Текст книги "Жизнь после утраты. Психология горевания"

После чьей-либо смерти мы иногда замечаем, что переживающий горе на некоторое время приписывает себе физические особенности утраченного человека. Это отождествление может быть нездоровым, например, когда скорбящий перенимает симптомы болезни умершего. Так, Колин М. Паркс сообщает о женщине, чей муж из-за инсульта потерял речь. После его смерти вдова не могла говорить в течение десяти дней[65]65
  Parkes, Colin M. (1972).


[Закрыть]. Однако я сосредоточусь на более долговременных идентификациях, которые нарушают психическое равновесие человека.

Концепция нездоровых идентификаций может показаться надуманной, но таких примеров много. Например, ребенок, узнавший жестокое родительское обращение, вырастая, сам становится жестоким родителем. Конечно же, взрослый знает, что злоупотреблять родительской властью недопустимо, знает и даже клялся, что никогда не причинит ребенку вреда, но он просто не способен совладать с собой. Дело в том, что он сам вырос в атмосфере, где вторжение в личное пространство и агрессия были частью родительского отношения к нему. До тех пор, пока он не сможет изжить проистекающую из детского опыта идентификацию, цикл будет повторяться, несмотря на самые лучшие сознательные намерения[66]66
  Нездоровые идентификации также проявляются в ходе процесса, известного как Стокгольмский синдром, который имеет место тогда, когда жертвы начинают приобретать сходство с теми, кто их угнетает. Жертва, получившая травму, которая повреждает или нарушает ее психическую организацию, может утратить способность использовать ранние идентификации, определяющие ее личность. Сломленная и регрессировавшая, она ищет авторитетную фигуру, чтобы идентифицироваться, и принимает взгляды охранников или захватчиков.


[Закрыть].

Мы не можем сказать с уверенностью, что именно было не так в случае Стива, но давайте рассмотрим случай подробно. Смерть брата была и внезапной, и насильственной – два фактора риска. Существовал еще один фактор риска: незавершенная история их отношений. Это были отношения десятилетней давности, но они стали актуальными, когда родители настояли, чтобы брату в гроб положили ключ Клуба плейбоев. В довершение всего Стив, одолеваемый завистью, по крайней мере бессознательно, желал, чтобы его брат умер; таким образом он смог бы заполучить значительно больше родительского внимания. Логически мысля, Стив никогда не пожелал бы смерти брата, но бессознательное не подчиняется логике. Теперь его желание было удовлетворено, и он чувствовал вину за это.

Отметьте здесь разницу между психологическими схемами вечноскорбящего, с одной стороны, и поглощенного горем, с другой. Вечноскорбящий постоянно проигрывает отношения, сохраняя границу между собой и утраченным другим нерушимой, четко определенной. Поглощенный горем, проводящий нездоровые идентификации, утрачивает эти границы. Проделывая работу горя, Стив не мог забыть о том, как соперничал с братом, добиваясь родительской любви. Он ассимилировал соперничество – поделил себя, чтобы воплощать обоих соперников. Его психика стала полем сражения[67]67
  Симптомы Стива можно было бы диагностировать как эквивалентные депрессии, а это значит, что он демонстрировал психодинамику клинической депрессии, но не выглядел депрессивным.


[Закрыть]. То, что не нравилось Стиву в брате, сделалось тем, что он не невзлюбил в себе. Если бы Стив продолжал двигаться по тому же пути, в конце концов он погрузился бы в депрессию.

Терапия Стива продвигалась быстро. Мы сосредоточились исключительно на неразрешенной скорби о брате и завершили работу за четыре месяца. На одном из наших последних сеансов Стив рассказал о том, как он смотрел на привлекательную женщину и пытался избавиться от вожделения к ней. Он ударил себя в грудь, как будто обращаясь к внутреннему психическому двойнику брата, и сказал: «Оставь меня». Это чрезвычайно ободряло, потому что указывало на то, что Стив в конце концов не просто рационально понял психический процесс идентификации: он понял ее динамику на уровне переживаний.

В случае Стива обнаружить нездоровую идентификацию было просто, потому что он подробно изложил реальные факты своей истории. Иногда идентификация формируется на основе психической правды или мифа. Однажды я столкнулся с пациентом, который был чрезвычайно осторожным[68]68
  Анализ этого интересного мужчины является основой моей книги «Что ты получишь, когда скрестишь одуванчик с розой?» (1984).


[Закрыть]. Его робость происходила из раннего детства, когда он подвергся радиационному облучению по причине проблем с вилочковой железой. Чрезмерно опекавшая его мать постоянно беспокоилась о здоровье сына. Она заставляла его все время носить головной убор, чтобы уберечься от солнца, так как он уже получил избыток рентгеновских лучей в больнице. В процессе анализа мой пациент стал проявлять интерес к своему заболеванию и истокам такой назойливой заботливости у матери. Он навел некоторые справки и выяснил, что на самом деле болел его младший брат! Мой пациент не страдал заболеванием вилочковой железы, но он действительно испытывал душевные муки в тот период, когда мать пренебрегала им, заботясь о его брате. В отчаянной бессознательной попытке завоевать ее любовь он приписал себе болезнь брата. Быть больным и нуждающимся в опеке означало завоевать материнскую любовь – точно так же, как для Стива стать плейбоем означало добиться внимания родителей.

Ясно без слов, что депрессию вызывает комбинация многих факторов: психологических, физиологических, биохимических, генетических и психосоциальных[69]69
  В моих целях достаточно будет повторить утверждение Дэвида Хокинса (David, Hawkins, 1985), психоаналитика, который провел оригинальное исследование взаимосвязи депрессии и сна. Согласно Хокинсу, депрессию нельзя связать с какими-то одной-двумя отдельными причинами, скорее это завершающий поток, в котором сливаются несколько базовых отклонений. Хокинс сравнивает депрессию с diabetes mellitus, который вызывается рядом различных нарушений, ведущих к неэффективному функционированию системы обмена углеводов и влияющих на наличие инсулина в организме. Хокинс замечает, что психосоциальные проблемы также играют роль в появлении депрессии. Я бы добавил, что и внутрипсихическая организация человека (психика) так же играет роль, и что это внутрипсихическое давление обычно связано с опытом утраты. Очевидно, что кроме смерти депрессию вызывают многие другие психосоциальные и внутрипсихические события. Если преобладают биохимические и физиологические факторы, то говорят, что депрессия вызвана непсихологическими факторами. Однако когда такие пациенты проходят анализ, психоаналитики всегда обнаруживают, что психологические факторы переплетаются с физиологическими.


[Закрыть]. Здесь я сосредоточусь на депрессии, возникающей из-за неразрешенного горя. Людей, страдающих от такой депрессии, я называю «поглощенными горем».

У поглощенных горем нет ощущения, что источником их проблемы является неразрешенное горе. Стив искренне убедил себя в том, что он оправился от смерти брата и эта утрата не имеет для него последствий. Это произошло потому, что он, всецело отождествил себя с психическим двойником брата, вобрав в себя и то, что ему нравилось в брате, и то, что он ненавидел в нем. Такой процесс известен под названием «полной идентификации». При неосложненном горе идентификация, наоборот, осуществляется избирательно, и близкие люди покойного приписывают себе достойные, обогащающие их черты умершего. Обычно свидетельства полной идентификации более неуловимы, чем это было в случае Стива.

Депрессия – это невыраженный гнев, обращенный вовнутрь. Поглощенные горем направляют внутрь себя как гнев, который они адресуют утраченному человеку, так и вызванную этим гневом вину. Главный вопрос работы горя – сможем ли мы примириться в утраченными отношениями, перестать проигрывать их и двинуться дальше – оказывается мучительным для поглощенных горем. Он становится вопросом «А стоит ли жить» – как у шекспировского Гамлета, наиболее известного литературного героя, поглощенного горем.

 
Быть или не быть – вот в чем вопрос,
Что благороднее: в уме сносить
Судьбы враждебной стрелы и каменья
Или вооруженным противостояньем
Несчастий море одолеть[70]70
  Shakespeare, William. Hamlet.


[Закрыть].
 

Зачастую у поглощенных горем сюжетная линия сновидений отражает их внутренние конфликты, возникающие вследствие приписывания себе как привлекательных, так и вызывающих ненависть черт утраченного человека. Джейсону приснилось, что он одет в прекрасный костюм, который на самом деле принадлежал его умершему брату. Когда Джейсон попытался снять его, то не смог: одежда вросла в его плоть. Прежде чем кончился сон, одежда-кожа стала разлагаться. Сюжет этого сновидения отражает факт отождествления с утраченным братом и в то же самое время свидетельствует о желании сновидца освободиться от нездоровой идентификации. Но он не может сделать это. Поглощенные горем, по определению, находятся в депрессии, что и отражается в их снах. Например, им может сниться, что у них изнурительная болезнь – такая, как рак. Одному мужчине приснилось, что у него гангрена ноги, но доктора не могут сделать операцию и спасти его.

В 1990 году писатель-романист Уильям Стайрон опубликовал книгу «Зримая тьма» – скрупулезное и красноречивое свидетельство того, как он скатывался в грозящую суицидом депрессию, когда ему было около шестидесяти лет[71]71
  Styron, William (1990).


[Закрыть]. Стайрон соотносил эту депрессию с незавершенной скорбью об умершей матери, которую он потерял, будучи маленьким мальчиком. Однако Стайрон пишет, что в течение многих лет не подозревал о том, что ее смерть оказала на него такое воздействие. Благодаря напряженной работе и пьянству он подавлял свои неразрешенные и бессознательные конфликты, связанные с ее утратой. Стайрон женился, создал семью и достиг большой известности как писатель. Но горе давало о себе знать. Его тело противилось алкоголю, лишая его таким образом одной из его принципиальных линий защиты. Он стал подавленным, боялся заболеть и в итоге утратил работоспособность. Меланхолия взяла над ним верх, и это была тьма, которую ничто не могло рассеять: ни успех, ни семейное счастье, ни медикаментозная терапия.

Однажды ночью после того, как он чуть не совершил попытку самоубийства, Стайрон согласился на госпитализацию, на чем настаивали близкие. В больнице он начал медленно докапываться до истока своего страдания. Причина, по которой он не смог успешно справиться с утратой матери, не была тайной. К моменту ее смерти ему исполнилось всего лишь одиннадцать лет, а это слишком юный возраст для того, чтобы расстаться с родителями: то есть Стайрон был неспособен полностью пережить утрату.

Художники часто используют искусство для прорабатывания бессознательных конфликтов. Произведения Стайрона, которые населены персонажами, погруженными депрессию, помышляющими о самоубийстве, наглядно демонстрируют, с какими демонами он сражался. Он не осознавал депрессии, но интуитивно знал, как ее изобразить:

«После выздоровления и появления способности размышлять о прошлом в свете моего сурового испытания, я начал ясно видеть, как цепко депрессия ухватилась за внешнюю грань моей жизни и не отпускала меня в течение многих лет. Суицид был неизменной темой в моих книгах – трое из моих главных героев покончили с собой. Впервые за многие годы перечитывая эпизоды из написанных мною романов, где мои героини шли навстречу верной гибели, я, ошеломленный, осознал, насколько точно я воссоздал панораму депрессии в душах этих молодых женщин»[72]72
  Styron, William (1990).


[Закрыть].

Я бы также указал на тему его романа «Выбор Софи», сводящуюся к главной дилемме поглощенных горем[73]73
  Styron, William (1979).


[Закрыть]. В романе описывается, как в нацистской Германии мать-еврейка вынуждена за доли секунды принять решение о том, кого из двух детей оставить при себе. Она мучается от принятого ею решения, потому что другой ребенок таким образом обречен на смерть. Здесь воссоздана динамика переживаний поглощенного горем: как убить часть себя даже для того, чтобы спасти другую часть?

Готовность Стайрона разоблачить свою депрессию была благородным намерением. Огромное значение имела также его готовность указать на неразрешенное горе как на источник своих проблем. Он подтверждает, что время не исцеляет все раны: даже спустя пятьдесят лет неразрешенная утрата по-прежнему сохраняет свое воздействие.

Глава VIII
Смерть в семье: Как скорбят родители и дети

Семьи должны, держаться вместе. Иначе все выходит из-под контроля. Я даже не могу вспомнить, каким был мой отец, я имею в виду, когда он был жив. С тех самых пор папа здесь и папа там, и еще – сны.

Мэрилин Робинсон

Семейный врач направил ко мне Салли потому, что несколько лет назад, после смерти от рака ее мужа Малколма, у нее возникли проблемы. Вдобавок к этому она беспокоилась из-за того, что ее дети чрезмерно поглощены отцом. Выслушав ее историю, я разобрался без труда в ее дилемме. Ее супруг придал новое значение выражению «крепко держаться за жизнь».

С того момента, как Малколм понял, что у него рак в последней стадии, он бунтовал против несправедливой скорой кончины. Салли живо вспоминала свои попытки облегчить его напряжение, не отпускавшее его вплоть до момента смерти. В свои последние месяцы Малколм достал долгосрочный календарь и педантично расписал возможную семейную жизнь в следующие десять лет. Он составил ряд писем, которые следовало прочесть в большие праздники, в дни рождения, по случаю окончания учебного заведения и в разные годовщины – в будущем. В этих посланиях он давал советы относительно учебы и карьеры сыновей, напоминал сыновьям о своем месте в их жизни и убеждал их никогда о нем не забывать. «Думайте обо мне сегодня, играя в футбол с мальчишками, пока мама готовит индейку», – гласило одно из посланий ко Дню Благодарения.

Желание Малколма дать своим детям возможность узнать, каким он был человеком, каких принципов он придерживался и что ему было дорого, нельзя не назвать возвышенным. Несомненно, что в первые месяцы после его смерти эти письма являлись утешением для семьи. Они же, к сожалению, поддерживали в семье состояние поглощенности горем. Эти письма делали утрату невосполнимой, потому что выражали бурные чувства: панику Малколма и гнев на смерть, потребность быть бессмертным и неспособность отказаться от контроля над своими сыновьями.

То, что послания были приурочены к праздникам, только усугубляло обстановку в семье. Праздники и другие семейные события стали важными вехами в процессе горевании: они удостоверяли смерть. Чем больше праздников было без папы, тем больше появлялось подтверждений его смерти, и каждый член семьи все больше привыкал думать об утрате. Письма Малколма возрождали горе.

Каждая семья особенна, поэтому любое обсуждение последствий утраты в семье должно быть общим. Факторы риска, о которых говорилось в четвертой главе, относятся как к отдельным индивидам, так и к семье в целом. Например, способность индивида к переживанию горя может быть перегружена из-за ряда утрат, то же касается и семьи. Как человек может утратить ощущение Я, когда умирает кто-то близкий, так может подвергнуться опасности и ощущение семейной идентичности и судьбы, когда уходит из жизни важный ее член.

Семейный сценарий возникает из совместной истории, мифов, традиций, предыдущих утрат и личных ожиданий. Эти мощные силы незримо управляют драмой, в которой назначены роли каждому члену семьи – включая тех, чьи роли тяготят их. Наше поведение в семье, из которой мы происходим, может очень сильно отличаться от того, как мы ведем себя с другими людьми в этом мире. Человек может быть компетентным в профессиональной сфере и при этом быть связанным проистекающей из детства ролью проблемного ребенка.

Процесс горевания требует приспособления к реальности всех тех ролей, которые мы играем в нашей жизни, в том числе ролей, отводившихся нам многие годы назад в наших родительских семьях. Позвольте мне объяснить. Взрослея, все мы приходим к пониманию себя как людей с различными аспектами идентичности. Я – муж, отец, психоаналитик, американец турецкого происхождения, большой любитель кино, но я также сын, брат и тот человек в моей родной семье, которому предназначалось занять место моего погибшего дяди.

В психоанализе это называется проективной идентификацией[74]74
  Этот термин ввела Мелани Кляйн (Klein, 1946).


[Закрыть]. Она имеет место тогда, когда человек приписывает часть себя другому человеку. Иногда я замечаю, что пациент воспринимает меня как ребенка; более пристальный взгляд обнаруживает, что он спроецировал свое детское Я на меня. Многие психоаналитики описывали то, как такие проективные идентификации работают в рамках семьи[75]75
  Shapiro, Edward R. and et al. (1975).


[Закрыть]. Один член семьи становится своего рода вместилищем для различных аспектов Я другого. Например, я знал склонного рисковать мужчину, который жаловался, что его сын слишком застенчив. Однако при более внимательном взгляде на семейную систему обнаружилось, что у отца были причины желать, чтобы сын был именно таким. В детстве отец был довольно замкнутым мальчиком, но приобрел самоуверенность в качестве защиты. С рождением сына мужчина передал (или спроецировал) свое робкое Я ему, хотя и не осознавал этого. Таким образом этот мужчина не был заинтересован видеть сына более смелым. Когда мальчик проявлял признаки бесстрашия, отец тут же напоминал ему про многочисленные опасности, наполняющие мир.

В других случаях проективной идентификации член семьи неосознанно и невольно принимает на себя некую старую роль. Например, мать может решить, не осознавая этого, что ее дочь является копией ее ненавистной сестры. И мать неизбежно будет соперничать со своим ребенком и будет отказывать ему в любви – точно так же, как она это делала по отношению к сестре. Член семьи может наделяться позитивными характеристиками и рассматриваться как семейный спаситель. (Проективные идентификации не всегда содержат деструктивные элементы.)

Когда член семьи, принявший проективные идентификации, уходит, семейная динамика должна быть пересмотрена.

Понесший утрату должен переложить эту роль на другого ребенка либо на брата или сестру или же вернуть себе ту сторону своего Я, которую он некогда спроецировал на ныне утраченного члена семьи.

То, как член семьи умирает, и то, как к этому относятся другие, отражается на способности группы к переживанию горя. Внезапная или насильственная смерть являются одними из самых тяжелых для оплакивания, что обсуждалось в четвертой главе. Самоубийство, оборачивающееся для живых чувством вины, стыдом и позором, которые добавляются к факторам внезапности и насилия, чревато для семьи осложненным горем. Не только потому, что перед суицидом семья наверняка переживала стресс, но и потому, что все члены семьи вынуждены бороться с чувством вины из-за того, что они не сделали, чтобы спасти жертву.

Дети, теряющие кого-то из родителей по причине самоубийства, часто верят в свою причастность к несчастью или, по крайней мере, считают себя виноватыми в том, что не смогли облегчить боль ушедшего. Такие родительские заявления, как «ты сводишь меня с ума», получают отклик и могут мучить ребенка на протяжении всей жизни. Утрата родителя по причине суицида также может породить суицидальные намерения у ребенка вследствие неосознанных идентификаций.

Более того – тот, кто предпочитает уйти, провоцирует гнев у тех, кого он оставляет. Этот гнев часто подавляется понесшими утрату, потому что им кажется неприемлемым гневаться на кого-то, кто погиб насильственной смертью или совершил суицид: жертва и так достаточно наказана.

Лучше всего оправляются от утраты те семьи, которые отличаются достаточно здоровой структурой (нет чрезмерного количества проективных идентификаций) и устойчивым чувством семейной идентичности. Говоря по существу, переживать горе помогают честные и уважительные отношения, поддерживаемые в семье; каждому члену семьи должно быть позволено изливать свои чувства и задавать вопросы. Идеально, если подробности о смерти узнает каждый член семьи – в соответствующей возрасту форме – и поощряется участие в ритуалах, предназначенных для скорбящих.

После смерти своей дочери Софи Фрейд написал другу, что пережить ребенка – это чудовищная вещь[76]76
  Sigmund Freud's (1929) Letter to Ludwig Binswanger. См. Freud, Ernst L. (1960), p. 386.


[Закрыть]. Это наиболее тяжелая утрата, которую оплакивают люди. С зачатием ребенка родители бессознательно привыкают к ощущению будущего как к чему-то, что включает этого ребенка. Со смертью ребенка родители утрачивают не только дорогую связь, но и спланированное в их представлении будущее. Таким образом, смерть может оказаться слишком тяжелой, чтобы справиться с ней. Кроме того, смерть детей часто осложняется чувством вины. Являясь родителями, мы убеждены, что должны как-то защитить наших детей, даже когда они вышли из-под нашей опеки.

Смерть ребенка, жившего с родителями, нарушает равновесие в семье. Если такая утрата не объединяет семью, она может привести к необратимому разрыву, так как члены семьи пытаются осознать смысл утраты, дают выход своему гневу и чувству вины. Я знал супружескую пару, которая потеряла двоих детей в авиакатастрофе. В течение нескольких недель муж отражал обвинения жены, утверждавшей, что детям, не достигшим подросткового возраста, рано одним летать на самолете. Катастрофа была вызвана неполадками в двигателе, но жена обвиняла мужа в том, что он позволил им лететь; в результате связь между супругами оборвалась.

Возможно ли когда-нибудь оправиться от утраты ребенка? Я не уверен в этом. Фрейд писал своему другу в день, когда его дочери должно было бы исполниться тридцать шесть лет: «Хотя мы знаем, что после такой утраты острота горя уменьшится, мы также знаем, что останемся безутешными и никогда не найдем замены. Не имеет значения, чем может заполниться образовавшаяся пустота, но даже если она будет полностью заполнена, все же это будет что-то иное»[77]77
  Freud, Sigmund (1929).


[Закрыть]. И действительно, именно так должно быть. Это единственный способ навсегда сохранить ту любовь, от которой мы не хотим отказаться.

Некоторые родители, пытаясь приспособиться к утрате и движимые горем, создают организации, деятельность которых направлена на предотвращение таких смертей. Например, организацию сторонников ограничения продажи личного оружия и принятия соответствующего законодательства (Handgun Control, Inc.) учредили родители, чей сын был убит случайным выстрелом. «Матери против вождения в состоянии опьянения» – организация, принимающая в свои ряды родителей, чьи дети предпринимающая меры по искоренению вождения в состоянии опьянения и призывающая в свои ряды родителей, чьи дети погибли в автокатастрофах, вызванных употреблением водителями алкоголя. Анн Блейк, чья дочь Долорес умерла от СПИДа, решила бороться с завесой молчании, которая окружает смерти от СПИДа. Она говорит о своей утрате в группах и работает консультантом по тяжелым утратам в больнице Св. Винсента в Нью-Йорке. Это конструктивные способы справиться со страданием.