом обнаружил свою потребность сохранять отношения со сварливой женой. Спустя годы после ее смерти у Бернарда появилась идея-фикс, что жена несчастна в своей могиле. Он извлек ее останки из могилы на кладбище и перезахоронил их на участке под своим окном из спальни. Через некоторое время он решил, что ей будет приятно в пасторальном окружении, и перевез останки на кладбище в сельской местности. Когда Бернард строил планы относительно третьего перемещения останков, его семья настояла, чтобы он начал лечение. Его одержимость отражала напряжение, которое он испытывал, сохраняя преданность жене в те годы, когда она, инвалид, сделалась вспыльчивой и придирчивой. После ее смерти он ощущал вину всякий раз, чувствуя, что зол на нее, предает ее.

Эта вина (и подавленный гнев, заставлявший его ощущать вину) не позволяла ему ослабить присутствие ее психического двойника. Заботясь о ее могиле, он, обремененный этой заботой и озлобленный, однако, испытывающий вину за эти чувства, сохранял реальность прежнего брака.